IV. Города и думы.

Василий Петрович посетил (в хронологическом порядке согласно тексту «Писем об Испании») Мадрид, Кордову, Севилью, Кадис, Гибралтар, Танжер, Малагу, Гранаду и Альамбру, не считая небольших городов, в которых путешественник оказался проездом. И каждый город вместе со своими жителями произвел на Боткина свое особое впечатление.

Мадрид.

В Мадриде Боткина удивляет особое отношение его горожан к правительству и делам политики вообще: не безучастное, но живое и заинтересованное. Мадридское общество, пишет Боткин¹⁶¹, ничуть не аполитично, и часто заводит разговоры о политике. При этом они сплошь носят ожесточенный и непримиримый характер, так как «Терпимость, – уверяет путешественник, – есть слово, которое в Испании не имеет еще смысла».¹⁶²

Причины этой ожесточенности Василий Петрович отыскивает в общем раздражении мадридцев: «Политика здесь – занятие постоянное, потому что тревога, смута составляют здесь нормальное положение общества».¹⁶³ Действительно, власть в стране в очередной раз сменилась всего за два года до приезда Боткина в Испанию; и страсти по политическим вопросам (в частности, среди приверженцев moderados и progresistas) еще не утихли: даже «каждая прилежащая (к площади Puerta del Sol – прим.) кофейная имеет собственный политический колорит»¹⁶⁴, – отмечает путешественник: «умеренные» ненавидят правительство «прогрессистов», «прогрессисты» – правительство «умеренных».

Однако, за исключением особого градуса околополитических дискуссий и расположения в Мадриде королевского двора, ничто Боткину не напоминает о том, что он находится в столице одного из крупнейших европейских государств: для страны, уверяет очеркист, Мадрид малозначителен. По его заметкам, Мадрид не имел своего характерного лица в середине XIX века, будучи исключительно «городом народонаселения наезжего», где «каждая провинция приносит сюда свой характер, свой костюм и свои обычаи».¹⁶⁵ Ввиду исторических обстоятельств, уверяет Боткин, Мадриду к 1845 г. не удалось стать средоточием культуры и искусств (за исключением музея Prado), или важных политических событий (имеющих, как правило, провинциальные корни), довольствуясь лишь ролью el corte (двора).

Социальное расслоение в Мадриде Боткина, по большей части, выражается в культурном аспекте: «Порядочное» общество здесь национальность предоставляет народу. Равным образом в этом обществе говорят по-французски…»¹⁶⁶, – сокрушается падкий до всего оригинального и национального Василий Петрович. И среди мадридского простонародья путешественнику весьма бросается в глаза презрение к afrancesados («офранцуженным» – прим.), которым, уверен путешественник, «офранцуженность» крайне не к лицу: «Ах, если бы испанцы могли взамен того, что они так неловко заимствуют у Европы, сообщить ей хоть немного своей кроткой, доброй, беззаботной веселости, о которой Европа не имеет понятия!»¹⁶⁷

«Поразительное»¹⁶⁸ чувство испанского личного достоинства, воспеваемое очеркистом на протяжении всего текста «Писем…», в Мадриде имеет свой особый привкус: это специфическая la flema castellana¹⁶⁹ («кастильская флегма» – прим.) – качество, обладаемое среди европейских народов одними испанцами, по уверению Василия Петровича.

Социальные перегородки между мадридскими сословиями, подмечает Боткин, заключаются, по большей мере, в уровне благосостояния; в остальном же, как потомственные и чистокровные христиане, все испанцы относятся к своему дворянству весьма уважительно. Упадок же значения старого испанского дворянства и вообще испанской государственности (по свидетельству Василия Петровича, среди мадридских aguadores (водоносцев – прим.) было немало потомственных дворян¹⁷⁰), путешественник связывает с приходом Бурбонов. Совершенно покончило с былым могуществом дворянства, все же остававшегося, однако, главным землевладельческим сословием страны, стало, по Боткину, уничтожение принципа майората¹⁷¹ (в 1835 г. – прим.)

Помимо большого количества обедневших потомственных дворян, Боткину в Мадриде бросается в глаза высокая доля чиновничества (слово «чиновник» употребляется очеркистом условно: чинов в российском смысле Испании не было, – прим.) При этом, масса чиновников делилась на две прослойки: jubilados, т.е. действительно состоящих на службе и получающих (хотя и нерегулярно) жалование, и cesantes, отставных чиновников, только «имеющих право» на жалование и свое место. Такая ситуация сложилась из-за сохраняющегося в середине XIX в. обычая назначать и смещать empleados от имени короля (королевы). Именно эта масса голодных чиновников и являлась в течение долгого времени, утверждает путешественник, главным двигателем политических волнений в обществе и армии.¹⁷² Действительно, испанский историк Комельяс упоминает процесс разрастания чиновнического аппарата в ряду наиболее отличных черт середины XIX в.¹⁷³

Вообще, нигде в своих «Письмах…» Боткин не писал так много о вопросах социально-политических, как в заметках из Мадрида. Само прибытие путешественника в Мадрид совпало с попыткой очередного pronunciamineto со стороны progresistas, спровоцированной увеличением налогов: «В каждом сколько-нибудь значительном городе только присутствие военной силы сдерживает народное недовольство: для этого правительство вынуждено иметь под ружьем до 160 тысяч человек» ¹⁷⁴, – сообщает Боткин.¹⁷⁵

Рассуждая о бурной политической жизни Испании, Василий Петрович пишет: «Политическая Испания есть какое-то царство призраков. Здесь никак не должно принимать вещи по их именам, но всегда искать сущности под кажимостью, лицо под маскою».¹⁷⁶ Однако тут же путешественник оговаривается: «царство призраков» имеет среди своих подданных только представителей высшего света, в кругу которых Василий Петрович и проводит свое путешествие. Простой народ не только нисколько не разбирается в политических вопросах; но, главным образом, – и не интересуется ими, то есть, «нисколько не заботится о всем том, что лично его не касается».¹⁷⁷ Боткина удивляет то, что даже в столичной прессе, ориентированной на широкий круг читателей, налицо «отсутствие всякой рассудительной теории, даже всякой практической мысли <…> Идей нет – есть одни лица и имена...», – поражается Василий Петрович: «Испанцу словно недоступна никакая общая идея, хотя отвлеченное понятие об общем деле».¹⁷⁸ Незаинтересованность широких масс в вопросах политики в середине XIX в. подчеркивается и Э.Литавриной в соответствующей главе учебника.¹⁷⁹

