Творчество Пушкина 1830-х годов.

Творческий путь Пушкина с самого его начала — непрерывное восхождение. Но наиболее интенсивно это восхождение проявляется в 30-е годы, когда присущие поэту народность, историзм и реализм раскрывались во всей полноте его творческих возможностей. Именно на этом этапе Пушкин, утверждая человеческую личность, отстаивая ее права и достоинство, показывает своих героев в их борьбе с ненавистной им средой, в их протесте. Поэт по-прежнему превозносит любовь как драгоценное чувство, превосходящее материальные богатства ( «Три у Будрыса сына», 1833) и преодолевающее на своем пути самые трудные барьеры ( «Воевода», 1833). Но любовные стихи этих лет окончательно освобождаются от фривольности ( «Нет, я не дорожу мятежным наслажденьем», 1830).

В 30-е годы, чрезвычайно тяжелые для поэта, им не раз овладевали скорбно-тревожные раздумья, его охватывала тоска, он приходил к сознанию своей обреченности ( «Поредели, побелели», 1835; «Странник», 1835; «От меня вечор Лейла», 1836; «Отцы пустынники и жены непорочны», 1836). Эти переживания определялись его одиночеством, глубокими обидами со стороны правящей клики, травлей со стороны светского общества, политическими сомнениями, неразрешимыми социальными противоречиями, несбывшимися ожиданиями. Горьким разочарованием в западноевропейских буржуазных революциях, обманувших его мечты о свободе, оставивших человеческую личность под гнетом деспотизма, проникнуто стихотворение «Из Пиндемонти» (1836).

Воссоздавая в памяти своих современников образ Барклая-де-Толли, непонятого и обиженного, он в какой-то мере имел в виду и себя в словах: «Суров был жребий твой» ( «Полководец», 1835).

Но, осознавая ход истории, поэт оставался верен жизнеутверждающему восприятию вечно обновляющейся жизни ( «Туча», 1835) и смотрел вперед. Используя форму реальной символики, он в стихотворении «Вновь я посетил» приветствует будущее: «Здравствуй, племя Младое, незнакомое!» Отдавая честь национальным заслугам старинного дворянства, пришедшего в упадок, разорившегося, деклассирующегося, пополняющего третье сословие ( «Родословная моего героя», 1836), Пушкин продолжает бичевать ханжество, казнокрадство, подлость вельможной знати, новой карьеристической аристократии ( «На выздоровление Лукулла», 1835). Остро ощущая непроницаемую мглу своей эпохи и противоречивость собственного положения человека, ненавидящего придворные сферы, но принужденного вращаться в них, поэт рвется к свободе ( «Не дай мне бог сойти с ума», 1833; «Пора, мой друг, пора!», 1834), к жизни, полной радостей, воспевая ее в антологических стихах ( «Бог веселый винограда», 1833). Поэт мыслит и чувствует себя полпредом простого народа ( «Мирская власть», 1836; «Д. В. Давыдову», 1836) и всей нации ( «Клеветникам России», 1831; «Бородинская годовщина», 1831; «Перед гробницею святой», 1831).

Призывая власть имущих к гуманности, Пушкин ставит им в образец Петра I, который «с подданными мирится, Виноватому вину, Отпуская, веселится» ( «Пир Петра Первого», 1835).

В программном стихотворении «Эхо» (1831) поэт видит сущность поэзии в активном отклике «На всякий звук» действительности и с горечью отмечает отсутствие в ту мрачную пору ответного отзыва читателей. Но он убежден в том, что его поэзия, всегда внутренне независимая, руководствовавшаяся самыми высшими требованиями своего назначения, пробуждавшая добрые, гуманные, истинно человеческие чувства и славящая свободу, найдет отзыв в сердцах благодарных почитателей и к ней «не зарастет народная тропа» ( «Я памятник себе воздвиг нерукотворный», 1836).

Пушкинская лирика 30-х годов приобретает новый идейно-эстетический уровень. Совершенствуя свои предшествующие завоевания, поэт создает лирику мысли, поэзию социально-философских обобщений. В его стихах этого времени поэтическая условность и абстрактность окончательно преодолеваются. В них властвует реалистическая точность и конкретность. Пример тому — «Эхо», «Осень», «Вновь я посетил» (1835). Все шире раздвигая границы поэтической лексики, Пушкин достигает удивительно смелого сплава традиционной поэтической фразеологии с просторечностью, с обиходными словами, с прозаизмами, высокости слога с разговорной непринужденностью, реальной символики с конкретной детализацией явлений. В его стихах появляются выражения, вроде: «вонь», «таков мой организм» ( «Осень», 1833), «Хоть плюнуть да бежать» ( «Когда за городом, задумчив, я брожу», 1836).

Многие стихотворения Пушкина этих лет приобретают все большие объективно-повествовательные свойства. Таковы шутливо-ироническая баллада «Гусар» (1833), драматическая быль «Воевода» (1833), стихотворная повесть «Странник» и в особенности остросюжетные «Песни западных славян» (1834).

Объективно-познавательная тенденция, обнаженно проявляющаяся в лирике, стала ведущей в творчестве Пушкина 30-х годов. Она полностью раскрылась в его драматических, лироэпических и прозаических произведениях.

В 30-е годы Пушкин задумывал и начинал ряд пьес. Сохранились наброски четырех из них, условно названные «Через неделю буду в Париже», «От этих знатных господ», «Папесса Иоанна», «И ты тут был». Над двумя пьесами «Русалка» (1829—1832) и «Сцены из рыцарских времен» (1835) Пушкин много работал, но они остались также незавершенными.

25. Поэма А.С. Пушкина «Медный всадник»: проблематика, сюжет и композиция.

