2. «Осевое время» как начало начал
Историческая доктрина Ясперса необычайно оригинальна – она не похожа ни на одну из множества исторических концепций Х1Х-ХХ века. И оригинальность эта заключается, пожалуй, не столько в чисто внешнем, схематическом построении (от общих истоков человечества, от доистории, к великим культурам древности, к «осевому времени», к веку науки и техники, когда возникает единый мир человечества – в этом отношении она мало отличается от других исторических концепций), сколько во внутренних смысловых содержаниях основных понятий и категорий, используемых Ясперсом для постижения цели истории.
Прежде всего, обращает на себя внимание понятие «осевого времени», введенное Ясперсом и являющееся у него своеобразной точкой отсчета истории как таковой. Временную «ось мировой истории» он относит к середине первого тысячелетия до нашей эры (между 800 и 200 гг. до н.э.) когда произошел самый резкий поворот в истории – появился тип человека нашего времени. В это время в Китае жили Конфуций и Лао-Цзы, в Индии возникли Упанишады, жил Будда, в Иране Заратустра учил о мире, где идет борьба добра со злом; в Палестине выступали пророки – Исаия, Иеремия; в Греции – это время Гомера, Гераклита, Платона и Архимеда. Их учения, их проповеди, их деятельность «высветили» тяжеловесные массы безличной «доосевой» культуры и создали идею личностной, экзистенциальной ответственности перед лицом анонимного бытия в мире. Оно (осевое время) послужило общим истоком для культур Востока и Запада, в силу чего противоположность между этими культурами сказывается заранее лишенной абсолютного смысла. Именно в это время были разработаны основные категории, которыми мы мыслим по сей день, заложены основы мировых религий, и сегодня определяющих жизнь людей.
Можно сказать, что история в понимании Ясперса – это объективный процесс в развитии общества. Но было бы неверно утверждать, что любые объективные изменения в обществе – это история, поскольку он выделяет и период, названный им доисторией. «Объективно доистория – поток различных изменений, однако в духовном смысле это еще не история, поскольку история возникает лишь там, где есть осознание истории, традиция, документация, осмысление своих корней и происходящих событий... История – всегда ясное для человека прошлое, сфера усвоения этого прошлого, сознание своего происхождения. Доистория – обоснованное, правда фактически, но не познанное прошлое»
3. Особенности «Осевого времени»
Построение Ясперса никак нельзя назвать умозрительным, навязывающим истории абстрактные схемы. Он сам подчеркивал, что пришел к идее «Осевого времени» эмпирически, опираясь на вполне конкретные факты, хорошо известные до появления его книги «Истоки и смысл истории» («Vom Ursprung und zeil der Geschichte», 1949). Философ лишь вычленил тот общий исходный пункт, где возникли основные парадигмы мышления Востока и Запада.
Речь идет о почти синхронных событиях, развернувшихся на обширном пространстве от берегов Хуанхэ до греко-римского региона в середине I тысячелетия до н. э. Именно тогда проповедовали Будда и Конфуций, Заратустра и библейские пророки; тогда же были написаны Упанишады, книги Ветхого Завета, ранние части Авесты и Махабхараты, зародилась и расцвела мысль античных философов и трагиков, джайнистов, представителей шести классических индийских даршан. Все это Ясперс и обозначил как «Осевое время».
Оно знаменовало прорыв сознания за пределы, очерченные географическими, культурными, этническими и временными границами. В самом деле, ведь даже и в наши дни христианство и ислам, дальневосточные учения и большинство секулярных доктрин, так или иначе, остаются генетически связанными с материнским лоном «Осевого времени». Мы найдем в нем монотеизм и материализм, отрешенный мистицизм и поиск справедливого общественного порядка, эстетические идеи и нравственные кодексы. Вопрос в том, следует ли рассматривать это лоно просто как памятник минувшего или же признать в нем резервуар живой духовности, необходимой для современного мира. Кроме того, важно определить, насколько универсально наследие «Осевого времени», не содержит ли оно ценности, способные питать лишь локальные потоки культур.
Отвечая на эти вопросы, Ясперс утверждал как действенность прошлого для наших дней, так и вселенскую тенденцию, заложенную в «Осевом времени».
Следует оговориться, что, когда философ выдвигал на первое место в истории духовную сферу, он отнюдь не суживал и не обеднял проблему. Каковы бы ни были социально-экономические корреляты «Осевого времени», его духовное богатство относится к тому измерению человеческого бытия, которое составляет самое ядро истории. Там, где совершаются завоевания и открытия духа, человек проявляет свою подлинную природу, возвышающую его над животным уровнем. Разумеется, он «очеловечивает» также и процессы, общие у него с прочими живыми существами, но то, что несут в себе духовные движения, в природе не имеет аналогий.
В каком-то смысле «Осевое время» было глобальной революцией сознания. «Мифологическая», недифференцированная мысль, присущая началу истории, которое Ясперс считал прелюдией к «Осевому времени», не отделяла человека от мироздания. В ранних письменных цивилизациях Китая, Индии, Ближнего Востока и Эллады прочно сохранялся взгляд на вещи, который можно обозначить как «магизм». Он восходит к доисторической культуре, когда Вселенная мыслилась в виде некой грандиозной системы связей, в которой роду людскому принадлежит достаточно скромное место. В этих связях усматривали манифестации божественной Природы, породившей богов, людей, животных, растения и стихии. Человеку оставалось лишь покорно подчиниться вечному космическому порядку, частью которого он считал и ритуалы. Однако, зная его «законы», человек мог также рассчитывать воспользоваться ими с помощью магии в своих житейских целях (на охоте, в войне, в земледелии и т. д.).
