Хрестоматия по синтаксису

творческий голос всегда может быть только вторым голосом в слове. Только второй голос — чистое отношение — может быть до конца безобъектным, не бросать образной, субстанциональной тени. Писатель — это тот, кто умеет работать на языке, находясь вне языка, кто обладает даром непрямого говорения.

Выразить самого себя — это значит сделать себя объектом для другого и для себя самого («действительность сознания»). Это — первая ступень объективации. По можно выразить и свое отношение к себе как объекту (вторая стадия объективации). При этом собственное слово становится объектным и получает второй – собственный же — голос. Но этот второй голос уже не бросает (от себя) тени, ибо он выражает чистое отношение, а вся объективирующая, материализующая плоть слова отдана первому голосу.

Мы выражаем свое отношение к тому, кто бы так говорил. В бытовой речи это находит свое выражение в легкой насмешливой или иронической интонации (Каренин у Л. Толстого), интонации удивленной, непонимающей, вопрошающей, сомневающейся, подтверждающей, отвергающей, негодующей, восхищенной и т. п. Это — довольно примитивное и очень обычное явление двуголосости в разго- ворно-бытовом речевом общении, в диалогах и спорах на научные и другие идеологические темы. Это — довольно грубая и мало обобщающая двуголосость, часто прямо персональная: воспроизводятся с переакцентуацией слова одного из присутствующих собеседников. Такой же грубой и мало обобщающей формой являются различные разновидности пародийной стилизации. Чужой голос ограничен, пассивен, и нет глубины и продуктивности (творческой, обогащающей) во взаимоотношении голосов. В литературе — положительные и отрицательные персонажи.

Во всех этих формах проявляется буквальная и, можно сказать, физическая двуголосость.

<…> Увидеть и понять автора произведения — значит увидеть и понять другое, чужое сознание и его мир, т. е. другой субъект («Du»). При объяснении — только одно сознание, один субъект; при понимании — два сознания, два субъекта. К объекту не может быть диалогического отношения, поэтому объяснение лишено диалогических моментов кроме формально-риторического). Понимание всегда в какой-то мере диалогично.

<…> Понимание любого произведения на хорошо знакомом языке (хотя бы — родном) всегда обогащает и наше понимание данного языка как системы.

<…> Для понимания и необходимо прежде всего установление принципиальных и четких границ высказывания. <…>

<…> Чисто лингвистическое (притом чисто дескриптивное) описание и определение разных стилей в пределах одного произведения не может раскрыть их смысловых (в том числе и художественных) взаимоотношений. Важно понять тотальный смысл этого диалога

611

стилей с точки зрения автора (не как образа, а как функции). Когда же говорят о приближении средств изображения к изображаемому, то под изображаемым понимают объект, а не другой субъект

(«ты»). <…> <…> Текст — первичная данность (реальность) и исходная

точка всякой гуманитарной дисциплины. Конгломерат разнородных знаний и методов, называемый «филологией», «лингвистикой», «литературоведением», «науковедением» и т. п. Исходя из текста, они бредут по разным направлениям, выхватывают разнородные куски природы, общественной жизни, психики, истории, объединяют их то каузальными, то смысловыми связями, перемешивают констатации с оценками. От указания на реальный объект необходимо перейти к четкому разграничению предметов научного исследования. Реальный объект — социальный (общественный) человек, говорящий и выражающий себя другими средствами. Можно ли найти к нему и к его жизни (труду, борьбе и т. п.) какой-либо иной подход, кроме как через созданные или создаваемые им знаковые тексты. Можно ли его наблюдать и изучать как явление природы, как вещь. Физическое действие человека должно быть понято как поступок, но нельзя понять поступка вне его возможного (воссоздаваемого нами) знакового выражения (мотивы, цели, стимулы, степени осознанности т. п.). Мы как бы заставляем человека творить (конструируем его показания, объяснения, исповедь, признания доразвиваем возможную или действительную внутреннюю речь и т. п.). Повсюду действительный или возможный текст и его понимание. Исследование становится опрашиванием и беседой, т. е. диалогом. Природу мы не спрашиваем, и она нам не отвечает. Мы ставим вопросы себе и определенным образом организуем наблюдение или эксперимент, чтобы получить ответ. Изучая человека, мы повсюду ищем и находим знаки и стараемся понять их значение.