Поэма Медный всадник, авторство которой принадлежит А.С.Пушкину, написана в стихотворной форме.      В поэме, по существу, два главных героя: молодой человек Евгений и памятник – Медный всадник.      Поэма начинается со вступления, в котором говорится о памятнике, как о живом существе, которое способно думать и мыслить:     На берегу пустынных волн     Стоял он, дум великих полн…      Памятник в поэме символизирует Петра I, построившего Петербург, чтобы в Европу прорубить окно.      В первой части поэмы повествуется об осеннем Петрограде, в котором молодой человек Евгений, бедный, но трудолюбивый. В один из осенних дней он спешит домой, огорченный своею судьбой трудом доставить и независимость и честь. В то же время он думает о своей возлюбленной Параше, которую не видел уже несколько дней. Придя домой, ложится спать. Ночью начинается страшнейшее наводнение, в городе паника и неразбериха, по улицам плывет все, что можно – товары торговки, мосты, гробы с размытого кладбища. Евгению удается спастись, и он взбирается на мраморного льва и сидит там недвижимый. Его мысли занимает одно – судьба возлюбленной, которая живет почти у самого залива.      Вторая часть поэмы повествует нам о том, что было после окончания наводнения. Молодой человек спешит к дому любимой, и что же видит?     …Узнать не может. Вид ужасный!     Все перед ним завалено;     Что сброшено, что снесено…     Евгений подбегает к дому Параши и его взору открывается ужасная картина:     Вот место, где их дом стоит;     Вот ива. Были здесь ворота,     Снесло их, видно. Где же дом?      Как только молодой человек понимает, что ни дома, ни его возлюбленной больше нет, он теряет рассудок, и начинает дико хохотать. На следующий день народ, отправившись от наводнения, живет своей жизнью: кто-то идет на службу, торговцы открывают подвалы и высчитывают убытки, надеясь их возместить на будущих покупателях. Лишь один Евгений не оправляется после потрясения. Он уходит с квартиры, живет на пристани, питается тем, что ему подадут. Так проходит время до осени. В один из дождливых дней Евгений спит у пристани, а проснувшись, вдруг живо вспоминает то, что когда-то ввергло его в сумасшествие. Не понимая, куда идет, он движется к Медному Всаднику, к тому, чьей волей роковой над морем город основался. Евгений не находит себе места, глядя на памятник и вдруг ему начинает казаться, что Медный Всадник, сорвавшись с места, мчится за ним. Евгений бежит, но его всюду преследует топот копыт. С тех пор Евгений, проходя через площадь, над которой возвышается Медный Всадник, снимал свою шляпу, опускал глаза и поскорее шел стороной.      Не придя в себя после наводнения, и долго не прожив, Евгений умирает вскоре.     Нашли безумца моего,     И тут же хладный труп его     Похоронили ради бога.      Так завершается поэма А.С.Пушкина Медный Всадник.

26. Поэты пушкинской поры: Д. Давыдов, П. Вяземский, А. Дельвиг, Н Языков.

Выдающимся поэтом России считается А.С. Пушкин. Но в русской литературе существует понятие “поэты пушкинской поры”. Они тоже внесли свой вклад в русскую литературу. К ним относятся поэты Антон Антонович Дельвиг, Н.М. Языков, Баратынский Петр Андреевич Вяземский, из поэтов 20 века я бы выделил великого поэта Есенина, который является моим любимым поэтом, но о нем я расскажу в другой статье. Можно считать их цветом русского общества первой четверти XIX века. Их творчество объединяет искренность, любовь к родине, благородство, нравственная высота, гуманизм и передовые взгляды.

В истории русской литературы Дельвиг известен прежде всего как лицейский товарищ, задушевный друг и литературный спутник Пушкин, якобы всецело находившийся под его влиянием. Между тем такое представление о Дельвиге приходится признать недостаточным: он был хотя и не очень крупным, но талантливым и самобытным поэтом и старался идти самостоятельным творческим путем.

Родился Антон Антонович Дельвиг 6 августа 1798 года в Москве

Учился Дельвиг сперва в частном пансионе, а с 1811 года в Царскосельском лицее, где ближайшими его товарищами были Пушкин и Кюхельбекер. Учился он очень плохо. Дельвиг был очень начитан в русской литературе, рано проявил свои поэтические способности, уже в 1814 году (одновременно с Пушкиным) выступил в печати и сразу же твердо выбрал для себя путь литературной деятельности.

Дельвиг целиком и безраздельно предался творчеству. В 1829 году вышел сборник его стихотворений, в котором уже полностью определилась его поэтическая манера. Наибольшего творческого успеха он достиг в элегиях, в идиллиях, написанных в духе античной классики и воссоздающих формы древнегреческого стиха, а также в романсах и "русских песнях", многие из которых, положенные на музыку, завоевали большую популярность и удержались в народном песенном обиходе. До сих пор широко известны песни Дельвига "Не осенний мелкий дождичек..." и "Соловей мой, соловей..." (положенная на музыку композитором Алябьевым)

Пушкин с одобрением отмечал свойственную Дельвигу, в лучших его стихах, "вечную новизну и нечаянность простоты". Дельвиг и в самом деле внес нечто новое в русскую поэзию. О его идиллиях, в которых тонко воссоздана атмосфера жизни и искусства древнего мира, Пушкин писал: "Какую должно иметь силу воображения, дабы из России так переселиться в Грецию, из XIX столетия в золотой век, и необыкновенное чувство изящного, дабы так угадать греческую поэзию сквозь латинские подражания и немецкие переводы". Новаторские устремления Дельвига сказались и в том, что он смело вводил в поэзию народно-песенные размеры и настойчиво внедрял в нее такую строгую стихотворную форму, как сонет.

Человек приветливый и остроумный, внимательный и тонкий критик, он пользовался искренним уважением в писательской среде и был зачинателем многих важных литературных предприятий.

С 1824 года Дельвиг ежегодно издавал альманахи "Северные цветы", к участию в которых он привлек всех лучших поэтов. Альманахи имели шумный успех у читателей. В 1830 году Дельвиг стал редактором "Литературной газеты", служившей боевым органом писателей пушкинской группы "Литературную газету" запретили (вскоре выпуск ее возобновился, но уже под другой редакцией). Эти события сильно подействовали на Дельвига и даже, как полагали некоторые современники, сыграли роковую роль в его безвременной и скоропостижной смерти, наступившей 14 января 1831 года.

Смерть Дельвига была воспринята его многочисленными друзьями как очень тяжелая утрата. Особенно глубоко переживал ее Пушкин. "Никто на свете не был мне ближе Дельвига,- писал он под свежим впечатлением понесенной потери. Изо всех связей детства он один оставался на виду - около него собиралась наша бедная кучка. Без него мы точно осиротели".

Н.М. Языков один из выдающихся, самобытных поэтов пушкинской плеяды.

Языков родился в Симбирске 4 марта 1803 года. Его отец, Михаил Петрович Языков, был весьма состоятельным помещиком. Мать, Екатерина Александровна. В октябре 1814 года Николай Михайлович был определен в петербургский Горный кадетный корпус, где готовили горных инженеров, но прошел там лишь "нижние" и "средние" классы. С 28 августа 1819 года он учился в Институте корпуса путей сообщения, но весной следующего года оттуда был исключен "за нехождение в классы". Достаточно рано проявились литературные наклонности Николая. Учась в кадетском корпусе, он брал уроки словесности у А.Д. Маркова, сочинять стихи начал в 10-11 лет. В 1819 году в одном из номеров "Соревнователя просвещения и благотворения" было опубликовано стихотворное послание Языкова к Кулибину.

