Введение в философию и методологию науки_Ушаков Е.В_2005 -528с

ные, существенные данные, перепроверяя сомнительные результаты; при этом он следит за поддержанием стандартных условий испытаний, устанавливает связи между переменными, производит обобщения и т.п. Таким образом, правильное «производство» опытного факта — предмет постоянной заботы исследователя-эмпирика в ходе его познавательных интеракций с природой.

Если же мы взглянем на генезис факта еще более широко, то обнаружим, что на формирование факта оказывает воздействие весьма обширный спектр опосредующих моментов: и языковые, и категориальные (впервые описанные И. Кантом), и когнитивно-психологические, и социокультурные (например, стиль мышления), и инструментально-технические (относительность к средствам наблюдения) составляющие.

Роль фактов в научном познании

Научный факт является и результатом научного познания (т.е. результатом процесса установления факта), и исходным основанием для теоретической деятельности. Как известно, важнейшая роль факта в науке состоит в том, что он является базисом для разработки научных теорий, для проведения теоретических рассуждений.. Подобно тому как любая дискуссия должна начинаться с какой-то исходной почвы, разделяемой участниками, так и научные теоретические рассуждения основываются прежде всего на исходном фактуальном материале. Вообще говоря, научная дискуссия — это всегда обсуждение фактов, преломленное порой в очень сложных, специфических теоретических системах; кстати, саму процедуру использования фактов в научных рассуждениях именуют эмпирической аргументацией. И.П. Павлов называл факты «воздухом ученого». Действительно, вся научная деятельность концентрируется вокруг поиска, установления, подтверждения, интерпретации, объяснения, предсказания фактов.

Например, даже математика нуждается в собственном фактуальном базисе, в специфическом опыте! Л. Брауэр, основатель интуиционистского направления в математике, подчеркивает в согласии с некоторыми идеями И. Канта, что математик мыслит на основе определенного рода интуиции, позволяющей ему работать с особой предметностью математических объектов и связанных с ними фактов.

Итак, научный факт — твердая почва познания.

Факт в структуре научного знания

При дальнейшем изучении положения фактов в научном познании обнаруживаются существенные сложности.

Факт далеко не так прозрачен, как это кажется на первый взгляд; затруднения, которые может вызвать эта тема (и неоднократно вызывала

в действительности), связаны со следующим. Надо четко понимать, что то, как выглядит факт в конкретной теоретической системе и какую роль он в ней играет, не означает, что это и есть его абсолютное, окончательное и неизменное во всех теоретических системах свойство.

Разберем это несколько подробнее. Итак, относительно научной теории факт выступает как ее базис; он функционирует в ней как:

1)инвариантный.

Это означает, что в рамках данной теории мы можем менять гипоте-

зы, по-иному формулировать проблемы, выдвигать различные объяснения, пытаться связывать один и тот же факт различными внутритеоретическими взаимоотношениями, спорить о его смысле — но при всем этом

сам факт (если он уже принят именно как имеющий статус факта) не подвергается сомнению и оспариванию, не может придумываться или предполагаться ученым, не может изменяться и исправляться. Факты — это, как говорилось выше, твердая почва теоретического мышления. Сказанное касается и взаимоотношения различных теорий между собой; они могут совершенно по-разному интерпретировать одни и те же факты, давать им чуть ли не противоположный смысл, но при этом факт для тех теорий, которые согласны между собой насчет его статуса факта, сохраняет инвариантность относительно объясняющих теорий. Факт имеет межтеоретическое значение, ведет самостоятельное существование;

2)элементарный.

Это означает, что в рамках данной теории факт выступает как ее

концептуальный элемент. С логической стороны он представлен в теоретической системе как некое единичное суждение, обладающее устойчивым позитивным значением. Если, скажем, в теоретических рассуждениях гипотезы могут состоять между собой во взаимоисключающем отношении (или отношении альтернативности), то фактуальные суждения всегда только совместимы друг с другом. То же касается отношения факта и гипотезы: если фактуальное и гипотетическое суждения противоречат друг другу, то в процессе рассуждения будет отвергнуто суждение, имеющее статус гипотетического, и сохранено суждение, имеющее статус фактуального. Суждение-гипотеза не имеет статуса самостоятельного истинностного атома, его значение всегда предварительное, поэтому гипотеза как вводима в контекст теоретической системы, так и устранима из него; факт же не обладает таким свойством. Факты — неустранимые элементы теории, теория не может их игнорировать или отбрасывать; она лишь «надстраивается» над ними.

Таковы логические свойства фактуальных утверждений внутри теории.

Но это только часть картины. Важно также понимать, что свои логические свойства факт приобретает именно внутри теории (иными словами, теоретический каркас в логическом смысле первичен относительно фактов). Вне какого-либо теоретического контекста бессмысленно говорить о том, что факт инвариантен и элементарен. Попытки абсолютизировать внутритеоретические свойства факта как его «свойства вообще» приводили к различным сложностям.

1. Кажется привлекательным придать фактам некое абсолютное, внетеоретическое значение, как бы статус реальности самой по себе. С этой точки зрения факты порождены некоторым непосредственным столкновением субъекта с реальностью. Такое представление бытовало в неопозитивистском периоде философии науки. Фактуальные утверждения, напомним, понимались там как «протокольные высказывания» (см. § 1.4). Установленные факты с позиций неопозитивизма абсолютно инвариантны, элементарны и теоретически нейтральны. Они представляют собой независимый внетеоретический базис теорий. Однако, как уже обсуждалось, эта точка зрения несостоятельна. В чисто эмпирических утверждениях содержатся неустранимые теоретические компоненты.

