Язык является важнейшим средством культурного общения. Он существует в двух формах: язык выражения и язык сообщения.

Четкую границу между ними провести невозможно, ибо каждый обращен к «другому» как к субъекту общения. Партнером в общении могут быть деревья, камни, облака в примитивных культурах, божества в религии. Человек вступает в общение с ними как с другими людьми, ведет «разговор» с самим собой.

Искусство располагает множеством языков, которые передают раз­личные сообщения, пользуясь особыми выразительными средства­ми. Религия также использует особый язык обращения к Богу. Для этого предназначены молитвы, иконы, проповеди, ритуалы.

Следует различать язык и речь. Язык может сохраняться и вне че­ловека как «мертвый», но зафиксированный в знаках на глиняных табличках, папирусных свитках, иероглифах. Эти знаки поддаются расшифровке и прочтению. Но это мертвая кладовая знаков, так как она не передает звучания живой речи, ее мелодии, ритма ударений, произношения слов и сопровождающих жестов. Без этого нам от­крывается лишь «костяк, но не тело».

Мы приблизительно знаем звучание букв латыни и древнегрече­ского, но не представляем, как произносил свои речи Цицерон, как декламировали свои стихи Гесиод и Сафо, как говорили на афин­ском рынке.

Это же различие языка и речи относится и к художественной куль­туре. Важно знать, как учат технике живописи или музыки, как овла­девают ремеслом, чтобы выразить свои идеи.

Родина языка лишь случайно связана с определенной территори­ей на Земле. Языки распространяются от одного племени к другому, иногда заимствуют слова иных народов как более точные и даже мо­гут отказываться от собственного языка, когда он оказывается беспо­лезным для общения.

Язык выражения рассматривает «другого» как свидетеля и собе­седника, стремится вызвать в нем определенное впечатление. Язык выражения воплощен в орнаменте, торжественном ритуале, церемо­ниале, в одежде, украшениях, татуировке. Строгое ранжирование светского костюма, подвенечного платья, траурного одеяния, воен­ного мундира, облачения священника, а также ношение орденов и зна­ков отличия, париков и драгоценностей — все это различные средст­ва языка выражения.

Язык сообщения представлен письменностью. В нем слились во­едино образ, звук и жест, а в письменности западной цивилизации — единство буквы, слова и пунктуации/Этим актом завершается отде­ление языка от речи и определяется возникновение школы как сис­темы обучения.

Культура обретает функцию воспитания и обучения, приобщения к языковым формам, длительного и напряженного упражнения.

Однако данное отделение языка от речи вызвало немало противо­речий: оно оторвало знаки от значений, создало возможность «скры­вать мысли» в потоке слов.

Культура как память означает особую способность человека со­хранять и передавать другим то, что закреплено в слове и получи­ло определенное имя или название, наименование вещи, существа, предмета.

Это был величайший поворот в истории человеческой души, от­мечает Шпенглер. Имя не следует упоминать напрасно, «всуе»: его надо хранить в тайне. Имя наречение всегда было окружено торже­ственностью и благоговением, доверялось только приближенным людям, оберегалось от чужих взглядов. Этот обычай сохраняется и поныне. Так возникло принципиальное различие языка человека от языка животного.

Второй великий перелом наступает с появлением грамматики, в ко­торой были зафиксированы мыслительные связи. Словосочетания объединяются в предложение и становится формой выражения зна­чений и символов. Чистых словесных языков не бывает, они всегда в той или другой форме связаны с грамматикой, а синтаксис подчерки­вает ритм и мелодию речи. Расцвет грамматики Шпенглер относит ко времени за два тысячелетия до начала египетской и вавилонской культур. Никаких новых грамматических систем с тех пор не возни­кало. Однако в далеком прошлом словесные языки были сословной привилегией, ревностно оберегаемой от большинства, которое поль­зовалось иными способами сообщения. До сих пор сохранилась «ка­стовая» замкнутость некоторых языков, доступных для избранных: французский как язык дипломатов, латынь — для врачей, санскрит — для жрецов. Шпенглер называет предметом гордости возможность говорить друг с другом так, чтобы «другие» не понимали. Приобще­ние к словесному языку, а затем и к письменности в ранних культурах было редким и не всякому доступным искусством. Все профессио­нальные языки: охотников, солдат, спортсменов, моряков, ученых — могут быть использованы в рамках любой грамматической системы.

Все имена «закрепляются» за предметами, которые они обознача­ют, поэтому в истории культуры всегда были распространены заим­ствования слов.

Из одного языка в другой кочуют названия зерновых, домашних животных, металлов, ремесел, средств транспорта, видов оружия. Исследователи постоянно натыкаются на «обломки» древних язы­ков. Все это подтверждает динамичный процесс развития языка.

