Федеральное агентство по образованию
Государственное образовательное учреждение высшего профессионального образования
«Волгоградский государственный педагогический университет»
Факультет психологии и социальной работы
Кафедра психологии образования и развития
Концепции Современного Естествознания «Основные характеристики ситуаций конца науки, её причины и возможные следствия»
Выполнил: студент 3-го курса
специальности «Психология»
группы ПС–3
Студеникин Виталий Игоревич
Проверил:
Прыгунов Григорий Павлович
В
олгоград
2010
Содержание
Введение в науку………………………………………………3
«Грядет ли конец науки?»…………………………………….5
Вера против критицизма ………………………………6
Средневековье и презрение к абстрактному………….8
Реальные опасности второй эры науки………………..8
Искаженные философские представления о науке…...9
Ощущение, что наука исчерпала себя………………..10
«Прикладная наука»………………………………… 11
«Утечка мозгов»……………………………………….12
Враждебность по отношению к науке………………..12
Сомнения, сомнения......................................................12
Реформы – одна из причин конца науки в России…………15
Заключение, свое мнение по данному вопросу……………17
Список литературы………………………………………….
Введение в науку
Свой доклад я бы хотел начать с определения, что же является наукой.
Наука — (в современном смысле этого слова) родилась в Греции в IV в. до н. э. Это особый вид познавательной деятельности, направленный на получение, уточнение и производство объективных, системно-организованных и обоснованных знаний о природе, обществе и мышлении. Основой этой деятельности является сбор научных фактов, их постоянное обновление и систематизация, критический анализ и, на этой базе, синтез новых научных знаний или обобщений, которые не только описывают наблюдаемые природные или общественные явления, но и позволяют построить причинно-следственные связи и, как следствие — прогнозировать. Те естественнонаучные теории и гипотезы, которые подтверждаются фактами или опытами, формулируются в виде законов природы или общества.
Термин «наука» science и «учёный» — scientist впервые были введены Уильямом Уэвеллом (1794—1866) в его работе «Философия индуктивных наук» в 1840 году: «…нам крайне нужно подобрать название для описания занимающегося наукой вообще. Я склонен называть его Учёным».
С развитием письменности, в странах древних цивилизаций накапливались и осмысливались эмпирические знания о природе, человеке и обществе, возникали зачатки математики, логики, геометрии, астрономии, медицины. Предшественниками современных учёных были философы Древней Греции и Рима, для которых размышления и поиск истины становятся основным занятием. В Древней Греции появляются варианты классификации знаний.
Наука в современном понимании начала складываться с XVI—XVII веков. В ходе исторического развития её влияние вышло за рамки развития техники и технологии. Наука превратилась в важнейший социальный, гуманитарный институт, оказывающий значительное влияние на все сферы общества и культуру. Объём научной деятельности с XVII века удваивается примерно каждые 10—15 лет (рост открытий, научной информации, числа научных работников). В развитии науки чередуются экстенсивные и революционные периоды — научные революции, приводящие к изменению её структуры, принципов познания, категорий и методов, а также форм её организации. Для науки характерно диалектическое сочетание процессов её дифференциации и интеграции, развития фундаментальных и прикладных исследований.
«Грядет ли конец науки?»
Представим что, под наукой подразумевать воззрение, полагающее, что вся совокупность явлений, составляющая материальный мир, может быть полностью описана путем цепного логического процесса, состоящего из ограниченного числа шажков-звеньев, берущих свое начало в конечном числе аксиом. Наука познает материальный мир путем процесса, который до полного покрытия области неизвестного. Утверждая, что такое «латание» позволяет простереть полог науки над всем материальным миром, мы и в самом деле прибегаем к некоему независимому предположению. Ведь нанося «латки» знания на отдельные области непознанного, мы в конце концов будем вынуждены заштопать прорехи всего полотна в целом, так что не останется пустых мест.
Во все времена были скептики, полагавшие, что науке положены разного рода пределы, а посему наука не сможет обозреть всю реальность; оказалось, что на самом деле подобное допущение неверно.
Ни в какой области научного знания не обнаружили непреодолимые пределы (за исключением, пожалуй, ограничений, связанных с квантовой неопределенностью).
Приведу несколько таких павших границ. Виталисты полагали, что физика и химия никогда не смогут исчерпывающим образом описать феномен жизни, пока не выяснилось, что самой «проблемы жизни» попросту не существует, и более того — молекулярная биология превратилась в главное средство познания жизни. Утверждали, что проблема человеческого сознания навеки пребудет за пределами научного описания; истоки подобной посылки коренятся в традиционном разграничении тела и души и в отношении к душе как к чему-то, лежащему вне материального мира. Тем не менее и на сей раз дело обстоит вовсе не так: физика и кибернетика образуют «скелет» нашего сегодняшнего понимания явления сознания.
