Глава 1. Эскалация напряженности между ссср и японией во второй половине 30-х годов

1.1. Вооруженные конфликты в районах озера Хасан и реки Халхин-Гол

Тридцатые годы, особенно их вторая половина, были отмечены неуклонным наращиванием живой силы и техники по обеим сторонам линии, отделявшей советский Дальний Восток от Маньчжоу-го. В 1932—1937 гг. численность Квантунской армии, дислоцированной в Маньчжоу-го, увеличилась в пять раз (только в 1938 г. этот показатель на основе продления сроков военной службы поднялся на 50%), количество военных самолетов — в три раза, артиллерийских единиц — в четыре раза, танков — более чем в десять раз . С 1937 по 1938 г. численность советских войск на Дальнем Востоке выросла на 105 тыс. человек (более чем в десять раз по сравнению с ранними планами), в два раза увеличились ассигнования на военное строительство.

На основании показаний Г.С.Люшкова — начальника управления НКВД, бежавшего в Маньчжоу-го, японские аналитики пришли к заключению о значительном превосходстве Красной Армии в людях и вооружениях, что сильно обеспокоило военное руководство. Основанием для его беспокойства явились и дешифрованные телеграммы командования советских пограничных войск на Дальнем Востоке своему руководству с требованиями увеличить вдвое снабжение боеприпасами, а также разрешить занятие высоты Заозерной (по-китайски Чанкуфэн). Эта 150-метровая высота находилась к западу от озера Хасан.

6 июля 1938 г. на высоте появились несколько конных советских пограничников и начались фортификационные работы . 11 июля там оказалось уже сорок красноармейцев, а 13 июля—еще десять .

Граница в этом районе не была демаркирована. Поэтому за каждой из сторон фактически оставались те высоты, которые занимали их войска. Поскольку на Заозерной японцев не было, командующий японской армией в Корее генерал К.Коисо первоначально не придал особого значения донесению о появлении советских пограничников.

Но в то время японские войска готовили наступление на резиденцию китайского правительства в г.Ухань, и у генерального штаба в Токио не могла не вызвать подозрений активизация Красной Армии вблизи стыка границ СССР, Маньчжоу-го и Кореи. Было решено проверить, не кроются ли за этими действиями планы вмешательства в японо-китайскую войну .

Не исключено, что и определенные японские политические круги, связанные с военными, усмотрели в происходившем шанс заработать ответными шагами внушительный политический капитал. С этой целью министр иностранных дел К.Угаки, проконсультировавшись с военным министром С.Итагаки, дал указание посольству Японии в Москве осуществить дипломатический демарш.

15 июля поверенный в делах Японии в СССР Х.Ниси потребовал от советского правительства отвести войска с Заозерной, являвшейся, по его словам, “частью территории Маньчжоу-го”—государства, дружественного Японии и находящегося под ее покровительством. 20 июля с аналогичным заявлением к наркому иностранных дел М.Литвинову обратился срочно вернувшийся из поездки по странам Западной Европы посол Японии в СССР М.Сигэмицу. Он указал, что “японское правительство, вновь изучив этот вопрос на основании имеющихся у него данных, пришло к заключению о принадлежности этого района Маньчжоу-го. К тому же маньчжурское население утверждает, что на высоте, о которой идет речь, оно отправляло религиозные обряды”.

В обоих случаях, ссылаясь на русско-китайский Хунчунский протокол 1886 г. и приложенную к нему карту, советские дипломаты квалифицировали как неоправданные японские утверждения о том, что Заозерная расположена за пределами территории СССР и что советские войска, заняв ее, нарушили государственную границу Маньчжоу-го .

Той же точки зрения придерживаются все советские историки, которые писали об этом конфликте, за исключением В.Сафронова (он считает, что причиной эскалации конфликта послужили действия отряда советских пограничников по охране Заозерной и Безымянной (по-китайски Сячаофэн), предпринятые 9-10 июля 1938 г. по приказу командования в ответ на проведение японскими войсками в районе, прилегающем к сопкам с запада, фортификационных и разведывательных мероприятий, а также эвакуации местного населения. Правда, вопрос об обоснованности претензий сторон в отношении нарушения линий границы им не рассматривается) . Но как же эти историки не обратили внимания на одно важное обстоятельство? Ведь и в обычно охотно цитируемых или пересказываемых ими материалах Токийского трибунала говорится, что “по утверждению СССР граница проходила по гребню сопок” между рекой Тумень-Ула (Туманган) и западным берегом озера Хасан . Иначе говоря, даже по советской интерпретации Хунчунского протокола нашей стороне принадлежала только восточная половина сопок (высот) Заозерная и Безымянная, а советские пограничники заняли их вершины целиком.

Надо также отметить, что в самом протоколе ни Заозерная, ни Безымянная поименованы не были. Это дало японцам основания утверждать, что линия границы на приложенной к Хунчунскому протоколу карте (линия “А” на карте, помещаемой здесь) пересекает не две упомянутые сопки (высоты), а другие сопки, расположенные гораздо южнее, причем первой в их ряду является указанная на “хунчунской” карте сопка № 52. С точки зрения японской стороны, линию границы следовало прокладывать от сопки № 52 по меридиану на север. При этом сопки Заозерная и Безымянная оказывались к западу от пограничной линии, т.е. на территории Маньчжоу-го.

Аргументы М.Литвинова сводились к тому, что “красная линия на карте обозначает границу вдоль всего водораздела, и воды, которые текут к западу и впадают в реку Тумень, принадлежат Китаю, а воды, текущие к востоку и впадающие в море, принадлежат России”. В свою очередь М.Сигэмицу, сославшись на китайскую военную карту, заявил о “законности” линии “В” и добавил, что “у Японии имеются права и обязанности перед Маньчжоу-го, для выполнения которых она может прибегнуть к силе и заставить советские войска эвакуировать незаконно занятую ими территорию Маньжоу-го” . Но М.Литвинов остался непреклонным, и 20 июля военный министр С.Итагаки и начальник генерального штаба принц Канъин представили императору датированный 15 июля оперативный план вытеснения советских войск с вершины сопки Заозерная силами двух пехотных полков 19-й дивизии Корейской армии Японии без применения авиации. Цель плана заключалась в том, чтобы в результате “разведки боем” выяснить, не намерена ли советская сторона открыть второй фронт в Китае.

Император отнесся к применению вооруженной силы против СССР критически, осудил произвольные действия армии и заявил, что лично он против реализации плана, так как не желает войны с Советским Союзом.

Не ожидавший такой реакции С.Итагаки заявил, что решение применить силу против СССР в районе к западу от озера Хасан уже согласовано с министром военно-морского флота и министром иностранных дел. В действительности оно было принято только на следующий день Советом пяти министров с их участием (императора, таким образом, ввели в заблуждение). Решение гласило: “Мы провели подготовку на случай возникновения чрезвычайного положения. Использование подготовленной военной силы должно будет осуществиться по приказу императора после переговоров с соответствующими властями” .

Некоторые советские историки писали, что “на совещании пяти ведущих министров японского правительства план нападения на советскую территорию в районе озера Хасан был одобрен императором” .

Между тем, и это признал Токийский трибунал, вытеснение советских пограничников с высот Заозерная и Безымянная должно было бы начаться после упомянутых дополнительных переговоров, если “по их следам” император отдаст приказ, санкционирующий начало боевых действий японских войск.

После возражений императора командованию японской армии в Корее в ту же ночь был направлен приказ № 204 о временной приостановке начала военных действий, так как правительством было принято решение попытаться урегулировать конфликт по дипломатическим каналам, не исключая возможность прибегнуть к соответствующим мерам при изменении обстановки .

“29 июля небольшой отряд советских войск нарушил линию границы, продвинувшись на обращенный к Маньчжурии склон сопки Безымянная, расположенной в 2 км к северу от сопки Заозерная,—пишет японский историк Х.Ёсии,—и начал укреплять свои позиции” .

Получив донесение об этом, командующий 19-й дивизией генерал-лейтенант К.Одака (в других источниках иероглифы, составляющие его фамилию, читаются Суэтака) единолично решил, что наступил момент, который свидетельствует о таком изменении обстановки, которое требовало прибегнуть к применению силы, для того чтобы вытеснить советских пограничников с Безымянной. 31 июля после разведки боем силами одной роты японцы сломили сопротивление красноармейцев, но позднее были отброшены подоспевшими подкреплениями. Тогда К. Одака без приказа командования направил основные силы своей дивизии на захват господствующей над зоной конфликта сопки Заозерная. Вышестоящему командованию он сообщил, что предпринимаемые им меры вызваны якобы новым нарушением границы с советской стороны.