В 1822 году Языков поступил в Дерптский университет, где дополнительно занимался с учителями латинским и греческим языками. Его захватила идея самообразования, воспитания в себе поэта-творца. В петербургских журналах все чаще появляются его стихи: "Песня короля Региера", "Моя родина", "Языкову А.М., при посвящении ему тетради стихов моих", "Чужбина ", "Мое уединение", "Прошу стихи мои простить!..", "Песнь Баяна", "Услад", "Евпатий" и другие стихотворения и элегии. Он пишет студенческие песни, которые имеют огромную популярность, хотя сам поэт не принимает их всерьез.

За семь лет пребывания в Дерпте Языков приобрел солидное образование, хотя и не окончил курса. В мае 1829 года он вместе с Александром Петерсоном выезжает в Москву, чтобы сдать экзамены за Дерптский университет - в Московском. Летом 1829 года этого же года был написан известный "Пловец" Языкова, опубликованный в альманахе Максимовича.

В 1832 году вышли из печати два номера "Европейца", в которых были помещены пять стихотворений Языкова и среди них "Ау!" - один из его шедевров.

В конце сентября переехал в Ганау, где вместе с братом, П.М. Языковым, занимался переводами с русского на немецкий. Они перевели очерк Дениса Давыдова "Тильзит", письмо Жуковского о "Мадонне" Рафаэля, "К морю", "Узник" и другие стихотворения А.С. Пушкина, несколько стихотворений Языкова. Летом Николай Михайлович начал писать и свои стихи.

Между тем в Москве вышла книга "56 стихотворений Н.М. Языкова", составленная Валуевым, а позже сам поэт подготовил к изданию сборник "Новые стихотворения", написанные в 1834-1844 годах. Здоровье Языкова ухудшается. Он проходит еще один курс водолечения в Москве, но силы его уходят, 26 декабря 1846 года поэт скончался.

Петр Андреевич Вяземский родился в Москве, в доме своего отца, бывшего Сенатора Екатерининского времени. Детство будущего поэта и критика прошло в Подмосковном имении Остафьево, а первоначальное образование он получил в Петербурге в Иезуитском пансионе.

Любовь к литературе проявилась у Вяземского очень рано. Этому способствовали встречи знаменитых литераторов в доме его отца, причем там собирались люди, относящиеся к разным школам и направлениям. Здесь были и последователи Шишкова, и молодые писатели во главе с Карамзиным. Под влиянием этой среды рос и развивался талант будущего поэта. Воспитанный на литературе французского классицизма, Вяземский выступил со своими первыми стихотворениями в 1808 году в "Вестнике Европы". Основой его поэзии навсегда остался сатирико-дидактический тон. Вяземский писал басни, притчи, апологии, эпиграммы, сатиры.

В 1822 году вышла его сатира "Да, как бы не так", которая принесла ему славу. В ней проводится мысль о том, что каждое явление жизни при ближайшем рассмотрении оказывается не таким, каким казалось с первого взгляда. Темы его стихотворений были разнообразными. Поэта волновали общественные понятия и взгляды ("Семь пятниц на неделе" (1826), отсутствие преемственности между старым поколением и молодым ("Старое поколение" (1841), радость жизни и мироощущения ("Памяти живописца Орловского" (1838) и многое другое.

В 20-е годы Вяземский выступил одаренным критиком и журналистом, он был ревностным сотрудником "Московского телеграфа". Самым значительным критическим трудом стала его книга о Фонвизине, вышедшая в 1848 году. Вяземский считал, что критиком родиться нельзя, критика это наука, которой можно учиться. Кроме знаний, критик должен также обладать вкусом: "Кроме науки и многоязычного чтения для критика нужен еще вкус. Это свойство и врожденное, родовое, и благоприобретенное; вкус изощряется, совершенствуется учением, сравнением, опытностью".

Воспитанник Карамзина, Жуковского, Пушкина, Дмитриева, Батюшкова и других русских поэтов, Вяземский всей душой принадлежал русской национальной школе, он глубоко сочувствовал родной литературе, высоко ценил значение русского писателя. Будучи человеком простодушным и добрым, он никому не мог отказать в помощи. Благодаря ему, в России впоследствии появилось много интересных имен, и не только среди писателей.

В 1865 году издал на французском языке большую книгу публицистических этюдов, под заглавием: "Lettres d'un veteran russe de l'annee 1812 sur la question d'Orient, publiees par P. d'Ostafievo", в которой он выступил в роли защитника России перед Западом. Вяземский всю жизнь выступал против всякого чуждого влияния на русскую литературу. В конце пятидесятых годов не одобрил с эстетической точки зрения натурализм, оставшись верным любимому романтизму.

Вяземский не был знаменитым или гениальным писателем, но его произведения важны в том отношении, что они отразили целый период русской литературы и общественного движения.

В истории русской литературы Дельвиг известен прежде всего как лицейский товарищ, задушевный друг и литературный спутник Пушкин, якобы всецело находившийся под его влиянием. Между тем такое представление о Дельвиге приходится признать недостаточным: он был хотя и не очень крупным, но талантливым и самобытным поэтом и старался идти самостоятельным творческим путем.

27. Философское осмысление поэзии. Е. Баратынский, Д. Веневитинов.

28. Творческий путь М. Ю. Лермонтова

Лермонтов Михаил Юрьевич (в ночь на 3[15].10. 1814—15[27].07.1841), поэт. Родился в Москве. По материнской линии происходил из известного в России и богатого дворянского рода Столыпиных. Бабушка поэта Елизавета Алексеевна (по мужу Арсеньева) — родная сестра Д. А. Столыпина, внук которого Председатель кабинета министров П. А. Столыпин приходился троюродным братом Михаилу Юрьевичу Лермонтову.

По мужской линии род Лермонтовых (отец поэта — Юрий Петрович Лермонтов, капитан в отставке из небогатых помещиков Тульской губ.) ведет свое начало от Георга Лермонта (Шотландия). Находясь на службе у польского короля, в 1613 Г. Лермонт перешел на сторону русских, сражался в чине офицера в отряде Д. Пожарского и за хорошую службу царю получил грамоту в 1621 на владение землей в Галическом у. Костромской губ. От него и пошли Лермонтовы, уже во втором колене, принявшие Православие. Поэт Лермонтов является восьмым коленом от прибывшего в Россию шотландского воина.

