Эвергентин (Благолюбие)

На эти слова бес закричал громким голосом:

– Вот, я выхожу по твоему смирению! — и в тот же миг вышел.

68. Старцы говорили: если у нас нет брани, то тем более нам надо смиряться. Ведь это Бог знает нашу слабость и покрывает нас. А если будем гордиться, Он отнимет от нас Свой покров и мы погибнем.

69. Брат спросил старца:

–В чем преуспеяние человека о Господе?

–Преуспеяние человека, — ответил старец, — это смирение. Чем дальше человек нисходит

всвоем смирении, тем больше он восходит в своем преуспеянии.

70. Старец сказал: «Если скажешь кому «прости меня», чтобы себя смирить, ты опаляешь бесов».

71. Если мельник не закроет шорами глаза своему скоту, тот будет поворачиваться и поедать его труды. Вот так и мы: промыслом Божиим нам даются шоры, чтобы мы не видели то добро, которое делаем, и не хвалили бы сами себя, потому что так мы потеряем свои труды. Поэтому, чтобы мы осуждали себя, нам иногда попускаются нечистые помыслы, и мы только их и видим. И вся эта грязь закрывает от нас то малое добро, которое у нас есть. До тех пор, пока человек укоряет себя, он не потеряет даром своих трудов.

72. Старца спросили:

–Что такое смирение?

–Смирение, — сказал тот в ответ, — есть великое дело Божие. А путь ко смирению — в страданиях тела и в том, чтобы считать себя грешным и ниже всех.

–Что значит ниже всех? — вновь спросил его брат.

–Это значит смотреть не на чужие грехи, — сказал старец, — а только на свои и непрестанно молиться Богу.

73. Один брат жил в монастыре и все вины братьев брал на себя. Он обвинял себя даже в блуде — мол, я и это сделал. Кое-кто из братьев, кто не знал о его подвиге, стали роптать на него.

–Столько зла он делает, — говорили они, — да притом еще и не трудится.

Но авва, который знало его подвиге, говорил братьям:

–Мне одна его циновка, которую он делает со смирением, дороже всех ваших, сделанных с гордостью. А если хотите, я дам вам знать и волю Божию.

Он повелел, чтобы они разожгли костер, принесли каждый по три циновки своей работы и одну циновку — брата, а затем бросили их в костер. И только лишь они бросили, все их циновки сгорели, уцелела только одна — брата. Когда те, кто его обвинял, увидели это, они положили ему поклон и с этих пор чтили его, как отца.

74. Одному монаху кто-то нанес увечье, а он положил поклон тому, кто поранил его.

75. Старец рассказывал: «Как-то раз двое мирских по уговору вместе оставили мир и стали монахами. Но по ревности и незнанию они сделали себя евнухами ради Царства Небесного чтобы исполнить, как они думали, евангельскую заповедь (имеется в виду Мф.19.12). Когда архиепископ узнал об этом, он отлучил их от Причастия. Они оскорбились: им казалось, что они поступили правильно. Пошли они тогда к архиепископу Иерусалимскому и все рассказали ему, но и тот их отлучил; потом к Антиохийскому — и он туда же. Наконец, пошли они к Папе Римскому, как к старшему, но и от него они услышали то же.

Это их озадачило, и они сказали друг другу:

–Все они собираются на соборах — вот и прикрывают друг дружку. А мы пойдем к святому Божию — Епифанию, епископу Кипрскому. Он и скажет нам волю Божию. Он пророк

ине смотрит на лицо человека.

Отправились они в путь. Но как только приблизились они к городу, святому было о них откровение, и он послал им навстречу сказать: «Даже и в город этот не входите!» Тогда они пришли в себя и сказали:

–Вправду согрешили мы. Пусть даже все остальные отлучили нас не по праву — но ведь не этот же пророк, раз уж сам Бог открыл ему о нас!

