- •10. Возникновение жанра антиутопии е. Замятин (рассказы, повесть, роман)
- •16. Литература и война (40-ые годы). Проза, поэзия, драматургия
- •17. Литература о Великой Отечественной войне (в. Быков, в. Кондратьев, в. Астафьев)
- •17. Литература о Великой Отечественной войне (в. Быков, в. Кондратьев, в. Астафьев).
- •18. Тема деревни в прозе 60-х и 80-х годов (в. Белов, ф. Абрамов, в.Распутин, в. Астафьев, б. Можаев)
- •21. Третья волна эмиграции (1960-1980 годы)
- •1. Лирическая героиня Марины Цветаевой
- •3. Трактовка проблем личности в «Тихом Доне» м. Шолохова
- •11. «Доктор Живаго» как итоговое произведение б. Пастернака
- •16. Автор и герой в рассказах м. Зощенко
- •17. Автобиографический персонаж в произведениях м. Горького
- •24. Судьба твоорческой личности в произведениях м. Булгакова
- •25. Судьба революционных достижений в романе е. Замятина «Мы»
10. Возникновение жанра антиутопии е. Замятин (рассказы, повесть, роман)
Замятин считается родоначальником жанра антиутопии. Одно из самых значительных произведений Замятина — антиутопический роман «Мы» (1924).
Роман «Мы» полемически направлен против пролеткультовской поэтизации машин, увлечения идеей равенства. Писатель акцентировал внимание на одинаковости — в жилищах, в одежде, в мыслях,— обезличивании внутреннем и внешнем. Пугала не только запрограммированность поступков и даже желаний, но отсутствие возможности иного, своего отношения, взгляда.
Знакомство читателя с героем происходит, когда он, как ему кажется, стал убежденным патриотом Единого Государства. Повествование начинается с первой записи, которую Д-503 — не совсем рядовой представитель общества, а Строитель Интеграла, космического корабля,— решил осуществить, но не для потомков, а для предков. Им еще предстоит проделать путь в будущее, уже достигнутое согражданами Д-503. За автором записок мы видим автора романа — его эксперимент по проверке истинности идей, в которых герой не сомневается. Инженерная мысль Д-503 проявляется в стиле записок, инженерный подход писателя — в характере эксперимента. Нет извечного столкновения долга и чувства. Проверяется способность героя на чувство и истинность содержания понятия долга.
Смысл достижений нового государства, вынесенного в будущее на тысячу лет, в полном подавлении личных чувств — они стали лишними. «Радостно маршируют — четыре в ряд по симметричным улицам, по пятьдесят раз, в такт метроному, пережевывают каждый кусок нефтяной пищи, свято верят, что в будущем им удастся под корень извести зависть: ведь даже носы станут одинаковыми...» Состояние свободы представляется характерным для зверей, обезьян, стада. Состояние счастья поддерживается полным слиянием с коллективным «мы», убежденностью во власти над собой Единого Государства, единой государственной науки, которые «ошибаться не могут».
Искренне рассказывает герой о своем сопротивлении «вдруг нахлынувшим эмоциям», о раздражении против J, нарушающей его душевный покой. На помощь призывается математика — «единственный прочный и незыблемый остров во всей моей свихнувшейся жизни». Особенно тяжелым представляется герою ощущение своей «отдельности» — «живу отдельно от всех... и за этой стеной — мой мир...» Чувствовать себя для Д-503 становится равносильным физической боли — как «чувствует себя засоренный глаз, нарывающий палец, больной зуб». А потому «личное сознание — это только болезнь». В ходе авторского эксперимента личное чувство героя пропускается
через личное сознание. Полный дискомфорт заставляет Д-503 призвать на помощь математику, логику, дабы как-то спастись от самого себя. Но... «Логика шипит на горячих подшипниках и расплывается в воздухе неуловимым белым паром». Женское начало — таинственная J, нежная О — наталкивается постоянно на активное противодействие «технических формулировок», «болезненную компрессию», связанную с ощущением «жалости». Но «абсурдна» компрессия, «абсурдны, противоестественны, болезненны все любви», «жалости» и все прочее, вызывающее такую компрессию».