Детские годы будущего поэта, с марта 1815, прошли в с. Тарханы Чембарского у. Пензенской губ. в имении бабушки.

Прекрасная природа, заботливое отношение бабушки, хорошие условия домашнего образования способствовали пробуждению эмоционально-творческих сил мальчика, его высоких нравственно-религиозных чувств: «Моя душа, я помню с детских лет, // Чудесного искала...» Однако была и др. сторона в развитии будущего поэта.

Ранняя смерть матери (1817), размолвка Елизаветы Алексеевны, хозяйки Тархан, с Юрием Петровичем, вынужденный отъезд его в свое небольшое сельцо Кропотово Ефремовского у. Тульской губ. с целью сохранения за сыном права наследования Тархан (4081 десятин земельных угодий и 496 крестьянских душ) — все это омрачало детские годы поэта, породив ощущение дисгармонии своего внутреннего мира и окружающей среды. Создалась коллизия одиночества, неприметной для обычного взора отчужденности от внешних стихий жизни. Отсюда постоянный анализ своих раздумий и вывод, окончательно сложившийся после смерти отца (1831), о том, что оба они стали «жертвою страданий», осуждены «толпой» людей, «то злых, то благосклонных» («Ужасная судьба отца и сына...»).

Вместе с тем ранние стихотворения Лермонтова, значительная часть которых выходит за рамки литературного ученичества, убеждают в том, что личные страдания юный поэт осмыслял в широком духовно-мировоззренческом аспекте. Он глубоко воспринял наказ отца: «...ты одарен способностями ума, — не пренебрегай ими... это талант, в котором ты должен будешь некогда дать отчет Богу! ...ты имеешь, мой сын, доброе сердце, — не ожесточай его даже и самою несправедливостью и неблагодарностью людей, ибо с ожесточением ты сам впадешь в презираемые тобою пороки. Верь, что истинная, нелицемерная любовь к Богу, к ближнему есть единственное средство жить и умереть спокойно».

Нелицемерная любовь к Богу и ближним, тяга к совершенному, прекрасному в человеческих отношениях определили главный «нерв» поэзии Лермонтова. Отклонение от такой любви в людях (а порою и в самом себе) порождали страдания у поэта в сочетании с протестом, последовательным и энергичным.

Но это нелегкая миссия — «любить необходимость мне!» Она и накладывала на поэзию Лермонтова отпечаток тоски и недовольства, мятежной страстности, то безутешной («И скучно и грустно»), то устремленной к высокому идеально-надземному, порою сверхчеловеческому («Звезды и люди»). Этим объясняется также и поразительное по своей точности и эстетико-философской значимости признание еще совсем юного поэта (1832):

Нет, я не Байрон, я другой, Еще неведомый избранник. Как он, гонимый миром странник, Но только с русскою душой.

Странник с «русскою душой» означает образ человека, устремленного к Любви, Красоте, Истине, иначе — к Богу.

У Лермонтова были периоды ожесточения и сомнений в святости земного назначения человека («И скучно и грустно», 1840). Но всегда побеждала вера в справедливость Божьего решения, непреложность благих его промыслов («Выхожу один я на дорогу...», 1841). С учетом сказанного в произведениях Лермонтова следует видеть в качестве доминанты не отрицание (вульгарно-социологическая точка зрения марксистского литературоведения), а пафос пророчества и обновления. Пророчества беды в случае засилия злых инстинктов в человеке («Предсказание», 1830) и — обновления, если главные компоненты жизни (добро, совесть, социальная справедливость) будут соединены с любовью к Отчизне, с ее охранительным Верованием («Родина», 1841).

Творческий путь Лермонтова принято делить на два периода: ранний (1829—36) и зрелый (1837—41). Такое разграничение можно принять, имея в виду, что практически до появления в списках стихотворения «Смерть поэта» (отклик на гибель Пушкина в янв. 1837) имя Лермонтова было неизвестно. Но действительная эволюция поэта осуществлялась по фазам духовно-нравственного развития. Таких «фаз» в основном было три.

Первая связана с осмыслением поэтом своего внутреннего «я», личных отношений с окружающей средой и мирозданием (1828—34).

Этот период оказался насыщенным многими событиями в жизни поэта: приезд в Москву (1827), подготовка в Московском университетском благородном пансионе с последующим зачислением в университет на нравственно-политическое отделение (1830—32), увлечение Е. А. Сушковой, Н. Ф. Ивановой и В. А. Бахметьевой, тяжелые переживания по поводу смерти отца и огорчительные неудачи в любовных отношениях, разрыв с «московским» окружением, переезд в Петербург, неожиданное решение об определении в двухгодичную школу гвардейских подпрапорщиков (1832—34).

Можно предполагать, что именно эта фаза трудного поиска своего места в жизни и беспощадного самоанализа оказала решающее воздействие на развитие того поэтического феномена, о котором скажет впоследствии Л. Толстой применительно к Лермонтову: «власть имеющий». Власть — в сфере искусства и самооценки.

В отмеченные годы Лермонтов пытается уяснить тайну своего стремления к творчеству («Поэт», 1828, «Русская мелодия», «Молитва», 1829, «Песнь барда», 1830, «1831 июня 11 дня», «Нет, я не Байрон...», 1832, «Когда надежде недоступный», 1834 и др.). Уже в этот момент он осознает свою исключительность и высокое назначение как поэт («...Пыл страстей // Возвышенных я чувствую, но слов // Не нахожу...»). Жизнь меж тем бежит — «И все боюсь, что не успею я // Свершить чего-то!». Отсюда неодолимое желание «действовать», превышающее традиционные границы романтического порыва. Но часто «леденеет быстрый ум», и сам «предмет желаний мрачен». Эта внутренняя борьба «меж радостью и горем» вносит глубокий диссонанс в ощущения поэта. В такие минуты — «жизнь ненавистна, но и смерть страшна». Ясно, что перед нами не столько проба «пера», характерная для начинающих поэтов, сколько поиск своей духовной константы, необходимой для опоры в вечно меняющемся и противоречивом внешнем мире. Промежуточные итоги такого поиска определены в указанные годы поразительно емко:

  Находишь корень мук в самом себе, И небо обвинить нельзя ни в чем.   Отсюда и др. вывод, едва ли не гениальный по точности и масштабности заключенной в нем мысли:   В одном все чисто, а в другом все зло. Лишь в человеке встретиться могло Священное с порочным. Все его Мученья происходят от того.  