Такое разительное противоречие внешнего и внутреннего содержания политической Испании вновь наводит недоумевающего Боткина на историософское замечание, «выбрасывающее» Испанию из ряда европейских стран: «Во многих отношениях Испания столько же принадлежит к средним векам, сколько к нашему времени; многое в ней странно, но не бессмысленно».¹⁸⁰

На пути в Кордову, любуясь пиренейскими пейзажами из едва плетущегося дилижанса, Василий Петрович констатирует поистине «величавую» пустынность местных природы и народонаселения: «Глаза свободно пробегают пространство в 8, 10 верст, не встречая на нем ни одного жилья...»¹⁸¹ Вообще, пустынность Испании подмечается Боткиным неоднократно в течение текста «Писем…»: однако британский историк Рэймонд Карр, напротив, приводит статистические данные, согласно которым население Испании в этот период постоянно росло: с 10 миллионов в 1800 г. до 16 миллионов в 1860 г.¹⁸² Другое дело, что в первой половине века росло преимущественно население промышленно более развитой Каталонии, в то время как центральная Испания начала «подтягиваться» лишь к середине XIX в.¹⁸³

Социальная атмосфера в Испании середины XIX в., судя по «Письмам...», нездорова. То тут, то там грабят гражданские и почтовые дилижансы¹⁸⁴; вообще о «разбойниках» в духе знаменитого Хосе Марии очеркист пишет много. От этого, пишет Боткин, происходит нужда правительства щедро оплачивать войско, в то время как «чиновники получают за год половину жалования».¹⁸⁵ Тем не менее, несмотря на опасность передвигаться по стране дилижансами (равно как и при помощи старинных arrieros – погонщиков мулов), путешествующие испанцы будто не замечают ее, не подавая и вида обеспокоенности, что заставляет очеркиста восторгаться испанскому долготерпию и неприхотливостью.¹⁸⁶ «В Испании нет маленьких деревень: народонаселение сосредоточено или в больших городах, или в многолюдных селениях, отдаленных между собою несколькими милями...», – свидетельствует Боткин.¹⁸⁷ По мнению путешественника, это облегчает работу грабителям больших дорог: при грабеже дилижансов близкая помощь невозможна. От этого перевоз товаров крайне дорог для предпринимателей, а труд arrieros – для путешественников.

Несмотря на внешнюю схожесть ландшафта, например, Кастилии и Ла-Манчи, «исполненного какой-то пламенной, страстной меланхолии»¹⁸⁸, уровень жизни в провинциях разительно отличается: если кастильское крестьянство, по сравнению с западноевропейским, путешественник находит намного более зажиточным¹⁸⁹, отчего, считает очеркист, и происходит его политическая индифферентность, то Ла-Манча полна нищих и бедняков, просящих милостыни.¹⁹⁰ Именно Ла-Манча середины XIX в. более всего знаменита своими конными и пешими разбойниками, грабящими проезжающие дилижансы.¹⁹¹ У кастильцев такой необходимости нет, поэтому, уверяет Боткин, кастильский крестьянин середины XIX в. вполне оправдывает свою хорошую репутацию, запечатленную в народной поговорке: «honrado como un castellano» («честен как кастилец» – прим.)¹⁹² При неразвитости промышленности и вообще буржуазных отношений, эта провинция, судя по тексту «Писем об Испании», далеко не бедствует. Хосе Луис Комельяс объясняет бедность и запустение некоторых регионов Испании в 1845 г., как ни парадоксально, именно демографическим подъемом, который, ввиду медленности экономического развития Испании,¹⁹³ порядочно снизил средний уровень жизни.

Кордова.

По пересечении горного хребта Сьерры-Морены, на пути в Кордову, Боткин отмечает: «Климат, архитектура строений, одежда, обычаи – все говорит, что находишься в другой стране»,¹⁹⁴ предвосхищая свои кордовские пассажи¹⁹⁵ о местном восточном колорите. Действительно, в самой Кордове путешественника поражает «азиатская» закрытость городской планировки, особая андалузская «интровертивность» архитектуры.¹⁹⁶ При этом богатые дома имеют внутри своих стен настоящие усадьбы – иные состоят из двух садов: фруктового и цветочного. Восхищают путешественника прекрасные андалузские конюшни: лошади на юге Испании пользуются почетом, отмечает очеркист.¹⁹⁷

Судя по тексту «Писем…», в Кордове путешественника поразила более всего мавританская архитектура, наблюдая которую, Боткин предается размышлениям о генезисе мусульманского искусства на Пиренеях, фантазирует о великолепной раннесредневековой Кордове, с сожалением отмечая, что тот «унылый» город с населением около 30 000 человек, который ему довелось посетить, далеко отстоит от былого мавританского великолепия.¹⁹⁸ В мечтах об арабской Испании Василий Петрович покидает Кордову.

Севилья.

Приехав в «самое сердце Андалузии», Севилью, Боткин первым делом предается размышлениям о местном климате и природе: признав предрассудком красоту испанской природы, воспетой в местной поэзии, путешественник, тем не менее, уточняет, что «здесь она уныла и дика, или поражает своей тропической, величавой роскошью», вступая в контраст с «кроткой и ровной красотой Италии», так наскучившей очеркист во время его итальянских путешествий.¹⁹⁹

В отличие от Кордовы, где, считает Боткин, мавританский элемент все еще господствует в самой атмосфере города, в Севилье Боткин находит настоящее слияние эпох, которое и придает ей свой особый привкус. При этом сам город, его архитектура, планировка ни идет, на вкус Боткина, ни в какое сравнение с, например, роскошным итальянским Неаполем, его красотой и щедрой природой: «Красота ее (Севильи – прим.) не от природы и не от искусства, ее улицы узки и извилисты, дома чужды всякого архитектурного стиля; очарование Севильи заключается в ее жителях, в обычаях, в нравах».²⁰⁰ Особое щегольство местных горожан, отмечает путешественник, заключается в их уникальных «мавританских» внутренних двориках – patios, – роскошно убранных садами, картинами, зеркалами и фонтанами. «Мавританский след» в планировке андалусийских домов нашел свое подтверждение еще в Танжере: расположение мусульманских («махоммеданских») домов (непременно с внутренним двором – patio) то же, что и в Севилье. Более того: «Между монотонным напевом arriero и мавританскими мелодиями – сходство поразительное...», – удивляется Василий Петрович.²⁰¹

Весьма по нраву русскому туристу особый обычай южных испанцев, отчасти вызванный климатом этого региона, – оживляться с наступлением вечера. В Севилье, считает очеркист, эта привычка является особой чарующей чертой местных горожан: «Севилья, словно ночная, нервическая красавица, оживляется лишь тогда, когда становится темно».²⁰² В это время горожане выходят на улицы для того, чтобы «брать прохладу» (досл. с исп. «tomar el fresco» – прим.) Ввиду старинной планировки узких севильских улиц, конные экипажи, столь распространенные в Мадриде, в Севилье не в ходу: по городу перемещаются пешком и жарким днем, и прохладной ночью.²⁰³