Из ставки японской армии пришел приказ ограничиться оборонительными действиями и, не пересекая государственной границы, вести бои только силами 19-й дивизии. И вплоть до 10 августа включительно дивизия, неся тяжелые потери, продолжала эти бои.

Не добившись от СССР дипломатической уступки, японская сторона прибегла к вооруженной силе, захватив в течение 29-31 июля обе сопки. 6-10 августа Красная Армия, используя довольно крупные формирования, провела контрнаступление, вынудив японцев отступить. 11 августа конфликт был урегулирован на условиях сохранения советского контроля над обеими сопками. Объективно конфликт вылился в демонстрацию относительной прочности позиций СССР в регионе и свидетельствовал о недостаточной готовности Японии к серьезному военному конфликту с ним.

Для оценки вооруженного конфликта у озера Хасан важное значение имеют и выводы комиссии, созданной командующим Дальневосточным фронтом маршалом Советского Союза В.Блюхером. 28 июля 1938 г. он “подверг сомнению законность действий наших пограничников у озера Хасан”. Блюхер послал комиссию на высоту Заозерная для расследования этих действий. Комиссия обнаружила нарушение советскими пограничниками границы на небольшую глубину (в три метра). В телеграмме на имя наркома обороны К.Ворошилова Блюхер указал, что вооруженный конфликт был вызван действиями нашей стороны, и потребовал “немедленного ареста начальника погранучастка” и других “виновников в провоцировании конфликта с японцами” .

Вместо этого Блюхер был обвинен советским правительством в пораженчестве. 1 августа 1938 г. Сталин в телефонном разговоре с ним по прямому проводу заявил: “Скажите, т. Блюхер, честно, есть ли у вас желание по-настоящему воевать с японцами. Если нет у вас такого желания, скажите прямо...” .

В.К.Блюхер был обвинен также “в дезорганизации управления войсками”, в отказе от введения в бой авиации из “опасения поражения корейского населения” и в том, что он не ставил “ясных задач на уничтожение противника”. Приказом наркома обороны Ворошилова от 4 сентября 1938 г. он был отстранен от руководства Дальневосточным фронтом как “негодный и дискредитировавший себя в военном и политическом отношении” военачальник и позднее расстрелян.

Для того чтобы придать обвинениям в адрес Блюхера видимость непредвзятого подхода в оценке действий командования Красной Армии на Дальнем Востоке, 22 апреля 1939 г. Ворошилов объявил в своем приказе о приговоре “тройки” Военной коллегии Верховного Суда СССР под председательством В.Ульриха. Цель приговора, видимо, заключалась в дезавуировании выводов комиссии Блюхера о причине конфликта у озера Хасан.

Приговор “тройки” гласил: “В период боевых операций у озера Хасан командование 1-й (Приморской) армии в лице командующего ее комдива Подласа, члена Военного совета бригадного комиссара Шуликова и начальника штаба армии полковника Полющникова проявило преступное бездействие, которое выражалось как в непринятии необходимых мер к воспрепятствованию вторжения японских интервентов на советскую территорию, так и в плохом обеспечении боевых операций отдельных частей и подразделений армии...

Признавая Подласа, Шуликова и Полющникова виновными в совершении преступлений, предусмотренных ст. 193-17, п. ,,а’’ Уголовного Кодекса РСФСР, Военная коллегия Верховного Суда СССР, приговорила: 1. Подласа Кузьму Петровича лишить звания "комдив" и подвергнуть лишению свободы в исправительно-трудовых лагерях сроком на пять лет с поражением в политических правах сроком на три года. 2. Шуликова Михаила Васильевича—лишению свободы сроком на два года. 3. Полющникова Александра Ивановича—лишению свободы сроком на три года...” .

Тенденциозный характер этого приговора был очевиден даже сталинскому руководству, и К.П.Подлас был вскоре досрочно освобожден с присвоением ему в 1941 г. звания генерал-лейтенант, а М.В.Шуликову и А.И.Полющникову определенную меру наказания в том же приказе было решено считать условной .

Советские и японские войска оказались непосредственно лицом к лицу не только на советско-маньчжурской, но и на монголо-маньчжурской границе. Учитывая характер тогдашних советско-японских отношений, любое, даже самое незначительное происшествие, отказ техники или недоразумение могли вызвать вооруженный конфликт. И действительно, по подсчетам японского военного историка И.Хаты, за два с половиной года после “Маньчжурского инцидента” произошло 152 столкновения, в 1935 г. — 136 и в 1936 г. — 2031. Согласно данным управления погранвойск Дальневосточного края, в 1937 — 1938 гг. имели место 6 серьезных боевых столкновений с японскими войсками, 26 обстрелов советских пограничников, 22 мелких нарушения госграницы военнослужащими сопредельной стороны, 25 нарушений воздушного пространства СССР, 26 случаев заброски подрывной литературы и листовок, 20 нарушений морских границ СССР и 44 других нарушения погранрежима .

А весной и летом 1939 г. на восточных границах МНР, в районе так называемого Тамцак-Булакского выступа, возник инцидент, который по своей напряженности и количеству вовлеченных единиц боевой техники и войсковых контингентов допустимо считать настоящей локальной войной.

Чтобы правильно понять природу конфликта в районе Халхин-Гола, рассмотрим в общих чертах стратегические планы Японии и СССР в отношении Монголии, а также состояние советско-японских отношений в конце 30-х годов.

Самым тщательным образом проанализировав Хасанский инцидент, японское командование извлекло для себя определенные уроки. Генштаб был вынужден признать разработанные ранее планы войны против СССР “устаревшими”. Убедившись в прочности советской обороны на приморском направлении, он решил найти место для удара там, где противник не ожидал бы нападения. В течение осени 1938 г. в Токио были разработаны два новых варианта плана войны против СССР под кодовым наименованием “Хатиго”.

Вариантом “А” этого плана предусматривался одновременный удар по советскому Дальнему Востоку на восточном и северном направлениях с последующим развертыванием военных действий в Забайкалье. По варианту “Б” на первом этапе главный удар планировался на западном направлении, через Монголию, с целью выхода к Байкалу. Варианты были направлены в штаб Квантунской армии для изучения. Ее командование отдало предпочтение сосредоточению основных усилий на западном (Хинганском) направлении, которое оно считало наиболее уязвимым в оборонительных порядках советских войск .

В условиях острого противоборства с СССР за преобладание в Китае японцы придавали большое значение МНР, или Внешней Монголии, которая с помощью Москвы стала своеобразным плацдармом для советского проникновения в Китай. Ведь именно в соседних с Монголией китайских провинциях находился так называемый “Особый район Китая” — база китайских коммунистов. Через Монголию проходила и одна из самых оживленных трасс снабжения гоминьдановских войск советской военной техникой и снаряжением по маршруту Улан-Удэ (СССР) — Улан-Батор (МНР) — Калган (Китай).

Официальная японская печать неоднократно обвиняла СССР в использовании МНР в качестве трамплина для “большевизации” Внутренней Монголии, Маньчжоу-го и всего Китая.

В японских оперативных планах МНР рассматривалась как ключ к Дальнему Востоку и щит, прикрывавший Транссибирскую магистраль. Вот почему после захвата Маньчжурии последовало вторжение японцев в китайские провинции Чахар и Суйюань, окружавшие юго-восточную часть МНР. В этих провинциях сразу же началось строительство стратегических железных дорог.

Восточная часть МНР образует Тамцак-Булакский выступ (Тамцак-Булак — административный центр этого района), который вклинивался в территорию Маньчжоу-го. К северу-востоку от него, в пространстве между государственными границами СССР и МНР с Маньчжурией и горным хребтом Большой Хинган, расположен район Барга, куда из внутренних областей Маньчжурии ведут две железные дороги. Одна из них — от Харбина через Цицикар на Хайлар (бывшая Китайско-Восточная железная дорога). Другая — через Таоань и Солунь на Халун-Аршан.

Тамцак-Булакский выступ почти вплотную подходит к предгорьям Большого Хинганского хребта как раз в том месте, где железнодорожные и шоссейные дороги, миновав горные перевалы, вступают на равнины Барги. Создавая здесь Хайларский укрепленный район, Япония начала строительство еще одной железной дороги — от Солуни на Ганьчжур, которая проходила около самой маньчжуро-монгольской границы, местами на удалении всего в два-три километра.

