§ 3. Лингвистическая палеонтология

Если общность языка позволяет говорить о социальной общности, лежащей в ее основе, то не дает ли язык возможности вскрыть природу этого общего этнизма?

Долго предполагали, что языки являются неисчерпаемыми источниками свидетельств о народах, на них говорящих, и о доис-^

224

СВИДЕТЕЛЬСТВА ЯЗЫКЛ В АНТРОПОЛОГИИ И ДОИСТОРИИ

тории этих народов. Адольф Пикте, один из пионеров кельтоло-гии, особенно известен своей книгой «Происхождение индоевропейцев» («Les origines indo-europeennes», 1859—1863). Эта работа послужила образцом для многих других и до сих пор остается самой увлекательной из них. Пикте стремится, основываясь на показаниях индоевропейских языков, вскрыть основные черты цивилизации «ариев»; он считает возможным установить ее различные аспекты: материальный быт (орудия, оружие, домашние животные), общественную жизнь (были ли они кочевниками или земледельцами), тип семьи, управление; он старается найти колыбель «ариев», которую он помещает в Бактрии; он изучает флору и фауну населяемой ими страны. Его работа представляет самый значительный опыт, сделанный в этом направлении; развившаяся отсюда дисциплина получила название лингвистической палеонтологии. С тех пор делались дальнейшие попытки в этом направлении;

одна из последних принадлежит Герману Хирту («Die Indogerma-nen», 1905-1907)'. Для определения прародины индоевропейцев он опирается на теорию И. Шмидта (см. стр. 233); однако он часто прибегает и к лингвистической палеонтологии: словарные факты привлекаются им для доказательства того, что индоевропейцы были земледельцами, и он отказывается считать их родиной южную Россию, поскольку она более пригодна для кочевого образа жизни; повторяемость названий деревьев, в особенности некоторых пород (ель, береза, бук, дуб), наводит его на мысль, что родина их была лесистой и что находилась она между Гарцем и Вислой, а именно в районе Бранденбурга и Берлина. Напомним также, что еще до Пикте Адальберт Кун и другие пользовались лингвистикой для реконструкции мифологии и религии индоевропейцев.

Однако нам кажется, что нельзя требовать от языка показаний такого рода; причины, почему он не может их дать, по нашему мнению, следующие.

Прежде всего, недостоверность этимологии: мало-помалу выяснилось, сколь редки слова, происхождение которых установлено абсолютно надежно, и в результате лингвистам пришлось стать более осторожными. Приведем пример, свидетельствующий о смелости прежних изысканий: сближают лат. servus «раб» и servare «сторожить», хотя, быть может, без особых на то оснований; затем первому из этих слов приписывают значение «сторож» и умозаключают, что раб первоначально был сторожем дома! А между тем нельзя даже утверждать, что servare имело вначале смысл «сторожить». Но это не все: смысл слов эволюционирует; значение слов часто меняется одновременно с перемененой местопребывания народов. Предполагалось также, что отсутствие слова служит доказательством

Ср. еще: d'Arbois de Jubainville, Les premiers habitants de 1'Europe, 1877;

0. Schrader, Sprachvergleichung und Urgeschichte; 0. Schrader, Reallexikon der indogennanischen Altertumskunde (работы, появившиеся ранее труда Хирта); S. Feist, Europa im Lichte der Vorgeschichte, 1910.

225

ВОПРОСЫ РЕТРОСПЕКТИВНОЙ ЛИНГВИСТИКИ

отсутствия в первобытной культуре того, что этим словом обозначают, но это заблуждение. Так, например, слово со значением «возделывать землю» отсутствует в индоевропейских языках Азии; но из этого вовсе не следует, что земледелие было вначале там неизвестно;

оно могло быть оставлено данными народами позже или осуществляться иными приемами, которые обозначались иными словами.

Третьим фактором, подрывающим достоверность этимологии, является возможность заимствований. Вслед за вещью, входящей в обиход народа, в его язык может проникнуть и слово, служащее в другом языке для обозначения этой вещи; так, конопля лишь в весьма позднее время стала известна в средиземноморском бассейне, еще позже — в северных странах, и каждый раз название конопли заимствовалось вместе с заимствованием самого растения. Во многих случаях отсутствие внеязыковых данных не позволяет установить, объясняется ли наличие в нескольких языках одного и того же слова результатом заимствования или же оно доказывает преемственную общность его происхождения.