Приведу иной пример — проблему происхождения Вселенной. Физики предполагали, что средствами науки никогда не удастся исследовать «Большой взрыв» и рождение Мира, так как сам момент времени, в который это произошло, непременно должен быть отличен от любой другой временной точки. Действительно, моменту «Большого взрыва» не предшествует никакой более «ранний» момент времени, и физика и математика не имеют средств обращения с подобными особыми точками, для описания которых уместен был бы эпитет «прокаженные» (на научном сленге их величают «сингулярностями»). В начале 70-х годов прошлого века Стивен Хокинг и Джемс Хартл предложили формальный математический путь устранения таких «очагов проказы», подобных времени начала мироздания. Следуя их идее, временное измерение изначально неотличимо от пространственного. Мир представляет собой четырехмерное единство — нечто вроде четырехмерного шара, у которого нет начальной точки. В таком представлении «начальный момент времени» подобен полюсу четырехмерного шара, и поскольку между точками шара нет существенного отличия (ведь шар всегда можно повернуть вокруг оси), то и начальная точка теряет свой привилегированный статус. Модель Хартла и Хокинга потребовала все же серьезных улучшений. И в 1982 году, когда впервые удалось вовлечь в космологическую модель соображения, вытекавшие из квантовой механики, выяснилось («инфляционная» модель Алана Гута и Андрея Линде), что время простирается бесконечным образом и в прошлое, так что отпала всякая надобность разбираться с особой точки, соответствующей «началу мироздания».
Вера против критицизма
В IV в., после превращения христианства в государственную религию Рима, христианский фактор стал доминировать в нескольких академиях. Филон Александрийский приложил много усилий, чтобы доказать отсутствие противоречий между Танахом, с одной стороны, и трудами Платона и Аристотеля — с другой. Хотя в иудаизме труды Филона не имели серьезного отзвука, для христианства развитие этих представлений имело решающее значение, обосновывая проникновение христианства в философские академии. Результаты подобного смешения для последующего развития науки были ужасающими. Идея синтеза науки и религии логически порочна. Вера строится на освященных принципах, не подлежащих изменению, в то время как наука предполагает «приблизительность» в описании действительности, позволяющая постепенно совершенствовать качество «рисуемой» наукой картины, включая и процесс заштопывания латок. Наука порой делает крутые повороты. Согласно Карлу Попперу, подобные повороты совершаются, когда одна интеллектуальная парадигма опровергает и сменяет другую. Религия претендует на вечную истину. Легко усмотреть разительный контраст между наукой и религией в педагогическом аспекте проблемы. Религиозное воспитание ставит в пример личности, подобные Иову, сохранявшие веру даже в тех случаях, когда объективные критерии уже доказали вопиющую несправедливость действительности и вполне могут трактоваться как признак отсутствия Всевышнего в мире. Наука, напротив, воспитывает склонность к сомнению и готовность к сущностным и концептуальным изменениям. Смесь веры и науки представляет собой нонсенс, химеру, извращающую сущность науки. Конец эллинской науки был трагичен. В 415 г. математический центр Александрии возглавляла женщина — Ипатия. Ее успехи в сохранении очага математической учености разожгли ненависть тогдашнего христиан- ского епископа Египта. Науськанная им чернь обесчестила и растерзала Ипатию и сожгла здание, в котором проходили занятия. В то время действовала еще Академия в Афинах, закрытая в 529 г. во времена Юстиниана. Впрочем, с творческой точки зрения первый век науки завершился с разгромом именно Александрийской Академии.
Средневековье и презрение к абстрактному
Термин «средневековье» хорошо соответствует нашему рассмотрению, представляя промежуток между первой и второй эрой науки. Еще до закрытия Академий наука начала страдать от «внутренней болезни» — аристотелизма, претенциозной попытки дать ответы на все вопросы. Аристотелизм приобрел статус религиозного догмата. Все, казалось, было решено, и все известно. Аристотель был прекрасным ученым, представлявшим, однако, «практический» подход к науке, что сильно сокращало поле творческой активности будущих поколений. Мысль, что «все уже сделано», и удаление от абстрактного и непрактического в конце концов затормозили развитие физики.
Реальные опасности второй эры науки
Наука начала новый взлет только в ХVI веке. Выход из застоя был не в последнюю очередь обусловлен деятельностью раввина Леви бен Гершома из Авиньона в ХIV в. в области астрономии и раввина Хасдая Крескаса из Сарагосы в области метафизики, поднявших бунт против господства аристотелизма в высших учебных заведениях Европы. Сегодня мы пребываем во второй эре науки, изменившей как сам земной шар, так и его историю. Зададимся вопросом: продолжится ли этот взлет науки? Вглядываясь в проблему, я обнаружил тревожащие признаки, отчасти напоминающие аналогичные явления, задушившие науку в V—VI вв. Вот лишь некоторые из них:
— извращенные взаимоотношения философии и науки. С одной стороны, наблюдается догматическое отождествление, подобное имевшему место в Греции, а с другой стороны — современные философы зачастую бросают науке подозрение в «субъективизме», и это подозрение распространяется постмодернистами;
— распространение ощущения, что путь науки окончательно себя исчерпал;
— псевдопрогресс в прикладных науках;
— «утечка мозгов» в конкурирующие области.