И они стали корить сами себя. Но Бог увидел, что их сердце смирилось и они признают свой грех. Он известил святого Епифания, и тот отправил за ними и позвал их назад. Затем он их утешил и принял в общение. А архиепископу Александрийскому написал: «Прими своих чад, потому что они воистину раскаялись».

–Вот это, — добавил старец, — и есть исцеление человека, и именно этого хочет Бог: пусть человек возьмет свои грехи на себя, как пред Богом, а благодать откроет это людям».

76. Один брат жил среди келиотов и в такое пришел смирение, что всегда молился: «Господи, порази меня, ибо, когда я в здравии, я не слушаю Тебя».

77. Если человек будет постоянно и со тщанием обличать, попрекать и уничижать втайне свою душу, он убедит ее, что она ниже псов и зверей. Потому что они не гневили Создателя и на суд не пойдут. И лучше уж ему вообще не восстать на суд, чем восстать на вечные муки.

78. Брат пришел к старцу и спросил его:

–Как у тебя дела, отче?

–Плохо, — ответил старец.

–Почему, авва? — спросил брат.

–Потому, — ответил старец, — что вот уже восемнадцать лет я предстою пред Богом и каждый день проклинаю сам себя: «Прокляты уклоняющийся от заповедей Твоих» (Пс 118. 21).

Услышав это, брат ушел: он получил большую пользу от смирения старца.

79. Старец сказал: «Если ты пребываешь в пустыне и безмолвствуешь, не воображай, что ты делаешь что-то великое. Лучше представь, что тебя, как собаку, отогнали от народа и посадили на привязь, чтобы ты не кусался и не бросался на людей».

80. Старец сказал: «Если ты живешь в пустыне и увидишь, что Бог печется о тебе, пусть не возвышается твое сердце. Потому что Господь отнимет Свою помощь от тебя. Но лучше скажи себе: «По малодушию и слабости моей Бог творит со мной милость, чтобы я терпел и не впал в небрежение"".

81. Старец сказал: «Если ты услышишь о великой жизни святых отцов и возгоришься им подражать, приступи к делу. Но призывай имя Господа, чтобы Он укрепил тебя на дело, которое ты избрал. И если, с помощью Божией, ты его окончишь, то будь благодарен Тому, Кто помог тебе. А если не сможешь довести его до конца, то познай свою слабость и беспомощность, укори себя и смири свой помысел «даже до дня смертного», считай, что ты ни к чему не годен, ничтожен и нетерпелив. Всегда обличай свою душу за то, что она начала и не смогла окончить. Вот тогда сможешь спастись и ты».

82. Пришел однажды авва Макарий Египетский из Скита на Нитрийскую гору на праздник аввы Памвы. Старцы говорят ему:

–Отче, скажи братьям слово.

И он рассказал:

«Я до сих пор еще не стал монахом, но я видел монахов.

Жил я как-то в своей келье в Скиту, и меня беспокоили помыслы: «Пойди в пустыню и посмотри, что ты там увидишь». Но я продолжал бороться с этим помыслом пять лет, на случай, если он от бесов.

Помысел, однако же, оставался, и я пошел в пустыню. Там я нашел пресное озеро, а посреди его — остров. Пустынные звери пришли к нему на водопой. И среди них я увидел двух

нагих людей. Меня охватил страх: я подумал, что это духи. Но они увидели, что я боюсь, и заговорили со мной:

–Не бойся, мы тоже люди. Тогда я спросил:

–Откуда вы? Как пришли в эту пустыню?

–Мы из общежительного монастыря, — ответили они. — Но мы ушли по сговору сюда тому как сорок лет назад. Один из нас египтянин, а другой — ливиец. Но расскажи нам ты: как там мир? Приходит ли вода вовремя? (Имеется в виду разлив Нила, который обеспечивает земле плодородие) А в миру все так же благополучно?

–Да, — сказал я им. — Скажите мне еще: как я могу стать монахом?