Именно в заметках из Севильи Василий Петрович, в течение текста все менее и менее уделяющий внимание вопросам социально-политическим, в последний раз в «Письмах об Испании» пускается в характерные пассажи на стыке историософии и искусствоведения²⁰⁴: анализируя историю Испании XVIII в., Боткин приходит к мысли, что новое «возрождение» испанского народа, свидетелем которого стал путешественник, непременно вызвано войной против Наполеона: «героическое потрясение свершилось в народе, лишенном всяческого общественного устройства», – объясняет очеркист: «Всякий рад был схватиться за оружие – сколько из патриотизма, столько же из желания выйти как-нибудь из своего бедственного положения».²⁰⁵ Именно в этом рвении Боткин находит настоящую сущность знаменитых guerillas времен войны против Наполеона. Национальное потрясение после изгнания французов, заключенное в неистовости разбуженного патриотической войной народа, подавляемой, однако, государством и все еще сильной Церковью, которые, вместо того, чтобы «употребить в пользу эти руки», сокрушается Василий Петрович, сделали его причиной современных путешественнику политических волнений в Испании. «Анархия», диагностируемая Боткиным, повседневные «продажность, подкуп, взятки» берут свое начало, уверен очеркист, во время правления Фердинанда VII, «разбередившего раны» Испании.²⁰⁶

Одной из особенностей общественно-политической жизни Испании середины XIX в. Боткин находит ориентацию на провинцию, особенно Каталонию²⁰⁷: «Всякое движение, в котором Каталония не примет участия, не может иметь успеха»²⁰⁸. В частности, этим руководствовалось правительство moderados, повышая налоги в Мадриде прежде и на иных условиях, нежели в Барселоне. Именно поэтому, уверен Боткин, pronunciamiento, попыткой которого в Мадриде стал свидетелем путешественник, не удалось.

Рассуждая о европейской живописи (Рафаэль, Рубенс, Веласкес, Сурбаран, Хуан Вальдес), античной традиции и влиянии христианства на развитие ренессансных форм, Боткин проявляет себя настоящим знатоком живописи.²⁰⁹ При этом собственный выбор очеркиста падает именно на испанскую живопись: основное преимущество испанской школы перед итальянской, перегруженной, на вкус Василия Петровича, формами античной традиции, – это легкость и насыщенность форм, но, при этом, отсутствие того «неопределенно-изящного выражения»²¹⁰, свойственного итальянским мастерам. Любимый живописец Боткина, работами которого он насладился в одном из бывшим севильских монастырей,²¹¹ – это Бартоломе Эстебан Мурильо, «великий Мурильо», превзошедший, по мнению путешественника, Рафаэля и Тициана, Сурбарана и Веласкеса.²¹² «В Севилье в редком доме нет нескольких отличных картин», – восторженно замечает Боткин.²¹³ Надо полагать, что путешественник имеет в виду знатные дома.

Кадис.

Вдоволь насытившись севильской живописью и ночными гуляниями, Боткин на пароходе по Гвадалкивиру отправился в Кадис.²¹⁴ Прибыв в город, находит его довольно запустелым, не оживленным.²¹⁵ Причиной тому – прекращение торговли с отпавшими испанскими колониями и внутренние тарифы, по которым бóльшие преимущества получил соседний Гибралтар.

Тем не менее, Кадис, по замечанию очеркиста, остается исключительно «городом торгового сословия»²¹⁶, созданным новым временем (несмотря на свою древность, Кадис был неоднократно разрушен землетрясениями; в 1596 г. его большею частью сожгли англичане во время англо-испанской войны 1585-1604 гг. – прим.). И внешний вид Кадиса, уверяет путешественник, отличает его от всех прочих андалусийских городов, несущих на себе отпечаток либо мавританского владычества, либо «феодальных нравов». Например, только в Кадисе, в отличие от остальных крупных городов Испании, жители заботятся о внешнем украшении своих домов, беля стены и балконы. Также, в противоположность общеиспанским обычаям, и улицы полны не только в темное время суток, но и днем. В отличие от других испанских городов, в Кадисе «на всем лежит общеевропейский колорит».²¹⁷ В противоположность Севилье и Гранаде здесь даже простонародье постепенно отказывается от яркой андалузской одежды, отдавая предпочтение унифицированному общеевропейскому сюртуку. В Кадисе исторически, ввиду самого географического положения города, открытого внешнему миру, нет той замкнутости, отчасти присущей городам центральной Испании. В частности, замечает Василий Петрович, город полон различных коммерческих клубов²¹⁸, нередко принадлежащих англичанам, немцам, французам²¹⁹, которые получают прессу из Северной и Южной Америки. В городе постоянно проживает множество иностранцев, более оживлены связи с европейскими и заокеанскими государствами, ввиду чего в Кадисе отсутствуют «национальная исключительность и предрассудки»²²⁰, столь свойственные, например, жителям Мадрида.

Именно в Кадисе, городе едва ли не более многонациональном аккумулирующем в себе выходцев со всей Испании, чем ее столица, Боткин пишет заметки о «лоскутности» страны, в смысле ее чрезвычайного регионального и культурного разнообразия: «В Испании более, нежели в какой-либо стране Европы, каждая провинция подсмеивается над другой, и о каждой ходит в народе особенная поговорка».²²¹ В частности, каталонцы, ввиду особенного промышленного развития региона, имеет более развитый средний класс, что сказалось на политической ориентации региона во время карлистской войны. Развитая промышленность Каталонии, работающей едва ли не на всю Испанию, придает региону его особую «политическую важность», подчеркивает Василий Петрович.²²² Впрочем, каталонские товары чрезвычайно дороги ввиду высоких внутренних пошлин и дороговизны транспортных услуг. От этого, уверяет Боткин, происходит расцвет контрабанды импортных товаров на юге страны – в Андалусии.²²³ Андалусийцы – народ храбрый, но чрезвычайно изнеженный и ленивый, считает путешественник, соглашаясь в этом со своими «европейскими коллегами». От этого они предпочитают торговлю (иначе говоря – контрабанду: «Андалузец – контрабандист по сердечной склонности»²²⁴) промышленности, и потому не в ладах с таможенными службами. Однако именно в Андалусии, уверяет путешественник, наиболее высока популярность Изабеллы. Британский историк Рэймонд Карр также подчеркивает высокий уровень лояльности юга Испании по отношению к королеве Изабелле, отмечая, что, несмотря на непрекращающиеся политические и околополитические скандалы вокруг собственной персоны, Изабелла сумела сохранить популярность вплоть до шестидесятых годов XIX в.²²⁵ Говоря о басках (сплошь именуемых очеркистами «бискайцами»), которых Боткин встретил еще в самом начале своего путешествия, Василий Петрович приводит сохранившую свою актуальность до наших дней общеиспанскую шутку, обыгрывающих их «упорность до твердолобия»: забивают гвоздь острием, а не шляпкой.²²⁶ «Таков уж здесь обычай, – резюмирует путешественник: «Каждый хвалит свою провинцию на счет другой; а между андалузцами и северными испанцами непрерывный обмен колкостей и насмешек, под которыми скрывается, может быть, вражда смешавшейся с андалузцами арабской крови к северным испанцам».²²⁷