Встреча «священного» с «порочным» в человеке раскрывается Лермонтовым поначалу как личная психологическая коллизия. Центральным для творчества начинающего поэта становится образ романтически разочарованного юноши, рано испытавшего страдания, столкнувшегося с обманом и коварством безнравственной окружающей среды («Мой демон», «Монолог», 1829, автобиографические драмы «Menschen und leidenschaften», 1830, «Странный человек», 1831, стихотворение «Элегия», 1830, поэма «Исповедь», 1831 и др.). Сомнения в возможности покоя и счастья на земле часто в этот период охватывают поэта («Я верю, обещаю верить...», «Чаша жизни» и др.). Этим (а не «космическим» происхождением поэта) объясняется его порыв в надземные сферы — туда, где «ясны далекие звезды, ясны, как счастье ребенка» («Небо и звезды», 1831) и где бескорыстная и чистая любовь «предстанет нам, как ангел нежный» («Когда б в покорности незнанья», 1831).

Однако по мере углубления в действительные причины утраты в человеке «священного» (нарушение законов Предвечного, ослабление духовно-нравственных приоритетов) творческая мысль поэта выходила за рамки субъективных ощущений. В центре внимания оказывается теперь не только личность, но и среда, все то порочное, что драматизирует общественное развитие человечества. Романтические краски при этом не приглушаются, но они получают новую функцию. С опорой на романтическую поэтику Лермонтов глубже и полнее раскрывает бедственное состояние общества, когда оно под напором «зла» оказывается во власти нескончаемых противоречий добра и ненависти, великодушия и эгоизма, искренности и лжи, прикрываемой маской благовоспитанности. Убедительное, почти безупречное с точки зрения высшей художественности постижение диссонансов жизни знаменует вторую «фазу в творческом развитии Лермонтова (1835—39).

В этот период Лермонтов работает напряженно, создавая яркие образцы почти во всех жанрах: драма «Маскарад» (1835), поэмы «Песня про царя Ивана Васильевича, молодого опричника и удалого купца Калашникова» (1837), «Мцыри» (закончена в 1839), большая часть романа «Герой нашего времени» (1840) и ряд выдающихся лирических шедевров, принесших поэту всеобщую известность («Смерть поэта», 1837, «Дума», «Поэт», 1838, «Три пальмы», «Молитва», 1839 и др.). В указанные годы поэт близок к завершению своего итогового грандиозного труда — философской поэмы «Демон», которая будет окончена уже в третьей, заключительной фазе творчества.

Личная жизнь поэта во второй фазе характеризуется дальнейшим обострением отношений с окружающей средой, в т. ч. с управленческой властью. В марте 1837 за распространение последних 16 строк стихотворения «Смерть поэта» Лермонтов был переведен из лейб-гвардии Гусарского полка (располагался в Царском Селе под Петербургом) на Кавказ в Нижегородский драгунский полк. В к. апр. 1838 возвращается в Петербург, восстанавливает светские связи, бывает в литературных салонах семьи Карамзиных, В. Одоевского, на балах Петербурга, на приемах многих аристократических фамилий (Валуевы, Репнины, Смирнова-Россет и др.). Т. н. высший свет становится ему «более чем несносным», потому что «нигде ведь нет столько низкого и смешного, как там» (из письма к М. А. Лопухиной, к. 1838). Все это порождало новые осложнения, избежать которые, не поступаясь своей честью, было порою невозможно. В февр. 1840 на балу у гр. де Лаваль поэт был втянут в конфликт с сыном французского посланника Э. де Барантом и после дуэли с ним вновь отправлен на Кавказ в боевые расположения Тенгинского полка. Т. о., нескончаемые превратности личной жизни поэта разбивали в прах его мечты о «счастье и покое». С др. стороны, они порождали в душе поэта и мощные, совершенно уникальные вспышки творческих импульсов («…на мысли, дышащие силой, как жемчуг, нижутся слова»). Однако ни личные страдания, ни бунтарство против пороков света не заслоняли в порывах поэта Божьей правды как единственной и самой высокой меры человечности на земле, а заодно и всего сущего в Мироздании. В этом и состоял нравственно-философский и эстетический смысл протестующих творений Лермонтова.

Долгое время в радикальном и марксистском литературоведении мотивы протеста в творчестве Лермонтова рассматривались преимущественно с политической стороны как прямые выпады против самодержавия, крепостного права, религиозных убеждений («с небом гордая вражда»). На самом деле его произведения имеют иной характер. Они обращены к очищению человека (в т. ч. изуродованного социальными обстоятельствами) от нравственной скверны. Лермонтов выступал в защиту совершенного и прекрасного, что идет от промыслительных заповедей Бога и что способствует приближению к красоте и истине. Тем самым Лермонтов полностью освобождает поэзию от гедонистически-эпикурейских элементов, что частично было свойственно даже произведениям Пушкина. Едва ли не эсхатологически — и в этом можно видеть проявление гениальности поэта — Лермонтов сосредоточился исключительно на анализах соотношений в человеке света и тьмы, благородной силы и слабости, идеально-высокого — с низменным и пошлым. Антитеза этих состояний определяет сюжетно-композиционный строй, своеобразие символов и метафор, лексико-слоговую организацию произведений Лермонтова второго этапа.

С наибольшей отчетливостью эти признаки поэтического мышления Лермонтова в указанную пору проявились в «Маскараде».

Обычно содержание «Маскарада» связывают с критикой аристократической среды, с осуждением «реакции», наступившей якобы в России после разгрома декабристов. Но это весьма поверхностные и, в сущности, неверные толкования.

Лермонтов не в восторге от морали высших светских кругов, где все есть «маскарад», порою и сама человеческая честь. И все же главный вопрос, освещаемый в драме, — вопрос о том, как жить. Жить ли по совести, оправдывая свое появление на свет добродеянием и трудом, или — за счет изощренности, «обгона» других, считая, что человеческая жизнь — «игра», ринг, где побеждает лишь «сильный» да «изворотливый», пренебрегая законами чести.