–Если человек не откажется от всего мирского, — сказали они мне, — он не может стать монахом.

–Я слаб, — сказал я им, — и не могу вот так, как вы.

–Если не можешь, как мы, — ответили те, — сиди в своей келье и плачь о своих грехах. Еще я их спросил:

–Когда приходит зима, вы не мерзнете? И потом, когда жарко, вам не жжет кожу?

–Бог так промыслил о нас, — ответили они, — что мы ни зимой не мерзнем, ни жар нам не вредит».

–Вот почему, — прибавил старец, — я вам сказал, что так и не стал монахом, но видел монахов. Простите меня, братья.

83. Однажды авва Антоний молился в своей келии, и был ему глас: «Антоний, ты еще не достиг меры такого-то сапожника, что живет в Александрии».

Наутро старец встал, взял свой пальмовый посох и отправился к этому сапожнику. Придя, он приветствовал его, а затем сел рядом с ним и говорит ему:

–Расскажи мне, брат, о твоем делании.

А сапожник ответил:

–Я, авва, не знаю, что я сделал доброго. Вот только разве что встаю я с утра, чтобы сесть за работу, и каждый раз говорю себе, что весь этот город, от малого до великого, — все войдут в Царство Небесное за их праведность, а я один попаду в ад за свои грехи. И вечером опять, перед тем как лечь спать, говорю те же слова.

На это старец сказал:

–Воистину ты, как добрый плавильщик, спокойно жил дома и унаследовал Царство. А у меня не было рассудительности, и за все время, что я провел в пустыне, я не достиг тебя.

Будь внимателен, читатель, и не прими эту повесть попросту и без рассуждения, не получи вместо пользы вред! А иначе одно-единственное делание мирского человека, и то нетрудное, ты предпочтешь всему подвижническому жительству того, кто был главой и родоначальником многих Отцов. А ведь Антоний, по слову апостола, «получил свою награду по своему труду» (1 Кор 3. 8): он был прославлен Богом превыше всех Отцов и вознесен туда, где пребывает Сам Бог, как это было открыто одному из святых.

Но если Антонию Великому — «огненному столпу, просвещающему вселенную», как сказал о нем один из святых, — следует предпочесть сапожника за один только благочестивый помысел, то почему бы тогда не поставить этого сапожника всем в пример? Не лучше ли нам начать подражать ему, если он больше подходит для этого, тем более что подражать ему несложно? Почему же тогда мы, монахи, оставили его в стороне: взираем на житие дивного Антония, как на образец, и каждый из нас стремится подражать ему своей жизнью? Притом уподобиться Антонию стоит таких трудов: немногие были способны в полной мере достичь этого, да и те, думаю, так и не достигли.

Отсюда видно, что Бог, по слову Писания, смиряет тех, кого любит ( Притч 3.12). Он дал апостолу Павлу «жало в плоть», чтобы тот не «превозносился чрезвычайностью откровений» (2 Кор 12. 7-9). Он и святого Антония оградил смирением, когда тот уже был преисполнен плодов и дарований Духа и желал узнать собственную меру совершенства. Поэтому Человеколюбец и сказал ему как человеку, что тот еще не достиг меры сапожника.

Исказав это, Он не солгал — да не будет! — но изрек подлинную и непреложную истину. Но о какой мере говорит Господь? О мере той добродетели, которая была у сапожника: не воображать о себе ничего особенного, если ты простой человек, живешь мирской жизнью и твоя совесть сильно обличает тебя. Потому-то он, как человек совестливый и знающий себя, вполне искренне думал, что все праведны и достойны Царства Небесного, и не смотрел на чужие грехи, но одного лишь себя обвинял и считал обреченным на вечные муки.