Заканчивая обстоятельный анализ²²⁸ испанской таможенной системы (в котором очеркист демонстрирует превосходное знание материала) как показателя буржуазной неразвитости страны, Боткин снова приходит к выводу, общему для всех его заметок: Испания – «это страна феодальных привычек, рыцарства и войны...»²²⁹, – уверен Василий Петрович: «В этой классической стране феодальной чести скоро вся промышленность заклеймлена была (после Реконкисты – прим.) некоторого рода отвержением», как занятие никогда не бравших в руки оружие (pechero), не вполне достойное благородного hidalgo, к которым себя причисляет порядочная доля населения, особенно в средней Испании. Торговля и промышленность (ремесло) как «обычаи жидов и мавров» были, считает Боткин, «во всеобщем презрении» уже к концу XVI в.²³⁰ Изменения, принесенные Новым временем, к середине XIX в. еще не носили фундаментального характера, будучи заметными лишь на севере (Каталония, Бискайя) и, местами, в Андалусии. Медленность буржуазного развития Испании Боткин жестко связывает и с политическими волнениями Нового времени: «Все нынешние смуты ее (Испании – прим.) суть не что иное, как борьба старых элементов Испании с новою, возникшею в ней гражданственностью».²³¹

Когда же, по мнению Василия Петровича, Испания была «выброшена» из «общеевропейского» ряда? В этом смысле крайне неоднозначно оценивается очеркистом роль династии Бурбонов, правящей Испанией с начала XVIII в.: с одной стороны, снизив значение старого испанского дворянства, традиция которого, считает Боткин, весьма обогатила испанский народ, Бурбоны, самим фактом своего восшествия на престол, и впоследствии – в течение всего XVIII в и части XIX в. – познакомили Испанию с прогрессивной европейской философией, французским языком, прорубили, казалось, своеобразное «окно в Европу», бросив на «изнуренную» испанскую почву «семя новой жизни».²³² С другой стороны, «Философские идеи XVIII века <…> не оставили в обществе почти никакого следа», уверяет очеркист. Главная причина этого, по мнению путешественника, – косность испанского мировоззрения, с пренебрежением смотрящего на неиспанское: и костры инквизиции, полыхающие вплоть до конца XVIII в., – тому подтверждение, констатирует Боткин. Британский испанист Рэймонд Карр отмечает, что к середине XIX в. промышленная революция еще не успела создать класс буржуазии, который должен бы возникнуть в среде «просвещенных» («ilustrados»),²³³ объясняя медленность экономического развития Испании, в первую очередь, объективными экономическими факторами.

Приводя примеры и рассказы об ужасах испанской инквизиции XVIII в.,²³⁴ резко контрастировавших с духом западноевропейского Просвещения, на протяжении всего текста «Писем...» очеркист удивленно заключает, что в современной ему Испании этот стальной испанский католицизм, породивший легендарную инквизицию и ее auto de fé будто канул в Лету; современные испанцы словно отбросили от себя свое прошлое; и если к духовенству сохраняется еще почтительное уважение, то, к примеру, к срытию монастырей народ совершенно равнодушен. Особенно бросается автору в глаза одно яркое противоречие: если старая католическая Испания забита в угол – после отмены монастырей их церкви продаются с аукциона и нередко, необыкновенной красоты, превращаются в обычные продовольственные склады, то протестантам в Испании до сих пор запрещено иметь свои церкви.²³⁵

Восхищаясь потрясающим Севильским собором, Василий Петрович снова замечает: знаменитая испанская католическая религиозность, едва ли не вошедшая в анекдоты, к середине XIX в. исчезла: испанские храмы теперь пусты. Не ограничившись уничтожением своего монашества, испанцы сделались равнодушны к религии: «Можно с уверенностью сказать, что испанцы «объевропеившиеся» пренебрегают ею (религией – прим.), а народ просто не думает о ней».²³⁶ При этом, приводит Боткин воспоминания путешественников, заставших Испанию до смерти Фердинанда VII, еще 15-20 лет назад Испания была самым настоящим маскарадом католицизма, театральная преданность своим padres (священникам – прим.) не знала границ у стоящих перед ними на коленях испанцев. Но лишь дуновения хватило, чтобы до неузнаваемости преобразить «страну призраков, рутины и лжи», задолго до середины XIX в. потерявшую свою религиозность.

Удовлетворившись «развенчанием» одного из самых распространенных стереотипов об Испании, уходящего своими корнями в знаменитую «черную легенду», Боткин снова предается своему любимому занятию – воспеванию южноиспанских нравов, так контрастирующих с «общеевропейскими»: «Самая откровенная веселость составляет существенную черту андалузского характера», – восторгается Василий Петрович. – «Эти города южной Андалузии – совсем особенный мир. Нет других развлечений, кроме любви...»²³⁷

Тем приятнее для путешественника оказался следующий пункт маршрута – Малага, где так полюбившиеся Боткину андалусийские нравы соседствуют с природой, как нигде в Испании, имеющей «кроткий, ласкающий характер».²³⁸

Малага.