Магическое миросозерцание царило тысячелетия в самых различных частях земного шара, создавая устойчивые и во многом сходные традиции даже в странах, полностью изолированных друг от друга. Само по себе это сходство не нашло пока удовлетворительного объяснения. Еще менее понятна синхронность событий «Осевого времени», поскольку оно охватывает лишь сравнительно небольшой промежуток истории. Правда, тогда, в I тысячелетии до н. э., уже действовали многочисленные межкультурные связи, но, как справедливо отметил Ясперс, они были еще слишком слабы, чтобы полностью объяснить этот загадочный феномен.
В качестве примера можно взять так наз. «апофатическую теологию», т. е. учение о Последней Реальности как о Начале, которое нельзя адекватно выразить никакими понятиями. О нем легче сказать, чем оно не является, нежели дать ему исчерпывающее определение. Таково Дао в традиции, идущей от Лао-цзы и Чжуан-цзы, таков Брахман в Упанишадах и Махабхарате, Нирвана в буддизме, высшее Благо у Платона, Сущий в учении израильского профетизма, и вообще «Осевому времени» свойственно стремление преодолеть политеизм и обрести веру в Единого. При этом нет ни малейшего основания предполагать, что китайские мыслители были знакомы с греческими идеями или пророк Исайя - с текстами Вед. То же самое можно сказать об удивительной перекличке нравственных максим, сформулированных в ту эпоху. Этические ценности оказываются бесконечно выше ритуальных систем, а утилитарная психология магизма отступает перед благоговейным познанием Истины, перед мистическим созерцанием и профетической верой.
Будучи философом-экзистенциалистом, Ясперс особенно подчеркивал, что в «Осевое время» человек осознает свою отделенность от природного мира и трагичность своего бытия, т. е. оказывается в «пограничной ситуации». «Перед ним открывается ужас мира и собственная беспомощность. Стоя над пропастью, он ставит радикальные вопросы, требует освобождения и спасения. Осознав свои границы, он ставит перед собой высшие цели, познает абсолютность в глубинах самосознания и в ясности трансцендентного мира». Действительно, сотериологические доктрины, «религии спасения», возникли именно в «Осевое время».
Согласно Ясперсу, оно началось около 800 года и завершилось около 200 года до н. э. Таким образом, христианство из него выпадает, оказываясь чем-то вторичным. «Для историка, - пишет он, - Иисус - последний из иудейских пророков, осознающий свою связь с ними». Остается лишь непонятным, почему при подобной интерпретации нельзя было расширить рамки «Осевого времени», доведя его до середины I века н. э. Но к этой теме мы еще вернемся, а пока еще раз важно отметить, что в глазах философа «осевое» наследие далеко не исчерпало себя и способно дать человечеству новые импульсы для развития. «В эту эпоху, - пишет он, - были разработаны основные категории, которыми мы мыслим по сей день, заложены основы мировых религий, определяющих по сей день жизнь людей. Во всех направлениях совершался переход к универсальности».
Правда, Ясперс находит нечто подобное второй «оси» в творчестве постренессансного Запада, которое получило общечеловеческий резонанс. «Замечательные духовные творения Европы 1500-1800 гг., перед которыми блекнут достижения науки и техники, - творения Микеланджело, Рафаэля, Леонардо, Шекспира, Рембрандта, Гете, Спинозы, Канта, Баха, Моцарта - заставляют нас сопоставить европейскую культуру с «Осевым временем» две с половиной тысячи лет назад». Но сам же философ признает, что эта вторая «ось» сравнительно быстро зашла в тупик и оказалась в затяжном кризисе (не забудем, что Ясперс писал свою историософскую книгу вскоре после второй мировой войны).
Выход из кризиса философ видел в открытости европейского постренессансного сознания, которому присущ плюрализм, восприимчивость и чуткость к иным традициям. Эта характеристика в целом справедлива, если вспомнить хотя бы о роли, которую сыграло японское искусство в развитии западной живописи, а индийские идеи - в философии Шопенгауэра. Напомним также, чем был Восток для таких писателей и мыслителей, как Лев Толстой, Альберт Швейцер, Герман Гессе, Джон Сэлинджер.
Труд Ясперса стал знамением нашего века, который характерен не только конфронтациями и взрывами шовинизма, но и поисками общечеловеческого единства. Все возрастающий интерес Запада к Востоку красноречиво об этом свидетельствует. Как было верно отмечено, для «идеологов Возрождения и Просвещения эталоном служил человек классической античности: романтики начала XIX в. в поисках идеала обращались к миру средневековья; уверенный в торжестве разума, эволюции и прогресса человек XIX в., хотя и открыл для себя древневосточный мир, все-таки вдохновлялся античностью, а люди XX в., особенно второй его половины, все больше внимания уделяют человеку Древнего Востока».
Вслед за Максом Мюллером, Радхакришнаном и Швейцером Ясперс полагал, что западная культура и духовность нуждаются в дополнении, которое они могут почерпнуть в Азии.
Такая постановка вопроса и такая тенденция не возникли бы без выхода Востока из состояния замкнутости и без отказа Запада от европоцентрической модели, которая долгое время казалась ему единственно возможной.