Иэтот человек достоин всяческой похвалы за то, что он так думал, хоть и был человеком простым и жил в миру. Но, разумеется, это не ставит его выше, святого Антония. Лишь в одном он превосходил святого: в том, что считал себя самым грешным из людей. Потому что и Антоний был смиренномудр и вовсе не считал себя достойным действия Святого Духа. Но ум все время напоминал ему о тех плодах и дарованиях, которые он стяжал, и ему казалось, что у многих этого нет. Поэтому он не мог так, как сапожник, считать себя самым грешным из людей, пусть даже и старался укорять себя. И в этом сапожник его превзошел.

Словом, когда Бог сказал это Антонию, Он и правду сказал, и Своего сына привел в еще большее смирение. И так понимай это и в отношении других святых, которым Бог открыл или изрек что-либо подобное.

Начало плода — цветок. Начало смирения — послушание о Господе. Ибо тот, кто стяжал его, исполнителен, послушен, скромен, воздает честь и малым и великим. И я верю, что он получит награду от Господа — жизнь вечную.

2. Один брат рассказал: «Я дал обещание Господу, что, когда брат мой скажет мне что-то сделать, я скажу помыслу:

– Это Господь твой, слушайся его.

А если скажет и другой брат, то я снова скажу:

– А это брат твоего Господа.

Иесли даже ребенок прикажет мне что-то, я скажу:

– Слушайся сына Твоего Господа».

Так этот брат противостоял чуждым помыслам. Все он исполнял без всякого смущения, и действием благодати у него было смирение.

1. У кого есть смирение, у того даже язык не повернется сказать кому-то, что тот нерадив или небрежен. Он будет слеп к чужим грехам и глух к тому, что не полезно для его души. Ему не будет дела ни до чего, кроме своих грехов, но со всеми он будет сохранять мир — по заповеди Господа, а не из чувства приязни. И если кто не соблюдает этого, пусть он даже ест раз в шесть дней и истязает себя непомерными подвигами — все его труды напрасны.

2. Брат, приучи свой язык говорить «прости», и смирение придет к тебе. Полюби смирение, и оно покроет тебя от твоих грехов.

3. Ни в одном труде не будь нерадив. Потому что труд, страдания и молчание рождают смирение. И знай: пока человек небрежет о себе, он в сердце своем убежден, что угоден Богу. Но когда он избавится от страстей, то стыдится пред Богом возвести свои очи на небо. Тогда-то он видит, сколь он мал в глазах Божиих.

4. У одного человека было два раба. Он послал их на свое поле, чтобы каждый из них сжинал семь статов (часть поля) в день. И один из них изо всех сил старался выполнить приказание своего господина, но не смог, потому что это было ему не под силу. А второй

поленился и сказал: «Кто же может за день сделать такую работу!» Этот раб пренебрег приказанием, за дело не взялся и лег спать. Он то дремал, то позевывал, то ворочался с боку на бок, как «дверь… на крючьях своих» (Притч 26. 14-16), — итак впустую провел весь день. Пришел вечер, и оба явились к своему хозяину. Господин проверил обоих и узнал, сколько сделал тот раб, который старался. Конечно, он не успел выполнить, что ему было велено, но он выказал свою ревность, и за это господин его похвалил. А ленивого, как ослушника, прогнал из своего дома.

Вот так и мы в любых скорбях и трудностях не будем унывать, но будем трудиться по мере наших сил, от всей души и со смирением. И я верю, что Господь примет нас вместе с теми Его святыми, кто совершил много подвигов.

5. Если не ранить совесть ближнего — это рождает смирение. Смирение порождает рассуждение, а рассуждение упраздняет все страсти, отделяя их одну от другой. Поэтому ты не сможешь достичь рассуждения, если прежде не подготовишь для него почвы. Первым делом это уединение — оно рождает подвиг. Подвиг рождает плач; плач рождает страх Божий; страх рождает смирение. Смирение рождает рассуждение, рассуждение — прозорливость, прозорливость — любовь. А любовь делает душу чистой и бесстрастной. И тогда, после всего этого, человек познает, как далек он от Бога.