Японское командование опасалось, что на отрезке Халун-Аршан—Ганьчжур эта дорога могла подвергаться прицельному огню с господствующих песчаных высот на восточном берегу реки Халхин-Гол. Поэтому было принято решение захватить часть Тамцак-Булакского выступа до Халхин-Гола. Владея этой территорией, можно было устранить угрозу железной дороге, а также уменьшить шансы на успешный удар в тыл японским войскам, сосредоточенным в Хайларском укрепленном районе.

Пытаясь найти юридические обоснования этого решения, японцы занялись проблемой прохождения границы между Маньчжоу-го и МНР. В район Тамцак-Булакского выступа несколько раз направлялись специальные разведывательные группы, изучались архивные документы и карты. Конечно, наиболее желательным плодом всех предпринимавшихся усилий было бы обнаружение документов, подтверждающих версию о том, что линией границы служила река Халхин-Гол, а не участок к востоку от нее. В японской пропаганде даже подчеркивалось, что одно из значений монгольского слова “халха”, от которого пошло название Халхин-Гол, означает “граница” или “защита страны”. Как будет показано ниже, кое-что найти удалось.

Точку зрения советского правительства на эту проблему изложила газета “Правда”: “В оправдание своих провокационно-захватнических действий в отношении Монгольской Народной Республики японо-маньчжурские власти в своих сообщениях утверждали, что границей между Монгольской Народной Республикой и Маньчжурией в районе восточнее и юго-восточнее озера Буир-Нур служила река Халхин-Гол.

В действительности же, по официальным картам, граница МНР и Маньчжурии всегда проходила в этом районе не по реке Халхин-Гол, а восточнее этой реки — по линии Хулат-Улийн-Обо и Номон-Хан-Бурд-Обо. Это подтверждается картой № 43 из китайского альбома, изданного в 1919 г. в городе Пекине генеральным директором почт Китая.

По этой линии со дня образования МНР и до последних дней постоянно находились посты пограничной охраны МНР. До начала событий граница МНР с Маньчжурией, проходившая восточнее р. Халхин-Гол, никем, в том числе и японо-маньчжурской стороной, не оспаривалась.

Утверждение японо-маньчжурской стороны о прохождении границы МНР с Маньчжурией по реке Халхин-Гол никакими документами не подтверждается и является сплошным вымыслом, выдуманным японской военщиной для оправдания своих провокационно-захватнических действий” .

На Токийском трибунале СССР представил несколько карт — советских, китайских и японских, — на которых было видно, что граница между Монголией и Маньчжоу-го проходит по середине озера Буир-Нур и к востоку от реки Халхин-Гол, пересекая ее у истока и поворачивая на юго-восток. Между тем на ряде других японских карт линия границы была изменена: она шла по западному берегу реки Халхин-Гол, а в некоторых местах и западнее этой реки.

Крупный японский военный историк И.Хата на основании своих собственных исследований пришел к заключению, что “с объективной точки зрения советский подход в отношении границы кажется более убедительным”. То, что граница проходит восточнее Халхин-Гола, а не по реке, подтверждает и ряд карт: Китайского почтового ведомства (Пекин, 1919); Квантунского генерал-губернаторства (1919, 1926, 1934); Квантунской армии (1937, 1938). Об этом свидетельствуют и опубликованные в Шанхае в 1935 г. карты, на которых Халхин-Гол протекает внутри территории МНР. Даже на картах японского Генерального штаба от 1928 г. отчетливо видно, что граница проходит восточнее Халхин-Гола .

В то же время японцы-таки обнаружили карты, на которых граница шла по Халхин-Голу. На конференции в Чите, где обсуждалась пограничная проблема уже после конфликта, японцы предъявили 18 таких карт.

Вообще-то говоря, официальной границы между Маньчжоу-го и МНР в общепринятом смысле этого слова не существовало. Ведь до того как японцы вторглись в Маньчжурию, а СССР поставил под свой контроль Внешнюю Монголию, это были китайские провинции, между которыми в лучшем случае могла существовать лишь административная граница.

В мае 1939 г. в отдаленных степях МНР, в районе реки Халхин-Гол, неподалеку от монголо-маньчжурской границы возник вооруженный конфликт между японо-маньчжурскими и советско-монгольскими войсками, вылившийся в “малую войну”, продолжавшуюся вплоть до середины сентября того же года. (Советские войска находились в Монголии в соответствии с советско-монгольским протоколом 1936 г.) Этот конфликт, подобно хасанскому, возник как очередной пограничный инцидент в связи с расхождениями сторон в определении линии прохождения границы. Спору способствовало наличие множества содержавших разночтения карт района, которые трактовались каждой из сторон в свою пользу, а также сам характер местности — пустынной и малолюдной с неопределенными пограничными указателями, отстоявшими друг от друга на многие километры.

С начала 1939 г. в этом районе произошло несколько инцидентов между монголами и японо-маньчжурами. Примечательно, что в начале халхингольского конфликта стороны рассматривали его как обычный инцидент, вызванный нарушением границы, по поводу которого они обменялись несколькими взаимными протестами, причем первый из них был адресован правительству МНР. В Москве вообще узнали о случившемся лишь спустя несколько дней после его начала.

Но нельзя считать этот конфликт случайным. Он назревал не только потому, что частые и мелкие пограничные инциденты накапливались и создавали благоприятную почву для крупного взрыва, но ввиду появления в этом районе частей Квантунской армии, начавших крупные подготовительные мероприятия, расцененные в МНР и СССР в качестве подготовки для военных действий против Монголии и СССР (железнодорожное строительство, установка линий связи, накопление людских и материальных резервов).

Формально конфликт был четырехсторонним (МНР и СССР против Манчжоу-го и Японии), но фактически это было выяснением отношений между СССР и Японией. Советскую армейскую группировку возглавлял Г.К.Жуков.

Хотя на протяжении всего конфликта японское правительство в Токио категорически запрещало командованию Квантунской армии расширять зону конфликта и распространять боевые действия за рамки приграничного района Монголии, боевые действия представляли большую опасность для безопасности МНР. В заключительной стадии конфликта с обеих сторон в нем приняли участие свыше 130 тыс. солдат и офицеров.

Весной 1939 г. обстановка на маньчжуро-монгольской границе резко обострилась. На погранзаставы МНР начались налеты баргутских кавалерийских частей, их стычки с монгольской конницей. Инициатором вторжений на монгольскую территорию было командование Квантунской армии. Ведя дело к открытому конфликту, оно возлагало большие надежды на активную поддержку своих действий со стороны противников просоветского режима в МНР, а также делало ставку на дезорганизованность Монгольской народно-революционной армии (МНРА), обескровленной репрессиями 1937 — 1938 гг.

Поначалу никто не верил, что стычки в начале 1939 г. могут вылиться в крупномасштабное столкновение. К пограничным инцидентам, о которых уже упоминалось, все успели привыкнуть. Кроме того, командование Квантунской армии было твердо уверено в своем превосходстве над монгольскими войсками. Район Халхин-Гола (по-японски — Номонхан) казался японцам второстепенным. В Синьцзине, где располагался штаб Квантунской армии, были убеждены, что 23-я дивизия самостоятельно управится с монгольской кавалерией. Как впоследствии писал один из сотрудников оперативного отдела Генштаба, в штабе Квантунской армии не могли и мысли допустить о том, что такая маловажная, малозначительная куча песка станет местом шумных битв, которые попадут на первые страницы мировой прессы.

Как бы то ни было, 25 апреля 1939 г. командующий Квантунской армией К.Уэда издал приказ № 1488 под названием “Принципы для разрешения советско-маньчжурского спора”. Основные из этих принципов сводились к следующему: 1. В случае нарушения границы нарушители должны быть немедленно уничтожены. В этих целях допускается временное проникновение на советскую территорию. 2. В районах, где государственная граница точно не определена, командующий частями обороны сам определяет ее и указывает отрядам первой линии. 3. В случае возникновения конфликта отряды первой линии должны действовать решительно, активно и смело, предоставляя высшему командованию урегулирование могущих возникнуть последствий .