Это вовсе не значит, что нельзя с уверенностью выделить некоторые общие черты и даже кое-какие конкретные факты; общие термины родства, например, встречаются в большом количестве, сохранив свою отчетливость до нашего времени; благодаря им можно утверждать, что у индоевропейцев семья была институтом столь же сложным, сколь и регулярным: в этом отношении их язык обнаруживает такие оттенки, которые непередаваемы, например, по-французски. Так, у Гомера einateres означает «невестки», sigalooi «золовки»; n'scr.janitnces соответствует греч. einateres и по форме и по значению. «Зять» называется иначе, чем «свояк». Здесь, таким образом, выявляется тщательная детализация родственных отношений. Но обычно приходится довольствоваться самой общей информацией. Тоже и в отношении животных: в наименовании важных пород, как, например, крупного рогатого скота, мы не только видим совпадение греч. bous, нем. Kuh, скр. gau-s т. д. со значением «корова» и можем, таким образом, восстановить индоевропейское *gi5u-s, но обнаруживаем, что и склонение соответствующих слов во всех этих языках характеризуется одинаковыми признаками, что не было бы возможно, если бы речь шла о позднейшем заимствовании.

Позволим себе остановиться несколько подробней на другом морфологическом факте, ограниченном определенной зоной распространения и относящемся к сфере социальной организации.

Несмотря на все то, что было высказано по поводу связи лат. dominus «хозяин», «господин» с лат. domus «дом», лингвисты не чувствуют себя вполне удовлетворенными, так как здесь в высшей степени необычно употребление суффикса -по- для образования производного имени; в греческом нет таких образований, как *oiko-no-s или *oike-no-s от oikos «дом», в санскрите—таких, как *αςνα-ηα- от αςνα- «конь». Но именно эта редкость и сооб-

226

СВИДЕТЕЛЬСТВА ЯЗЫКА В АНТРОПОЛОГИИ И ДОИСТОРИИ

щает суффиксу слова dominus всю его значимость и характерность. Несколько германских слов являются, по нашему мнению, настоящими откровениями в этом отношении:

1) *peuaa-na-z «вождь *peudo», то есть «король», гот. piudans, ст.-сакс. thiodan (*реиао=гот. piuda=ocK. touto «народ»);

2) *druyi-na-z (частично изменившееся в * dru·yfi-na-z) «вождь» dru·^-ti-z, откуда христианское обозначение «господа», то есть «бога»; ср. др.-сканд. Drottinn, англосакс. Dryhten, оба с конечным -ϊηα-z;

3) *kindi-na-z «вождь *kindi-z» (=лат. gens), τ. е. «рода». Поскольку вождь gens «рода» был по отношению к вождю *peudo «народа» своего рода «вице-королем», германский термин kindins (в других языках полностью утраченный) был использован Ульфилой для обозначения римского губернатора провинции, ибо легат императора был, по германским представлениям, тем же самым, что и вождь клана по отношению к piudans «королю». Как бы ни была интересна эта ассимиляция терминов с исторической точки зрения, едва ли можно сомневаться, что слово kindins, чуждое римской обстановке, свидетельствует о подразделении германских племен на Idndi-z.

Таким образом, мы видим, что вторичный суффикс -по- присоединяется к любой германской основе и вносит в нее значение «вождь той или другой социальной группы». Остается только констатировать, что в таком случае лат. tribunus буквально означает «вождь tri-bus», то есть «трибы», подобно тому как piudans означает «вождь piuda», то есть «народа», и, наконец, точно так же domi-nus означает «вождь domus», где domus—мельчайшее подразделение touta или piuda—«народа». Dominus с его причудливым суффиксом представляется нам едва ли опровержимым доказательством не только языковой общности, но и общности в социальных институтах между эт-низмом италиков и этнизмом германцев.

Однако мы должны еще раз напомнить, что сопоставление языков редко приводит к столь характерным наблюдениям.