2. Другой вариант непонимания взаимосвязи фактов и теоретического контекста связан с монотеоретической абсолютизацией факта. С этой точки зрения предполагалось, что факт может быть интерпретирован и исчерпывающе объяснен только в одной, единственно истинной теории. Поэтому, грубо говоря, если мы видим, что теория противоречит каким-то фактам, необходимо сразу же отбрасывать данную теорию и искать другую, адекватную им. Однако это методологическое предписание (характерное для концепции К. Поппера) расходится с действительным ходом научного познания. Монотеоретический подход ошибочно представляет научное познание как некую единственную теорию, непрерывно растущую на фактуальном базисе. Но на самом деле все гораздо сложнее. Теоретический контекст той или иной предметной области может включать в себя некоторую совокупность теорий различного уровня и назначения. Фактуальные утверждения могут фигурировать одновременно сразу в нескольких подобного рода теориях. Есть теория интерпретативная, которая дает фактам некую исходную интерпретацию, придавая им собственно фактуальный статус, и есть теория объясняющая, которая дает им собственно теоретическое объяснение.

Заслуга в опровержении монотеоретического подхода во многом принадлежит Имре Лакатосу (1922-1974). И. Лакатос показывает, что когда мы видим «столкновение теории и факта», на самом деле речь идет о вза-

имоотношении двух теорий — исходной и объясняющей; но их отношение не является неизменным. Например, теория более высокого уровня сама может интерпретировать факты, т.е. судить их и в случае расхождения с собственными положениями отбрасывать (скажем, придавая им статус несущественных аномалий, артефактов и т.п.)1. Это, конечно, существенно осложняет процесс прямой проверки теории фактами. Если одна теория расценивает опытные данные как неоспоримый факт и придает им соответствующие логические функции, то за рамками данной теории оказывается возможным увидеть, что научный факт — это лишь определенный конструкт; поэтому другая теория вполне может разобрать его на части, оспорить и т.п.

Таким образом, ход научного познания представляет собой достаточно замысловатую игру различных теоретических уровней, концепций и контекстов. В ходе теоретического продвижения сам фактуальный базис приобретает вид некоторой многослойной структуры. Так, из первичных фактов нижних эмпирических уровней в ходе осмысления получаются факты более высокого порядка и вновь подвергаются дальнейшей интерпретации. В результате этого образуются целые иерархии фактов (и объемлющих их теоретических систем), своеобразные концептуальные «лестницы». Это характерно и для естественных, и для гуманитарных наук. Важно понимать, что в этом процессе ничто не может быть априорно расценено как абсолютно неоспоримое. Одна теория, исходная, может подавать базисные факты для дальнейшего объяснения более высоким уровням, но другая может оценивать их и обесценивать, например игнорировать как несущественные или отбрасывать как ошибочные, лишая их самого фактуального статуса. Вообще говоря, ничего нельзя знать заранее относительно обнаруженных фактов. Мы в общем случае не знаем, в какой ситуации та или иная эмпирическая находка получит статус научного факта (и, следовательно, войдет в теоретический контекст как инвариантный логический элемент), а когда будет отклонена, все решают конкретные обстоятельства и содержательные соображения. Поэтому, кстати, ученый должен проявлять (и проявляет) определенную бдительность по отношению к результатам эмпирических исследований.

Итак, научный факт не имеет своей абсолютной сущности вне теоретической системы; он получает собственно фактуальный статус (и присущие ему логические свойства) всегда только в каком-либо теоретическом контексте и в результате сложных внутритеоретических и межтеоретических проверок.

Логическая форма факта

Научный факт репрезентируется в фактуальном высказывании. В различных ситуациях те или иные утверждения могут выступать в роли фактуальных. «Вода замерзает при температуре О °С»; «После введения мезатона артериальное давление стабилизировалось на уровне 90/50»; «Полное солнечное затмение зафиксировано в 12 ч 16 мин» — в определенных обстоятельствах эти предложения выступают как фактуальные. Но научный факт может иметь и более абстрактную природу, например математический факт «Если множество формул имеет модель, то оно имеет и счетную модель»; ведь доказанное математическое утверждение — теорему — тоже следует считать фактом.

Существует ли какая-то точная логическая форма факта, благодаря которой мы могли бы четко отличить, является данное утверждение фактуальным или теоретическим?

Ясно, что этот вопрос является продолжением вопроса «Существуют ли абсолютные факты?», или, точнее, его логическим срезом. Несмотря на то что в контексте той или иной теории обычно представляется интуитивно понятным, какое из утверждений является фактуальным, общей логической формы факта не существует. Предпринимались попытки все же найти такую форму. Здесь следует указать прежде всего на предложение Поппера считать адекватной формой т.н. сингулярные (или частные) утверждения, относящиеся к конкретным событиям в конкретной прост- ранственно-временной области, например «К данной нити приложен вес

в2 фунта». Действительно, на практике именно с утверждениями такого вида чаще всего и связано функционирование фактов (преимущественно

вестественно-научных теориях). Однако, как отмечалось критиками, эта форма не дает четкого логического критерия фактичности по многим причинам (любое сингулярное утверждение можно уточнять до бесконечности, и в нем всегда останутся универсальные термины). Выступает ли данное утверждение в роли факта, всегда зависит от содержательных обстоятельств. Поэтому фактуальные предложения (или предложения,

которым приписан фактуальный статус) весьма разнообразны по своей форме; факты, как уже отмечалось выше, могут интерпретироваться на разных теоретических уровнях; при сравнении друг с другом могут быть указаны факты более конкретные и более абстрактные, более частные и более обобщенные и т.п. Отметим также, что применяется и репрезентация фактов, вообще не использующая форму высказывания {непропозициональная), например графическая (график, диаграмма, геометрический чертеж), формульная (скажем, структурная химическая формула). Только конкретный контекст научного рассуждения определяет, что в данном случае будет рассматриваться как факт.