6. Если не быть уверенным, что твой труд угоден Богу, это призовет помощь Божию, которая оградит тебя. Ибо тот, кто предал свое сердце Богу в благочестии и истине, даже помыслить не может о том, что он Ему угодил. До тех пор, пока его уличает совесть в какой-то кичливости, он чужд свободы. Ведь там, где есть в чем упрекнуть, — есть за что и обвинить. А где есть предмет обвинения — там нет свободы.

Как чуждо надмение тому, кто кается, так для того, кто намеренно грешит, невозможно смиренномудрие. Смиренномудрие — это не укоры совести, а познание Божией милости и сострадания. Если бы мы заботились о смиренномудрии, нас не нужно было бы наказывать. Все страшное и плохое, что происходит с нами, происходит по нашему надмению. Апостолу ангел дал сатану, чтобы искушать его и чтобы он не возносился (2 Кор 12. 9). А нам за наше превозношение тем более будет дан сатана, чтобы попирать нас, пока мы не смиримся.

Наши предки имением управляли, богатство у них имелось, жены у них были, о детях они заботились — и по своему безграничному смиренномудрию они беседовали с Богом. А мы удалились от мира, отвергли богатство, оставили семьи и думаем, что мы у Бога — свои люди. Вот за наше надмение и смеются над нами бесы.

Кто превозносится, тот не знает сам себя. Потому что знал бы он сам себя, свое неразумие и слабость, — он бы не превозносился. А кто не знает сам себя, может ли знать Бога? Если он не умел понять собственное неразумие, которым живет, — как сумеет понять мудрость Божию, от которой далек и которой чужд?

Кто знает Бога, тот видит отблеск Его величия и презирает себя, как праведный Иов. Он говорит: «Я слышал о Тебе слухом уха, теперь же мои глаза видят Тебя; поэтому я отрекаюсь и раскаиваюсь в прахе и пепле» (Иов 42. 4-6).

Кто подражает Иову, тот и видит Бога. А кто Его видит — тот знает Его. И если мы хотим Его видеть, надо себя унижать и смиряться. Тогда мы Его увидим не только нашим противником, но вкусим сладость общения с Ним — когда Он поселится и почиет в нас. И только так Его мудрость умудрит наше неразумие, а нашу слабость укрепит Его сила. И эта сила удержит нас в Господе нашем Иисусе Христе, Который удостоил нас такого дара.

Смиренномудрие — это что-то очень труднодоступное. По его величию и достигается оно с таким большим трудом. А приходит оно к тем, кто причастен божественному знанию, в двух образах.

Когда подвижник благочестия на середине духовного пути, то либо от телесной болезни, либо из-за того, что кто-то вдруг возненавидит его (как это бывает с теми, кто ищет правды), либо от лукавых помыслов ум его в каком-то смысле смиряется. Но когда ум озарит божественная благодать и он в полноте ощутит и поймет это, тогда душа обретает смиренномудрие уже как естественное. Ибо если душу питает божественная благодать, она никогда не вознесется от тщеславия, пусть и непрестанно исполняет заповеди Божий. Напротив, она становится еще более смиренной, когда приобщается божественной кротости.

И первому роду смиренномудрия свойственны глубокая скорбь и робость, а второму — радость и стыд, преисполненный мудрости. Это оттого, что, как я уже сказал, первое приходит на середине подвига, а второе ниспосылается тем, кто близок к совершенству. Поэтому первое зачастую ниспровергают жизненные блага.

Второе же не оступится, даже если ему обещать все царства мира. Оно вообще не ощущает ужасных стрел греха, потому что оно все — дух и не ведает о телесном. И нужно, чтобы подвижник, проходя через первое, достигал второго. Ибо, если благодать в спасительных страданиях не смягчит нашего своеволия, не принуждая, но испытывая нас одним, она не дарует нам и всего великолепия другого.