Как считает японский историк К.Хаяси, этот приказ на самом деле означал: “Игнорируй линию прохождения границы, смело иди вперед, вторгайся на противоположную сторону и называй ее своей территорией. Если кто-либо будет жаловаться, используй силу для достижения победы”. По мнению Хаяси и других послевоенных критиков японского милитаризма, приказ предназначался для оправдания провокаций на границе, он “поощрял ее нарушения”, а в случае возникновения неприятностей высокомерно сулил “потом во всем разобраться”. Тем не менее следует отметить, что когда 13 мая (т.е. в самом начале столкновений в районе Халхин-Гола) полковник Оути докладывал начальнику оперативного отдела Генерального штаба М.Инаде о направлении пехотного батальона в район Номонхана с целью наказать проникших туда монгольских кавалеристов, первый вопрос Инады был: “Где находится этот Номонхан?”.

“Я не мог сказать: „Не посылайте пехоту“, — говорил впоследствии Инада, — но я имел в виду: „Используйте свой ум, а не эмоции для разрешения такого пустячного эпизода“” . В ходе последующих бесед с Комацубарой и Оути Инада подчеркивал, что в то время главные усилия японских вооруженных сил должны были быть направлены на разрешение китайского вопроса и поэтому никакие другие серьезные проблемы не должны возникать на севере. Это означало, что на второстепенных участках не следует провоцировать крупномасштабных боевых действий. Как раз в это время высшее военное командование занималось составлением оперативных планов на случай крупномасштабных действий против Советского Союза. Для этого офицеры Тэрада, Хаттори и Симануки отправились из Токио в укрепленный район Хайлар. Они изучали возможное развитие операций в западном направлении в случае войны и собирали данные для гипотетического наступления Квантунской армии на байкальском направлении .

В штабе же Квантунской армии сдержанная политика высшего командования в Токио рассматривалась как признак нерешительности и слабости. Командование армии выработало свои собственные установки, которые полностью игнорировали мнение не только японского правительства, но и центральных военных властей, сосредоточенных на решении главной стратегической проблемы Японии — войны в Китае.

В начале мая возобновились налеты баргутской конницы и пехотных подразделений японских войск на погранзаставы МНР, расположенные в 20 км восточнее нижнего течения реки Халхин-Гол. Их поддерживала авиация. Для отражения этих налетов пришлось привлечь не только пограничников, но и части монгольских и советских войск. Использовалась и советская авиация, базировавшаяся на монгольских полевых аэродромах.

Утром 11 мая 1939 г. дозор монгольских пограничников, находившийся на высоте Номонхан — Бурд-Обо, заметил колонну автомашин, направлявшихся к границе со стороны озера Удзун-Нур. Силы оказались явно неравными: на двадцать цириков наступали около двухсот японцев при поддержке пулеметов и минометов. Под натиском превосходящих сил монгольские пограничники вынуждены были отойти к Халхин-Голу. С помощью подоспевших подразделений МНРА японский отряд с большими потерями был отброшен на маньчжурскую территорию.

14 мая около трехсот японских и баргутских кавалеристов вновь перешли границу и, углубившись на 20 километров, заняли высоту Дунгур-Обо на левом берегу Халхин-Гола. На следующий день в этом районе было уже около семисот японских и баргутских всадников.

Активизировалась и японская авиация. Она производила разведывательные полеты над территорией МНР, бомбила и обстреливала из пулеметов монгольские войска. Так, 15 мая пять японских легких бомбардировщиков совершили налет на 7-ю заставу МНР в районе Хамар-Даба и сбросили 52 бомбы. В результате было убито двое и ранено двенадцать цириков.

Когда стало ясно, что Япония начала крупную военную операцию против МНР, командир 57-го особого стрелкового корпуса комдив Н.Фекленко утром 17 мая послал из Тамцак-Булака к Халхин-Голу оперативную группу в составе стрелково-пулеметного батальона, саперной роты 11-й танковой бригады и батареи 76-мм орудий на механической тяге. Одновременно туда же направилась 6-я кавалерийская дивизия МНРА с дивизионом бронемашин.

Перейдя через Халхин-Гол, советско-монгольские войска 22 мая легко отбросили японцев с территории МНР и вышли к государственной границе.

После провала этой операции японское командование стало сосредоточивать для нового наступления более значительные силы. К Халхин-Голу подтянулись свежие воинские подразделения. Общие силы японо-маньчжурских войск составили 1680 штыков, 900 сабель, 75 пулеметов, 18 орудий, 6 — 8 бронемашин, 1 танк. Группу возглавлял командир 64-го полка полковник Ямагата.

В приказе по дивизии Комацубара писал: “Дивизия (23-я) одна своими частями должна уничтожить войска Внешней Монголии”. По заранее составленному плану сосредоточения на границе сводный отряд Ямагаты при поддержке авиации должен был нанести удар по монгольским войскам на правом берегу Халхин-Гола, отрезать их от переправы и, окружив, уничтожить. Затем, форсировав реку, создать на западном берегу Халхин-Гола плацдарм для дальнейших наступательных действий.

Советско-монгольские войска заняли оборону на правом берегу Халхин-Гола, в двух-пяти километрах от линии государственной границы. Всего в их составе было 668 штыков, 260 сабель, 58 пулеметов, 20 орудий и 39 бронемашин.

Упорные бои проходили 28 и 29 мая. Их исход в пользу советско-монгольских сил решил 149-й полк 36-й мотострелковой дивизии под командованием майора И.Ремизова. Полк, переброшенный из Тамцак-Булака на автомашинах за 120 километров, во взаимодействии с дивизионом 175-го артиллерийского полка и при поддержке дивизиона 6-й кавалерийской дивизии МНРА вытеснил противника за государственную границу.

За два дня боев японцы потеряли убитыми более четырехсот солдат и офицеров. Почти полностью был разгромлен сводный отряд. Вот что писал про эти бои японский офицер, дневник которого попал в руки советского командования: “Противник решительно задумал окружение и уничтожение. Ему было, по-видимому, известно о недостатках органов связи нашего тыла, о недостатке боеприпасов, а также потери... Сегодня в третий раз повторилось наступление... От сил сводного отряда не осталось и тени” .

Майские события вызвали серьезное беспокойство в Токио. Поэтому 31 мая командование Квантунской армии пообещало высшему командованию армии, что будет стремиться избегать широких боевых операций. Впрочем, высшее военное командование надеялось, что Квантунская армия положит конец попыткам войск МНР высаживаться на правом берегу Халхин-Гола. Что же касается Комацубары, то он заявлял, что внимательно наблюдает за развитием событий и ждет благоприятной возможности атаковать “монгольских захватчиков”. Именно “захватчиков”, так как он твердо считал, что любой переход монголов через Халхин-Гол на правый берег — это незаконная акция и его задача — пресечь ее.

Приступила к переоценке происходящего в районе Халхин-Гола и Москва. Кремль решил направить в МНР полномочную комиссию, чтобы оказать помощь командованию 57-го особого корпуса. Вскоре такая комиссия во главе с комдивом Г. Жуковым была направлена в Монголию. 5 июня он прибыл в Тамцак-Булак. Много лет спустя маршал Жуков вспоминал: “Оценивая обстановку в целом, мы пришли к выводу, что теми силами, которыми располагал наш 57-й особый корпус в МНР, пресечь японскую военную авантюру будет невозможно, особенно если начнутся одновременно активные действия в других районах и с других направлений”. Сообщая в Москву об оперативной обстановке, он предложил следующий план: “Прочно удерживать плацдарм на правом берегу Халхин-Гола и одновременно подготовить контрудар из глубины”. Для этого он посчитал необходимым усилить находившиеся в Монголии авиационные части, пополнить артиллерию и выдвинуть к району боевых действий не менее трех стрелковых дивизий и одну танковую бригаду .

На следующий день нарком обороны маршал К.Ворошилов ответил, что он согласен с оценкой обстановки и намеченным планом. Была удовлетворена и просьба об усилении советских войск в районе Халхин-Гола, а Жукова назначили командиром 57-го особого корпуса.