<…> Диалогические отношения между высказываниями, пронизывающие также изнутри и отдельные высказывания, относятся к мета-лингвистике. Они в корне отличны от всех возможных лингвистических отношений элементов как в системе языка, так и в отдельном высказывании.

<…> Смысловые связи внутри одного высказывания (хотя бы потенциально бесконечного, например, в системе науки) носят пред- метно-логический характер (в широком смысле этого слова), но смысловые связи между разными высказываниями приобретают диалогический характер (или во всяком случае диалогический оттенок). Смыслы разделены между разными голосами. Исключительная важность голоса, личности.

Лингвистические элементы нейтральны к разделению на высказывания, свободно движутся, не признавая рубежей высказывания, не признавая (не уважая) суверенитета голосов.

612

<…> Автор литературного произведения (романа) создает единое и целое речевое произведение (высказывание). Но он создает его из разнородных, как бы чужих высказываний. И даже прямая авторская речь полна осознанных чужих слов. Непрямое говорение, отношение к своему языку как к одному из возможных языков (а не как к единственно возможному и безусловному языку).

<…> Отношение автора к изображенному всегда входит в состав образа. Авторское отношение — конститутивный момент образа. Это отношение чрезвычайно сложно. Его недопустимо сводить к прямолинейной оценке. Такие прямолинейные оценки разрушают художественный образ. Их нет даже в хорошей сатире (у Гоголя, у Щедрина). Впервые увидеть, впервые осознать нечто уже значит вступить к нему в отношение: оно существует уже не в себе и для себя, но для другого (уже два соотнесенных сознания). Понимание есть уже очень важное отношение (понимание никогда не бывает тавтологией или дублированием, ибо здесь всегда двое и потенциальный третий). Состояние неуслышанности и непонятности (см. Т. Манн). «Не знаю», «так было, а впрочем, мне какое дело» — важные отношения. Разрушение сросшихся с предметом прямолинейных оценок и вообще отношений создает новое отношение. Особый вид эмоционально-оценочных отношений. Их многообразие и сложность.

<…> Разные смысловые плоскости, в которых лежат речи персонажей и авторская речь. Персонажи говорят как участники изображенной жизни, говорят, так сказать, с частных позиций, их точки зрения так или иначе ограничены (они знают меньше автора). Автор вне изображенного (и в известном смысле созданного им) мира. Он осмысливает весь этот мир с более высоких и качественно иных позиций. Наконец, все персонажи и их речи являются объектами авторского отношения (и авторской речи). Но плоскости речей персонажей и авторской речи могут пересекаться, т. е. между ними возможны диалогические отношения. У Достоевского, где персонажи — идеологи, автор и также герои (мыслители-идеологи) оказываются в одной плоскости. Существенно различны диалогические контексты и ситуации речей персонажей и авторской речи. Речи персонажей участвуют в изображенных диалогах внутри произведения и непосредственно не входят в реальный идеологический диалог современности, т. е. в реальное речевое общение, в котором участвует и в котором осмысливается произведение в его целом (они участвуют в нем лишь как элементы этого целого). Между тем автор занимает позицию именно в этом реальном диалоге и определяется реальной ситуацией современности. В отличие от реального автора созданный им «образ автора» лишен непосредственного участия в реальном диалоге (он участвует в нем лишь через целое произведение), зато он может участвовать в сюжете произведения и вступать в изображенные диалоги с персонажами (беседа «автора» с Онеги-

613

ным). Речь изображающего (реального) автора, если она есть, — речь принципиально особого типа, не могущая лежать в одной плоскости с речью персонажей. Именно она определяет последнее единство произведения и его последнюю смысловую инстанцию, его, так сказать, последнее слово.