Несмотря на то, что наружность Малаги Боткину не по нраву, именно там, на его вкус, самая изящная alameda (народное гуляние – прим.) Малага, насчитывающая около 60 000 жителей, вдвое крупнее Кордовы: «Из всех испанских городов Малага после Барселоны самый значительный торговый город...»²³⁹ Очеркист не упускает возможности заметить, что Малага, еще в большей степени, чем другие андалусийские города, сохранила мавританский след в своей планировке и стиле строений.²⁴⁰

Говоря о местном сельском хозяйстве, Боткин в очередной раз демонстрирует прекрасное умение работать с печатным материалом по интересующей его теме: на экспорт в здешней «роскошной почве» производятся: вина (более 15 сортов), изюм, оливковое масло, фрукты. В отличие от промышленной Барселоны, географически более ориентированной на внутриевропейский рынок, Малага торгует с бóльшим числом стран (в том числе, с Россией и США, торговые посланники которых находятся в Малаге в большом количестве).²⁴¹

О малагских caballistas (разбойные наездники – прим.) ходит дурная слава по всей Андалусии, осведомляет читателя очеркист. Причиной удали здешних нравов Боткин считает провоцирующий их особый расцвет контрабанды, и без того владеющей югом Испании, а в богатой товарами Малаге не знающей границ.²⁴²

Помимо прочего, Боткин восторгается богатством природных ресурсов Андалусии: помимо благодатной почвы, к середине XIX в. не истощились еще прииски железные, медные, ртутные, серные, свинцовые, серебряные, и даже, в небольших количествах, золотые.²⁴³ В горных цепях Seranía de Ronda много мрамора, алебастра, солончаков. И при всем этом природном богатстве, регион находится в запустении – до того неделовые люди эти испанцы. Среди путешественников по Испании к середине XIX в. это часто подчеркиваемое несоответствие между богатством природных ресурсов страны и уровнем жизни ее населения прочно вошло если ли не в стереотип, то уж точно в общее место всевозможных очерков, особенно среди британцев. Помимо Ричарда Форда с его «Путеводителем…», подобные же мотивы распространенно развивает Матильда Бетам-Эдвардс и другие очеркисты. ²⁴⁴

На юге страны Боткин останавливается чаще всего в небольших городских (или пригородных) гостиницах – ventas. Между Малагой и Рондой такие ventas предоставляют определенные услуги для контрабандистов всех национальностей: ночлег, поиск подрядчиков и др. Однако не имеющим отношения (как в случае с русским путешественником) к контрабанде опасаться в таких местах нечего, уверяет Василий Петрович, – как постояльцы, так и хозяева радушны и доброжелательны.²⁴⁵ Контрабандисты в Испании не являются маргинальным элементом, но, доходя по 50 000 человек, составляют «род военно-коммерческого общества», тесно контактирующего с caballistas.²⁴⁶ Явление caballistas, отмечает очеркист, настолько распространено на юге страны, что, например, в Андалусии протагонистами сайнетов (малая форма народной пьесы – прим.) и народных романсов чаще других становятся «un caballista valiente» (храбрый разбойник – прим.) или «un jaque» (удалой – прим.) контрабандист.²⁴⁷ В отличие от caballistas, пешие воры – rateros, «воры скорее по случаю, нежели по ремеслу»²⁴⁸, находятся в презрении. В очередной раз подчеркивая нездоровое состояние социальной атмосферы в испанской периферии, Василий Петрович касается темы местного правосудия, о котором, судя по заметкам из Малаги, любознательный очеркист наводил справки в личном порядке: «Устройство судопроизводства в Испании вообще таково, что здесь процессы выигрываются только деньгами, а исключения из этого, вероятно, редки...»²⁴⁹ Общественным уважением местный суд не пользуется, напротив: его боятся и без особой надобности стараются с ним не связываться (особенно в случае краж – украденные вещи никогда не возвращаются владельцу, свидетельствует путешественник).

Гранада и Альамбра.

Гранада, некогда знаменитая мавританская цитадель, самой своей наружностью дает очеркисту повод в очередной раз подчеркнуть восточный колорит южной Испании: «Мавританский элемент живет в Гранаде не только как историческое воспоминание – его чувствуешь во всем: тут арабская надпись, там мавританские линии здания или мавританское название места».²⁵⁰

Улицы, ввиду сохранившейся арабской планировки, крайне узки, свидетельствует Боткин, и, как в Севилье, не позволяют жителям города использовать конные экипажи. Особо Василий Петрович отмечает красоту многочисленных садов, галерей и монастырей Гранады, которые, хотя и запрещены и запущены вот уже лет десять, все еще сохраняют следы былого величия: изысканностью барельефов, фресок и арабесок пленяют взгляды всякого проходящего иностранца. В отличие от других андалусийских городов, Гранада утопает в садах, галереях, палисадниках, в городе масса источников воды, фонтанов, ручьев, колодцев, оставшихся с мавританских времен. «Здесь первая комната в каждом доме – сад», – восторгается очеркист.²⁵¹

В Гранаде и Альамбре осталось мало мавританских строений (как бывших мечетей, так и светских зданий), не подвергшихся после ее взятия в 1492 г. переделкам или перестроениям, замечает русский турист.²⁵² Особенно усердствовали испанцы в этом начинании во время пребывания в этих местах королевской фамилии Филиппа V (ориентировочно 1700 г. – прим.)

Стоит отметить, что к концу текста «Писем об Испании» тон Боткина заметно изменяется по сравнению с мадридскими заметками: не касаясь даже косвенно вопросов религии или политики, Василий Петрович целиком предается наслаждением непосредственностью здешних нравов («Я думаю, нет в мире народа, который бы так любил веселиться, как андалузцы, который бы отдавался веселью с таким детским, искренним чувством»²⁵³), красотой пейзажей и исламской архитектуры, мягкостью осенней погоды,²⁵⁴ живописью местных музеев.²⁵⁵

Восточный колорит Гранады проявляется не только в наружности самого города: местный обычай седлать лошадей, так же, как и седла со стременами – все схоже с арабским типажом, виденным Боткиным в марокканском Танжере.²⁵⁶

«Трудно понять, как в этой стране могла целые десять лет свирепствовать междоусобная война, и такая кровожадная, варварская, неумолимая!»²⁵⁷ – недоумевает Василий Петрович, так и не найдя в течение всего своего испанского путешествия объяснения такого разительного противоречия Испании: как при поражающей нездоровости социальной атмосферы, едва ли не воинствующего сожительства разнообразных и своенравных провинций, нищете подавляющего большинства испанского крестьянства, запустении и неблагоустроенности городов и деревень Испании, при медленности буржуазного развития страны и косности ко всему прогрессивному, в этой загадочной стране сохраняются столь поразившие опытного туриста легкость нравов, естественность в общении и бытовой жизни, дружелюбие и жизнерадостность.

«Да! Ярче, чем апельсиновые рощи Палермо, чем берега Неаполя, будут жить в моей душе эта равнина Гранады, обставленная горами, эти холмы Альамбры и Хенералифе, в густой растительности которых играют тоны южной и северной природы, и Сиерра-Невада с своим снеговым пологом и радужными переливами отлогостей. А закат солнца с Хенералифе – какое солнце и какая картина!»²⁵⁸, – поет дифирамбы столь полюбившейся ему испанской земле русский очеркист Василий Петрович Боткин: «Этой красоты нельзя передать, и все, что я здесь пишу, есть не более как пустые фразы; да и возможно ли отчетливо описывать то, чем душа бывает счастлива!»²⁵⁹

Заключение.