Продолжение авторского эксперимента над интеллектом и душой героя подводит самого Д-503 к осознанию края, за которым «нет уже спасения». Обращаем внимание на конец фразы, в которой звучит признание, что он «не хочет спасения».
Несколько кругов испытаний проходит герой — через сомнение, отчаяние, самоосуждение, растерянность, почти готовность к бунту. Но все завершается избавлением от душевной боли — Великой операцией. И вновь торжествует мысль об уже достигнутом счастье, осуществленном рае, совершенной последней революции. Вместо бури чувств — отсутствие желаний, возможность спокойной констатации изменений когда-то дорогого лица женщины, которую видит он через стекло колпака во время пытки.
Эксперимент завершен явным поражением героя. Его последние слова: «Разум должен победить» — свидетельствуют о возвращении Д-503 в начальное состояние, в котором он предстал перед читателем до своей «болезни». Еще не было поколеблено «прекрасное иго разума». Лишь после удаления души («фантазии») смогли вернуться холодный разум и убеждение в достигнутом счастье. Замятин как бы еще раз «проигрывает», проверяет в новых обстоятельствах мысли Великого Инквизитора (не сто лет назад, как у Достоевского, а на тысячу лет вперед): «У нас все будут счастливы и не будут более ни бунтовать, ни истреблять друг друга, как в свободе твоей, повсеместно. О, мы убедили их, что они тогда только и станут свободными, когда откажутся от свободы своей».
Лозунги Великих революций — французской и русской — «свобода, равенство и братство». Е. Замятин был в числе писателей, исследующих путь осуществления этих лозунгов, их воплощение в политике и отражение в мировосприятии людей, поверивших в их святость. Он показал, как фабрикуется рабская психология. Своим романом он задавал читателю самый «последний», самый «страшный» вопрос: «А что дальше?»*
М. Зощенко (1884—1958) — один из тех писателей, кто пришел в литературу, имея богатый жизненный опыт, который определялся не столько специальным образованием (незаконченное юридическое), сколько практикой: от работника погранохраны до инструктора по кролиководству и куроводству, от агента уголовного розыска до бухгалтера, от плотника до актера. Сатирик показывал российского обывателя изнутри. Он заговорил его голосом, посмотрел вокруг его глазами. Здесь-то и обнаружилась пустота души и безмерные претензии и амбиции, полное бескультурье и невероятное самомнение «гегемона», снисходящего до культуры — книг, театра. Очевидна задача художника: не издеваться над обывателем, глядя на него сверху вниз, а дать ему возможность посмотреть на себя со стороны.
Исследуя поэтику М. Зощенко, М. Чудакова отмечала безразличие рассказчика к языку, выбор им слов, поражающе не соответствующих предмету («а она, жаба, отвечает тихими устами...»). М. Зощенко интересует не меткое слово, выхваченное из глубины народной речи, а испорченное слово, употребленное не по назначению, не к месту. Интерес к воплощенному в слове «новому сознанию» сближает художественные поиски М. Зощенко и А. Платонова при всей разнице их талантов. Анализ М. Чудаковой помогает понять, как обнаруживается в рассказах Зощенко несоответствие между позицией автора и ущербным словом повествователя. По утверждению исследовательницы, М. Зощенко в произведениях 20-х — первой половины 30-х годов ни разу не заговорил «своим голосом». В 30-е годы он обратился к прямому авторскому слову, но оно опять не соответствовало истинной позиции писателя. Сатирик объяснял, что примитивная мысль, выражаясь в примитивной форме, обнажает ее элементарность: «Но только у нас именно то хорошо, что есть полная уверенность, что с течением времени этого у нас не будет. И с чего бы ему быть, раз на то никаких причин не останется». Иллюзия использования диалекта создается не диалектизмами, но идиотизацией речи. Зощенковский «сказ» Ю. Тынянов определил как попытку ввести в литературу читателя. Сегодняшний читатель не только продолжает смеяться, читая Зощенко, но имеет возможность оценить, насколько далеко он ушел от героев этих произведений.