Итак, мы вновь приходим к выводу, что научный факт обретает свой статус только внутри концептуальной системы. Понимание этого суммировано в следующем выразительном тезисе.

Тезис о теоретической нагруженности факта

Это положение представляет собой в некотором роде обобщение тезиса о теоретической нагруженности наблюдения (см. § 2.3). Напомним, что там речь шла о зависимости содержания наблюдения от предшествующих ему теоретических предпосылок и установок наблюдателя, которые и задают смысл эмпирическому материалу. Теперь же вопрос связан со статусом научного факта вообще.

Тезис возник в постпозитивистской философии науки как реакция на неопозитивистскую программу поиска абсолютного эмпирического базиса познания. Критиками этой программы было показано, что нейтрального опыта вообще не существует. Так, например, У. Куайн отмечает, что даже истины, формулируемые в языке здравого смысла, — это тоже в некотором роде достаточно сильные утверждения, превосходящие горизонт непосредственных впечатлений, и мы вводим в повседневном опыте допущения о существовании обычных вещей окружающего мира точно так же, как, скажем, физик вводит допущения о существовании ненаблюдаемых объектов1. Среди ярких критиков неопозитивистской концепции следует также назвать американского философа У. Селларса, развенчавшего миф о данном. Согласно У. Селларсу представление о первичных данных ощущений является фикцией; на самом деле всякое непосредственно данное имеет сложную природу, связанную с самой способностью понимать язык, и становится собственно фактом лишь в рамках определенного концептуального каркаса. Это касается и научных теорий, и повседневного опыта2.

Что же касается картины соотношения факта и теории в собственно научном познании, то тезис теоретической нагруженности обращает внимание на тесную связь научного факта и теоретического контекста.

Резюмируем основные моменты этой связи: науку интересуют не все факты вообще, а только существенные (т.е. научное познание селективно); факты поданы в познавательных научных контекстах не в чистом виде, а всегда репрезентированы в некотором теоретическом языке (имеющем собственные онтологические допущения, исходные понятия, границы выразительных возможностей и т.п.); факты всегда хотя бы минимально

обработаны и осмыслены, включены в какую-либо исходную интерпретирующую теорию; факты получают собственно фактуальный статус и сопутствующие ему логические свойства (инвариантность, элементарность) только посредством теоретического же решения и принятия.

Но, как и всегда в тех случаях, когда дело касается соотношения эмпирической и теоретической составляющих, не следует бросаться и в крайность теоретизма. Как известно, на смену неопозитивистскому эмпиризму была выдвинута т.н. холистская концепция (греч. holos — «целый, весь»), последовательным защитником которой был как раз один из выдающихся ниспровергателей неопозитивизма У. Куайн. Мы уже упоминали в § 0.4 о его метафоре арки для прояснения представлений о целостном характере научной теории. Если неопозитивистская программа предполагала, что научные теории могут быть в некотором роде составлены из первичных эмпирических элементов (и логико-методологических структур), то постпозитивистская идея, наоборот, состояла в постулировании нередуцируемости теории до внетеоретических элементов; или, выражаясь иначе, она утверждала главенство целостной теории над ее составными частями. Это привело к новой крайности теперь уже противоположного сорта: теперь оказывалось, что все есть теория, а пресловутая твердая почва эмпирического базиса — это продукт самой же теории. В такой ситуации легко прийти к выводу, что научная теория вообще не нуждается в опыте! Примером данного «бросания в крайность» может служить позиция П. Фейерабенда. Он заявляет, что каждая теория предлагает свой собственный «способ видеть мир». Тогда между представителями различных теоретических позиций не может быть взаимопонимания, т.к. термины, которые, как кажется, являются одними и теми же, на самом деле используются в разных значениях, специфичных для каждой замкнутой в себе теории. Скажем, «время» в механике Ньютона и в теории относительности Эйнштейна — это совершенно разные понятия. Однако уста-

новка, подобная позиции Фейерабенда, приводит к контринтуитивным следствиям. Получается, что различные теории — это различные замкнутые и самодостаточные сферы; но как же тогда возможно взаимопонимание ученых, защищающих различные концепции, различные точки зрения? Как вообще в таком случае возможна рациональная дискуссия, аргументация, если ученые не опираются ни на что надежное, автономное, не зависящее от тех или иных теоретических конструкций? (См. подробнее о проблеме несоизмеримости § 4.4.)

Таким образом, тезис о теоретической нагруженности факта, доведенный до предела, неминуемо должен был привести к абсурдным выводам. Эта опасность была замечена быстро. Например, в 60-70-е гг. XX в. в философии науки развивалось течение научного реализма (тот же У. Сел-

ларс, а также X. Патнэм, Дж. Смарт и др.). Оно пыталось противостоять иррационалистической трактовке науки, защищая ту точку зрения, что наука все же опирается на нечто реальное (однако реализация программы научного реализма оказалась не очень удачной).

В чем же состоит удовлетворительное решение этой проблемы? Следует заметить, что окончательного решения не существует и до настоящего времени. Но в целом острота этой темы несколько снизилась. Сейчас все же преобладает понимание того, что в любом случае не стоит делать крайних выводов из тезисов о теоретической нагруженности эмпирического базиса. Из того что научный факт обретает свой статус только внутри теоретического контекста, не следует, что из-за этого якобы оказываются скомпрометированными его познавательная ценность и эмпирические свойства.