Добавим новые феномены, с которыми мы не сталкивались при обсуждении кризиса греческой науки (хотя не исключено, что они имели место и там):
— враждебность к науке, вызванная побочными результатами потребления ее плодов;
— внутренние распри ученых сообществ;
— нежелание правительства производить масштабные ассигнования на науки.
Проанализируем некоторые из этих явлений.
Искаженные философские представления о науке
Еще во времена греческой науки, отчасти благодаря Филону, когда начало формироваться отношение к науке как составной части религии и религиозной догмы, ученым пришлось расстаться со своей интеллектуальной свободой. Нечто подобное возникло в Новое Время и в иудаизме, когда Виленский Гаон — раввин Элиягу бен Шломо Залман призвал евреев изучать науки (идея сама по себе вполне положительная), исходя из того, что науки дополняют Тору. В том-то и состоит опасность, что подобный подход подразумевает также и догматический характер науки и, следовательно, непростое в дальнейшем отношение к неизбежным научным переворотам. Майя Белер, философ науки из Иерусалима, указала на прямую ответственность физиков (в том числе и ученых первого ряда) в зарождении постмодернистского подхода к науке. Речь идет о периоде, примыкавшем к открытию и построению квантовой механики. Наиболее острые проблемы были порождены принципом неопределенности Гейзенберга. Сам Гейзенберг опубликовал статью, в которой связал свободу воли человека с квантовой неопределен- ностью. (Впоследствии это предложение оказалось неверным для большинства процессов, протекающих в головном мозге...) Один из пионеров квантовой механики, Вольфганг Паули, также искал квантовые психологические аллюзии, навеянные консультациями с Карлом Юнгом... Эти тенденции резко усилились после второй мировой войны. Постмодернистская философия расшатывает объективный статус науки, утверждая, что ученые приходят к своим умозаключениям на основе идеологических соображений. Этот подход вдохновлен гуманитарными «науками», в которых еще не завершен процесс упорядочения фактов и где в самом деле основой для выводов часто служат разнообразные идеологические мотивы. Развернутой критике точные науки были впервые подвергнуты Аланом Сокалом, и после предпринятых им интеллектуальных манипуляций покатилось гулкое эхо. Сокал взбаламутил ученое сообщество, опубликовав статью, не имевшую отношения ни к истине, ни к смыслу, но полную постмодернистских терминов и ухваток. Хотя после ее публикации многие интеллектуальные трюки автора были вскрыты, он удостоился защиты некоторых ученых, в том числе и лауреата Нобелевской премии Стивена Вайнберга. Так или иначе, болезнь, состоящая в том, что наука потеряла статус представителя объективной истины, распространялась.
Ощущение, что наука исчерпала себя
Именно этот фактор представляется сегодня наиболее существенным, и порожден он несколькими обстоятельствами. Не последнее из них — заявления самих ученых (выдающихся и не слишком) в оценке положения науки. Приведу несколько примеров. После первых успехов, достигнутых мною в теории супергравитации в 1976 году, казалось, что удастся не только включить в теорию квантово-механический аспект, недостававший в теории Эйнштейна, но и более того — описать в рамках этой теории все взаимодействия, известные науке. Тогда Стивен Хокинг, занявший в то время кафедру Ньютона в Кембридже, избрал для своей вступительной лекции эффективный заголовок «Конец физики». Еще пример: в борьбе за проект суперускорителя в Техасе (строительство которого было прекращено по решению сената США, несмотря на уже истраченные два миллиона долларов) Стивен Вайнберг опубликовал популярную книгу, призванную оживить интерес к науке и споспешествовать строительству ускорителя. Свою книгу он назвал «Мечты о последней теории».