Вступив в командование, Жуков принял решение: удерживая захваченный нами плацдарм на восточном берегу Халхин-Гола, одновременно готовить контрудар, а чтобы противник не разгадал подготовку к нему, сосредоточивать войска в глубине. Решение вроде бы правильное, но неожиданно обстоятельства сложились так, что такие действия могли привести к катастрофе, и вот почему. На плацдарме и поблизости от него наших войск было немного, главные силы в глубине. И вдруг 3 июля японцы, скрытно сосредоточив войска, переправились через Халхин-Гол, захватили гору Баин-Цаган и стали закрепляться здесь. Жуков так рассказывал о тех событиях:

“Создалось тяжелое положение. Кулик потребовал снять с того берега, с оставшегося у нас плацдарма, артиллерию: пропадет, мол, артиллерия! Я ему отвечаю: если так, давайте снимать с плацдарма все, давайте и пехоту снимать. Я пехоту не оставлю там без артиллерии. Артиллерия - костяк обороны, что же, пехота будет пропадать там одна? В общем, не подчинился, отказался выполнить это приказание У нас не было вблизи на подходе ни пехоты, ни артиллерии, чтобы воспрепятствовать тем, кого японцы переправили через реку. Вовремя могли подоспеть лишь находившиеся на марше танковая и бронебригада. Но самостоятельный удар танковых и бронечастей без поддержки пехоты тогдашней военной доктриной не предусматривался...”.

Взяв вопреки этому на себя всю полноту особенно тяжелой в таких условиях ответственности, Жуков с марша бросил танковую бригаду Яковлева и бронебригаду на только что переправившиеся японские войска, не дав им зарыться в землю и организовать противотанковую оборону. Танковой бригаде Яковлева надо было пройти 60 или 70 километров. Она прошла их прямиком по степи и вступила в бой.

Командир танковой бригады комбриг Яковлев тоже был очень храбрый человек и хороший командир. Но погиб нелепо. В район нашей переправы прорвалась группа японцев, человек триста. Не так много, но была угроза переправе. Я приказал Потапову и Яковлеву под их личную ответственность разгромить эту группу. Они стали собирать пехоту, организовывать атаку, и Яковлев при этом забрался на танк и оттуда командовал. И японский снайпер его снял пулей, наповал. А был очень хороший боевой командир.

Японцы за все время только один раз вылезли против нас со своими танками. У нас были сведения, что на фронт прибывает их танковая бригада. Получив эти сведения, мы выставили артиллерию на единственном танкодоступном направлении в центре, в районе Номон Хан-Бурд-Обо. И японцы развернулись и пошли как раз в этом направлении. Наши артиллеристы ударили по ним. Я сам видел этот бой. В нем мы сожгли и подбили около ста танков. Без повреждений вернулся только один. Это мы уже потом, по агентурным сведениям, узнали.

Японцы сражались ожесточенно Я противник того, чтобы о враге отзывались уничижительно. Это не презрение к врагу, это недооценка его. А в итоге не только недооценка врага, но и недооценка самих себя. Японцы дрались исключительно упорно, в основном пехота Помню, как я допрашивал японцев, сидевших в районе речки Хайластин-Гол Их взяли там в плен, в камышах Так они все были до того изъедены комарами, что на них буквально живого места не было. Я спрашиваю' "Как же вы допустили, чтобы вас комары так изъели" Они отвечают' "Нам приказали сидеть в дозоре и не шевелиться. Мы не шевелились". Действительно, их посадили в засаду, а потом забыли о них. Положение изменилось, их батальон оттеснили, а они все еще сидели, уже вторые сутки, и не шевелились, пока мы их не захватили Их до полусмерти изъели комары, но они продолжали выполнять приказ. Хочешь не хочешь, а приходится уважать их .

Итак, на майской стадии конфликта Япония, твердо веря в свое превосходство, не ставила вопроса о необходимости прекращения огня или установления перемирия.

Тем временем Москва продолжала укреплять военный потенциал в районе Халхин-Гола. Из Забайкальского военного округа в Баит-Тумен прибыл 22-й истребительный авиаполк под командованием И.Глазыкина в составе 63 истребителей И-15 и И-16. Затем в МНР прилетел 38-й скоростной бомбардировочный полк, насчитывавший 59 самолетов СБ. Участник халхингольских боев, будущий маршал авиации В.Судец писал в своих воспоминаниях, что в начале июня в Монголию прилетела группа советских летчиков, имевших опыт воздушных боев в Испании и Китае. В их числе было 17 Героев Советского Союза во главе с заместителем командующего ВВС Красной Армии комкором Я.Смушкевичем . Они были распределены по боевым частям и в течение июня проводили с летным составом боевую подготовку.

22 июня 1939 г. в районе Халхин-Гола произошел беспримерный в истории авиации воздушный бой, продолжавшийся более 2,5 часа. В нем участвовали 95 советских и 120 японских самолетов. Противник потерял более 30 самолетов, потери советской авиации составили 14 самолетов. Это была первая крупная победа наших летчиков над японскими асами, летавшими на самолетах И-97 новейшей конструкции.

24 июня в двух воздушных боях советские летчики сбили 16 японских истребителей, потеряв лишь два самолета. 26 июня над пограничным с Маньчжурией озером Буир-Нур произошел двухчасовой воздушный бой 60 японских и 50 советских истребителей. Японцы потеряли 10 самолетов, потери советских летчиков — 3 самолета.

Вследствие тяжелых потерь в воздухе командующий японской авиацией генерал-лейтенант Мориги издал 22 июня приказ, который позднее попал в руки советского командования. В нем говорилось: “Для того чтобы одним ударом покончить с главными воздушными силами Внешней Монголии, которые ведут себя вызывающе, приказываю внезапным нападением всеми наличными силами уничтожить самолеты противника на аэродромах в районе Тамцак-Булак, Баин-Тумен, озера Баин-Бурду-Нур” .

Действительно, ранним утром 27 июня группа японских самолетов — 23 бомбардировщика и около 70 истребителей — нанесла удар по аэродрому 22-го истребительного полка в районе Тамцак-Булака. Несмотря на то что из-за несвоевременного оповещения полк вступил в бой неорганизованно, советским летчикам удалось сбить 5 японских самолетов. Наши потери — три истребителя. 70-й истребительный полк противник застал врасплох, так как диверсантам удалось перерезать телефонные провода от постов наблюдения. Советские летчики взлетели уже под огнем и были вынуждены вступать в бой, не набрав достаточной высоты. Было сбито 14 советских машин и две сожжены на земле. Противник потерь не имел .

Тамцакский рейд был последним успехом японской авиации в боях над Халхин-Голом. В июле и в августе инициатива и превосходство в воздухе перешли к советской авиации.

Что же касается ситуации на земле, то в июне она была относительно спокойной. Обе стороны подтягивали резервы и готовились к будущим боям. По старому степному тракту вдоль Керулена от Ундур-Хана к Тамцак-Булаку перебрасывались танки 11-й танковой бригады, бронемашины и грузовики с пехотой 7, 8 и 9-й мотоброневых бригад, 24-й полк 36-й мотострелковой дивизии. Общая численность советско-монгольских войск, занимавших оборону у Халхин-Гола, достигла 12 541 человека. В их распоряжении было 139 пулеметов, 86 легких и тяжелых орудий, 23 противотанковых орудия, 186 танков, 266 бронемашин и 82 самолета .

К 1 июля японцы сосредоточили в районе конфликта около 38 тыс. солдат и офицеров. На вооружении они имели 158 станковых пулеметов, 186 легких и тяжелых орудий, 124 противотанковых орудия, 135 танков, 10 бронемашин и 225 самолетов. Таким образом, японцы превосходили советско-монгольские войска по живой силе в 3 раза, по артиллерии — в 2,5, по противотанковым орудиям — почти в 6 раз, но более чем в 3 раза уступали им по числу танков и бронемашин .

Так как направление главного удара противника для советского командования оставалось неизвестным, Жуков распорядился направить в ночь на 2 июля из Тамцак-Булака в район, расположенный примерно в 20 километрах северо-западнее горы Баин-Цаган, 11-ю танковую бригаду, 7-ю мотоброневую бригаду и 24-й мотострелковый полк. Отсюда советские войска можно было сравнительно быстро направить на любой угрожаемый участок.

Бои развернулись 3 — 5 июля в районе горы Баин-Цаган на западном берегу Халхин-Гола. Жуков приказал вывести из резерва танковую бригаду, которая, не ожидая подхода мотоброневой бригады для прикрытия, ринулась в атаку. С помощью подошедших 7-й мотоброневой бригады и 24-го мотострелкового полка противник был прижат к реке. Начался беспорядочный отход к переправе на восточный берег. Единственный понтонный мост распоряжением японского командования был преждевременно взорван. Тысячи японо-маньчжурских солдат бросились в воду, многие из них утонули. Остатки войск противника на западном берегу были к исходу дня 5 июля истреблены в жестоких рукопашных боях.