Обращаясь к теме «игры», «маскарадности», Лермонтов поднимал одну из самых злободневных социально-философских тем не только своего времени, но и последующих десятилетий, вплоть до наших дней. Перипетии пьесы убеждают читателя, что жизнь — отнюдь не игра. Но многие, однако, начинают и понимают ее, как игру, демонстрируя тем самым трагический смысл существования человека на земле, когда он расходится с законами Мироздания, нравственными принципами, данными свыше. В этом глубинная суть «Маскарада» и главная причина жизненного краха Арбенина. У него был выход из кризисной ситуации (ложные подозрения в неверности Нины). Но он отверг спасительный вариант (согласие с доводами супруги), т. к. считал, что все в жизни «игра». В игре же нет доверия, нет места «чувствам», хотя бы они и были искренни. На первом плане в игре («карточной» и наяву) — диктат «ума», «опытности», «силы». А чтобы «здесь выигрывать — Вам надо кинуть все: родных, знакомых, честь». Это философия эгоизма, дьявольских искусителей, отвергающих Божью справедливость. Доверившись такой философии, полагаясь на силу своего «гордого» ума, не принимающего даже клятвы именем Бога, Арбенин гибнет. «И этот гордый ум сегодня изнемог», — сказано в конце пьесы. Изнемог не только и не столько в борьбе с «коварствами» света, но в борьбе с самим собой, в усилиях обозначить посредством своей «гордыни» ложь как истину.

Конфликт сильной, но индивидуалистически настроенной личности (Кирибеевич) с общепринятыми на Руси нормами бытия раскрыт в поэме «Песня про царя Ивана Васильевича, молодого опричника и удалого купца Калашникова». Эта поэма приблизила творческий дух поэта к подлинной народности вне «лубочного», равно как и официального ее восприятия.

Сюжетное ядро поэмы составляет поединок купца Калашникова с царским опричником Кирибеевичем.

Кирибеевич, будучи профессиональным воином, физически превосходил Степана Парамоновича. Но побеждает в кулачном бою Калашников. Побеждает морально, поскольку отстаивал не только честь своей жены, но и общенародную правду, нерушимость нравственных устоев, освещенных Православной верой.

Образ Калашникова выписан эпическими красками. Это цельная личность. В нем воплощены лучшие стороны народного характера. Он руководствовался высшим долгом христианина, устранив «басурмана-осквернителя».

И когда Грозный потребовал изложить причины неслыханной расправы над любимым опричником, Парамонович отказывается давать объяснения:

Я скажу тебе, православный царь: Я убил его вольной волею. А за что про что — не скажу тебе, Скажу только Богу единому. Прикажи меня казнить — и на плаху несть. Мне головушку повинную [...].

Правда, в защиту которой выступил Калашников, выше царского суда, вообще — выше любого «земного» суда. Поэтому Калашников не только не боится, но и желает предстать за свое «убийство» перед небесным судом.

Царь понимает, что ответ купца был дан по чести, по совести, и исполнил все, о чем просил Калашников, не забыв и его малых детушек. Схоронили удалого купца за Москвой-рекой, на «чистом поле промеж трех дорог»:

Пройдет стар человек — перекрестится, Пройдет молодец — приосанится, Пройдет девица — пригорюнится, А пройдут гусляры — споют песенку.

Смерть за неоскверненность веры, за общенародные идеалы не стирается в людском сознании — она в ореоле святости. Такова подспудная мысль финала лермонтовской поэмы, где впервые в отечественной литературе XVIII—XIX вв. столь наглядно и убедительно раскрыта органическая связь духовной крепости и чистоты русского человека с Православной верой. В этом смысле поэма Лермонтова не знает себе равных и по сей день.

Незаурядность поэмы сказывается также в певучести ее языка, где воедино слились литературные и фольклорные стихии, в композиции, отличающейся динамизмом и стройностью, в рельефной обрисовке характеров и человеческих страстей. Историческая конкретика угадывается в верной передаче духа прошедших времен, в поэтическом изображении (преимущественно реалистического плана) бытовых и психологических примет ушедшей эпохи.

В 1839 Лермонтов создает еще одну крупномасштабную поэму — «Мцыри», также отличающуюся красотами стиха, ярким описанием природы Кавказа (место действия поэмы), тонкой передачей психологического состояния главного персонажа. Поэма написана в форме исповеди 15-летнего отрока Мцыри, пытавшегося покинуть монастырь, приютивший его, чтобы отыскать дорогу в отчий дом, «прижать» свою «пылающую грудь» к «груди другой, хоть незнакомой, но родной».

В поэме ощущается противоречивость центрального мотива романтического повествования. С одной стороны, Мцыри стремится обрести гармонию, утвердить в себе «священное», т. е. вернуться на родину, стать свободным. С др. стороны, он действует как бунтарь-индивидуалист, отвергая помощь других и волю Провидения. Мало того, он готов променять и «рай и вечность» за «несколько минут / Между крутых и темных скал», где он в «ребячестве играл». Ясна поэтическая условность данного выражения, его символическая окраска. «Крутые» и «темные скалы», где герой в ребячестве играл — это символ отчизны, память о которой священна для любого живущего на земле. Рай и вечность — тоже можно рассматривать как символ благополучия, которого не хочет получать юноша (как и всякий верующий человек) без необходимых для того труда и усилий. Но все-таки «рай и вечность» — категория всеобщего, связанная с промыслительной сущностью Провидения. Замена одного («рая и вечности») другим (мгновения «свободы») не равноценна. Неравноценна и в том случае, если учесть, что она выговаривается отроком с воспаленным перед смертью сознанием. Лермонтов здесь чрезмерно «передоверился» герою, прибегнул к символике, романтическому гиперболизму не совсем точного значения.

При всем том в «Мцыри», конечно же, ощущается страстный порыв к идеалу, прекрасному, не приниженному человеческой заурядностью. Этот мотив связан с прославлением стойкости Мцыри, его мужества (поединок с барсом) в борьбе за то, что крепнущему духу кажется «священным».

Многообразно и последовательно преодолевает Лермонтов прагматизм и порочность современного ему мира в лирических жанрах 1834—39.

Взрывным по тону и силе отрицания «палачей» человеческого гения явилось стихотворение «Смерть поэта», за которое Лермонтов подвергся опале и был переведен на Кавказ. Между тем в стихотворении нет и намека на «возмущение» против политической системы, существовавшей в стране. Поэт клеймит позором тех, кто прибывает в Россию «на ловлю счастья и чинов», кто презирает «земли чужой язык и нравы», кому ненавистна честь России и кто «жадною толпой» теснится у трона, дабы любой ценой, в т. ч. злословия и предательства, обрести земное благополучие. Глубоко патриотический пафос стихотворения не был понят аристократическими верхами. Не было принято во внимание и то, что Лермонтов взывает не к «революции», как утверждали доносчики, а к «Божьему суду» с тем, чтобы поразить «наперсников разврата».