«Прикладная наука»
У этого аспекта множество обличий. Скромно и «наивно» поднимается вопрос: не пришло ли время прекратить изучение математики? Ведь сегодня можно всю работу перепоручить компьютерам. Я впервые столкнулся с подобным подходом в газете «А-арец» в 1996 г. Журналист опросил множество важных персон и не нашел ни одного аргумента против подобного подхода. Я ответил письмом, в котором пытался разъяснить важность математического просвещения, исходя из того, что нам не следует вести себя так, как будто все уже познано и нам более не требуются исследования. Любопытно, что в марте 2000 г. подобный же подход озвучил Клод Аллегр, геолог, занимавший в то время пост министра просвещения Франции. Решение сената США о прекращении строительства ускорителя в Техасе непосредственно связано с тем же переносом акцента на прогресс в «прикладных науках». Аргументы, послужившие основой для решения, состояли в том, что трудно ожидать практических результатов от экспериментов, выполненных на ускорителе, и это совершенно не оправдывает гигантских вложений в проект. Против подобного подхода и восстал Стивен Вайнберг в уже упомянутой мною книге. Однако схожего ответа ответственных лиц можно ожидать и в тех случаях, когда речь идет о телескопах, синхротронах и прочем дорогостоящем научном оборудовании. Эта тенденция необычайно усилилась с окончанием холодной войны. Прежде никто из сенаторов не осмелился бы и заикнуться о подобном предложении: а вдруг Советы в ходе аналогичных исследований найдут что-нибудь эдакое, что даст им преимущество и составит угрозу безопасности США. В отсутствие врагов сенаторы уже могли пренебречь подобными опасениями.
«Утечка мозгов»
В последние годы наблюдается резкое снижение количества студентов, поступающих на физические и математические факультеты (за исключением наук, связанных с компьютерами). Всего двадцать лет назад аудитории в США были полны молодыми людьми, мечтавшими овладеть этими специальностями. Сегодня вы практически не встретите американцев, изучающих точные науки, и аудитории полны выходцами с Дальнего Востока. В Израиле резко сократилось число студентов на специальностях физика и математика, пока выходцы из СССР вновь не заполнили классы. Прошло совсем немного времени, и студенты из России тоже начали предпочитать юриспруденцию и менеджмент точным наукам. Единственный выход, остающийся в нашем распоряжении,— обогащение и уплотнение программ студентов, изучающих компьютеры. Только там аудитории еще полны в связи со сложившейся конъюнктурой.
Враждебность по отношению к науке
Враждебность по отношению к науке раздувается в основном борцами за сохранение окружающей среды, часть которых видит в науке корень всех зол. Особенно агрессивны представители «зеленых» в Европе, сражающиеся против использования ядерной энергии. К ним следует добавить борцов с генной инженерией и противников экспериментов над животными. Этих активистов не беспокоит эффект «теплицы», возникающий во всех странах вследствие сжигания нефти, бензина или газа на электростанциях или в автомобилях. Вполне возможно, что именно применение ядерной энергии могло бы способствовать улучшению положения в области экологии.
Сомнения, сомнения...
Помимо всего прочего, нарастает (и, по-видимому, будет нарастать) сопротивление науке еще как минимум на двух фронтах. Первый из них связан с сущностным переворотом, вызванным широким применением внеинтуитивных представлений и образов, с трудом поддающихся нашему воображению (к примеру: представления теории относительности или квантовой механики). Во времена студенческой революции 1968 г. в Европе и США можно было увидеть транспаранты, призывающие прекратить преподавание квантовой механики — «прислужницы буржуазии», скрывающей от пролетариата истину. С другой стороны, нападкам подвергается дарвинизм, за сто пятьдесят лет своего существования вошедший в золотой фонд науки. До сих пор слышатся голоса, подвергающие сомнению теории естественного отбора и настаивающие на «сотворении видов» (креационизме) как научной теории. Сами по себе нападки на теорию эволюции не удивляют. Вызывают удивление ситуации, в которых критик — ученый, как правило, математик или инженер, но почти никогда — биолог. С подобной серией статей выступил Давид Берлински в почтенном издании «Commentary». В своих работах он обыгрывает «притчу о часах», известную еще в ХVIII веке. Речь в ней ведется о том, что, найдя случайно часы, невозможно, в самом деле, предположить, что подобный сложный механизм возник спонтанно, сам по себе. Как же можно себе представить, что 1028 атомов собрались и упорядочились в нечто неизмеримо более сложное, чем часы? На аргументацию подобного рода дал ответ уже Давид Юм, а сегодня, когда нам ясен механизм естественного отбора, ответить еще проще: действительно, часы не возникали в результате единичного события, но путем последовательных преобразований — «латания» в наших терминах. Генетик Ричард Докинс в самом деле назвал одну из своих книг по эволюционной биологии «Слепые часы». Представляется реальным нарастание опасности потери преемственности науки. Бурный резонанс, в частности, вызвала книга Джона Хоргана «Конец науки». В этой более чем серьезной книге автор нанизывает аргумент за аргументом, чтобы доказать, что век науки близится к концу. Написана она в виде серии интервью с ведущими учеными. Любопытно, разумеется, как долго продлится агония? Я, однако, предлагаю очнуться и встать на защиту прекраснейшего из творений человеческих. Исхитримся ли против губителей?