Образы автора и образы персонажей определяются, по концепции В. В. Виноградова, языками-стилями; их различия сводятся к различиям языков и стилей, т. е. к чисто лингвистическим. В нелингвистические взаимоотношения между ними Виноградовым не раскрываются. Но ведь эти образы (языки-стили) в произведении не лежат рядом друг с другом как лингвистические данности, они здесь вступают в сложные динамические смысловые отношения особого типа. Этот тип отношений можно определить как диалогические отношения. Диалогические отношения носят специфический характер: они не могут быть сведены ни к чисто логическим (хотя бы и диалектическим), ни к чисто лингвистическим (композиционносинтаксическим). Они возможны только между целыми высказываниями разных речевых субъектов (диалог с самим собой носит вторичный и в большинстве случаев разыгранный характер). <…>

Там, где нет слова, нет языка, не может быть диалогических отношении, их не может быть между предметами или логическими величинами (понятиями, суждениями и др.). Диалогические отношения предполагают язык, но в системе языка их нет. Между элементами языка они невозможны. Специфика диалогических отношений нуждается в особом изучении.

Узкое понимание диалога как одной из композиционных форм речи (диалогическая и монологическая речь). Можно сказать, что каждая реплика сама по себе монологична (предельно маленький монолог), а каждый монолог является репликой большого диалога (речевого общения определенной сферы). Монолог как речь, никому не адресованная и не предполагающая ответа. Возможны разные степени монологичности.

Диалогические отношения — это (смысловые) отношения между всякими высказываниями в речевом общении. Любые два высказывания, если мы сопоставим их в смысловой плоскости (не как вещи и не как лингвистические примеры), окажутся в диалогическом отношении. Но это — особая форма ненамеренной диалогичности (например, подборка разных высказываний разных ученых или мудрецов разных эпох по одному вопросу).

«Голод, холод!» — одно высказывание одного речевого субъекта. «Голод!» — «Холод!» — два диалогически соотнесенных высказывания двух разных субъектов; здесь появляются диалогические отношения, каких не было в первом случае. То же с двумя развернутыми предложениями (придумать убедительный пример).

Когда высказывание берется для целей лингвистического анализа, его диалогическая природа отмысливается, оно берется в систе-

614

ме языка (как ее реализация), а не [в] большом диалоге речевого общения.

<…> Язык, слово — это почти все в человеческой жизни. Но не нужно думать, что эта всеобъемлющая и многограннейшая реальность может быть предметом только одной науки — лингвистики и может быть понята только лингвистическими методами. Предметом лингвистики является только материал, только средства речевого общения, а не самое речевое общение, не высказывания по существу и не отношения между ними (диалогические), не формы речевого общения и не речевые жанры.

Лингвистика изучает только отношения между элементами внутри системы языка, но не отношения между высказываниями и не отношения высказываний к действительности и к говорящему лицу (автору).

По отношению к реальным высказываниям и к реальным говорящим система языка носит чисто потенциальный характер. И значение слова, поскольку оно изучается лингвистически (лингвистическая семасиология), определяется только с помощью других слов того же языка (или другого языка) и в своих отношениях к ним; отношение к понятию или художественному образу или к реальной действительности оно получает только в высказывании и через высказывание. Таково слово как предмет лингвистики (а не реальное слово как конкретное высказывание или часть его, часть, а не средство). <…>

ИЗМЕНЕНИЯ В СИНТАКСИЧЕСКОМ СТРОЕ

Г. Н. Акимова

Об аналитизме в грамматическом строе русского языка1

Задания. 1. Что представляет собой аналитизм в грамматическом строе? 2. Как проявляются тенденции к аналитизму в строе простого предложения?