Смиренномудрие есть непрестанная молитва со слезами и скорбью: оно постоянно призывает Бога в помощь. И оно не позволяет безрассудно полагаться на свою силу и мудрость или превозноситься над другим — все это пагубные признаки страсти гордыни.

Человек, который достиг того, чтобы познать меру своей немощи, достиг предела смирения и божественного познания. Это побуждает его постоянно благодарить Бога, и он исполняется божественными дарами. Уста, которые постоянно благодарят, благословляются Богом. И в сердце, которое непрестанно пребывает в благодарении, всегда растет благодать. Благодать сопутствует смирению, как искушение следует за гордостью.

Глава 46. О том, какое сокровище — самоукорение

Блаженный старец Зосима рассказывал:

–Как-то недолгое время я прожил в Лавре аввы Герасима, и был у меня там друг. Однажды мы сидели и беседовали о пользе души. Вспомнили о тех словах, которые сказал авва Пимен: «Тот, кто во всем укоряет себя, найдет успокоение». Затем о том, что сказал авва Нитрийской горы, когда его спросили: «Отче, что главное ты обрел на этом пути?» — и он ответил: «Всегда винить и укорять самого себя». Причем сам спросивший подтвердил это, сказав: «Другого пути, кроме этого, нет».

И вот припомнили мы все это и с удивлением говорим друг другу:

–Сколь сильны суждения святых! Вот уж действительно: если они что и говорили, то, как сказал святой Антоний, говорили «из своего опыта и так, как оно есть». Потому-то и сильны их слова: они говорили то, что знали опытно. Не случайно один мудрец призывает: «Пусть твои слова будут заверены твоей жизнью».

И тут, когда мы с другом обсуждали все это, он сказал:

–Мне тоже довелось испытать на деле эти слова и то успокоение, которое они сулят. В этой Лавре был у меня когда-то подлинный друг, один диакон. И он — не знаю, отчего — начал меня подозревать в одном деле, которое было ему обидно. Стал он относиться ко мне холодно.

Ая, поскольку вижу, что он со мной холоден, спросил его о причине такой суровости. Тут он мне говорит, что ты, мол, сделал то-то и я на тебя обижен. Но из того, что, по его словам, я сделал, ничего подобного за собой я не знал. Стал я его уверять, что впервые об этом слышу. Его это не убедило. «Прости, — сказал он, — я не верю». Отправился я в свою келию и стал тщательно исследовать себя: может, действительно сделал что-то такое, — и не находил. После этого я увидел его, когда он держал святую Чашу и причащал братьев. Стал я его заверять Святой Чашей: мол, не знаю я за собой того, в чем ты меня обвиняешь. Но и это его не убедило.

Тогда я вновь углубился в себя. Вспомнил я все эти слова святых отцов и искренне поверил им. Стал я думать несколько иначе и говорю себе: «Отец диакон искренне меня любит. И то, что у него было на душе, он дерзнул сказать мне из любви, чтобы я покаялся и впредь этого не делал. И потом, жалкая душа, коли говоришь ты, что этого не делал, так припомни все то плохое, что ты сделал и не помнишь. И будь уверен: это дело ты тоже сделал и забыл, как не помнишь того, что сделал вчера и сегодня утром». Думая так, я убедил свое сердце, что действительно сделал это и забыл, как и прежние мои грехи. Тогда я почувствовал благодарность Богу и отцу диакону за то, что чрез него мне было дано познать свой грех и раскаяться в нем.

С этими мыслями я пошел к келии диакона, чтобы положить ему поклон и попросить прощения, а также чтобы поблагодарить его. Я подошел к дверям и постучал. Он открыл и видит меня. И тотчас он первый падает мне в ноги и говорит: «Прости меня, что заподозрил за тобой это дело: бес меня попутал. Но Бог истинно открыл мне, что ты тут ни при чем и даже ничего об этом не знал». Я было в ответ тоже начал уверять его в обратном, но он прервал меня, сказав: «В этом нет нужды».

