69.Зб. Бжезинский о «мировом господстве и глобальном лидерстве» на «Великой шахматной доске»

Бжезинский считает США мировым гегемоном и отрицает возможность обретения подобной роли другими государствами в ближайшие 10-25 лет^[7]. Бжезинский относится к СССР/России как к поверженному противнику, наряду с Германией и Японией после их поражения во Второй мировой войне^. «Фактически советская военная мощь и страх, который она внушала представителям Запада, в течение длительного времени скрывали существенную асимметрию между соперниками. Америка была гораздо богаче, гораздо дальше ушла в области развития технологий, была более гибкой и передовой в военной области и более созидательной и привлекательной в социальном отношении. Ограничения идеологического характера также подрывали созидательный потенциал Советского Союза, делая его систему все более косной, а его экономику все более расточительной и менее конкурентоспособной в научно-техническом плане. В ходе мирного соревнования чаша весов должна была склониться в пользу Америки» «Для Соединенных Штатов евразийская геостратегия включает целенаправленное руководство динамичными с геостратегической точки зрения государствами и осторожное обращение с государствами-катализаторами в геополитическом плане, соблюдая два равноценных интереса Америки: в ближайшей перспективе — сохранение своей исключительной глобальной власти, а в далекой перспективе — её трансформацию во все более институционализирующееся глобальное сотрудничество. Употребляя терминологию более жестоких времен древних империй, три великие обязанности имперской геостратегии заключаются в предотвращении сговора между вассалами и сохранении их зависимости от общей безопасности, сохранении покорности подчиненных и обеспечении их защиты и недопущении объединения варваров» «Если Европа преуспеет как в процессе объединения, так и в процессе расширения и если Россия тем временем успешно справится с процессом демократической консолидации и социальной модернизации, то в опредёленный момент Россия также может стать подходящей кандидатурой для установления более органичных взаимоотношений с Европой. Однако вопрос об официальном членстве России как о практической реальности до определённого времени не будет подниматься, и это, помимо прочего, ещё одна причина для того, чтобы бессмысленно не захлопывать перед ней двери» Бжезинский до сих пор консультирует американских политиков по вопросам внешней политики. В России бытует мнение, что его взгляды всё ещё оказывают серьёзное влияние на внешнеполитический курс США

70.Понятие мировой политики в теоретическом дискурсе по а.Богатурову

 Феномен мировой политики – один из главных для понимания современного контекста отношений в планетарной системе. Но несмотря на приток зарубежных идей и появление публикаций российских авторов по проблематике мировой политики, ее «самоопределение» как научной дисциплины не завершилось. Устоялся набор сюжетов, которые принято считать относящимися скорее к мирополитическому, чем к традиционному международно-политическому полю, материал сгруппирован по темам, а сами они собраны в целостность, которая уже позволяет выстраивать связные учебные курсы. «Задан» язык дискурса, который, воздействуя на сознание (а более – на подсознание) читателя/слушателя, подвигает к «интуитивно-либеральному» пониманию мирополитической проблематики. Важно заметить, что становление мировой политики как самостоятельного исследовательского поля характерно для политических исследований преимущественно (если не исключительно) в России. В западных странах мирополитические штудии распылены по разным областям знания, «растеряны» между исследованиями традиционного международно-политического профиля и не претендуют на автономное академическое пространство. В научном сообществе США вообще отсутствует проблема размежевания мировой политики и международных отношений. Там исследования того и другого направлений сосуществуют нерасчлененно и организационно могут относиться как к международно-политическому, так и общеполитологическому блокам.   Равнодушие американских политологов к «самоопределению» мировой политики отчасти объяснимо их обычной, скажем, иронией к философствованию (в европейском смысле) на темы международных отношений. Но более значимо то, что исследования мировой политики на Западе в содержательно-аналитическом отношении сегодня главным образом нейтральны, тогда как в России мировая политика остается политизированной либеральной сферой знания, в которой многие все еще склонны подозревать «чужеродный злак», пересаженный на российскую почву. Отсюда – и «встречный» защитный пафос самой мировой политики, ее стремление обособиться от исследований международных отношений и выйти на доминирующие организационно-административные позиции.  Как бы то ни было, стихийное самоструктурирование мировой политики как автономной субдисциплины неожиданно оказалось отличительной чертой российской политологии, не характерной для научного процесса в странах Запада. Причудливым образом политология в России через полтора десятилетия после ее конституциирования стала приобретать собственное лицо. Уже только этого было бы достаточно, чтобы отнестись к мирополитическому подходу серьезно. Но сверх того, он еще и способен существенно обогатить исследовательский потенциал политологии в России, если разовьется из эмоционально-ценностной в обычную аналитическую концепцию и не станет отгораживаться от традиционных, но и более методологически фундированных отраслей знания – в их числе и историко-политических исследований. Задача статьи – достроить понятие мировой политики на базе анализа методологического соотношения между исследованиями мировой политики, с одной стороны, и международных отношений, с другой.