Действительно, факт рождается в ходе научного познания весьма сложным образом; он сразу же вводится в замысловатую, порой головоломную игру теоретических уровней и позиций. Он многократно оценивается и интерпретируется, получая новые смыслы и формулировки, и в процессе этого учеными достигается все более полное его понимание, но все это означает, что факт реально включился в ход научного познания, который сам по себе достаточно сложен и заранее не предсказуем. (Что, впрочем, и делает науку столь интересным занятием.) Те же, кто отрицает на основании этой сложности существование объективного опытного базиса вообще, просто хотели бы идти по легкому пути. Но такая позиция — это следствие упрощенного взгляда на науку. Сторонникам этой точки зрения хотелось бы видеть науку некоей алгоритмизированной интеллектуальной работой. Можно также сказать, что это вывернутый наизнанку неопозитивизм. Поскольку нет абсолютного внетеоретического

базиса, то нет и опытного базиса вообще. Этот вывод на самом деле является логической ошибкой, которая называется преувеличенной альтернативой.

Да, научный факт принципиально соотнесен с теоретическим контекстом, но именно это и дает ему возможность быть достоверным, научно значимым знанием.

В целом проблема научного факта — это одна из конкретизаций сквозной темы эмпирической и теоретической составляющих научного познания (§ 1.4). Затруднения, которые вызывала и вызывает настоящая проблема, связаны с особым местоположением факта в структуре научного знания.

Итак, научный факт занимает пограничное эмпирико-теоретическое положение: он одновременно является и представителем самой реальности, и частью теоретической системы.

Образно выражаясь, именно это «двойное гражданство» научного факта, т.е. сочетание его самостоятельности (позволяющей ему быть твердой почвой для науки) и соотнесенности с теоретическими системами, и является основным источником драматизма этой философскометодологической проблемы.

3.3. Гипотеза

Под гипотезой (греч. hypothesis — «основание; догадка») понимают научное утверждение (систему утверждений), которое:

1)по своей логической характеристике имеет статус предположения, т.е. истинностное значение ему (по крайней мере, на данный момент) не приписано, и поэтому оно расценивается лишь как возможное, вероятное;

2)по своему содержанию представляет собой (разумеется, в случае подтверждения) некоторое новое знание, например оно говорит о существовании нового явления или свойства, неизвестной ранее закономерности, и т.п.;

3)по своей цели должно существенно продвинуть научное познание — (либо прямо предложить решение проблемы или задачи, либо существенно способствовать этому), скажем, прояснить общую ситуацию, внести порядок в структуру данных, предложить методологические процедуры и т.п.

Классификациягипотез

Для классификации гипотез применяются определенные основания. 1. Вид познавательного действия, которое совершается по отноше-

нию к изучаемому объекту. Ведь посредством выдвижения научной, гипотезы достигается какой-либо эффект; в зависимости от этого эффекта выделяются следующие разновидности гипотез:

1)интерпретационная — отвечает на вопрос "что это?"; дает исходную интерпретацию изучаемому объекту (например, антрополог выдвигает подобную гипотезу, столкнувшись с каким-то неизвестным поведенческим комплексом, действием);

2)описательная — отвечает на вопрос «каков этот объект?»; дает ту или

иную характеристику изучаемому объекту, чаще всего относится к разного рода эмпирическим исследованиям (скажем, социолог выдвигает гипотезу о степени миграционной активности населения данного региона);

3) систематизирующая — ее можно считать специальным случаем описательной; вносит определенную упорядоченность в структуру изучаемых данных: предлагает классификацию, типологию, различного

рода эмпирические обобщения и т.п. (скажем, врач и психолог пытаются сгруппировать собранную ими совокупность симптомов в симптомокомплексы — синдромы);

4) объяснительная — отвечает на вопрос «почему это так?»; представляет собой попытку дать объяснение тем или иным фактам, т.е. в зависимости от вида объяснения (см. § 1.3) выдвинуть предположение о причинах, законах, генезисе и истории объекта, предложить логическую связь между объясняющим и объясняемым и т.п.;

5)экстраполяционная — отвечает на вопрос «в какой степени это может иметь значение для другого объекта?»; осуществляет перенос информации из одной предметной области в другую, причем часто здесь предполагается сама возможность существования какого-то иного объекта или наличия у него каких-то характеристик, соотношений; центральную роль экстраполяционные гипотезы играют прежде всего в моделировании;

6)методологическая — отвечает на вопрос «как это лучше изучать?»;

вотличие от других гипотез, она направлена не на сам изучаемый объект, а на познавательные действия; она рефлексирует по поводу исследовательских процедур. Скажем, экономист, разрабатывая для изучения экономической системы исходное уравнение общего равновесия, решает вопрос о выборе переменных, о дополнительных ограничениях на возможную форму уравнения и т.п.

На практике введение гипотезы часто приносит сразу несколько

полезных эффектов: например, удачная объяснительная гипотеза одновременно предлагает и описание, и систематизацию, и новые методологические приемы. Так, в психотерапии гипотеза, объясняющая невроз как форму заученного поведения, имела комплексное значение, послужив фундаментом для особого поведенческого подхода. Также ярким примером систематизирующей гипотезы, оказавшей мощное комплексное действие, может служить предложенный Д.И. Менделеевым (1869) периодический закон химических элементов.

2. Место в структуре исследовательской работы. Процесс выдвижения и разработки гипотезы является не одноактной процедурой, а достаточно длительной деятельностью. В зависимости от местоположения в этом процессе можно выделить различные виды гипотез. Есть гипотезы предварительные, промежуточные, окончательные; есть гипотезы

основные и вспомогательные (которые, сопутствуя основной, могут быть уточняющими, детализирующими, побочными, иметь разного рода «технический характер» и т.п.); есть базисные и подчиненные (базисная вводится непосредственно актом полагания, имеет более общее содержание, подчиненные являются гипотезами 2-го, 3-го,..., n-го порядков и логически выводимы из.базисной)0 и др.