Письменность — великое изобретение человечества. По мнению Шпенглера, все виды письменности возникают в отдельных культурах и принадлежат к их глубочайшим символам. Письменность дает воз­можность человеку вступать в общение с потомками, с теми, кто нахо­дится на недосягаемых территориях. .

Овладение письменностью значительно меняет стиль мышления, заставляет говорить «как по писаному». Распространение письмен­ности всецело обусловлено политическими и религиозными судьба­ми всемирной истории. Например, ислам распространял арабскую письменность среди своих приверженцев независимо от того, на ка­ком языке они говорят.

Письменность с древних времен была привилегией духовенства и образованного сословия. «Знать письмо презирает. Она "велит за­писать"», — отмечает Шпенглер.

Испокон веков письменность имела отношение к духовности и духовенству. С возникновением письменности появляются книги — вначале рукописные, а затем и печатные, а также хроники, архивы, летописи, учебники, для хранения литературы создаются библиоте­ки. Все это содействует возвышению статуса человека грамотного, владеющего искусством письма и чтения. Появляется художествен­ное оформление книги, искусство буквиц, иллюстраций, переплетов.

Все это дает основание сделать вывод, что «культурные языки — это исторические языки». Государственные акты, политические ло­зунги, правовые законы основаны на письменности и придают клоч­ку текста действенность оружия.

Во всякой культуре можно обнаружить многослойную морфоло­гию языков. В основании этой структуры «крестьянские языки», не принимающие участия в «большой истории» и продолжающие су­ществовать в качестве бесписьменных диалектов в течение длитель­ного времени, претерпевая незначительные изменения.

Над ними возвышаются культурные языки аристократии и духо­венства, причем «речь принадлежит замку, а язык — собору», заклю­чает Шпенглер.

Наряду с этим можно обнаружить немало мертвых, «закоснев­ших» культовых языков, святость которых гарантирует их неиз­менность, а также отчужденные от жизни, давно отмершие, вневре­менные и парализованные системы, но с сохраняемым словарным запасом.

Особый слой составляют многочисленные искусственные языки, применяемые в политике, религии, праве, морали, искусстве. Созда­ние научной морфологии культурных языков — очень перспективное направление научных исследований.

Несомненный интерес представляют идеи Шпенглера о духовном портрете сословий в истории культуры. Начало социальной и культур- ной дифференциации общества заключается в разделении на два пола: мужской и женский.

Всеобщность этого деления обнаруживается уже в животном ми­ ре, а в культуре человечества оно принимает свой высший символи­ческий и всемирно-исторический облик.

Женское начало ближе всего к космическому. Оно глубинным образом связано с землей, непосредственно включено в великое кру­гообращение природы. Женщина воплощает материнство как реаль­ную смену и преемственность поколений, и тем самым она равнозначна самой жизни. Женщина одерживает свою победу родами. У ацтеков, например, рожающую женщину приветствовали как храб­рого воина, а умершую в родах хоронили с теми же почестями, что и павшего в битве героя. Женщина стремится привлечь мужчину как отца своих детей, «всецело заплести его в свою собственную, расти­тельную историю последовательности поколений». Женщина об­ладает даром предвидеть будущее, ибо она благодаря детям связана с переживанием времени.

Мужчина принадлежит социальной и политической истории: для него сын прежде всего наследник, носитель его крови и историче­ской традиции. Отсюда древнегерманское различие в кровном род­стве по мужской и женской линии: «со стороны меча» и «по линии веретена». Этот двойственный смысл находит отражение в идеях го­сударства и семьи!

Однако разделение на мужчин и женщин является вполне естест­венным и лишь косвенно связано с культурой.

Крестьянство тоже имеет природную основу и потому вечно и внеисторично. Эти различия имеют базовый, фундаментальный ха­рактер, они не создаются культурой, но могут принимать и вопло­щать ее черты.

Принципиально иной характер имеют сословия. В качестве со­словия человек, пользуясь всеми средствами культуры, «выводит сам себя», подобно тому как он выводит сорта винограда или породы ло­шадей. В сословиях воплощается «отборная» человеческая культура. Для этого используются различные средства, включая специальное образование и воспитание, стиль поведения и нормы жизни, ритуа­лы и церемонии.

Первыми сословиями в истории культуры были «ряса и меч», ду­ховенство и знать. Шпенглер отмечает, что их историческое возник­новение в значительной степени обусловлено Идеей. Благодаря идее они ощущают свой ранг, обретают смысл и предназначение в жизни. Именно идея способствует их сплочению, усиливая процесс форми­рования самосознания и самоуважения, наделяя чувством историче­ской миссии и превосходства.