Через год Лермонтов окончательно приходит к мысли о том, что напоминание о Божьей каре не может устрашить тех, кто отпал от Бога и поклоняется лишь «звону злата». Лермонтов как никто до него в планетарных масштабах осознает страшные последствия безверия — состояния, парализующего не только волю отдельного человека, но и процессы исторического развития («Дума»):

Печально я гляжу на наше поколенье, Его грядущее иль пусто иль темно. Meж тем под бременем познанья и сомненья В бездействии состарится оно [...]

Осуждается не само «познание», а познание, ставшее орудием сомнения (сомнение в идеалах прекрасного, по Лермонтову, есть безверие). Оттого — «и ненавидим мы, и любим мы случайно», т. е. не согласуя свои чувства с нравственными принципами. Неверие, по Лермонтову, стало психологическим оправданием собственной бесплодности. Им уже бравируют и — что еще ужаснее — прикрывают свои «надежды лучшие и голос благородный», если таковые где-либо и проявляются. Субъективные ощущения поэта смыкались в данном случае с правдой действительных противоречий, с объективной характеристикой порочности общества.

В этих условиях перед Лермонтовым вставал вопрос о собственной позиции как художника и гражданина. Поиск оказался нелегким.

Союза с обществом, все подвергавшим сомнению и отрицанию, ставшим «игрушкой» низменных страстей, быть не могло, хотя во внешних отношениях Лермонтов ничем не отделял себя от окружающей среды.

Большое место и в жизни, и в лирике поэта занимала природа. Это отразилось во всех его произведениях ранней и более поздней поры. Природа не только сглаживала страдания Лермонтова — она, напоминая ему о вечности, способна была навеять сладостный «сон» души, в котором на какой-то миг сглаживались противоречия мира. Именно в такие минуты лирический герой Лермонтова полнее, чем всегда, мог ощутить присутствие Бога:

Тогда смиряется души моей тревога, Тогда расходятся морщины на челе, — И счастье я могу постигнуть на земле, И в небесах я вижу Бога.

(«Когда волнуется желтеющая нива...», 1837)

Однако природа не все могла дать поэту, и умиротворение наступало ненадолго. Оставались еще творчество и женская любовь.

Лермонтов не сомневался в высоком назначении поэзии и верил, что были времена, когда стих поэта

...как Божий дух, носился над толпой, И, отзыв мыслей благородных, Звучал, как колокол на башне вечевой Во дни торжеств и бед народных.

Но время Лермонтова — другое. И в «век изнеженный» поэт, подобно «заржавевшему» кинжалу, «свое утратил назначенье» («Поэт», 1939). Отсюда: «Не верь, не верь себе, мечтатель молодой // Как язвы, бойся вдохновенья...» (1839).

К пониманию того, что истинный поэт — это «пророк», убежденный в высокости своей миссии, Лермонтов придет лишь незадолго до гибели, в третьей фазе своего творчества.

Одним из самых впечатляющих и ярких мотивов творчества Лермонтова следует считать мотив любви, интимных отношений с женщинами. Но как раз в этих отношениях Лермонтов так и не отыскал желаемого успокоения. Да и не могло этого случиться, потому что Лермонтов максималистски рассматривал любовь как «союз» двух сердец, устремленных к высшим, духовно значимым целям. Отсюда уподобление души возлюбленной «вечному храму» (ранняя вариация темы любви, оставшаяся в сознании поэта на все годы), от которого можно и должно ждать «спасенья своего». Между тем реальная жизнь, жизнь в обществе, где не только «ненавидят», но и любят «случайно» (т. е. «на срок», без всяких нравственных убеждений), безжалостно развеивала иллюзорные надежды. Этим объясняется постоянно углублявшееся неверие поэта в возможность обретения счастья в любви. Предельной силы такое неверие достигает в стихотворении «И скучно и грустно», написанном в 1840. С этого момента начинается третья и последняя фаза в развитии Лермонтова, длившаяся всего полтора года.

Суть перемены — в полном осуждении мира порочности и зла, где бы это ни проявляло себя: в роскошных ли аристократических залах («Как часто пестрою толпою окружен...», 1840) или в местах обитания провинциальных армейских романтиков и авантюристов («Герой нашего времени», 1840). С др. стороны, наблюдается как бы и отрешение от этого мира, погружение в самого себя, поиск действительных путей к духовному спасению вконец измученной и в чем-то уже раздробленной души («И жизнь, как посмотришь с холодным вниманьем вокруг, — такая пустая и глупая шутка»).

Эти процессы нерасчленимы в творческом сознании поэта и его художественной практике. Однако их центральные линии ясно просматриваются почти в каждом произведении последних лет.

В стихотворении «Как часто пестрою толпою окружен» Лермонтов говорит о своей полной чужеродности бездушному светскому обществу. При «шуме музыки и пляски // При диком шепоте затверженных речей» мелькают перед ним «приличьем стянутые маски». Здесь нет живых лиц, здесь — «образы бездушные людей». Естественно, душа поэта порывается в др. мир — мир своего детства (Тарханы). Там и осеняет его вольная «мечта» о гармонии и «ладе», где нет фальши, жизнь не имитируется, а предстает во всей своей полноте. Контраст мечты и действительности, столь характерный для ранней лирики, приобретает еще более наглядное изображение. Но мечта теперь получает свою «прописку», свой адрес: это родина, Россия. На ее дорогах, в ее судьбах надо искать обновления. Таков объективный смысл знаменитого стихотворения Лермонтова.

Как бы в «перевернутой» конструкции этот смысл сказался и в центральной идее романа «Герой нашего времени».

Печорин «гоним» своим обществом и презирает его, находя в нем бездушие и пошлость. Душа его, терзаемая противоречиями, также жаждет обновления («...не мелькнет ли... желанный парус»). Но Печорин не Лермонтов. Выученик абстрактного философизма по западному образцу (отсюда его постоянная тяга к рефлексии и сама эгоцентрическая сущность), Печорин лишен чувства отчизны, чувства России. Оторвавшись от «ветки родимой», от отечественных традиций (в этом смысл скрытой антитезы: Печорин — Максим Максимыч), герой не знает, что делать с собой. Действительная жизнь, которую он понимал в чем-то глубже окружающих его людей, нравственные ценности русского народа, воспитанного в лоне Православия, — все это не затронуло героя, не вошло в плоть и кровь его деяний, чувств. По возвращении из Персии — многозначительная деталь: знак чужбины! — Печорин умирает.

