Шиллер — «о наивной и сентиментальной поэзии»
«Природа- свободное от принуждения бытие.»
«Род удовлетворения, доставляемого природой, принадлежит к области моральной, а не эстетической
«Мы любим не их (цветы, пчел, ручьи и пр.), мы любим в них идею.
«Они, следовательно, суть образы нашего утраченного детства, которое навеки останется нам дороже всего; поэтому они исполняют нас некой грустью. Но они также образы нашего высшего завершения в идеале; поэтому они порождают в нас высокое волнение.
«Ребенок воплощает в себе склонности и человеческое предназначение, мы же воплощаем осуществление, которое всегда остается бесконечно ниже. Поэтому ребенок олицетворяет для нас идеал, но не осуществленный, а начертанный;
«От наивного требуется, чтобы природа одержала в нем победу над искусством, произойдет ли это помимо сознания и воли личности или будет полностью осознано последней. В первом случае это наивное нечаянного, и оно забавляет, во втором случае это наивное образа мыслей, и оно трогает нас.
«Например, отец рассказал своему ребенку, что некий человек погибает в бедности, и ребенок идет к этому бедняку и приносит ему кошелек отца; ребенок наивен, потому что в нем действовала сама здоровая природа, и в мире, где господствовала бы здоровая природа, он имел бы неоспоримое право поступить именно так.
«Наивным должен быть каждый истинный гений — или он вовсе не гений. Гением его делает только наивность, а если он таков в интеллектуальной и эстетической областях, то не может быть иным в области моральной.
«Ни к чему так не стремится женское кокетство, как к притворной наивности.
«Женщина, соединяющая умение вести себя в свете с наивностью нрава, столь же достойна почитания, как ученый, сочетающий всю строгость школы с гениальной свободой мышления.
«Пока мы оставались лишь детьми природы, мы были счастливы и совершенны, когда мы стали свободными, мы утратили и то и другое.
«Не бойся смуты во внешнем мире, бойся смуты внутри себя; стремись к единству, но не ищи его в единообразии; стремись к покою, но лишь уравновешивая твою деятельность, а не прекращая ее.
«Но если ты уже утешился в утрате блаженства природы, то пусть совершенство ее останется образцом для твоего сердца. Ты выйдешь к ней из твоего круга искусственности, и она встанет перед тобой во всем своем величавом покое
«Пусть она окружает тебя как прелестная идиллия, где ты, заблудившийся в искусственности, всегда обретешь себя вновь.
«Поэт, сказал я, либо сам — природа, либо ищет ее. Первое делает поэта наивным, второе — сентиментальным.
«В древних поэтах нас волнует природа, чувственная правда, живая действительность; новые волнуют нас идеями.
«Сентиментальный поэт размышляет над впечатлением, которое производят на него предметы, и волнение, испытываемое им самим и передающееся нам, основано только на этом его размышлении.
«Цель комедии совпадает с высшим, за что приходится бороться человеку — с свободой от страстей, с стремлением быть всегда ясным, всегда спокойно взирать на окружающее и на себя самого, видеть везде скорее случайность, чем роковую судьбу, и скорее смеяться над нелепостями, чем проклинать или плакать.
«Все народы, имеющие историю, имеют также рай, состояние невинности, золотой век, и даже каждый отдельный человек имеет свой рай, свой золотой век, о котором он — в зависимости от того, насколько поэтична его натура — вспоминает с большим или меньшим воодушевлением.
«Пастушеская идиллия дает пищу сердцу, но не дает уму.
«Пусть будет его задачей такая идиллия, которая сохраняет пастушескую невинность также в носителях культуры.
«Идеал, как мы знаем, превосходит всякую действительность; все существующее имеет свой предел, одна мысль беспредельна.
«В отличие от сентиментального поэта, который питает и очищает себя сам, наивный поэт нуждается в помощи извне; он должен видеть вокруг себя природу, изобилующую формами, поэтический мир, наивное человечество
«Отдыхом мы называем переход от насильственного состояния к такому, которое для нас естественно.
«Ни одно произведение духа и ни одно действие сердца не может осчастливить людей одного склада, не навлекая на себя проклятие со стороны людей другого склада
«Чтобы оказать справедливость реалисту, надо о нем судить по всей его жизни; чтобы быть справедливым к идеалисту, надо считаться с его отдельными проявлениями, предварительно сделав между ними выбор.
«Письма об эстетическом воспитании человека»
«Человек двумя путями может удалиться от своего назначения: стать жертвой “грубости” или “изнеженности и извращенности”».
“Красота должна вывести людей на истинный путь из этого двойного хаоса”
«Именно красота, и только она одна восстановляет в напряженном человеке гармонию, а в ослабленном - энергию".
"Нет иного пути сделать чувственного человека разумным, как только сделав его сначала эстетическим"
"заключает в себе всю человеческую природу в целом"
«Разбойники»
«советник, который продавал почетные чины и должности тому, кто больше даст», «гнусный поп», который «плакался на упадок инквизиции»
«Этот рубин, — говорит Карл, — снят с пальца одного министра, которого я на охоте мертвым бросил к ногам его государя. Выходец из черни, он лестью добился положения первого любимца; падение его предшественника послужило ему ступенью к почестям, он всплыл на слезах обобранных им сирот»
«О, я, глупец, мечтавший исправить свет злодеяниями и блюсти законы беззаконием! Я называл это мщением и правом»
«Заговор Фиеско в Генуе»
«Власть не всегда порождает тиранов», – заявляет Фиеско (действие V, явление 16).
«Фиеско освободит нам Геную от тирана!» (действие I, явление 1)
«Кого волк не зарежет, того лиса надует. Кто от лисы уйдет, того лягнет осел. Тигр душил невинных. Голубь миловал воров и убийц. А когда один сдавал должность другому, смотритель-крот заявлял, что все в полном порядке, ни подо что не подкопаешься! Звери возмутились: «Изберем себе монарха, – в один голос закричали они. – Монарха зубастого, с головой, и брюхо у него только одно будет!» И все присягнули только одному владыке, – заметьте, генуэзцы, одному! Но (величаво поднимается и встает в их круг) это был лев!»
«Видеть! что сердца генуэзцев – мои, что грозная Генуя склоняется по мановению моей руки! О, ты лукав, искуситель, твои адские слуги являются нам в ангельском обличье! Злосчастная гордыня! Извечный грех! Твой поцелуй заставлял ангелов позабыть о небесах, и чрево твое порождало смерть… (Дрожа от ужаса.) Ангелов ты соблазнял напевом о бесконечности… а для смертных; твоя приманка: золото, женщины и короны! (После раздумья. Твердо.) Завоевать венец – великое деяние! Отбросить его – деяние
божественное! (Решительно.) Погибни, тиран! Генуя, будь свободной, и я твой (растроганно) счастливейший гражданин»
Леонора: «Бежим, Фиеско! Оставим лежать во прахе всю эту пышную пустоту, будем жить среди природы для одной только любви. (В прекрасном порыве восторга прижимает его к сердцу.) Наши души будут чисты, как радостная лазурь небес» (действие IV, явление 14).
Веррина: «Посули мне в награду все короны на этой планете, посули в наказание все ее пытки, чтобы я склонил колена перед смертным, – я не склоню их!» – говорит он о себе (действие V, явление 16).
Веррина: «Первый монарх был убийцей и облачился в пурпур, дабы цвет крови скрыл следы его злодеяний. Слушай, Фиеско! Я воин. Я не умею плакать, Фиеско, – это мои первые слезы. Сбрось этот пурпур»