Среди специальных разновидностей научной гипотезы следует указать также на т.н. математическую гипотезу. Это понятие ввел СИ. Вавилов (1944). Математическая гипотеза имеет экстраполяционные, описательные, систематизирующие и другие функции. Она широко применяется в современной теоретической физике, являясь ярким выражением преобладания в ней формально-математического стиля мышления. Суть ее состоит в том, что физик-теоретик, сталкиваясь с какой-то новой областью явлений, ищет подходящий для нее математический аппарат, более или менее адекватные формы уравнений, варьируя их, изменяя вид, граничные условия и т.п., в некотором смысле подобно тому как музыкант подбирает на слух мелодию (см. также § 4.1).

Роль гипотез в научном познании. Гипотезы как новации

Роль гипотез определяется новацией, которую они привносят в научное исследование. С введением гипотезы должны открыться новые горизонты поиска, новые теоретические перспективы. Наиболее показательное и красочное проявление этого — способность гипотезы (хотя и не всегда) давать предсказания доселе неизвестных эффектов. Чаще всего предсказание сопряжено с другими познавательными действиями (интерпретацией, объяснением и т.п.). Нередко предсказание оказывается логическим следствием какой-то базисной гипотезы, может быть дедуцировано из нее.

Однако возможны и такие предсказания, которые не имеют под собой дедуктивно-логической основы, им присущ как бы свободный, интуитивный характер; здесь на первый план выводят не точный расчет, а именно смелую идею, догадку. Такого рода гипотезы всегда являются особенно эффектными. Прекрасным примером подобной смелой идеи в истории науки может служить предположение Дж. Максвелла, который обнаружил формальное сходство уравнений в разных областях — между построенными им уравнениями электродинамики и уравнениями распространения волн в упругой среде; эта аналогия подсказала ему замечательную догадку о волновой природе электромагнитных возмущений (что было подтверждено в 1886 г, Г. Герцем, экспериментально получившим электромагнитные волны). Рассматривая этот случай, можно заметить, что гипотеза Дж. Максвелла носила «чисто предсказательный» характер, подпадая (по нашей классификации) под тип экстраполяционной. Действительно, в той ситуации, когда экстраполяционная гипотеза переносит информацию на объект, который еще не обнаружен, она становится предсказательной по преимуществу.

Предсказание какого-либо факта — это новизна эмпирическая; помимо этого, гипотезы несут с собой новизну теоретическую и методоло-

гическую. Вообще новационный потенциал гипотезы тем больше, чем больший круг перспектив она открывает. Это означает, что гипотеза, претендующая на существенную новизну, должна не просто упорядочивать имеющийся эмпирический материал, но и воплощать действительно фундаментальную идею.

Научная гипотеза — это в конечном счете всегда прыжок в неизвестное. Новация, которую несет с собой гипотеза, может быть различного объема: от единичной догадки до целой теории. История науки знает содержательно богатые, полноценные теоретические системы, которые исходно были выстроены гипотетическим, чисто интуитивным путем. Ряд превосходных образцов научной интуиции дает нам квантовая физика. Так, примером подобной «высшей музыкальности» мысли (по известной характеристике А. Эйнштейна) служат работы Н. Бора по созданию планетарной модели атома, В. Паули по решению проблемы распределения электронов (принцип Паули), а также разгадка Э. Ферми явления бета-распада (В. Вайскопф назвал ее «фантастической работой, памятником интуиции ее автора»1.)

Логико-методологические требования к научной гипотезе

В развитых научных дисциплинах гипотеза выдвигается на фоне уже имеющегося массива теоретических знаний. Разумеется, она не может его игнорировать. Но, с другой стороны, мы не можем сдерживать какимито заранее заданными рамками сам процесс свободного порождения гипотез; вообще говоря, нет такой меры, согласно которой гипотезу можно было бы априорно отвергнуть как слишком смелую. Таким образом, выдвижение гипотез в научной практике осуществляется в некотором диапазоне между двумя крайностями — между слишком жесткими отсеивающими условиями и слишком свободным изобретением новых идей.

Ниже речь пойдет о тех ориентирах, которые в первом приближении можно определить для ситуации, когда какая-то частная гипотеза предлагается в рамках уже устоявшегося теоретического каркаса. Требования, которые можно выдвинуть для вновь вводимой гипотезы, можно разделить на три группы: логические, содержательные (содер- жательно-теоретические), эвристические. Данный порядок перечисления требований соответствует их силе: логические нормы являются наиболее сильными и т.д. Это означает, что при критической проверке гипотез в первую очередь при прочих равных условиях будут отвергну-

ты те, что нарушают логические нормы, затем — те, что несостоятельны по содержательным основаниям, и в последнюю очередь — те, которые неудовлетворительны эвристически. Логические и содержательные требования задают негативные предписания, т.е. накладывают некоторые ограничения на возможные гипотезы, эвристические же описывают позитивные аспекты гипотез, т.е. говорят об их достоинствах, рекомендуемых качествах.

Рассмотрим логические требования.

1. Непротиворечивость. Это требование (т.е. гипотеза не должна быть самопротиворечивым утверждением) не следует трактовать тривиально; данную норму следует понимать в широком смысле. А именно: поскольку гипотеза, взятая в совокупности со своими логическими следствиями, представляет собой целую теоретическую систему, то непротиворечивой должна быть вся эта система утверждений — логические следствия не должны противоречить ни исходной гипотезе, ни друг другу. На практике удовлетворить это простое требование порой оказывается не так-то просто. Противоречия могут прокрасться даже в весьма респектабельные и стройные концепции. Иллюстрацией этому служат обнаруженные Б. Расселом в начале XX в. противоречия в аксиоматической арифметике

Г.Фреге.

