Постмодерн и Россия

А.Дугин

 

1. Телос истории: от традиции через модерн к постмодерну

Когда мы говорим о постмодерне, то неизбежно держим в уме историцистскую схему развития человечества. Эта схема в самых общих чертах такова: сакральное общество (традиционное общество) – эпоха начальной секуляризации – модерн (современность) – постмодерн. Схема взята, однако, по прецеденту (в юридическом смысле): так или, по меньшей мере, приблизительно так обстояло дело с той частью человечества, которое проживало в последние 2 тысячи лет в Западной Европе (или как-то связано с ней генетически – колонизаторские культуры обеих Америк, в меньшей степени Африки и Тихоокеанского бассейна).

В самой Западной Европе эта историцистская схема имела множество отклонений и противоречий, но все же в очень грубом приближении, можно сказать, что «телос» западно-европейской истории именно таков – от традиционного общества к современному (и к постмодерну) (1). Но европейское или европоцентричное сознание отличается «гносеологическим расизмом», и постоянно осуществляет отождествление: «западно-европейское» = «европейское» = «универсальное». Западно-европейский «телос» истории

берется как универсальный «телос» истории человечества.

И начиная с этого тождества, вырабатывается «универсальная» система оценок, критериев и шаблонов.

Путь от традиционного общества к современному (и постсовременному), который на самом деле прошел и продолжает проходить Запад, считается универсальным путем для всех стран, культур и народов, и их история рассматривается только как процесс «модернизации» и (имплицитно) «вестернизации».

«Вестернизация» и «модернизация» вещи не тождественные (2), но в тоже время они тесно связаны между собой концептуально. «Современность» оценивается со знаком плюс только в прогрессистской западной парадигме, поэтому этот термин заведомо несет на себе ее отпечаток. Различие между «модернизацией» и «вестернизацией», безусловно, существует, и мы эту тему затронем выше, мейчас же стоит подчеркнуть то, что сближает эти понятия – «модернизация» (в широком смысле) имплицитно постулирует универсальность «исторического телоса» (по сути скалькированного с «телоса» европейской истории).

Очевидно, что история традиционных обществ (а к этой категории до сих пор принадлежит подавляющее число жителей земли!) выпадает из такой телеологической парадигмы, движется по совершенно иной траектории. Следовательно, в глазах Запада эта «история» скатомизируется, игнорируется в ее содержательном измерении, а внимание фокусируется лишь на тех моментах, где в ней (на самом деле или по видимости) дают о себе знать признаки «европейского телоса» -- т.е. «элементы модернизации» . Для написания учебников по всеобщей истории такой подход удобен – все общества, культуры и страны ранжируются в соответствии с упрощенной исторической схемой, которая выстраивается в соответствии с априорно заданной телеологией, и далее задача чисто техническая – в зависимости от уровня учебника иллюстрации более или менее нюансированы. (Кстати, марксизм в значительной мере наследует этот западно-европейский «гносеологический расизм».)

Вне такой историцистской парадигмы говорить о «постмодерне» (равно как и о модерне) бессмысленно. Вне западной цивилизации есть «модерн», принесенный туда с Запада, и в какой-то момент это привитое явление (никто не умаляет его значения, но это колониальная парадигма) переходит (может перейти, перейдет) в новую стадию – в ту, куда постепенно переходит само западное общество, следуя за своим «телосом».

Если мы рассматриваем культурно-цивилизационный контекст, отличный от западного, мы можем долго и продуктивно разбираться и с качеством самого «незападного модерна», который в разных случаях явно обнаружит всю свою двусмысленность (3).

И, наконец, о России. Россия не до конца западная страна. Я бы сказал, вслед за евразийцами резче, «Россия вообще незападная страна и западные заимствования в ней фундаментально парадигматически перетолковываются», но этот тезис некоторыми оспаривается. А вот то, что «Россия не до конца западная страна», согласятся все. Для нас этого сейчас достаточно. А раз так, то качество «модерна» и «постмодерна» для России требует специального выяснения.

«Модернизация» России в ХХ веке шла чрезвычайно оригинальным – марксистско-ленинским – путем, и сейчас еще предстоит выяснить, чем был по сути «советский эон». В чем «советизм» был «модернизацией», в чем «псевдомодернизацией», в чем «антимодернизацией»? Иными словами, «модерн» в России ХХ века – это открытая тема.

При осмыслении российской истории мы привыкли работать с привычной историцистской телеологией, которая, впрочем, существенно различается у либералов, коммунистов и националистов. Но эта телеология настолько искажается в применении к рассмотрению реальных фактов и этапов русской истории, что у наиболее последовательных западников возникает соблазн вообще выкинуть эту историю сглаз долой, и начать настоящую модернизацию с чистого листа – подобно колонизации пустых пространств. Иными словами, качество российского «модерна» вызывает ожесточенные споры и нервные дискуссии. К исследованию этого явления интересно применить методологию, которую я описал в книге «Философия Политики» в части, посвященной политическому языку и политическому бессознательному (4).

Евразийцы, чутко распознавшие эту проблематику, предложили рассматривать Россию как автономное явление, как континент, как цивилизацию со своим собственным «телосом», особой логикой циклов (5) (5). В такой ситуации «модерн» рассматривается как поверхностное влияние «романо-германского» ига.

«Постмодерн» -- это свойство зрелого и даже перезрелого «модерна», его качественная мутация в наиболее насыщенной и концентрированной среде. «Постмодерн» -- квинтэссенция западного исторического «телоса», в каком-то смысле сам этот «телос». «Постмодерн» начинается тогда, когда процесс «модернизации» завершается и «модернизировать» больше нечего. Это «окончание истории» («End of History» Ф.Фукуямы) в западной парадигме и начало стерильного рециклирования алеаторных кодов.

Если в России был очень сомнительный «модерн», то «постмодерн» будет еще более странным.