5. Коренные изменения во внутренней политике ссср во второй половине XX века

Лицо второй половины XX века определила третья НТР, которая поставила перед страной задачу экономического гиперускорения в комплексе с установкой на преодоление экстенсивной модели экономического развития и исторически заложенных в ней диспропорций (между отраслями экономики, между подразделениями промышленности, между инвестиционным и потребительским комплексами). Это коренное изменение схемы модернизации наложилось на целый ряд осложнявших её факторов.

Во-первых, сохранение имперского статуса державы, включенность СССР в «холодную войну» вели к наращиванию военно-промышленного потенциала и углублению сложившихся диспропорций.

Во-вторых, принятие в 50-е годы курса на подъем благосостояния населения способствовало перекачке государственных инвестиций в сельское хозяйство и лёгкую промышленность, что обостряло борьбу отраслей экономики за материальные и трудовые ресурсы, превращало инвестиционные программы в «финансовый мусоропровод», а экономику – в «тришкин кафтан».

В-третьих, объективно неблагоприятными оказались демографическая ситуация в 70-е годы, обстановка на внешнем рынке в 80-е годы, положение с добычей энергоносителей в 70-80-е годы.

В-четвертых, в 70-е годы произошел перелом в сознании людей, и вследствие этого иссяк главный двигатель прогресса советской экономики – трудовой энтузиазм населения. Иссякал главный двигатель прогресса советской экономики – трудовой энтузиазм населения. По иронии судьбы этот ручеек пересох именно тогда, когда советское правительство стало куда более ощутимо заботиться о повышении уровня материального благосостояния людей, и, казалось бы, нащупало направление интенсификации народного хозяйства, сделав ставку на развитие хозрасчетных производственных отношений, на инвестирование научно-производственных и агропромышленных комплексов, финансирование программ по развитию сельского хозяйства, лёгкой промышленности, сети инфраструктуры, жилищно-коммуниального хозяйства.

В ходе развертывания этих условий и противоречий традиционная экстенсивная модель модернизации начала давать устойчивые сбои, а интенсивная модель так и не заработала. Попытки справиться с трудностями наталкивались на новые, казалось бы, неразрешимые проблемы. Их проработка требовала времени и опыта. А тут, как раз, страна снова попала в свою очередную «историческую черную дыру» - «перестройку». У советских хозяйственников, как когда-то у Столыпина, не оказалось тех требуемых двадцати лет спокойной жизни, чтобы получить новую Россию.

Сложившаяся в условиях догоняющей модели развития система администрирования была нацелена на преодоление структурных диспропорций, однако оказалось, что она может существовать только при их наличии, и только систематически генерируя их в борьбе за свое существование. Поэтому принимавшиеся к исполнению планы сбалансированного развития (семилетка, восьмой пятилетний план) в соответствии с идеями ступенчатой оптимизации, то есть поэтапной максимизации сначала фонда накопления, а затем фонда потребления, полной реализации не получили. Оптимальное соотношение инвестирования и потребления требует развития правовых норм хозяйствования. Вместе с тем, на этом этапе модернизации был осуществлен качественный скачок в её развертывании. На рубеже 50-60-х годов страна превратилась из аграрно-индустриальной в индустриальную державу.

При преемниках Сталина режим личной власти был заменен системой коллегиального управления. Органы госбезопасности, подчиненные высшей партийной элите, давали гарантию безопасности правящей верхушки, которая становилась главным источником назначения кадров. Социальной опорой такого типа власти было «песчаноподобное общество». В нем «целая, нация становилась как бы деклассированной, одни опускались вниз, другие поднимались наверх». В СССР этот процесс разворачивался не только в социальном плане, но и в этническом и выразился в понятии «советский народ». Процесс консолидации столь пестрого этнического конгломерата, каким являлась Россия, не может не выглядеть чудом советской эпохи. Это тем более удивительно, если учитывать достигнутую к 80-м годам глубину диффузного состояния советского общества. Не осталось практически ни одной абсолютно замкнутой этнической или социальной общности, даже в республиках Закавказья, Прибалтики и Средней Азии, которые всегда отличались сильным изоляционизмом.

И все-таки глубокая пропасть разделила общество. Только теперь она межевала его по линии принадлежности к властным структурам. Управленческая элита все более замыкалась. Добившись законодательного оформления исключительности своей власти (Конституция 1977), она получила широкие возможности действовать почти бесконтрольно. Отделившись от общества, верхушка обречена была вести свою деятельность под покровом тайны и превращать в тайну самые обыденные вещи, дабы они приобретали в глазах людей особую значимость. Находясь на таком положении, высшие эшелоны власти встретили важнейший для них исторический рубеж, как некогда верхушка николаевской России вступила в полосу революций 1917 года. Новое поколение управленческой элиты СССР в середине 80-х годов по-иному осознавало свои коренные интересы, нежели старики «застойной эпохи».