Баин-Цаганское сражение явило собой классический пример активной обороны. Впервые в войсковой практике советское командование взяло на себя ответственность, вопреки требованиям уставов, использовать бронетанковые соединения для самостоятельного, без поддержки пехоты, контрудара по противнику.

Победа была одержана, но она дорого стоила советским и монгольским частям. 11-я танковая бригада, наносившая главный удар, потеряла половину личного состава. Из 182 ее танков было потеряно 82. Не меньший урон понесли и другие советские и монгольские броневые части. Всего в июле в основном на Баин-Цагане потери составили 175 танков и 143 бронемашины .

Известие о разгроме в Баин-Цаганском сражении вызвало крайнее недовольство Токио, который предостерегал командование Квантунской армии от втягивания в серьезный конфликт на второстепенном участке, в то время как главная стратегическая проблема — война в Китае — оставалась неразрешенной.

К тому же в этот момент возник кризис в отношениях Японии с Англией. В мае 1939 г. Япония потребовала от Англии и США признания права управлять иностранными сеттльментами в Шанхае и на о-ве Гулансюй. Вслед за этим (июнь 1939 г.) японские войска блокировали английский сеттльмент в Тяньцзине.

Конфронтация с СССР на Халхин-Голе была в этой обстановке совсем некстати. Похоже, повторялась история 1938 г., когда высшее командование в Токио, занятое подготовкой и реализацией операции против гоминьдановских войск в районе Ухани, было вынуждено отвлекаться от решения главной задачи и заниматься малозначащим инцидентом в районе озера Хасан.

Но “ястребы” в штабе Квантунской армии считали события у Халхин-Гола слишком серьезными, чтобы проявлять “постыдную” сдержанность.

Конфликт на Халхин-Голе помимо военно-силового имел явное политико-дипломатическое измерение. И Советскому Союзу, и Японии было важно продемонстрировать свою боеспособность перед потенциальными союзниками, поскольку в Европе и в США существовали довольно серьезные сомнения в способности СССР и Японии выступать в качестве надежных и боеспособных союзников в предстоящих коалициях, состав и конфигурации которых еще не были прояснены. Именно в эти месяцы японская дипломатия вела ожесточенный торг об условиях сотрудничества с Германией и Британией. Не менее тяжелые переговоры вели и делегаты СССР с представителями военных миссий Британии и Франции в Москве.

В течение мая-августа японские войска удерживали участок оспариваемой монгольской территории. Но к концу августа 1939 г. в ходе тщательно подготовленной операции Красной Армии удалось практически полностью очистить захваченный район. Японская сторона потеряла около 61 тыс. человек убитыми, ранеными и пленными и 660 самолетов. Советско-монгольские войска — свыше 18,5 тыс. человек убитыми и ранеными и 207 самолетов .

Успех советских войск еще не гарантировал окончание конфликта. Руководство Квантунской армии и высшее военное командование в Токио в сентябре 1939 г. все еще намеревались продолжить боевые действия до зимы или даже до весны 1940 г. Однако по настоянию Берлина, заключившего 23 августа 1939 г. договор о ненападении с Москвой, японское правительство постепенно пересмотрело свою “советскую политику”. С середины сентября боевые действия на Халхин-Голе были прекращены, и 15 сентября 1939 г. было подписано соответствующее перемирие.

Таким образом, на наш взгляд, в отечественной историографии наблюдаются противоречия относительно причин возникновения конфликта на оз. Хасан и реки Халхин-Гол. В обоих случаях та и другая стороны своими действиями пытались решить тактические задачи с далеко идущими планами. В первом случае (озеро Хасан) советские пограничники получив информацию о фортификационных работах на японской (маньчжурской) стороне овладели стратегически важными высотами в районе оз. Хасан (Заозерная и Безымянная), и тем самым спровоцировали вооруженный конфликт. Нам представляется важным тот факт, что со стороны Японии боевые действия вела только одна дивизии, без применения авиации, с советской же стороны участвовали все рода войск (танки, артиллерия, авиация). Японская сторона не стремилась к развернутым военным действиям, что обусловило результат конфликта на оз. Хасан: упомянутые выше высоты остались за СССР.

Что касается Халхин-Гола, то в данном случае следует говорить о японской инициативе в развязывании конфликта. Опять же камнем преткновения является участок монголо-китайской границы, часть Тамцак-Булакского выступа в районе реки Халхин-Гол, который представлял для японцев стратегическое значение.

Военно-дипломатическая обстановка накануне событий Халхин-Гола несколькими факторами. В этом плане мы согласны с точкой зрения Лузянина С.Г, который считает, причины самого конфликта в районе реки Халхин-Гол, связанны с желанием Японией получить в МНР выгодный плацдарм на границах с Советским Союзом. Это обстоятельство, по мнению, исследователя усиливалось стремлением японского военного командования добиться “компенсации” за поражение от СССР в пограничном столкновении у оз. Хасан в 1938 г.

Таким образом, военные конфликты в районах озера Хасан и реки Халхин-Гол, можно считать борьбой Японии и СССР за более выгодные стратегические позиции, на случай развязывания развернутых военных действий, и стоит признать, что в этом противостоянии победа осталась за советской армией.

1.2.События на Дальнем Востоке в свете международных отношений

31 мая 1939 г. на третьей сессии Верховного Совета СССР с докладом о международном положении и внешней политике Советского Союза выступил нарком иностранных дел В.Молотов, только что назначенный на этот пост вместо уволенного в отставку М.Литвинова.

Касаясь событий на Дальнем Востоке, Молотов заявил: “Теперь о пограничных вопросах. Кажется, уже пора понять, кому следует, что советское правительство не будет терпеть никаких провокаций со стороны японо-маньчжурских воинских частей на своих границах. Сейчас надо об этом напомнить в отношении границ Монгольской Народной Республики. По существующему между СССР и Монгольской Народной Республикой договору о взаимопомощи мы считаем своей обязанностью оказывать Монгольской Народной Республике должную помощь в охране ее границы. Мы серьезно относимся к таким вещам, как договор о взаимопомощи, который подписан советским правительством...” .

Наиболее важным в речи наркома было предупреждение, что границу МНР в силу заключенного договора Советский Союз будет защищать так же решительно, как и свою собственную. “Пора понять, — сказал Молотов, — что обвинения в агрессии, выдвинутые Японией против правительства Монгольской Народной Республики, смешны и вздорны. Пора также понять, что всякому терпению есть предел. Поэтому лучше вовремя бросить повторяющиеся все снова и снова провокационные нарушения границы СССР и МНР японо-маньчжурскими воинскими частями. Соответствующие предупреждения нами сделаны и через японского посла в Москве...” .

Молотов имел в виду свою беседу с японским послом в Москве С.Того, которая состоялась 19 мая. Приведу выдержки записи этой беседы: “Я (В.М.Молотов) вызвал посла и заявил ему следующее. Мы получили сведения о нарушении границы Монгольской Народной Республики японо-маньчжурскими войсками. Поскольку между СССР и МНР имеется пакт о взаимопомощи, то по поводу указанного нарушения границы МНР я должен сделать послу заявление. За последнее время, 11—12 мая и позже, имел место ряд нарушений границы МНР японо-маньчжурскими частями, которые напали на монгольские части в районе Номон-Кан — Бурд-Обо, а также в районе Донгур-Обо. В воинских частях МНР имеются раненые и убитые. В этом вторжении в МНР участвовали также японо-маньчжурские самолеты. Имеются, таким образом, грубые нарушения границы МНР и другие недопустимые действия со стороны японо-маньчжурских частей. Я должен предупредить, что всякому терпению есть предел, и прошу посла передать японскому правительству, чтобы больше этого не было. Так будет лучше в интересах самого же японского правительства.

В ответ на это Того сказал, что о таких столкновениях на монгольской границе он читал только в газетах, по которым выходит, что именно Внешняя Монголия нападала и поэтому произошли столкновения. Того сказал далее, что, как он говорил в прошлый раз (имеется в виду протокольный визит посла в наркоминдел СССР 14 мая 1939 г), Япония не допускает угрозы и агрессию других стран и, если это будет иметь место, то будет давать отпор. Вместе с тем она не имеет намерений нападать на иностранные государства.

Молотов ответил, что имеется бесспорный факт, что японо-маньчжурские части нарушили границу МНР и открыли военные действия, что это нападение на территорию МНР совершили японо-маньчжурские войска и самолеты. Мы с этим мириться не будем. Нельзя испытывать терпения монгольского правительства и думать, что это будет проходить безнаказанно. Мое заявление находится в полном соответствии с пактом о взаимной помощи, заключенным между СССР и МНР; нападение же, о котором я говорю, было совершено не против советских, а против монгольских частей.