Аналитизм в грамматическом строе различных языков трактуется как выражение грамматического значения не в границах самой словоформы, а средствами контекста2. Обычно явление аналитизма рассматривается применительно к морфологии. Еще раньше В. М. Жирмунский давал обзор различных мнений о соотношении флективных и нефлективных языков и анализировал понятия «нефлективная морфология», «синтаксическая морфология», однако только в пределах отдельных грамматических (морфологических) категорий3.

Ссередины XX столетия внимание русистов было привлечено

кпонятию аналитических тенденций в русской морфологии в связи с развитием новых явлений в русской грамматике. Наряду с немногочисленными давними типами аналитических конструкций (будущее время глаголов несовершенного вида буду писать, формы пассива глаголов совершенного вида был построен, компаратива имени прилагательного более сильный) отмечаются и омоформы в системе именного склонения, например им. / вин. / родит, падежи существительных с основой на «о» и родит. /дат. / предл. падежи существительных с основой на «и». Предметом исследования стали новые явления роста аналитизма в выражении падежного значения субстантивных слов (один погон — пара погон), а также тенденция

кнеизменяемости именных классов — существительных (кино,

1Печатается по: Материалы XXXII междунар. филол. конференции. СПб., 2003. Вып.

8.Грамматика (русско-славянский цикл). С. 3–6.

2 Гак В. Г. Аналитизм // Лингвистический энциклопедический словарь М., 1990.

3 Жирмунский В. М. Об аналитических конструкциях // Общее и германское языкознание. Л., 1976.

616

шоссе), прилагательных (час пик, платье беж), количественных числительных1.

Аналитические тенденции в русском грамматическом строе стали отмечаться только в связи с изменениями русского литературного языка в период его развитии в ХIХ–ХХ вв. В работах Н. Ю. Шведовой описаны аналитические тенденции в развитии словосочетаний, особенно управления, вплоть до распада словосочетаний2. Об изменениях этого рода, которые коснулись даже переходных глаголов, теряющих подчас прямой объект вообще, см. работы Г. Н. Акимовой3. Многие из изменений объяснялись влиянием норм синтаксиса устной речи, более расчлененной, на письменную4.

В структуре простого предложения тенденция к аналитизму основывается на расчлененности синтагматической цепи и касается, во-первых, изменений в связях главных компонентов предложения, во-вторых, компонентов, осложняющих структуру простого предложения, в-третьих, изменений на уровне текста. К явлениям первого типа относится развитие некоординированности «главных» членов, особенно форм сказуемого в традиционных двусоставных предложениях. См. примеры из современной публицистики: Я за фильмы, которые делают людей счастливее. Последняя встреча — с председателем оргкомитета. Он сегодня на работе. К явлениям второго типа относится уменьшение частотности употребления традиционных норм осложнения простого предложения — причастных, деепричастных и адъективных оборотов различного типа. Увеличивается, в свою очередь, употребительность таких видов осложнения, которые синтагматически не только не связаны с каким-либо компонентом предложения, но и вообще достаточно резко разрывают синтагматическую цепочку, например вставные конструкции, а также обособленные несогласованные определения в именительном падеже: Незаметно возник Костя, оранжевая рубашка, с английскими надписями, медный браслет на руке (Гран.). Подробнее об аналитических тенденциях в синтаксисе русского предложения см. работу Г. Н. Акимовой5. К явлениям третьего типа относятся изменении (уменьшение) средних размеров предложения в текстах различной функциональной принадлежности. Это происходит за счет сокраще-

1 Русский язык и советское общество. Морфология и синтаксис современного русского литературного языка. М., 1968.

2 Шведова Н. Ю. О некоторых активных процессах в современном русском синтаксисе. (Наблюдения над языком газеты) // Вопросы языкознания. 1964. № 2; её же: Активные процессы в современном русском синтаксисе (словосочетание). М., 1966.

3 Акимова Г. Н. К вопросу о валентности переходных глаголов в русском языке // Теория языка. Методы его исследования и преподавания. Л., 1981; её же: Новые явления в синтаксическом строе современного русского языка. Л., 1982.

