Трансцендентная среда. Новая трансценденция и изменение структуры информационного пространства
Трансценденция, как это не парадоксально, тесно связана с нормативно правовым пространством, представляя собой «обобщенную справедливость», «право на обладание правом». С другой стороны, ее можно представить и как «право на обладание мышлением».
В этой главе мы лишь констатируем, что в связи с развитием процесса постиндустриального перехода трансцендентный слой информационной среды испытывает острый кризис, который проявляется в развитых странах, как экзистенциальный голод, одним из важных проявлений которого является страх смерти18.
Общего понимания того, какую форму может обрести новая трансценденция и, тем более, какую форму она должна обрести в когнитивной фазе развития, на сегодня нет. В этой связи глава построена, как «диалог гипотез»:
Р.Исмаилов: За последний век количество информационных потоков в мире резко возросло. Причем новые информационные каналы – радио, телеграф, телефон, приводят к небанальному эффекту потери территориальной привязки человека. Если в XVII веке человек получал информацию в основном от соседей и про соседей же, то человек XXI века может значительно глубже разбираться в кризисе в Венесуэле, чем в скандале в квартире напротив. В результате традиционные территориальные общины резко теряют информационную базу.
В основе информационных потоков всегда лежит идентичность, которая может восприниматься как трансцендентная база, то есть, внелогическая, не требующая доказательств истина, принимаемая сторонами. Идентичность позволяет не только коммуницировать, но и создает базу для сопричастности с собеседником. Особенно сильно это наблюдается в «глобальных» идентичностях, типа религиозной и национальной.
В прошлом мы наблюдаем коммуникацию на уровне микроидентичностей, их проявлением были говоры, местечковые привычки, наконец, землячества. Но уже со времени Великой Французской революции происходит вытеснение микроидентичностей из мира современного человека. Не последнюю роль в этом играет система школьного образования, которая выдает человеку стандартизированный язык, социальные привычки, систему права. В результате «размытия» микроидентичностей, акцент сместился в сторону объектов национального масштаба, что, в совокупности с геополитическим контекстом XX века, нашло свое отражение в «параде суверенитетов». Разрушение колониальной системы было не только следствием усилий мировых игроков по переделу мира, но и имело объективную причину: жители этих «суверенитетов» стали ощущать себя частями некоторой целостности, обрели национальную идентичность. В некотором смысле мы можем провести здесь границу между феодальным и индустриальными сознаниями. Для феодального сознания характерно большое внимание к непосредственному небольшому месту обитания, к домену. Очень важными являются события внутри небольшого мирка, а вот межгосударственные баталии остаются за пределом сознания. Какая разница, кто является верховным сюзереном - один король или другой? Понятно, что для феодального сознания бюрократия есть невозможное проявление – наиболее значим именно уровень самой нижней инстанции.
Индустриальный тип сознания породил «перевернутую» схему. Конкретные события важны, однако начальники на местах воспринимаются как незначительные винтики. Перевернутость приоритетов видна на основании, хотя бы, анализа востребуемых новостей: прорыв водопровода приведет человека в минутное замешательство, а терракт на Бали обсуждается часами, хотя первое непосредственно затрагивает человека, а вот второе – нет. Это и есть проявление идентификации себя с макрообъектом, нацией.
Следовательно, аппроксимируя текущие тенденции к росту информационной связности, мы вынуждены прийти к выводу, что в течение ближайшего времени (в зависимости от некоторых предположений, от 10 до 30 лет) человечество уже не сможет довольствоваться существующими национальными/ религиозными/ классовыми идентичностями. Как в свое время микромир превратился в макромир в сознании, так макромир должен уступить место чему-то большему.
И вот тут наступает пора задать вопрос – а что есть это «большее»? Вопрос совершенно не праздный - банальный ответ: «человечество» - некорректен, хотя, казалось бы, напрашивается. Проблема в «человечестве» заключается в том, что этого самого «человечества» в сознании отдельного человека сегодня просто не существует.
А.Желтов: Попытки применить концепцию фазового перехода к развитию трансценденции и религии уже предпринимались. Монотеизм и, в частности, христианский протестантизм, есть индустриальный конструкт, одна из гуманитарных технологий, обеспечивших предыдущий фазовый переход. Важно отметить, что современные христианские церкви, как и все индустриальные структуры, испытывающие кризис и давление фазового перехода, пожалуй, наиболее далеки от того, чтобы стать постиндустриальными. Если для них это вообще возможно.
Заметка на полях: ислам опорой для нормального индустриального развития так и не стал. Интересно, почему?