Итак, на майской стадии конфликта Япония, твердо веря в свое превосходство, не ставила вопроса о необходимости прекращения огня или установления перемирия.

Параллельно с развитием конфликта на Халхин-Голе и в определенной связи с ним происходили весьма знаменательные события на дипломатическом фронте. Главными из них следует считать потепление германо-советских отношений, в которое японцы долго не могли поверить и которое фактически лишало их должной поддержки со стороны европейского союзника, развязывало СССР руки на Дальнем Востоке и превращало Германию в потенциального посредника, заинтересованного в японо-советской “разрядке”.

Еще 26 мая 1939 г. Риббентроп прямо поставил вопрос о примирении между Германией и СССР перед японским послом Осимой, который просто не мог прийти в себя от изумления. Германский министр иностранных дел заявил, что не только Германии, но и Японии следует сделать некоторые шаги навстречу Москве, и добавил, что Германия должна использовать свое влияние, чтобы предотвратить столкновение между Японией и СССР. Потрясенный этими замечаниями, которые совпали по времени с началом событий в районе Халхин-Гола, Осима сказал Риббентропу: “Если вы будете так говорить даже в шутку, моей дружбе с вами придет конец”. Риббентроп пытался успокоить Осиму, убедить его, что понимает позицию Японии, и пообещал больше не касаться этой темы. И Осима сообщил своему правительству о невозможности советско-германского сближения. Основываясь на реакции Осимы, касавшейся возможности германо-советского “детанта” и германского посредничества, статс-секретарь немецкого МИД Вайцзекер телеграфировал в Москву послу Шуленбургу, что “одно звено всей цепи, а именно постепенное примирение между Москвой и Токио, рассматривается японцами как крайне проблематичное”.

Легко представить себе состояние страстного германофила Осимы, когда в ночь с 21 на 22 августа 1939 г. Вайцзекер известил его о предстоящем заключении германо-советского Пакта о ненападении. Как бы то ни было, Вайцзекер заметил, между прочим, что германо-советское “урегулирование позволит нам предпринять шаги для установления периода спокойных японо-советских отношений и сохранить их на значительный срок. То, что Япония в настоящий момент не ищет японо-советского конфликта, является несомненным. У меня создалось впечатление, что и русская сторона приветствовала бы достижение договоренности между Москвой и Токио” .

У немецкого дипломата имелись веские основания для подобных ремарок. Еще 15 августа (накануне решающего штурма на Халхин-Голе) Молотов говорил германскому послу Шуленбургу, что он желает знать, сможет ли рейх оказать влияние на Японию с целью улучшения советско-японских отношений. В конце июня, пояснил Молотов, он слышал из донесений советского посла в Риме, что итальянский министр иностранных дел Чиано утверждал в частном порядке, что Германия не была бы против того, чтобы оказать влияние на Японию в целях улучшения ее отношений с Советским Союзом и устранения пограничных споров. На следующий день Риббентроп на запрос посла сообщил для передачи Молотову: “Германия готова использовать свое влияние с целью улучшения русско-японских отношений” .

23 августа Риббентроп прибыл в Москву. Уже в первой беседе со Сталиным он затронул японскую тему. Германский министр иностранных дел заявил, что германо-японские отношения никоим образом не направлены против Советского Союза. Мы, напротив, подчеркнул он, ввиду наших хороших отношений с Японией в состоянии внести эффективный вклад в урегулирование разногласий между нею и Советским Союзом. Если господин Сталин и советское правительство этого пожелают, министр иностранных дел рейха готов работать в этом направлении. Он использует свое влияние на японское правительство и свяжется по этому вопросу с советским представителем в Берлине.

Сталин ответил, что Советский Союз действительно желал бы улучшения отношений с Японией, но что есть предел его терпению в отношении японских провокаций. Если Япония желает войны, она может получить ее. Советский Союз не боится войны и готов к ней. Если же Япония желает мира, тем лучше. Сталин считает помощь Германии в достижении улучшения советско-японских отношений полезной, но Советский Союз не желает, чтобы у японцев создалось впечатление, будто инициатива исходит от Советского Союза.

Риббентроп согласился с этим и особо отметил тот факт, что его воздействие в данном случае означало бы лишь продолжение переговоров, которые в течение нескольких месяцев он вел с японским послом по поводу улучшения советско-японских отношений. Следовательно, речь идет не о какой-то новой инициативе в этом вопросе со стороны Германии.

Однако эта последняя германская инициатива несколько запоздала. Японскому послу в Москве С.Того многие пеняли за то, что он не предпринимал никаких дипломатических шагов по установлению перемирия в июле — начале августа, когда ситуация на Халхин-Голе начала для Японии ухудшаться. Но Того, как и командование Квантунской армии, ждал того момента, когда русские будут вытеснены с правого берега реки, чтобы приступить к переговорам о прекращении огня, имея козыри на руках. Отклонял Того и предложения о посреднических услугах в разрешении японо-советского конфликта, с которыми к нему обращался, встречаясь в Москве, Шуленбург.

Поскольку положение японских войск на Халхин-Голе стало отчаянным, Того (без германской помощи) совершил 22 августа дипломатический прорыв. Во время встречи с заместителем наркома иностранных дел С.Лозовским, на которой обсуждалась проблема концессий на Северном Сахалине, он поднял тему урегулирования пограничных вопросов, в том числе уточнения границы между Маньчжоу-го и СССР, а также между Маньчжоу-го и Внешней Монголией. Лозовский заверил японского посла, что Советский Союз желает изучить более конкретно японские предложения, касающиеся пограничных вопросов. Тем самым советское правительство дало понять, что оно готово к дипломатическому разрешению пограничного конфликта в районе Халхин-Гола.

28 августа Того получил из японского министерства иностранных дел указание продолжить обмен мнениями с советской стороной без задержек.

Кстати, этот день был отмечен двумя весьма примечательными актами.

Во-первых, японский Генеральный штаб представил на рассмотрение императора план, родившийся в недрах руководства Квантунской армии уже после получения известия о германо-советском пакте. В подготовленном документе Уэда и другие продолжали настаивать на необходимости нанесения удара по позициям советско-монгольских войск с тем, чтобы СССР запросил перемирия, переговоры по которому можно было бы начать при посредничестве Германии. Предлагалось сконцентрировать 2, 7 и 23-ю дивизии в Номонханском районе и перебросить дополнительные силы в Хайлар для пресечения любых возможных советских действий в этом районе. Границу намечалось установить по Халхин-Голу, но Япония могла бы согласиться на отвод вооруженных сил обеих стран от реки. Ни одной из сторон не разрешалось сооружать военные объекты на ее берегах.

В плане говорилось далее о необходимости обсуждения всего комплекса японо-советских отношений, включая концессии и рыболовные права. Что же касается войны в Китае, то намечалось достижение согласия СССР на прекращение всякой военной помощи Чан Кайши. В ответ Япония признала бы советское влияние во Внешней Монголии и Синьцзяне и даже допустила бы советское продвижение на юг от Средней Азии.

При любом исходе планировавшихся переговоров Квантунская армия должна была готовиться к тому, чтобы весной 1940 г. начать войну с СССР и добиться искоренения советского влияния на Дальнем Востоке18.

Во-вторых, 28 августа подал в отставку кабинет К.Хиранумы, являвшийся сторонником совместной японо-германской войны против СССР. Обосновывая свой шаг, Хиранума заявил, что заключение советско-германского пакта создало положение, которое делает необходимым “придать совершенно новую ориентацию японской внешней политике”.

Новый кабинет во главе с Н.Абэ обратился к советскому правительству с предложением о прекращении боевых действий. 9 сентября оно было передано НКИДу послом С.Того. Помимо заключения перемирия предлагалось создать несколько комиссий. Две из них должны были заниматься демаркацией границы между СССР и Маньчжоу-го, решая все спорные вопросы путем переговоров. Посол предложил также организовать комиссию по урегулированию будущих конфликтов между СССР и Маньчжоу-го, превратить район Халхин-Гола в демилитаризованную зону и заключить между этими двумя странами торговый договор.

Предложения С.Того были незамедлительно рассмотрены, и на следующий день Молотов заявил ему, что советское правительство принимает предложение о создании комиссий по демаркации границы и урегулированию возможных конфликтов. По согласованию с правительством МНР японскому правительству было предложено восстановить старую границу в районе Халхин-Гола и отвести от нее войска обеих сторон.