В.П.Боткин усиленно старается, получая новый опыт, общаясь с людьми, привлекая свои знания исторического, искусствоведческого характера, выявить едва ли не «антропологический тип» испанца, не уставая отмечать выдающуюся испанскую «инакость» по сравнению с западноевропейцами: немцами, итальянцами, англичанами, французами. Признавая очевидные отличия между указанными народами, Боткин всегда акцентирует внимание читателя на том, что испанец отличается от каждого из них по отдельности и от всех, взятых вместе, – по своей оригинальности, «неевропейскости», эклектичности народного характера, свойственного всем (за исключением, пожалуй, немногочисленных «офранцуженных») испанцам, вне зависимости от происхождения и уровня достатка.

Во время чтения «Писем об Испании» не покидает ощущение, что очеркист постоянно отталкивается от некоторых стереотипов об Испании: некоторые, как, например, «стальной» испанский католицизм, Василий Петрович опровергает, иные – уже прочно утвердившиеся в европейской традиции заметок об этой пиренейской стране, – инвективы, напоминающие пафос «желтой легенды», состоящие в подчеркивании испанской «инакости» среди европейский стран и наций, очеркист лишь подтверждает, причем делает это, не жалея сил: лишь повода в наружности испанских строений и архитектуры, народных обычаев и черт достаточно для пополнения богатой авторской аргументации: Испания все еще скорее Восток, чем Запад. Ориентация на эту «цивилизационную» дихотомию составляет едва ли не основу «методологии» боткинских «Писем об Испании».

Щедрость и гостеприимность, любезность и симпатия к иностранцам, свободолюбие и природная вежливость, особого рода противоречивый испанский патриотизм, страстность и непринужденность в общении, глубокая оригинальность в образе жизни, врожденная «интеллигентность», свойственная даже представителям беднейших слоев населения, не связанная ни в коей мере с общеевропейскими понятиями о начитанности, образованности, искусственной универсальности в манерах и поведении – таковы черты испанцев господина Боткина. Вызвана ли особенная впечатлительность Боткина в аспекте отсутствия жестких сословных рамок между испанцами, вольности и простоты в общении между простолюдином и богачом привычностью к современной ему русской действительности или богатому личному туристическому опыту? Если это отчасти и так, то этот возможный факт лишь дополняет цель «Писем об Испании», из путевых заметок незаметно превращающихся в защиту Испании и испанцев от общеевропейских и российских предрассудков и унизительных для полюбившемуся ему народу стереотипов. Вина ли тонкого и изящного литератора Боткина в том, что эта внешняя «защита» от одних стереотипов выполнена при несомненном оперировании другими?

Список литературы.

1. В.П.Боткин. Письма об Испании. Л., 1976

2. Raymond Carr. España. 1808-1975. Barcelona, 1983

3. José Luis Comellas. Historia de España Contemporánea. Madrid, 2002

4. Manuel Lucena Giraldo, Juan Pimentel. Diez Estudios Sobre Literatura de Viajes. Madrid, 2006

5. Svetlana Malyavina. Rusia y España a través de las cartas de los viajeros (Vasili Botkin y Juan Valera). C.E.S. Felipe II (Aranjuez), UCM. http://www.cesfelipesegundo.com/revista/articulos2005/humanidades2.pdf

6. Е.В.Астахова. Испания как метафора (к перекрестному году России в Испании и Испании в России): В сб.: «Международные отношения. Россия-Испания». М.,2011. С.60-65

7. В.Е.Багно. Россия и Испания: общая граница. СПб.,2006

8. А.В.Дружинин. «Письма об испании» В.П.Боткина. В кн.: В.П.Боткин. Письма об Испании. Л.,1976

9. Б.Ф.Егоров. В.П.Боткин – автор «Писем об Испании». – В кн.: В.П.Боткин. Письма об Испании. Л.,1976

10. А.Звигильский. Творческая история «Писем об Испании» и отзывы о них современников. – В кн.: В.П.Боткин. Письма об Испании. Л.,1976

11. И.М.Майский. Испания 1808-1917. Исторический очерк. М.,1957

12. Новая история стран Европы и Америки. Первый период. Под редакцией профессора А.В.Адо. М.,1986.

13. Проблемы испанской истории. М.,1984

14. Россия и Испания. Документы и материалы. Т.2. М., 1991

15. Н.Г.Чернышевский. «Письма об Испании» В.П.Боткина. В кн.: В.П.Боткин. Письма об Испании.

1 Svetlana Malyavina. Rusia y España a través de las cartas de los viajeros (Vasili Botkin y Juan Valera). C.E.S. Felipe II (Aranjuez), UCM. http://www.cesfelipesegundo.com/revista/articulos2005/humanidades2.pdf

2 Там же.

3 Б.Ф.Егоров. В.П.Боткин – автор «Писем об Испании». – В кн.: В.П.Боткин. Письма об Испании. Л.,1976. С.267

4 Б.Ф.Егоров. Указ.соч. С.268

5 В.П.Боткин. Русский в Париже. Л.,1976

6 Б.Ф.Егоров. Указ.соч. С.269

7 Б.Ф.Егоров. Указ.соч. С.268-269

8 Б.Ф.Егоров. Указ.соч. С.270

9 Там же. С.272

10 Там же. С.271

11 Там же. С.272

12 А.Звигильский. Творческая история «Писем об Испании» и отзывы о них современников. – В кн.: В.П.Боткин. Письма об Испании. Л.,1976. С.296

13 А.В.Дружинин. «Письма об испании» В.П.Боткина. В кн.: В.П.Боткин. Письма об Испании. Л.,1976. С.247

14 Там же. С.248

15 Б.Ф.Егоров. Указ.соч. С.278

16 José Luis Comellas. Historia de España Contemporánea. Madrid, 2002. P.180

17 Б.Ф.Егоров. Указ.соч. С.279

18 В.П.Боткин. Письма об Испании. Л.,1976. С.126-130

19 Б.Ф.Егоров. Указ.соч. С.280

20 К слову, о современной ему испанских литературе и искусстве Боткин практически не пишет, - видимо, по причине незнания предмета.

21 Б.Ф.Егоров. Указ.соч. С.265

22 Е.В.Астахова. Испания как метафора (к перекрестному году России в Испании и Испании в России): В сб.: «Международные отношения. Россия-Испания». М.,2011. С.60

23 А.В.Дружинин. Указ.соч. С.240

24 Там же. С.241

25 Там же. С.245

26 Проблемы испанской истории. М.,1984. С.224

27 Россия и Испания. Документы и материалы. Т.2. М., 1991. С.4.