–Вот это, — добавил блаженный Зосима, — и есть истинное смирение. Брат искал его, и оно уберегло его сердце от обиды на диакона. А ведь диакон, во-первых, подозревал его в том, чего не знал точно. А во-вторых, не принял его уверений, хотя они были такими, что впору убедить даже врага — не то что искреннего друга. Однако брат, как я уже сказал, не только не оскорбился этим, но и сам себе приписал грех, которого не делал. Это потому, что он счел слово диакона более достоверным, чем собственное сердце. И не только это: он даже решил покаяться

и поблагодарить за то, что через диакона был избавлен от греха, которого у него даже в мыслях не было.

Видишь, на что способны смирение и самоукорение — к какому преуспеянию они возводят, если обретешь их? И если бы мы усвоили себе это и приучили бы свое сердце к помыслам смиренномудрия, врагу негде было бы сеять в нас дурные семена. Но он видит, что мы совсем оскудели благими помыслами и, более того, сами себя подстрекаем на зло. Посему он берет наши склонности, прибавляет к ним что-то от себя — и превращает нас из людей в бесов.

Постоянно смущаться самим и смущать людей — дело бесов, а с добродетелью все бывает иначе. Если увидит Господь, что душа жаждет спастись, что она возделывает или стремится возделывать благие помыслы, что она выказывает благое произволение, — Он дает ей Свою благодать. И через благодать она понемногу достигает величайшего преуспеяния, как написано: «Любящим благо Бог содействует во благо» (Ср. Рим.8. 28).

Глава 47. О том, что не следует искать почестей или первенства, ибо то, что почетно в глазах людей, мерзко пред Богом

Брат! К чему ты обманываешь сам себя? Диавол толкает тебя искать чинов — а тебе в них не будет пользы, даже если окружишь себя почестями. Послушай, что говорит апостол: «Не тот достоин, кто себя хвалит, но кого хвалит Господь» ( 2 Кор 10. 18). А Господь говорит: «Как вы можете веровать, когда друг от друга принимаете славу, а славы, которая от единого Бога, не ищете» (Ин 5. 44)? Приди в себя, дорогой брат! Вспомни, ради чего ты отрекся от суеты жизни, от диавола и его гордости, и перестань думать о мирском. Разве не знаешь ты, что, унижая своего ближнего, ты совершаешь грех самолюбия и тщеславия? Подумай, что, если у тебя больше почестей, чем у брата, и ты первенствуешь над ним, это только по твоему честолюбию и тщеславию и потому, что ты не хочешь перед своим братом смириться. Неужели это тщеславие будет твоим ходатаем пред Богом и там тебе тоже окажут предпочтение? Никогда! Ибо Он Сам сказал: «Кто хочет между вами быть большим, да будет вам слугою; и кто хочет между вами быть первым, да будет вам рабом» (Мф 20. 26-27).

Так что смотри, брат: от жажды быть первым над братом не оказаться бы тебе последним в будущем веке. Не услышал бы ты того, что услышал тщеславный богач, когда горел в неугасимом пламени: «Вспомни, что ты получил уже доброе твое в жизни твоей» (Лк 16. 25). Ибо сказано в Писании: «Что высоко у людей, то мерзость пред Богом» (Ак 16. 15). Подумай, брат, что ты умер для мира и твоя жизнь погребена со Христом в Боге. «Когда же явится Христос, жизнь наша, тогда и вы явитесь с Ним во славе» (Кол 3. 4). А в этом веке не люби человеческую славу, она не останется с тобою навечно. Как сказано: «Всякая плоть — трава, и вся красота ее — цвет полевой», — и прочее (Ис 40. 6). Свергни, дорогой брат, иго врага и его гордость, подклони свою выю под сладчайшее иго нашего Владыки. Потому что Он Сам сказал: «Всякий возвышающий сам себя унижен будет, а унижающий себя возвысится» (Лк 14. 11). А еще в другом месте Он говорит: «Господь гордым противится, а смиренным дает благодать» ( 1 Пет 5. 5).