Основные характеристики кризиса христианской веры:
«Кризис Грейнера» (переусложненность, потеря контакта между «штабными» и «полевыми» структурами, социальные «разборки» по мелочам)
Безрезультатный экуменизм в отсутствие общей рамки
С другой стороны, христианство смогло «переварить» новую парадигмальную научную революцию (революции) – создание квантовой механики, информационные и игровые технологии, клонирование.
В итоге, европейское христианство остается предельно индустриальной религией. Причем, чем более та или иная ветвь были успешны в индустриальную эпоху, тем с большим количеством проблем они сталкиваются (пример – протестантизм).
Можно представить себе экуменистический проект, который объединил бы христианство и вывел его из кризиса, что-то вроде «Оранжевой католической библии». Но что-то подсказывает, что это возможно только при сценарии неудачного фазового перехода.
И.Андреев: В будущем большинство видов трансценденции будут апеллировать к давно привыкшим названиям - христианство, ислам, буддизм и пр. - изменяясь при этом довольно сильно.
В мире, который хотя и имеет шанс стать когнитивным, но всё больше погружается в кризис, основным изменением трансценденции будет её упрощение. Коренное население индустриальных стран вернётся к простой, фундаменталистской версии христианства, подкреплённой мутировавшим либерализмом: «мы, стадо Христово, храним свои права и свою свободу. Поэтому любой, кто осмеливается посягать на наши права, и пытается втягивать в наш мир свои смыслы - будет бит, и бит жестоко». Или даже проще: «Отстреливая сумасшедших/неверных быстро, ты спасаешь Стаду Христову ценные жизни в лице себя». Идеология анклавных структур (летов) (ближне)восточного происхождения, отсечённых от возможности резкого улучшения своего положения, будет так же проста: «Бей неверных! Возьми себе своё!»
Другая и до некоторой степени противоположная тенденция - это аристократизация сложной трансценденции. "Гедонистическая элита" управлять кризисом не сможет. В верхах европейских стран прочные места займут члены католических орденов, дисциплинированные, волевые и глубоко убеждённые в правоте своих действий. На фоне общего процесса упрощения, будет ощущаться «спрос» на людей с достаточно сложной и в то же время очень «твёрдой» трансценденцией: «Управляя народом, не забывай о премудростях догматов».
Интеллектуальные и творческие элиты - те, кто не сломается по причине глубокого когнитивного диссонанса - будут стремиться сохранить духовную свободу. Это приведёт к возрождению концепций близких к стоицизму, а также укрепление позиций "плюралистической" (дальне)восточной трансценденции. Лозунг этой тенденции: «У меня есть моё право на мою трансценденцию».
Т.Румянцева: Неясно, через какую «рамку» эту самую трансценденцию описывать – когнитивного мира или глобализации. Не факт, что национальная идея в этих двух случаях будет одинаковой. Обратное куда вероятнее.
Во-первых, соглашусь с идеей либерального фундаментализма.
В рамках этого предлагаю лозунг «Больше субкультур хороших и разных!».
Сейчас в Москве насчитывают 178 субкультур – туда записали даже «социоников». «Пикаперы» (это которые ставят своей целью «уложить» девушку на время) тоже имеют свои тренинги и школы. Видимо, через субкультуры будет решаться актуальная проблема самоидентификации (ответ на вопрос «кто я?» сегодня возможен через принадлежность к субкультуре). В данном случае субкультура не рассматривается как контркультура (т. е. протест обществу и проч. и проч.), но как часть массовой культуры, а значит трансценденции. Чтобы стать субкультурой, пожалуй, достаточно заявить о себе в Интернете. Организационный костяк субкультуры – группа, а, может быть, и стая.
Насчет того, чтобы «каждому по богу» – да. Но Шрайк19, дьявол должен быть один на всех, как некая объединяющая угроза. Например, аватара мирового энергетического кризиса.
Чем дальше, тем больше будет происходить стирание грани между виртуальным и реальным. Раньше разница была в том, что в ролевой «игрушке» отсутствовала реальная опасность, откуда проистекало ощущение вседозволенности. Теперь игры, во-первых, ведутся на веб-мани, во-вторых, депрессии от неудачи вполне реальны, и их приходится лечить, в-третьих, в полевых ролевках получить какую-либо травму можно совершенно свободно.
Кстати, когда в страйкбол (типа пейнтбола, но шарики пластмассовые, и все еще больше приближено к настоящим военным действиям) приходят те, кто служил в армии, то играют они плохо, ибо по привычке опасаются лишний раз высунуться из засады, и их просто берут напором те, кто не нюхал настоящего пороха, следовательно, не особо боится поймать пулю. Отсюда – эх, если б всех этих страйкболистов привлечь в армию, как совершенно особые подразделения… Им тоже хорошо – такие базы для тренировок!