28 Е.В.Астахова. Указ.соч. С.61

29 Там же. С.61

30 Н.Г.Чернышевский. «Письма об Испании» В.П.Боткина. В кн.: В.П.Боткин. Письма об Испании. С.233

31 Б.Ф.Егоров. Указ.соч С.285

32 Там же. С.286

33 Там же.

34 Н.Г.Чернышевский. «Письма об Испании» В.П.Боткина. – В кн.: В.П.Боткин. Письма об Испании. Л.,1976.

35 Н.Г.Чернышевский. Указ.соч. С.227

36 А.В.Дружинин. Указ.соч. С.239

37 Е.В.Астахова. Указ.соч. С.62

38 Б.Ф.Егоров. Указ.соч. С.284

39 В.П.Боткин. Указ.соч. С.5

40 А.Звигильский. Творческая история «Писем об Испании» и отзывы о них современников. – В кн.: В.П.Боткин. Письма об Испании. Л.,1976.

41 Там же. С.289

42 Там же. С.290

43 А.Звигильский. Указ.соч. С.291

44 Там же. С.292

45 Н.Г.Чернышевский. Указ.соч. С.225

46 А.Звигильский. Указ.соч. С.294

47 Там же. С.300

48 Там же. С.297-298

49 А.Звигильский. Указ.соч. С.299

50 А.В.Дружинин. Указ.соч. Л.,1976. С.237

51 Manuel Lucena Giraldo, Juan Pimentel. Diez Estudios Sobre Literatura de Viajes. Madrid, 2006. P.24

52 Manuel Lucena Giraldo. Op.cit. P.110-111

53 Manuel Lucena Giraldo. Op.cit. P.118

54 Ibid. P.121

55 Manuel Lucena Giraldo, Juan Pimentel. Diez Estudios Sobre Literatura de Viajes. Madrid, 2006. P.126

56 А.В.Дружинин. Указ.соч. С.238

57 Там же. С.237

58 Е.В.Астахова. Указ.соч. С.63

59 Е.В.Астахова. Указ.соч. С.62

60 Там же. С.63

61 В.Е.Багно. Россия и Испания: общая граница. СПб.,2006. С.8

62 А.Звигильский. Указ.соч. С.295

63 А.Звигильский. Указ.соч. С.295

64 S.Malyavina. Op.cit.

65 Новая история стран Европы и Америки. Первый период. Под редакцией профессора А.В.Адо. М.,1986.

66 Raymond Carr. España. 1808-1975. Barcelona, 1983.

67 José Luis Comellas. Historia de España Contemporánea. Madrid, 2002

68 Manuel Lucena Giraldo, Juan Pimentel. Diez Estudios Sobre Literatura de Viajes. Madrid, 2006.

69 Е.В.Астахова. Испания как метафора (к перекрестному году России в Испании и Испании в России). В рамках сборника "Международные отношения. Россия-Испания". М.,2011. С.60-65.

70 В.Е.Багно. Россия и Испания: общая граница. СПб.,2006.

71 И.М.Майский. Испания 1808-1917. Исторический очерк. М.,1957. Приведено по интернет-публикации http://vive-liberta.diary.ru/p80399924.htm (часть 2). Использованная нумерация страниц – в соответствии с оцифрованной интернет-версией (С.1-75).

72 Проблемы испанской истории. М., 1984. С.189

73 Svetlana Malyavina. Rusia y España a través de las cartas de los viajeros (Vasili Botkin y Juan Valera). Licenciatura de Traducción e Interpretación. C.E.S. Felipe II (Aranjuez), UCM. http://www.cesfelipesegundo.com/revista/articulos2005/humanidades2.pdf

74 А.В.Дружинин. «Письма об Испании» В.П.Боткина. В кн.: В.П.Боткин. Письма об Испании. Л.,1976

75 Б.Ф.Егоров. В.П.Боткин – автор «Писем об Испании». В кн.: В.П.Боткин. Письма об Испании. Л.,1976.

76 А.Звигильский. Творческая история «Писем об Испании» и отзывы о них современников. – В кн.: В.П.Боткин. Письма об Испании. Л.,1976.

77 Н.Г.Чернышевский. «Письма об Испании» В.П.Боткина. В кн.: В.П.Боткин. Письма об Испании.

78 И.М.Майский. Указ.соч С.47

79 Raymond Carr. Op.cit. P.212

80 И.М.Майский. Указ.соч. С.9

81 И.М.Майский. Указ.соч. С.21

82 Там же. С.28

83 По мнению И.М.Майского, именно «кровавая реакция» 1823 г. спровоцировала усиление антиклерикальных настроений среди широких городских масс, следствие которых наблюдал и В.П.Боткин. См.: И.М.Майский. Указ.соч. С.59

84 Там же. С.59

85 Там же. С.46

86 Новая история стран Европы и Америки. С.342

87 И.М.Майский. Указ.соч. С.48

88 Там же. С.51

89 Raymond Carr. Op.cit. P.197

90 Новая история стран Европы и Америки. С.342

91 И.М.Майский. Указ.соч. С.53

92 Там же. С.56-57

93 Новая история стран Европы и Америки. С.342

94 Там же. С.343

95 И.М.Майский. Указ.соч.. С.57

96 Там же. С.58

97 Новая история стран Европы и Америки. С.343

98 И.М.Майский. Указ.соч. С.60

99 И.М.Майский. Указ.соч. С.60

100 Там же. С.61

101 Там же. С.62

102 Там же.

103 И.М.Майский. Указ.соч. С.63

104 Там же. С.64-65

105 Raymond Carr. Op.cit. P.220-221

106 И.М.Майский. Указ.соч. С.65

107 Там же. С.67

108 И.М.Майский. Указ.соч. С.67

109 Jose Luis Comellas. Op.cit. P.173

110 Ibid.

111 Ibid. P.174

112 Ibid. P.178

113 Ibid. P.175

114 Ibid.

115 В.П.Боткин. Указ.соч. С.6

116 Там же. С.7

117 Там же. С.144-145

118 В.П.Боткин. Указ.соч. С.25

119 Там же.

120 Manuel Lucena Giraldo. Op.cit. P.19

121 В.П.Боткин. Указ.соч. С.191

122 Там же. С.114

123 Например (См.: В.П.Боткин. Указ.соч. С.32 и сл.), в письме из Мадрида Боткин предлагает, на свой манер, анализ испанской истории, начиная с падения Римской империи. Чтение «Писем об Испании» не оставляет сомнений: страна с такой причудливой историей и не могла быть Европой, но – сплошным и сложным смешением нравов и обычаев западных и восточных.

