тузов

Вестник экономического правосудия Российской Федерации № 6/2017

Даниил Олегович Тузов

профессор кафедры гражданского права СПбГУ, доктор юридических наук,

dottore di ricerca (Roma, La Sapienza)

Кондикционный иск против неосновательно обогатившегося по ничтожной сделке собственника

Комментарий к определению Судебной коллегии по гражданским делам ВС РФ от 17.01.2017 № 85-КГ16-13

1.Судебная коллегия по гражданским делам Верховного Суда (далее — Коллегия) рассмотрела дело, в котором основной проблемой явилась правовая квалификация требования о взыскании суммы, уплаченной по недействительной сделке, а в связи с этим и применение к данному требованию исковой давности.

ООО «Русский мех» продало гражданам Соловьеву и Ребенко недвижимое имущество, которое через год было перепродано покупателями ООО «Доминиум». Через семь лет после этого первый договор купли-продажи был признан ничтожным по иску одного из участников продавца (ООО «Русский мех»), однако вопрос о применении последствий ничтожности не был разрешен (по-видимому, по причине отсутствия отчужденного имущества у приобретателей). Впоследствии продавец виндицировал имущество у ООО «Доминиум», что стало возможным вследствие признания судом порока воли в первой сделке (и, следовательно, факта выбытия имущества из владения собственника вопреки его воле), а также недобросовестности конечного приобретателя. При этом сумма, полученная продавцом за проданное имущество, осталась у него.

О том, как взыскать эту сумму, и шла речь в данном деле. Следует заметить, что истцом по делу выступал гражданин, не участвовавший ни в первой, ни во второй сделке, но, как следует из определения, получивший после состоявшейся виндикации право требования реституционных платежей по первой сделке в порядке

24

Комментарии

цессии от приобретателей по обеим сделкам. (Впрочем, неясно, как реституционное притязание могло быть ему уступлено конечным приобретателем, ООО «Доминиум», не являвшимся стороной первой сделки, а значит, не обладавшим таким притязанием, если только последнее не было ему частично уступлено в свою очередь приобретателями по первой сделке.)

Истец пытался взыскать указанную сумму с помощью кондикционного иска. Решением суда первой инстанции (оставленным в силе апелляционной инстанцией) в иске было отказано. Одним из оснований такого решения — для нас единственно имеющим значение в целях настоящего комментария — явился пропуск истцом исковой давности, начавшей свое течение, по мнению суда, в момент исполнения ничтожной сделки (п. 1 ст. 181 ГК).

Коллегия в порядке кассации отменила определение апелляционной инстанции, указав, что нормы ст. 181 ГК «не регулируют вопрос о сроках предъявления требований о возврате денежных средств, уплаченных по сделке покупателем, в том случае, когда в пользу продавца спорное имущество истребовано от третьего лица — последующего приобретателя этого имущества». По мнению Коллегии, «в данном случае покупатель вправе требовать от продавца, добившегося в судебном порядке возврата имущества в его владение, уплаченного им по сделке как неосновательного обогащения в соответствии с пунктом 1 статьи 1103 Гражданского кодекса», а потому применению подлежали п. 1 ст. 196 и п. 1 ст. 200 ГК, согласно которым трехлетний срок исковой давности исчисляется со дня, когда лицо узнало или должно было узнать о нарушении своего права. «Поскольку иски были заявлены

впределах трехлетнего срока с момента признания судами сделки ничтожной и виндикации спорного имущества, — заключила Коллегия, — то вывод суда апелляционной инстанции о пропуске истцом срока исковой давности следует признать противоречащим действующему законодательству».

2.Сразу же отметим, что комментируемое определение представляется законным, обоснованным и справедливым. В то же время оно ставит или актуализирует ряд интересных цивилистических проблем.

Прежде всего оно представляет прекрасный сюжет для того, чтобы вновь вернуться к вопросу о соотношении меры, предусмотренной п. 2 ст. 167 ГК (т.е. так называемой реституции), и притязания, основанного на обязательстве из неосновательного обогащения (кондикции). В отечественной судебной практике и доктрине, как известно, утвердился подход, основанный на четком разграничении этих правовых явлений. Комментируемое определение, признающее возможность истребования полученных стороной недействительной сделки сумм с помощью кондикционного иска (хотя бы и субсидиарно), обозначает иную, противоположную тенденцию

вданном вопросе.