4 Иванчикова Е. А. Развитие синтаксиса русского языка в советскую эпоху // Развитие синтаксиса современного русского языка. М., 1966.

5 Акимова Г. Н. Новое в синтаксисе современного русского языка. М., 1990.

617

ния употребительности сложных предложений в пользу простых, уменьшения употребления так называемых усложненных сложных предложений, то есть содержащих большое количество простых предикативных единиц в своем составе, а также за счет развития конструкций экспрессивного синтаксиса, например парцелляции. В целом в текстах преобладают более короткие предложения. Так параллельно с классической, синтагматической прозой появляется новая проза — актуализирующая. Ср. Чувство это было так неожиданно и странно, что Степан Аркадьич не поверил, что это был голос совести, говорившей ему, что дурно то, что он был намерен сделать (Л. Толст.) — Однажды мы ехали в сабвее. Я был с женой и дочкой. Сижу, читаю газету. На остановке ворвались молодые люди. А может, перешли из другого вагона. Человек пять. Один с гитарой, у другого транзистор… Куртки, сникерсы… Это были нехорошие, дурно воспитанные люди. Они шумели, толкались, вероятно — сквернословили. Они, как говорится, нарушали… (Довл.).

Одним из важных является вопрос о связи морфологического и синтаксического аналитизма, их обусловленности и направлении этой обусловленности1. Взаимодействие аналитических проявлений

вморфологии и синтаксисе может быть различным.

1.Синтаксический аналитизм зависит от морфологического. Это особенно заметно при тенденции к несклоняемости имен. Даже обсуждается вопрос о виде синтаксической связи в конструкциях:

купил пальто, вес нетто, по маршруту Москва-Петербург, кос- монавт-два и т. п.

2.Морфологический аналитизм не ведет к синтаксическому, напр., при употреблении будущего сложного глагола несовершенного вида, так как вспомогательная часть спрягается — буду (будешь, будет)

писать.

3.Синтетизм в морфологии ведет к аналитизму в синтаксисе, например при некоординированности главных компонентов: Он умнее. Мы здесь и т. п.

4.Синтаксический аналитизм не связан с морфологическим, например, употреблении осложняющих компонентов простого предложения: вставок, обособленных определений в именительном падеже.

5.Появление и распространение актуализирующей прозы создают некую форму текстового аналитизма.

Взаимодействие морфологического и синтаксического аналитизма связано с разграничением синхронного и диахронического подходов в описаниях аналитических конструкций. «Ожидаемым» является первое из отмеченных влияний: несклоняемость имен, поя-

1 Акимова Г. Н. Различные формы проявления аналитизма в современном русском грамматическом строе // Русистика: Лингвистическая парадигма конца XX века. СПб., 1998.

618

вившаяся в современном языке, ведет к аналитизму синтаксических конструкций. Второе явление — употребление аналитических форм глагола, не ведущее к синтаксическому аналитизму, — встречается не часто, а главное, не относится к новым явлениям в грамматике. Четвертое и пятое явлений сравнительно новы и развиваются уже в языке ХIХ–ХХ вв. в значительной степени под влиянием разговорной речи на письменную и с развитием экспрессивных приёмов в определённых функциональных жанрах — художественной речи и публицистике.

Более сложной представляется структура предложений, в которых отсутствует координация главных компонентов. Это совершенно различные во многих отношениях синтаксические модели, которые объединены только тем, что они безглагольны и главные компоненты, понимаемые широко, не имеют традиционно выраженных форм их согласования. Первое — некоординированные (неуподобленные, по А. А. Шахматову) двусоставные предложения, в которых в настоящем времени отсутствует не только связка «быть», но и глагол бытия с другим значением, например местопребывания. Ср. Мы студенты. Мы в университете. Подробнее о видах некоординируемых сказуемых см. академические грамматики1, а о последовательности становления различных типов некоординированных сказуемых в русском языке — монографию Г. Н. Акимовой2. Таким образом, безглагольные конструкции в результате потери связки в основе своей не связаны с новыми явлениями в современном синтаксическом строе, однако в последние два столетия появляются и активизируются модели, имеющие обстоятельственно-предикативное значение (различные виды локального, временное, причинное и т. п.), а также значение адресата, предназначенности, делиберативное и др. Отсутствие связки в настоящем времени трактуется как синтаксический нуль, и аналитизм и состоит в этом отсутствии согласования, или координации.