Будем, дорогой брат, бояться, чтобы не сказал Он и о нас: «Возлюбили больше славу человеческую, нежели славу Божию» (Ин 12. 43). Смирим себя пред всеми ради Господа, чтобы был нам покой и здесь, и там. Потому что Он Сам сказал: «Возьмите иго Мое на себя и научитесь от Меня, ибо Я кроток и смирен сердцем, и найдете покой душам вашим» (М ф 11. 29).

А еще, дорогой брат, знай, что в мирской жизни хвалят того, у кого подвешен язык, а в монашеской велик пред Богом тот, кто любит уединение и молчание. Опять же в миру, кто ухаживает за своим телом и все время сменяет одежду, — тому и почести от людей. А в нашем деле, кто всем этим пренебрегает и лишь вынужденно заботится о том, что нужно для тела, тот заботится о своей небесной славе. Как сказано апостолом: «Имея пропитание и одежду, будем довольны тем» (1 Тим 6. 8).

Далее, в этой жизни, кто кичится телесной крепостью и богатством, того люди считают великим. А в нашем житии, кто любит смирение и избирает скромность, тот поистине высок и избран, по написанному: «Бог избрал немудрое мира… чтобы посрамить сильное; и незнатное мира и уничиженное и ничего не значащее избрал Бог, чтобы упразднить значащее, — для того, чтобы никакая плоть не хвалилась пред Богом» (1 Кор 1. 27-29). Возлюбим и мы то, что угодно нашему Господу, как добрые и благодарные рабы. Не будем стараться угодить людям. Потому что, как говорит апостол, «если бы я и поныне угождал людям, то не был бы рабом Христовым» (1 Гал 1. 10). Ибо, как сказано в другом месте, «весь мир лежит во зле» (1 Ин 5. 19).

Глава 48. О том, что не ко времени и без меры смиренничать не полезно и даже вредно. Также о том, как себя вести с теми, кто хвалит, и что, если быть осторожным, похвала не вредит

К авве Серапиону пришел один брат. Старец просил его сотворить молитву, по обычаю. Но тот не послушался, стал именовать себя грешником и недостойным самого монашеского образа. Старец хотел омыть его ноги — брат уклонился, прибегнув к тем же словам. Тогда старец накрыл стол и пригласил его садиться. Сел и он сам и начал есть вместе с ним. И во время трапезы старец начал наставлять его.

–Чадо, — говорил он, — если хочешь иметь пользу, удерживай себя в келии, следи за собой и своим рукоделием. Потому что в том, чтобы выходить и посещать других, нет такой пользы, как в том, чтобы оставаться в келии.

Но на эти слова старца брат обиделся и даже так изменился в лице, что это не могло укрыться от старца. Тогда авва Серапион говорит ему:

–Только что ты говорил, какой ты грешник, осуждал себя и заявлял, что даже жить недостоин. А как я с любовью сделал тебе замечание — смотри, как ты разъярился. Коли хочешь быть смиренным, научись стойко сносить все, что тебе причиняют другие, и не приучай себя к пустословию.

Услышав это, брат попросил прощения у старца и, получив большую пользу, удалился. Брат спросил старца:

–Что делать тому, кто хочет безмолвствовать, с молвой, которая возникает вокруг него? Ведь эта молва может повредить ему, да и Отцы сказали: «Горе человеку, чье имя больше, чем его труд».

–Иметь громкое имя или славу, которая больше, чем твой труд, вовсе не вредно, если ты не рад этому и не соглашаешься с тем, что говорят. Это все равно как если бы тебя оклеветали: обвинили в убийстве, тогда как ты этого не делал. Нужно думать, что люди, мол, имеют ко мне уважение, а не знают, каков я на самом деле.