2.Независимость от уже имеющихся исходных теоретических поло-

жений. Это означает, что суждение-гипотеза должна быть именно самостоятельным утверждением, а не следствием тех положений, которые уже были ранее выдвинуты. В противном же случае, если оказывается, что гипотеза сводима к другим положениям теоретической системы, она, конечно, не отвергается как логически несостоятельная, но ее просто не следует называть гипотезой в собственном смысле. Ведь в этом случае гипотеза не несет в себе принципиальной теоретической новизны. Прекрасный образец логической строгости, касающейся этого момента, находим у В.В. Леонтьева. Проводя анализ логической структуры экономических концепций, он вскрывает типичную путаницу теоретиков, слишком свободно оперирующих терминами и не замечающих, что введение новых понятий не дает ни-

чего по существу нового1.

Остановимся на содержательных требованиях.

В отличие от логических норм, содержательные требования могут быть только примерно описаны, а не четко сформулированы. Они всегда отсылают к конкретному содержанию той или иной науки; выполнимость их оце-

' Леонтьев В.В. «Слепое» теоретизирование. Методологическая критика неокембридж-

нивается непосредственно специалистами, работающими в определенной научной области. Поэтому их нельзя задать извне, как логических. Тем не менее содержательные (и эвристические) предписания не имеют совершенно произвольного характера, а базируются на некоторых логических понятиях как на своих уточненных аналогах и регулятивах. Ведь логика предоставляет научному познанию как минимум идеалы истинного знания и правильных методологических стратегий.

1.Принципиальная проверяемость. Это требование не означает, что

кгипотезе должен немедленно прилагаться и метод ее однозначной проверки; часто проверить гипотезу оказывается достаточно сложно. Но она должна быть проверяемой в принципе, т.е. проверяемой хотя бы со временем, при наличии некоторых, тоже принципиально достижимых условий. Это требование следует понимать как именно содержательное, его нельзя выразить каким-либо универсальным логическим требованием. Только в контексте самой теории решается, как можно проверить ту или иную гипотезу, и на основании этого выясняется, какую

гипотезу можно принять как удовлетворяющую этому требованию, а какую считать непроверяемой.

Можно изложить это требование и в стиле К. Поппера: «гипотеза должна быть принципиально опровержима», иными словами, гипотезу следует считать не удовлетворяющей научным нормам, если она «наглухо» защищена от всякой проверки, т.е. от возможного опровержения. К. Поппер требовал, чтобы из гипотезы была логически выводима совокупность эмпирически проверяемых следствий. Конечно, это довольно ясный и часто применяемый способ верификации гипотезы. Однако предлагать его в качестве универсального критерия проверяемости было бы слишком упрощенным подходом. На практике проверка гипотезы нередко оказывается сложным делом, зависящим от многих, в т.ч. и довольно косвенных, моментов; мы будем обсуждать это чуть ниже. Поэтому более верным было бы остановиться именно на требовании принципиальной проверяемости гипотезы, не задавая ему заранее слишком узкий смысл и понимая его как описание содержательных процедур, применяемых каждый раз весьма конкретным образом в конкретном теоретическом контексте.

Заметим также, что требование принципиальной проверяемости является содержательно-теоретическим аналогом логического понятия разрешимости, т.е. требования наличия процедуры, проверяющей высказывания на истинность или ложность.

2. Содержательная связность. Это требование широкой содержательной согласованности вводимой гипотезы с предыдущим теоретическим знанием. Конечно, гипотеза заставляет нас что-то пересмотреть,

ской школы: Экономические эссе. М., 1990. С 84-99.

уточнить или даже отвергнуть; так, порой она приводит к существенной трансформации теоретических представлений. И тем не менее гипотеза всегда в конечном итоге вписывается в исходную предметную область, согласовывается с какими-то ее фундаментальными принципами, положениями. Она не может отвергать вообще все. Заметим, что здесь подобно предыдущему требованию (принципиальной проверяемости) мы не можем навязать жесткие предписания: скажем, заранее указать, что именно должно сохраняться в гипотезе от старой области знаний и как должно происходить ее согласование с исходными знаниями, все здесь решается целиком на основе содержательных соображений.

Таким образом, требование содержательной связности достаточно тонкое. Оно не должно казаться противоречащим логическому требованию независимости гипотезы, рассмотренному выше. Действительно, гипотеза должна быть логически не выводима из уже имеющихся теоретических положений, но с другой стороны, содержательно согласовываться с некоторой совокупностью теоретических принципов, допущений, предположений, норм и т.п.

Требование согласованности (или когерентности) гипотезы и исходного теоретического знания подчеркивает момент преемственности в научном развитии, или, можно даже так выразиться, некоторый консерватизм научного познания. Ведь если старая теория уже доказала свою применимость в ряде случаев, то новая гипотеза, вообще говоря, не может решать какие-то иные проблемы за счет проигрыша в решениях старых проблем; она должна опираться на уже достигнутое, и добавление гипотезы к теоретическому знанию не должно приводить к заведомо ложным следствиям в тех ситуациях, когда старая система давала достоверные, проверенные результаты. Иными словами, при присоединении гипотезы к исходной области должна сохраняться истинность положений исходной области. Отметим, что с логической стороны требование содержательной связности использует в качестве регулятивов логические понятия непротиворечивости, корректности (теория называется корректной, если все выводимое из нее истинно) и консервативного расширения (т.е. пополнение теории должно сохранять ее корректность).

Рассмотрим эвристические требования.