Японское правительство отклонило предложение об одновременном отводе японских и советско-монгольских войск от границы и предложило 14 сентября оставить войска на той линии, которую они будут занимать к 16 сентября. Чтобы быстрее урегулировать конфликт, советское правительство согласилось с этим предложением. В тот же день было опубликовано официальное коммюнике о результатах переговоров. Все военные действия в районе конфликта на земле и в воздухе прекращались к 13 часам 16 сентября (время московское). Советско-монгольские и японские войска оставались на тех позициях, которые они занимали к этому времени.

Пожалуй, наиболее значительным последствием конфликта на Халхин-Голе было заключение японского военно-политического руководства о том, что императорская армия пока не готова к единоборству с Красной Армией. “Японии потребуется еще по меньшей мере два года, чтобы достичь уровня техники, вооружения и механизации, который продемонстрировала Красная Армия в боях у Номонхана”, — говорил германскому послу в Токио Э.Отту премьер-министр Ф.Коноэ после прихода к власти. Из-за выявившейся слабости японской армии решение “северной проблемы” было отложено. Японские руководители начали все более убеждаться в целесообразности переноса стратегических усилий от границ России на южное направление.

Мучительный процесс переоценки японской политики в отношении Советского Союза нашел отражение в дневниковых записях советского полпреда в Японии К. Сметанина. 11 октября 1939 г. он отмечал: “Опубликование здесь (в Токио) официальных, хотя и преуменьшенных данных относительно потерь японской армии в районе Номонхана (Халхин-Гола) в количестве 18 тыс. человек произвело исключительно сильное впечатление во всех кругах японской общественности. Прежде всего пресса весьма недвусмысленно подчеркивает, что такая ,,небывалая“ по количеству потеря живой силы со стороны японской армии ,,явится громаднейшим толчком на сознание людей“, а во-вторых, эти события послужат хорошим уроком ,,соответствующим властям“ о соблюдении в будущем осторожности, где это нужно, и необходимости ставить народ в известность о происходящем.

Обнародование этой частицы правды о действительных размерах поражения японской армии на монголо-маньчжурской границе после той наглой и беззастенчивой лжи о мнимых победах японцев заслуживает интереса в смысле объяснения причин, вынудивших правительство пойти на это обнародование. Если не говорить о необходимости как-то объяснить это поражение, которое слишком заметно, что его невозможно скрыть вообще, а также того, что здесь представляется случай сослаться на слабость механизации своей армии по сравнению с армией Советского Союза для того, чтобы потребовать в связи с этим дополнительных ассигнований на укрепление армии, в данном случае здесь немалую роль сыграла также происходящая борьба дворцовых кругов с военщиной за влияние на военную политику, а следовательно, стремление первых пойти даже на некоторую компрометацию политики военщины. Урок Номонхана еще раз послужил хорошим отрезвляющим средством для японских мальбруков, которые после этого заговорили уже несколько иным тоном. Так, например, даже такая фашистская газета, как ,,Кокумин“, отличавшаяся ранее особенно по части всяких антисоветских выпадов, стала частенько говорить о необходимости урегулирования отношений с СССР.

Характерно, что после публикации данных о потерях японцев у Номонхана и сделанных отсюда выводов происходит ряд обсуждений этих итогов на различных собраниях, как, например, в Сейюкай, Тохокай, где выносятся резолюции, порицающие правительство за допущение этого конфликта. Недавно в район проходивших военных действий со специальным обследованием выезжал военмин С.Хата, который, как сообщали газеты, сегодня будет докладывать об этом Тайному совету”.

В связи с японским поражением в районе Халхин-Гола американский историк Д. Макшерри, работавший в государственном департаменте США, писал: “Демонстрация советской мощи в боях на... Халхин-Голе имела далеко идущие последствия. Она показала японцам, что большая война против СССР будет для них катастрофой... Вместо оккупации всей Восточной Сибири, которую они могли произвести после германского нападения на Европейскую Россию, японцы, не поддавшись на искушение, осуществили планы нападения на Сингапур, Филиппины и Индонезию”. К аналогичным выводам пришел и консультант английского Института стратегических исследований М.Мэкинтош: “Советская победа на реке Халхин-Гол имела важное значение и, пожалуй, во многом повлияла на решение японского правительства не сотрудничать с Германией в ее наступлении на Советский Союз в июне 1941 г.”.

31 октября 1939 г. состоялась внеочередная пятая Сессия ВС СССР, на которой выступил В. Молотов с Докладом о внешней политике Правительства, в ней, в числе прочих были упомянуты советско-японские отношения: “Теперь об отношениях с Японией. За последнее время в советско-японских отношениях имеется известное улучшение. Это улучшение наметилось со времени недавнего московского соглашения, в результате которого был ликвидирован известный конфликт на монголо-манчжурской граница.

В течение ряда месяцев, точнее говоря в течение мая, июня, июля, августа и до середины сентября, в Номанханском районе, примыкающем к монголо-манчжурской границе, происходили военные действия, с участием японо-манчжурских и советско-монгольских войск. В боевых действиях за этот период участвовали все роды оружия, включая авиацию и тяжелую артиллерию, а бои иногда принимали весьма кровопролитный характер. Никому не нужный конфликт вызвал немалые жертвы на нашей стороне, но эти жертвы были в несколько раз больше на японо-манчжурской стороне. Наконец, Япония обратилась к нам с предложением ликвидировать конфликт, и мы охотно пошли навстречу японскому правительству.

Как известно, конфликт был вызван стремлением Японии присвоить часть территории Монгольской Народной Республики и этим путем насильственно изменить в свою пользу монголо-манчжурскую границу. Такой односторонний метод должен был встретить решительный отпор и показал еще раз свою полную несостоятельность, когда дело касается Советского Союза или его союзников. Если на злополучном примере Польши было недавно продемонстрировано, как дешево иной раз стоят пакты взаимопомощи, подписанные некоторыми великими державами Европы (смех), то на монголо-манчжурской границе было продемонстрировано совсем другое. Здесь было продемонстрировано значение пактов взаимопомощи, под которыми стоит подпись Советского Союза. (Бурные, долго несмолкающие аплодисменты.)

Что касается указанного конфликта, то в результате советско-японского соглашения, заключенного 15 сентября в Москве, он был ликвидирован и мир был полностью восстановлен на монголо-манчжурской границе. Тем самым был сделан первый шаг к улучшению советско-японских отношений.

На очереди стоит образование смешанной пограничной комиссии из представителей советско-монгольской и японо-манчжурской сторон. Этой комиссии предстоит рассмотреть некоторые спорные пограничные вопросы. Можно не сомневаться, что если добрая воля будет проявлена не только с нашей стороны, то метод делового рассмотрения пограничных вопросов даст положительные результаты.

Кроме того, выяснилась возможность приступить к переговорам по вопросам советско-японской торговли. Нельзя не признать, что и развитие советско-японского товарооборота соответствует интересам обоих государств.

Таким образом, мы имеем основания говорить о наметившемся улучшении наших отношений с Японией. Сейчас трудно судить, в какой мере можно рассчитывать на быстрое развитие этой тенденции. Нам еще не удалось выяснить, насколько серьезно подготовлена почва для этого в японских кругах” .

Таким образом, на основании вышесказанного, можно сделать соответствующие выводы. Во-первых, результаты военных конфликтов в районах Хасан и Халхин-Гол имели далеко идущие последствия, и оказали значительное влияние на японскую общественность. Более того, демонстрация СССР боевой готовности Красной армии произвело впечатление не только на японцев, но и на представителей других стран.

Во-вторых, у Японии пропало желание вступать в развернутые военные действия с СССР, с целью захвата Дальнего Востока и Сибири, напротив в японских СМИ и в японском правительстве речь зашла о заключении мирного договора с Советами.

Советскую точку зрения на происходящее неоднократно озвучивал Молотов, как в процессе дипломатических переговоров, так на сессиях Верховного Совета СССР. Им не раз подчеркивалась заинтересованность СССР, как в политическом, так и в экономическом сотрудничестве с Японией.

Таким образом, на наш взгляд, следует признать тот факт, что политическая ситуация, сложившаяся на Дальнем Востоке накануне Великой Отечественной войны, всячески способствовала урегулированию советско-японских отношений мирным путем, что и было сделано в процессе подписания Пакта о нейтралитете между СССР и Японией.