124 В.П.Боткин. Указ.соч. С.145

125 Там же. С.168

126 Там же. С.169

127 Там же. С.134. Этот эпитет относительно Танжера кажется тем неожиданнее, что на протяжении всего текста своих «Писем» Боткин демонстрирует как терпимость, так и живой искренний интерес к разнообразным культурам Пиренейского полуострова. Вероятно, всякой толерантности приходит конец, когда судна до Испании из-за непогоды приходится дожидаться несколько дней.

128 В.П.Боткин. Указ.соч. С.188

129 Там же. С.187

130 Там же. С.188

131 Там же. С.28

132 Там же. С.47

133 Там же. С.55

134 В.П.Боткин. Указ.соч. С.11

135 Там же. С.92

136 Там же. С.31

137 Там же. С.26

138 В.П.Боткин. Указ.соч. С.95

139 Там же. С.135

140 Там же.

141 Т В.П.Боткин. Указ.соч. С.88

142 Там же. С.89

143 Там же. С.83

144 Там же.

145 Там же. С.187

146 Там же. С.193

147 В.П.Боткин. Указ.соч. С. С.85-86

148 Там же. С.86

149 Там же. С.56

150 José Luis Comellas. Op.cit. P.175

151 В.П.Боткин. Указ.соч. С.63. Ссылка на книгу по истории испанской корриды – один из редких случаев в тексте «Писем об Испании», когда Василий Петрович указывает свой источник.

152 В.П.Боткин. Указ.соч. С.66

153 Там же. С.90

154 Там же. С.26

155 В.П.Боткин. Указ.соч. С.17

156 Там же. С.90

157 Там же. С.91

158 Там же. С.158

159 Там же. С.70

160 Manuel Lucena Giraldo. Op.cit. P.112

161 В.П.Боткин. Указ.соч. С.11

162 Там же. С.12

163 Там же. С.13

164 Там же. С.14

165 В.П.Боткин. Указ.соч. С.16

166 Там же. С.27

167 Там же. С.28

168 Там же. С.30

169 Там же. С.13

170 Несмотря на упадок старого дворянства, на протяжении XIX в., пишет Комельяс, продолжает расти число титулованных. См.: José Luis Comellas. Op.cit. P.176

171 В.П.Боткин. Указ.соч. С.35

172 Там же. С.76

173 José Luis Comellas. Op.cit. P.188

174 Учитывая то, что население Испании в 1845 г. составляло примерно 15 млн. человек (См.: Raymond Carr. Op.cit. P.198), 160 000 солдат (чуть больше одного солдата на сто человек населения) не кажутся такой уж большой цифрой. Возможно, что очеркиста впечатлила концентрация военной силы в столице страны.

175 В.П.Боткин. Указ.соч. С.20

176 Там же. С.21

177 Там же. С.22

178 Там же.

179 Новая история стран Европы и Америки. С.342

180 В.П.Боткин. Указ.соч. С.24-25

181 Там же С.9

182 Raymond Carr. Op.cit. P.198

183 Ibid. P.199

184 В.П.Боткин. Указ.соч. С.9

185 Там же.

186 Там же. С.38

187 В.П.Боткин. Указ.соч. С.152-153

188 Там же. С.39-40

189 Там же С.37

190 Там же. С.38-39

191 Там же. С.39

192 Там же. С.40

193 К примеру, складывание среднего класса в Испании только начинается в середине XIX в., пишет Комельяс. См.:José Luis Comellas. Op.cit. P.178

194 В.П.Боткин. Указ.соч. С.47

195 В частности (См.: В.П.Боткин. Указ.соч. С.49 и сл.), очеркист рассуждает об арабском завоевании Испании, культурном развитии мавританской традиции и следствиях Реконкисты, оставившей на испанской земле и в испанском сердце немало восточных следов.

196 В.П.Боткин. Указ.соч. С.47-48

197 Там же. С.48

198 Там же. С.54

199 В.П.Боткин. Указ.соч. С.56

200 Там же. С.67

201 Там же. С.133

202 Там же.

203 В.П.Боткин. Указ.соч. С.68

204 Там же. С.76 и сл.

205 Там же. С.77

206 Там же. С.78

207 Эту черту испанской политической жизни XIX в. отмечает и Комельяс: См.: José Luis Comellas. Op.cit. P.166

208 В.П.Боткин. Указ.соч. С.80

209 В.П.Боткин. Указ.соч. С.69 и сл.

210 Там же. С.72

211 Там же. С.71

212 Там же.

213 Там же. С.74

214 Там же. С.92

215 Там же. С.93

216 В.П.Боткин. Указ.соч. С.93

217 Там же. С.94

218 Там же. С.92

219 Там же. С.95

220 Там же. С.92

221 В.П.Боткин. Указ.соч. С.95

222 Там же. С.94

223 По свидетельству очеркиста, немалая заслуга в расцвете андалусийской контрабанды принадлежит британским торговым агентам. См.: В.П.Боткин. Указ.соч. С.117

224 Там же. С.94

225 Raymond Carr. Op.cit. P.212-213

226 В.П.Боткин. Указ.соч. С.94

227 Там же. С.162

228 Там же. С.101-103

229 Там же. С.103

230 Там же. С.105

231 В.П.Боткин. Указ.соч. С.108

232 Там же. С.43

233 Raymond Carr. Op.cit. P.198

234 Там же. С.45-47

235 В.П.Боткин. Указ.соч. С.7-8

236 Там же. С.82

237 Там же. С.100

238 В.П.Боткин. Указ.соч. С.135

239 Там же. С.135

240 Там же. С.135-136

241 Там же. С.136

242 Главная дорога контрабандистов, отмечает Боткин, пролегает как раз между Рондой и Малагой. См.: В.П.Боткин. Указ.соч. С.146

243 В.П.Боткин. Указ.соч. С.137

244 Manuel Lucena Giraldo, Juan Pimentel. Diez Estudios Sobre Literatura de Viajes. Madrid, 2006. P.114-126.

245 В.П.Боткин. Указ.соч. С.144

246 Там же. С.150

247 В.П.Боткин. Указ.соч. С.152-153

248 Там же. С.151

249 Там же. С.151

250 Там же. С.174

251 В.П.Боткин. Указ.соч. С.177

252 Там же. С.184

253 Там же. С.161

254 В том, что касается даты окончания испанского путешествия очеркиста, то в этом Василий Петрович и исследователи его творчества наконец «сошлись»: последние, гранадские заметки датированы октябрем 1845 г.

255 Именно в Гранаде Боткин наблюдает работы знаменитого Хусепе де Риберы. См.: Боткин. Указ.соч. С.175-176

256 В.П.Боткин. Указ.соч. С.159

257 В.П.Боткин. Указ.соч. С.161

258 Там же. С.187

259 Там же. С.194