Логические и содержательно-теоретические требования оставляют широкий простор для сосуществования удовлетворяющих им гипотез, которые обладают в глазах исследователей совершенно различной степенью приемлемости. Альтернативные гипотезы можно и нужно оценивать между собой по их преимуществам. Здесь как раз вступают в действие эвристические требования. Они фиксируют те позитивные свойства, которые позволяют гипотезам содействовать теоретическому продвиже-

нию, решать существенные проблемы. Итак, гипотеза должна не только подчиняться ряду логических и содержательных ограничений, но и нести с собой определенный прирост знания; гипотеза должна как оказывать важное влияние на наличное состояние знаний (объяснять накопленные факты, систематизировать знания и т.п.), так и создавать некоторый запас движения на будущее (показывать свою эффективность и в новых ситуациях).

1. Общность применения. Гипотеза должна быть приложимой к максимально широкому классу явлений. Это свойство называют еще информативностью, или емкостью, гипотезы. Это означает, что в общем случае исследователь предпочтет ту гипотезу, которая объясняет больший спектр явлений. Причем гипотеза должна быть изначально нацелена на то, чтобы выйти за пределы имеющегося круга фактов. Она должна не только объяснять их, но и предвосхищать появление новых, срабатывать и в новых ситуациях. Во-первых, гипотеза должна предсказывать появление новых фактов (это называют также предсказательной силой гипотезы). Во-вторых, она должна подкрепляться новыми эмпирическими свидетельствами (может быть, даже и неожиданными, ведь на практике далеко не все следствия гипотезы выводятся из нее в явном виде). На этом требовании особенно настаивает К. Поппер, который, как известно, много усилий посвятил проблеме роста знания. К. Поппер говорит в этой связи, что гипотеза должна выдерживать новые и строгие проверки, быть проверяемой независимыми экспериментами нового рода.

С логической стороны требование общности применения регулятивно опирается на логическое понятие полноты теории (т.е. все истинное выводимо из теории); или, иными словами, логическим идеалом гипотезы является вмещение ею всего истинного знания (касающегося как наличного эмпирического базиса, так и способного появиться когдалибо).

2. Фундаментальность идеи. Это требование касается качественной оценки самой научной идеи, лежащей в основе гипотезы. Четко сформулировать понятие о действительно фундаментальной, эвристичной, дающей познанию качественный скачок идее, видимо, невозможно. К. Поппер, описывая это требование, говорит, что «новая теория должна исходить из простой, новой, плодотворной и объединяющей идеи»1.

Иными словами, исследователь в общем случае должен предпочесть ту гипотезу, которая вносит больше ясности, объединяет в единую картину

ранее не связанные фрагменты (как теория Ньютона объединила в один класс явлений полет пушечных ядер, морские приливы, движение планет и т.п.), т.е. существенно упрощает предметную область и придает ей единство, концептуальную стройность, эстетическое совершенство. Но это описание слишком неопределенно и ничего не говорит о тех содержательных соображениях, которые привлекаются каждый раз для решения конкретных научных проблем. Поэтому на практике применение этого требования оказывается связанным со значительными трудностями, особенно тогда, когда сталкиваются разные картины мира, каждой из которых присущи собственные представления о простоте и прочих достоинствах. В этом случае и начинается сложнейший процесс сравнительной оценки конкурирующих гипотез, исход которого в общем случае невозможно спрогнозировать. И тем не менее это предписание является реально работающим регулятивом.

Таковы требования к научной гипотезе. Гипотезы, выдвигаемые в ходе научного познания, имеют различную методологическую ценность. Выбрать из них действительно плодотворную нередко оказывается трудным занятием. Так, гипотеза может удовлетворять логическим и содержательным критериям, т.е. выглядеть вполне «импозантно», но это только с формальной стороны. При этом эвристически она может не нести никаких преимуществ, не давать никакого теоретического «прироста», будучи введенной специально для защиты устаревающей, «переживающей не лучшие времена» концепции. Такого рода защитные гипотезы — достаточно частый случай в науке. Их принято называть гипотезами ad hoc (лат. — буквально «для этого», «только здесь»). Строго говоря, они вообще не выполняют эвристических функций научной гипотезы. Но доказать это непросто, т.к. не существует универсального критерия, разоблачающего такие гипотезы; поэтому демонстрация их несостоятельности становится длительным процессом, требующим привлечения множества содержательных соображений. К этой проблеме мы и переходим.

Гипотезы ad hoc

Проблема гипотез ad hoc является давней темой философии и методологии науки. Как распознать методологически неудовлетворительную гипотезу? Конечно, в случаях явного нарушения перечисленных выше эвристических требований это легче. Исследователь должен насторожиться, если гипотеза объясняет не все известные факты, а лишь их часть (а для другой части приспособлена уже другая гипотеза), это явное нарушение принципа общности применения; или, скажем, когда имеется последовательность гипотез, которые усложняют друг друга и исходную область знаний, еще более запутывая ее с каждой новой гипотезой вместо карди-

нального прояснения (как, например, геоцентрическая система Птолемея требовала введения все новых и новых поправок, загромождая исходную теорию), это явное несоответствие принципу фундаментальности идеи. Но ведь есть и весьма неоднозначные, спорные случаи. Поэтому методологи неоднократно пытались сформулировать признаки гипотез ad hoc для отличения их от плодотворных гипотез'. Приведем для иллюстрации ряд признаков, характерных для гипотез ad hoc, предложенный американским исследователем Дж. Леплином; сформулируем их в несколько упрощенном и модифицированном виде2:

1)гипотеза создана для устранения аномалии (т.е. для объяснения фактов, оказавшихся несовместимыми с эмпирическими предсказаниями защищаемой теории);

2)гипотеза применима только к этим аномальным фактам и неприменима к первоначальной области теории;

3)не существует иных независимых оснований для установления ее (гипотезы) истинности или ложности;

4)гипотеза защищает именно существенные положения исходной теории, без которых она теряет свой смысл;

5)гипотеза предназначена для решения проблем, претендующих на свержение исходной теории.