Для подтверждения того, как глубоко и верно уяснилась Лермонтовым в последний период творчества неразрывность идей Отчизны и Бога, важно обратить внимание не только на стихотворение «Родина» (1841), но и на «Казачью колыбельную песню» (1840).

Знаменательно, что «Казачья колыбельная песня» была написана в год завершения работы над романом «Герой нашего времени». С учетом этого обстоятельства «Песню» можно рассматривать как своеобразный комментарий к вопросу, который задает себе Печорин и который можно отнести к каждому человеку, живущему среди своего народа, независимо от занимаемой ступеньки на общественной лестнице. Печорин спрашивает себя: «Зачем я жил? Для какой цели я родился? А верно, она существовала, и, верно, было мне назначение высокое... Но я не угадал этого назначения». Действительно, не угадал. Но истинно высокую цель жизни и не угадывают, по Лермонтову, ею — живут. Живут так, как персонажи «Казачьей колыбельной песни». Живут полнокровно и праведно, любя Бога, отца, мать, Отчизну.

С трогательной простотой поэт раскрывает в гениально найденных образах-символах спасительную нить поколений, когда их жизнь проходит в честном, хотя и суровом, служении Богу и Отчизне. Младенец еще в зыбке, но он охраняем любовью и лаской матери, мужеством отца, закаленного в «боях» за общее дело. Получит благословение родителей на такое дело и их подрастающий первенец:

Сам узнаешь, будет время, Бранное житье; Смело вденешь ногу в стремя И возьмешь ружье...

Здесь не обязательно подразумевать лишь «ратное» деяние, хотя речь идет в первую очередь о нем. Однако важно учесть, как относится сама мать к исполнению сыном своего долга, во всех случаях нелегкого:

Я сидельце боевое Шелком разошью...

Это не бравада, а сознание необходимости всем и вместе защищать благополучие родной земли:

Богатырь ты будешь с виду И казак душой (т. е. отважный и честный), Провожать тебя я выйду, Ты махнешь рукой... Сколько горьких слез украдкой Я в ту ночь пролью!

Есть ли надежда на успех и где залог благополучного исхода праведного служения? По смыслу колыбельной песни, а значит, и по убеждению автора, такой залог есть:

Дам тебе я на дорогу Образок святой, Ты его, моляся Богу, Ставь перед собой.

Иначе: не отклоняйся от долга и заветов Православной веры!

Да готовясь в бой опасный, Помни мать свою... Спи младенец, мой прекрасный, Баюшки-баю.

В русской литературе нет произведения, где бы столь же органично и художественно, без назидательности и дидактизма были сведены воедино три самые фундаментальные основы жизни русского человека: Бог, Отчизна, дом родной. В этом следует видеть также и высшую точку духовного подъема самого Лермонтова как поэта. Его последние произведения («Выхожу один я на дорогу...», «Пророк» и «Демон») подтверждают данное заключение.

В поэме «Демон», имеющей восемь авторских редакций (последняя завершена в 1840, но, видимо, дорабатывалась до самой кончины поэта), необходимо учитывать три слоя романтико-аллегорического повествования: философский, социально-исторический и психологический. Уяснить содержание поэмы, масштабность ее замысла и исполнения можно только с учетом сложного взаимодействия всех трех линий как в композиционном, так и в идейно-смысловом плане.

Демон — противник Бога, сатана. Он же в поэме Лермонтова и «царь познанья», и в то же время — «сеятель зла». Столь противоречивые свойства образа вполне объяснимы, если принять во внимание, что «познания», сопровождаемые «сомнением», Лермонтов считал тяжелейшим бременем своего поколения и даже злом, поскольку такое познание осуществлялось вне веры и идеала.

Демон, однако, тяготится своей миссией («и зло наскучило ему»). Он ищет гармонии, любви и даже с «небом примиренья»: «Хочу любить, хочу молиться, // Хочу я веровать добру».

Но душа, убитая ядом безверия и отрицания, возродиться не может. Прикосновение Демона к Тамаре оказалось смертельным для нее, потому что в любви, «как в злобе», искуситель был и «неизменен и велик». Любовь адского духа к чему бы то ни было есть, по логике сюжета, та же «злоба», только большей силы. И все же душа Тамары спасена: «она страдала и любила // И рай открылся для любви».

В борьбе за душу Тамары, в схватке с Ангелом (посланником Бога) Демон не одолел благого защитника:

И проклял Демон побежденный Мечты безумные свои, И вновь остался он надменный, Один, как прежде, во вселенной Без упованья и любви!..

Любовь в поэтике последних лермонтовских произведений становится знаком, условием достижения подлинной гармонии как самого качественного состояния мира и человека. Но это уже не только и не столько интимное чувство, порождаемое духовно-физиологическим влечением к женщине. Это любовь к Добру, Истине, Богу.

Именно к такой любви окончательно приходит Лермонтов в последней фазе своего творчества, полностью признав Бога как изначальный источник всех благих и прекрасных побуждений на земле. В стихотворении «Выхожу один я на дорогу...», написанном за две недели до гибели на дуэли с отставным майором Н. С. Мартыновым, Лермонтов выражает желание «забыться и заснуть», т. е. дистанцироваться от противоречий и тщеты суетного мира, который дал ему лишь «трудности» и «боли» («Что же мне так больно и так трудно?»). Но преодолеть невзгоды суетного мира не означало у Лермонтова заснуть «холодным сном могилы». Напротив:

Я б желал навеки так заснуть, Чтоб, дыша, вздымалась тихо грудь; Чтоб всю ночь, весь день, мой слух лелея, Про любовь мне сладкий голос пел.

О какой любви мечтает здесь поэт? О той, которая врачует душевные раны, которая может стать залогом беззлобия и силы, постоянной сутью человеческих отношений, устремленных к гармонии и к Богу.

Все это означает, что поэзия Лермонтова и все его творчество последних лет не только крик отчаяния, но и мудрый наказ русскому человеку: во что бы то ни стало воспрянуть духом, стремиться к добру и милосердию. Лермонтов хотел, чтобы человек обновился, чтобы вечная борьба священного с порочным, которая проходит в душе каждого из нас и определяет глубинную суть человеческой жизни, завершалась если не абсолютной победой, то перевесом священного.

29. Лирика Лермонтова: темы, образы и мотивы