Ранее мне уже приходилось достаточно писать по поводу соотношения упомянутых средств защиты, отстаивая точку зрения о несамостоятельности реституции как охранительной меры, о том, что в действительности она выражается (или должна выражаться), в зависимости от конкретных обстоятельств, в «классических» гражданско-правовых притязаниях, одним из которых является кондикция. В обоснование этой точки зрения отмечалось, в частности, что обязанность сто-

25

Вестник экономического правосудия Российской Федерации № 6/2017

роны недействительной сделки по возмещению стоимости полученного в деньгах при невозможности его возврата в натуре (что было предложено именовать компенсационной реституцией) буквально сформулирована в п. 2 ст. 167 ГК как безусловная, не зависящая ни от вины стороны, ни от каких-либо иных обстоятельств, а это может приводить к применению реституции без учета фундаментальных цивилистических принципов, определяющих бремя несения риска случайной гибели или повреждения имущества, устанавливающих основания и условия гражданскоправовой ответственности и др.1

Наглядный пример. Я передал вам по ничтожной сделке дорогую вазу и получил за нее деньги. На следующий день я пришел к вам домой и разбил вазу, а полученные за нее деньги вернуть отказываюсь. Как вы можете защитить свои интересы? Деликтный иск здесь невозможен, поскольку я не причинил вреда чужому имуществу, ибо уничтожил свою собственную вещь (по причине ничтожности сделки право собственности к вам не перешло). В иске о «применении последствий недействительности сделки» в виде реституции было бы также отказано, так как при господствующем подходе реституция должна быть двусторонней, а значит, ей воспрепятствовала бы невозможность возврата мне вещи (вазы) с вашей стороны. Если же вы решили бы предъявить мне кондикционный иск, справедливо полагая меня обогатившимся за ваш счет, то согласно все тому же подходу этот иск должен был бы быть отклонен именно потому, что деньги были уплачены по недействительной сделке, а значит, требовать их возврата можно было бы лишь в порядке реституции на основании п. 2 ст. 167 ГК. Очевидно, что если бы не эта специфическая конструкция двусторонней реституции, то уже изначально, с момента уплаты покупной цены, было бы возможно кондикционное притязание, являющееся, как и все нормальные частноправовые притязания, односторонним; при этом последующее уничтожение вазы никак не повлияло бы на его осуществление.

Дело, по которому вынесено комментируемое определение, еще раз подтверждает, на мой взгляд, не только бесполезность, но и вредоносность обсуждаемой конструкции реституционного притязания, неизвестной иным правопорядкам.

Вспомним, что не так давно по схожей проблеме уже высказывалась Судебная коллегия по экономическим спорам ВС РФ, которая в определении от 16.09.2014 № 310-ЭС14-79 пришла к аналогичному выводу об обоснованности кондикционного иска приобретателя имущества (мини-мельницы) по недействительной сделке против отчуждателя после того, как последний вернул себе это имущество от третьего лица. При этом позиция нижестоящих судов, по мнению которых указанному иску препятствует ранее вынесенное судебное решение об отказе истцу

в«применении последствий недействительности договора», была квалифицирована Коллегией по экономическим спорам как «ложный правовой пуризм». Итак,

впользу применимости кондикции для возврата исполненного по недействительной сделке имеются определения уже двух разных коллегий ВС, что позволяет заключить о формировании на уровне высшей судебной инстанции единого подхода к рассматриваемой проблеме.

1См.: Тузов Д.О. Теория недействительности сделок: опыт российского права в контексте европейской правовой традиции. М., 2007. С. 468.

26

Комментарии

Обозначим, однако, основные отличия упомянутого дела (назовем его «дело о мини-мельнице») от дела, по которому вынесено комментируемое определение: они будут иметь значение в ходе дальнейшего анализа. Во-первых, в деле о минимельнице речь шла определенно о кондикционном требовании первого приобретателя — стороны недействительной сделки, в то время как в комментируемом деле, как уже отмечено выше, не вполне ясно, признала ли Коллегия наличие обязательства из неосновательного обогащения между сторонами первой сделки или же между покупателем по второй сделке, у которого вещь была виндицирована собственником, и этим последним (во втором случае обозначенной проблемы соотношения реституционного и кондикционного притязаний не возникает). Во-вторых, в деле о мини-мельнице до рассмотрения иска о неосновательном обогащении уже был рассмотрен иск о применении последствий недействительности сделки в форме реституции, и в нем было отказано в связи с отчуждением предмета сделки (мини-мельницы) третьему лицу и невозможностью его возврата; в анализируемом же деле вопрос о последствиях недействительности сделки вообще не рассматривался и не решался. В-третьих, в отношении дела о минимельнице известно, что первый приобретатель вернул второму приобретателю уплаченную последним сумму, в то время как применительно к нашему делу сведений об этом нет.