Этот список достаточно метко характеризует гипотезы ad hoc, однако

он все же лишь описывает их свойства, а не предлагает методику их распознавания. Конечно, ученый принимает решение об оценке гипотезы по совокупности приблизительно именно таких признаков, однако при этом решение базируется непосредственно на различных содержательных соображениях, которые и берут верх в том или ином случае.

Вообще говоря, следовало бы, пожалуй, сравнить проблему распознавания гипотез ad hoc с задачей постановки диагноза в медицине, которая для многих заболеваний не алгоритмизируется. Как известно, в своей деятельности врач пользуется т.н. диагностическими критериями, которые специально разрабатываются и периодически обновляются в медицинской науке; врач формулирует диагностическое суждение по совокупности этих критериев, которые имеют различный вес и т.п. Наличие диагностических критериев значительно облегчает задачу врача, но не сводит ее к алгоритму, ведь конечное решение он принимает во многом интуитивно, на основе профессионального опыта и несет за это решение личную ответственность.

Примерно то же самое происходит в науке в связи с оценкой и принятием гипотез. Повторим еще раз, что универсальных критериев и готовых рецептов в научном познании не существует.

Стадии работы над гипотезой

Деятельность, связанная с выдвижением и проверкой гипотез, имеет на практике весьма непростой характер; однако в дидактических целях можно представить общие ориентиры этого процесса в виде линейной последовательности, помня о сугубо условном характере этой схемы. Можно выделить следующие стадии:

1)обнаружение проблемы — в § 3.1 говорилось о том, что уже на стадии предварительной постановки научной проблемы идет выдвижение

иприблизительная оценка различных гипотез; здесь у исследователя возникают различные догадки относительно подхода к проблеме

ипроизводится первичная оценка этих идей;

2)выдвижение гипотезы — здесь ученый в явном виде формулирует ту предварительную гипотезу, которая прошла первичный отбор и была оценена как заслуживающая внимания. Иногда предположение, принадлежащее этой стадии, называют рабочей (или поисковой, черновой) гипотезой;

3)разработка гипотезы — ученый анализирует гипотезу, разворачивает скрытый в ней потенциал, т.е. изучает ее взаимосвязи с исходной теорией, выводит следствия из системы «исходная теория плюс новая гипотеза», разрабатывает исследовательский проект;

4)проверка гипотезы — это сложный процесс эмпирической и теоретической проверки гипотезы, интерсубъективного обсуждения ее достоинств и недостатков, сравнения ее с альтернативными гипотезами, завершающийся в лучшем случае ее однозначным принятием либо отвержением.

Вцелом процесс протекает примерно следующим образом. Отталкиваясь от научной проблемы, исследователь вначале приходит к некоторым предварительным предположениям, которые обычно имеют форму просто догадки. При этом главным их достоинством является интуитивная эвристическая ценность — способность организовать дальнейшее продвижение, пусть даже та или иная догадка в дальнейшем окажется неправильной. Догадка, представленная в более или менее оформленном виде и вызвавшая интерес исследователя, становится рабочей гипотезой. Рабочая гипотеза содержит в себе некую идею, т.е. принцип возможного решения; она не претендует на оптимальность подхода (хотя и не исключает этого), а является лишь средством запустить процесс исследования, вы-ступает ориентиром для научного поиска. Рабочая гипотеза может

представлять собой и некоторую совокупность равноприемлемых альтернатив — версий. Далее начинается сложная деятельность по изучению рабочей гипотезы, ее оценке, обсуждению и проверке. В ходе этого первоначальная гипотеза может существенно трансформироваться или даже быть заменена другой гипотезой. Но в конечном итоге в процессе разработки данной научной темы формируется тот вариант гипотезы, который может быть назван окончательным. Он представляет собой, как правило, уже некоторую теоретическую систему (или подсистему в рамках базовой теории), более или менее развитую, имеющую какие-то свидетельства в свою пользу, относительно согласованную с другими теоретическими положениями исходной предметной области. Именно этот окончательный вариант может быть назван научной гипотезой в собственном смысле слова; он претендует на действительное решение проблемы, на существенную новизну и подлежит принятию или отвержению со стороны научного сообщества.

Проверка и принятие научной гипотезы

Мы переходим к трудному вопросу испытания научной гипотезы. Как осуществляется верификация научного предположения? На каких основаниях научное сообщество принимает решение отвергнуть данную гипотезу или же принять как подтвержденную и заслуживающую доверия?

Прежде всего необходимо различать понятия проверки и принятия гипотезы.

Проверка гипотезы — это совокупность действий, направленных на то, чтобы оценить истинность выдвинутого предположения. В общем случае, если результаты проверки не противоречат исходному предположению, его можно считать подтвержденным. В противном случае говорят об опровержении гипотезы (по крайней мере, о наличии опровергающих данных).

Принятие гипотезы — это окончательное решение о ее статусе. Гипотеза, подтвержденная в ходе проверок, еще не может автоматически считаться принятой. Ведь, например, сразу несколько гипотез могут неплохо согласовываться с эмпирическими данными, и вопрос о том, какую из них следует предпочесть, может стать темой для отдельного изучения. Поэтому проверка гипотезы — это одно дело, а ее окончательное принятие (или отвержение) — совсем другое.

Проверка

Итак, обратимся к процедуре верификации. Прежде всего не следует считать процесс проверки научной гипотезы простым сопоставлением того, что предполагается гипотезой, и того, что показывают результаты экспериментального испытания. Подобное представление несколько