Если некоординируемое сказуемое уже давно всеми современными грамматистами признано в вышеуказанной трактовке, то совершенно другую и не единственную интерпретацию получают модели,

вкоторых имеется два компонента и место субъекта занимает косвенный падеж или предложно-падежная форма. Ср. семантически близкие модели с согласованными и несогласованными компонентами: с одной стороны, Дети радуются (1), рады (2), радостны (3),

врадости (4), с другой стороны, Детям радостно (5), Детям радость (6), У детей радость (7). В моделях 5, 6, и 7 субъектные позиции оформлены косвенными падежами одушевленных существительных. Предложения этих типов, как и типа 4, возникли в русском

1 Грамматика современного русского литературного языка. М., 1970; Русская грамматика. М., 1980. Т. II.

2 Акимова Г. Н. Указ. соч.

619

синтаксисе, видимо, давно, но трактовка их остается спорной. Квалификация моделей 5, 6 и 7 различна у таких авторов, как Н. Ю. Шведова (однокомпонентные предложения с субъектной детерминацией)1

иГ. А. Золотова (двукомпонентные предложения с субъектом состояния в форме косвенного падежа и отвлеченного существительного со значением состояния)2. У обоих авторов, под разным углом зрения, перечислены разнообразные формы косвенных падежей как с предлогом, так и беспредложные, имеющие субъектное значение, и тогда получается, что высокий морфологический синтетизм приводит к синтаксическому аналитизму, ибо в двукомпонентных моделях 5, 6, 7 нет грамматической координации основных компонентов предложения.

Таким образом, предложно-падежные формы, то субъектные, то предикатные, являются опорой модели и должны присутствовать при именительном при падеже другого имени. См. невозможное

У детей в радости. Кажущееся возможным Дети — радость имеет иную семантику и синонимичные модели: С детьми радость. Ср. еще Дети в хорошем настроении и У детей хорошее настроение, но невозможно У детей в хорошем настроении. Отсутствие хотя бы одного из компонентов в именительном падеже создает ситуацию, когда предикативности не за что морфологически зацепиться.

При анализе конструкций, в которых субъектную позицию занимают косвенные падежи имен, возникает проблема роли глагола бытия и роли связки вообще, что имеет непосредственное отношение к аналитизму на уровне простого предложения. Связка в обычных двусоставных именных предложениях выполняет две обязанности: является показателем предикативных значений времени, модальности и синтаксического лица и в связи с отмеченностью «лица» проявляет так называемое согласование, или координацию, что в прошедшем времени выражается в роде и числе связки (это блестяще показал еще А. М. Пешковский). Косвенные формы имен, как одушевленных, так и неодушевленных, иногда даже наречий (с локальным значением) в субъектной позиции встречаем в предложениях различной традиционной квалификации, в том числе и с глагольным предикатом: Мне не спится, На улице похолодало, За дверью шум,

Вокруг облака, С другом беда и т. п. Золотова признает в подобных моделях первый компонент субъектным, второй — предикатным. Кажется, впервые она прямо называет эти компоненты подлежащим

исказуемым в одной из последних работ3. В этих предложениях связки, естественно, могут быть только в безглагольных конструкциях, и тогда связка ориентируется на формы рода и числа реально

1 Русская грамматика. М., 1980. Т. II.

2 Золотова Г. А. Коммуникативные аспекты русского синтаксиса. М., 1982.

3 Золотова Г. А. О главных членах предложения: дискуссионные вопросы // Функциональные и семантические характеристики текста, высказывания, слова. М., 2000. Вып. VIII.

620