3.Правомерно признав в комментируемом определении наличие обязательства из неосновательного обогащения и, следовательно, кондикционного притязания, Коллегия обошла, однако, вниманием вопрос о моменте и основании его возникновения. Понятно, что в данном деле главным было определить момент начала течения исковой давности по иску о возврате денежных средств, как бы его ни квалифицировать, ибо от этого зависело его удовлетворение. Именно на указанном моменте сделан основной акцент в аргументации Коллегии, которая не согласилась с мнением судей нижестоящих инстанций, идентифицировавших его с началом исполнения ничтожной сделки. Впрочем, Коллегия не определила этот момент однозначно, лишь констатировав, что ни со дня признания сделки ничтожной, ни со дня виндикации имущества трехлетний давностный срок не истек.

Вместе с тем из мотивации определения все же, на мой взгляд, ясно усматривается, что Коллегия по гражданским делам (как ранее и Коллегия по экономическим спорам в деле о мини-мельнице) связывала возникновение неосновательного обогащения у продавца по первой сделке именно с фактом возврата им себе отчужденного по той же сделке имущества посредством виндикации у третьего лица (в деле о мини-мельнице — посредством иска о признании права собственности).

С таким подходом нельзя согласиться. Следует учитывать, что исполнение ничтожной сделки не может перенести на приобретателя право собственности: распорядительный акт во исполнение такой сделки, будучи каузальным, недействителен ввиду отсутствия каузы, т.е. ничтожности основной, обязательственной сделки. Поскольку, таким образом, отчуждатель продолжает сохранять свое право собственности (независимо от вопроса о госрегистрации его перехода) и может защищать его посредством иска, истребуя свою вещь, неосновательное обогащение у него возникает уже в самый момент получения покупной цены за отчужденное имущество и продолжает сохраняться до тех пор, пока его право собственности не прекратится по некоторым основаниям (например, в силу приобретательной дав-

27

Вестник экономического правосудия Российской Федерации № 6/2017

ности или приобретения вещи добросовестным третьим лицом) либо пока он не вернет полученную им сумму.

Однако для идентификации обязательственного правоотношения, разновидностью которого является кондикционное обязательство, необходимо определить помимо его пассивной стороны — должника также и активную сторону — кредитора, т.е. лицо, за счет которого произошло обогащение. Изначально собственник, получив оплату по первой сделке, неосновательно обогащается за счет приобретателя (в нашем случае — приобретателей) по этой же сделке, который утрачивает часть своего актива, получая взамен не право собственности на приобретенную вещь, а лишь беститульное владение ею. Однако, следуя господствующему представлению, на данной стадии потенциально возможное кондикционное требование конкурирует с «реституционным», а поскольку в этой конкуренции в силу ст. 1103 ГК побеждает последнее, следовало бы признать, что кондикционное притязание против обогатившегося невозможно. Это не означает, впрочем, что отсутствует сам факт обогащения за счет приобретателя: просто для его устранения применяется иное, специальное средство (не будь которого, применялась бы, очевидно, кондикция).

Что происходит далее, при перепродаже вещи, в момент получения первым приобретателем от приобретателя по второй сделке оплаты за отчуждение ему того же имущества? С точки зрения отношений сторон по первой сделке, во-первых, реституция становится лишенной смысла, поскольку вследствие отчуждения вещи третьему лицу она выразилась бы в бесполезном обмене равными денежными суммами, а во-вторых, отчуждатель перестает быть обогатившимся за счет приобретателя (по первой сделке), ибо последний восстанавливает свое имущественное положение, получая за отчуждение имущества третьему лицу соответствующую плату. Если гипотетически все же признать сохранение за ним кондикционного притязания, то следовало бы также признать, что попытка осуществления такового после перепродажи полученной вещи представляла бы собой злоупотребление правом с последствием в виде отказа в его защите. Вместе с тем дальнейшее отчуждение вещи само по себе, очевидно, не может повлиять на состояние обогащения ее собственника — первого отчуждателя, поскольку он продолжает оставаться собственником. Однако обогатившимся он будет теперь уже не за счет своего контрагента, а за счет второго приобретателя. Поскольку же реституция ex п. 2 ст. 167 ГК между ними как лицами, не являющимися сторонами одной недействительной сделки, по определению невозможна, последнему приобретателю будет доступно субсидиарное средство защиты — кондикционный иск.

Конечно, сказанное выше может быть полностью верно лишь при экономической равноценности двух договорных операций. В противном же случае необходимо делать поправку на разницу в покупной цене и, возможно, констатировать частичное сохранение соответствующих обязательств (так, если цена второго отчуждения будет выше, чем первого, то на сумму разницы обогатившимся за счет второго приобретателя будет, по-видимому, также первый приобретатель, он же второй отчуждатель). Однако самой сути подхода это не меняет.

Кондикционное притязание второго приобретателя прекратится, если он приобретет право собственности на вещь в силу приобретательной давности (или даже

28

Комментарии

изначально не возникнет, если он станет собственником ex ст. 302 ГК как добросовестный приобретатель) либо если его контрагент (первый приобретатель) вернет ему уплаченную им сумму (как это имело место, например, в деле о минимельнице). Иными словами, кондикционное требование второго приобретателя прекращается или не возникает ab initio, когда и если нет обогащения за его счет. При этом в случае возврата ему уплаченной суммы кондикционное притязание может возникнуть у первого приобретателя. Тогда сохраняющееся обогащение первого продавца в момент возврата денег станет вновь обогащением за счет первого приобретателя. Именно в этот момент возникнет новое кондикционное обязательство, хотя обогащение продавца имело место и ранее, а значит, из этого момента следует исходить и при решении вопросов исковой давности.

Итак, сам по себе переход вещи из рук в руки не меняет состояния обогащения собственника, однако влияет на идентификацию активной стороны в обязательстве (кредитора) и, следовательно, на активную легитимацию по иску. И хотя комментируемое определение (как и определение по делу о мини-мельнице) свидетельствует об ином подходе ВС к определению момента и основания возникновения кондикционного обязательства, все же ratio decidendi данного судебного акта находится в русле изложенных здесь рассуждений: если в отношениях между сторонами недействительной сделки обязательство по возврату уплаченной суммы первоначально мыслится, согласно господствующему взгляду, как реституционное, то впоследствии, когда для возврата обогащения реституция уже неприменима, для устранения сохраняющейся ситуации неосновательного обогащения возможен кондикционный иск.

4.Наконец, еще один интересный аспект анализируемого дела представлен проблемой действительности или недействительности последующей сделки по отчуждению предмета первой сделки, признанной недействительной. Свою позицию по этому вопросу Коллегия, к сожалению, в комментируемом определении не высказала. Однако известна позиция Арбитражного суда Центрального округа, который в постановлении кассационной инстанции по связанному с анализируемым делу о виндикации собственником (ООО «Русский мех») предмета недействительной сделки от конечного приобретателя (ООО «Доминиум») пришел к выводу о том, что «признание судом недействительной первоначальной сделки купли-продажи...

влечет недействительность последующих сделок купли-продажи в отношении спорного имущества в силу их ничтожности» (дело № А23-4655/2010).

Приведенное утверждение представляется весьма спорным. Безусловно, недействительность первой сделки купли-продажи опорочивает совершенную с целью ее исполнения распорядительную сделку и делает недействительными все последующие распорядительные сделки с данной вещью: право собственности в силу этих сделок, таким образом, не переходит. Однако сказанное не распространяется на последующие сделки купли-продажи, которые в силу своей обязательственной природы не требуют в качестве условия их действительности управомоченности отчуждателей на распоряжение вещью, а значит, вполне действительны. Более того, в рассматриваемом деле именно на основании второй сделки купли-продажи приобретатель мог бы искать от своего контрагента (приобретателя по первой сделке) возмещения убытков вследствие эвикции, что при определенных условиях было бы, думается, более эффективным средством защиты, чем кондикция против

29

Вестник экономического правосудия Российской Федерации № 6/2017

виндицировавшего собственника. Именно так произошло в другом деле, определение ВС по которому было прокомментировано автором этих строк ранее2. Вместе с тем, как это ни парадоксально, удовлетворение договорного по своей природе требования о возмещении указанных убытков имело место в упомянутом деле вне зависимости от необходимой, казалось бы, констатации действительности последующей обязательственной сделки. Более того, нижестоящей инстанцией эта сделка была признана, как и в рассматриваемом деле, ничтожной, а ВС данную квалификацию не пересмотрел и тем самым имплицитно подтвердил.

Тем не менее возможность предъявления конечным приобретателем своему контрагенту договорного иска об убытках вследствие эвикции сама по себе не может предрешать вопроса о допустимости его кондикционного иска против виндицировавшего собственника в ситуации, рассмотренной выше. Из двух средств защиты пострадавший приобретатель вправе выбрать наиболее эффективное в данных условиях. Разумеется, поскольку речь идет о реиперсекуторных исках, то удовлетворение одного из них погашает, в части присужденной суммы, право на другой иск, ибо в противном случае возникло бы неосновательное обогащение уже на стороне конечного приобретателя.

30