Размышляя о философии политики, Шпенглер отмечает, что по­литика является способом и манерой организации человеческого су­ществования, выражением его жизненной энергии, страстного по­рыва к самоутверждению и власти. 3нать является политическим сословием в собственном смысле слова, а всякий политик — центр в потоке событий: «Бывает только личностная история и только лич­ностная политика». Особое значение в политической деятельности имеет личность лидера, владеющего «искусством управлять». При­рожденный государственный деятель — это в первую очередь знаток людей, ситуаций, вещей. Он обладает «взглядом», которым без про­медления очерчивает круг возможного и определяет свое поведение. Политик не верит в «громкие истины», хотя он и имеет убеждения. Но он не связан с ними в своих действиях.

Политик не должен оглядываться назад, прикладывать к насто­ящему мерку прошлого, смотреть на другие системы. Он должен сле­довать собственному пониманию ситуации: «Подлинный государст­венный деятель — это персонализированная история».

Обладание властью связано со способностью повелевать. Это особый дар, которому трудно обучиться из книг. Он проявляется в особом способе отдавать приказания, который превращает повино­вение в горделивую, свободную и благородную привычку.

Для политика важно не только действовать самому, но создать традицию, подвести других к тому, чтобы они продолжили его дело. Государственный деятель становится как бы творцом новой жизни, духовным предком нового потока жизни, хотя сам он скоро физически исчезнет. Только великая личность в состоянии породить «кос­мическое нечто», душу правящего слоя и оставить ее как наследника. Крепкая традиция притягивает к себе таланты со всех сторон и доби­вается больших успехов.

Если этого не случается, то вместо правящего слоя, спаянного еди­ной волей, «остается сборище умов», беспомощных перед лицом не­предвиденных обстоятельств. Великий политик подобен садовнику, который дает возможность развиться скрытым возможностям народа. Тайна всех побед кроется в организации невидимого, успех зави­сит от «мелких черточек», от тонкой интуиции в ощущении предела движения, от предусмотрительного поворота руля.

Во всякой ситуации есть своя мера податливости, и разразившая­ся катастрофа или революция служит доказательством недостатка по­литического такта у правителей и их противников.

Политик должен обладать чувством времени, которое очерчивает круг задач и целей, реально возможных в данных обстоятельствах. Необходимое следует «делать вовремя», отмечает Шпенглер. Тогда оно будет восприниматься как подарок, и правящая власть обеспечит себе доверие и благодарность.

Если оно запоздает, то будет воспринято как жертва и вызовет презрение и подозрение в слабости власти. Это же относится к ре­формам, с которыми можно выступить слишком рано или слишком поздно и в любом случае проиграть. В этом Шпенглер видит опас­ность XX в. Задача политика состоит в том, чтобы работать с «налич­ными» историческими формами, опираясь на традиции своего на­рода, его вкусы и симпатии. Политический лидер должен вызывать чувство доверия у народа, которое медленно созревает, подкрепляет­ся успехами и делается традицией. Недостаток свойств лидера в пра­вящем слое порождает у людей ощущение недостаточной безопасно­сти, заключает Шпенглер.

Мужество войска зависит от доверия командованию, доброволь­ного отказа от критики. Это относится как к армиям, так и к наро­дам, сословиям, партиям. Политика — искусство возможного, и это определяет ее предназначение и смысл в истории культуры.

Наконец, последний сюжет, к которому обращается Шпенглер, это морфология форм экономической жизни. Чтобы постичь тайну ее внутренней формы, ее душу, необходим физиогномический такт, ибо всякая экономическая жизнь есть выражение духовности.

Экономическое мышление является базисом всех культур. Благо­даря ему человек возделывает поле и приручает животных, создает вещи и обменивает их, изобретает тысячи способов, чтобы повысить уровень жизни и превратить свою зависимость от окружающего ми­ра в господство над ним. На этом первоначальном периоде развива­ется «праэкономика», когда свойства неживой природы с помощью технических процессов ставятся на службу жизнеобеспечения. С началом цивилизации возникает экономическая история высо­ких культур, обладающая своим индивидуальным «лицом» и миром форм. Экономическая жизнь каждой культуры выстраивается подоб­но пирамиде.

Первый слой образует крестьянская или деревенская примитивная экономика, малоподвижная и инертная.

Второй слой образован городской культурой, для которой харак­терна большая напряженность и интенсивность.

Третий слой — мировая экономика, распространяющаяся из огра­ниченного числа центров и подчиняющая себе провинциальную экономику.

Внутри каждого слоя можно выделить производящую, посредни­ческую и перерабатывающую разновидности экономики. Каждая из них занимает свое место, обеспечивая стабильность экономической жизни. ,i

Развитие экономики тесно связано с денежной системой как сред­ством взаимных расчетов. Шпенглер анализирует роль денег в исто­рии культуры, рассматривая их как форму духовной энергии, в кото­рой находят выражение воля к господству, политическая, социаль­ная, техническая, умственная одаренность: