FILOSOFIYa_YaZYKA_GUSTAVA_ShPETA_1

ФИЛОСОФИЯ ЯЗЫКА ГУСТАВА ШПЕТА В КОНТЕКСТЕ ЕВРОПЕЙСКОЙ ФИЛОСОФИИ ПЕРВОЙ ЧЕТВЕРТИ XX ВЕКА

"Zu den Sachen selbst!" – "К самим вещам!"

Густа́в Густа́вович Шпет (26 марта 1879, Киев – 16 ноября 1937, Томск) – русский философ, психолог, теоретик искусства, переводчик философской и художественной литературы (знал 17 языков).

Родился и получил образование в Киеве в дворянской семье, отец – словак, офицер австрийской армии, граф Кошиц, мать – полька. С 1907 года жил в Москве, где читал лекции во многих вузах и гимназиях. В 1910 году получил звание приват-доцента. В 1912–1913 годах стажировался в Гёттингенском университете, слушал лекции Гуссерля по феноменологии. Результатом стажировки стала работа Шпета «Явление и смысл» (1914), в которой представлена первая интерпретация гуссерлевских «Идей к чистой феноменологии…». Диссертация Шпета «История как проблема логики» была защищена в Московском университете в 1916 году. До 1935 года вел большую научную и преподавательскую работу. Затем был арестован и сослан в Томск. Там занимался переводами (переписка Шиллера с Гёте, «Три разговора…» Беркли и др.) Последняя работа Шпета: перевод «Феноменологии духа» Георга Гегеля (изд. 1959). В 1937 году был снова арестован и расстрелян.

С 2005 г. под ред. Т.Щедриной выходит собрание сочинений из архива философа, вышло 12 томов.

Ученик известного русского психолога Г.И.Челпанова и основателя феноменологии Э.Гуссерля (слушал его лекции и посещал семинары в 1912 г.).

Гео́ргий Ива́нович Челпа́нов (16 [28] апреля 1862, Мариуполь – 13 февраля 1936, Москва) – русский философ, логик и психолог.

Эдмунд Гу́ссерль (8 апреля 1859, Просниц, Моравия (Австрия) – 26 апреля 1938, Фрайбург-в-Брайсгау) – немецкий философ, основатель феноменологии.

Сфера научных интересов Шпета: история философии, психология, философия истории, эстетика, философия языка, семиотика, логика, герменевтика, этнология.

Один из создателей отечественной феноменологии, социальной психологии, семиотики и философии языка.

Исследовательский метод: феноменология+герменевтика+диалектика.

По не всеми принимаемому мнению В.Калиниченко, имела место эволюция от первого ко второму. Шпет не считал себя ни материалистом, ни идеалистом. Он был сторонником «3-й возможности». По его мнению, совпадавшему с гуссерлевским, она заключается в том, что нужно исходить из непосредственного опыта сознания.

Один из первых в России интерпретаторов и последователей Э.Гуссерля.

Исходный принцип феноменологии Гуссерля – принцип очевидности. Очевидно то, что дано непосредственно; поэтому непосредственное знание, как самое изначальное, лежит в основе всякого другого знания. Цель – путем редукции достичь данностей чистого сознания/феноменов.

Шпет пришел к идеям Гуссерля бл. изучению психологии под рук. Челпанова. В результате чего у него сформировалось устойчивое неприятие преобладавшего тогда в науке физиологического понимания сознания.

А Гуссерль как раз создавал философию сознания с преобладающим интересом не к предметному содержанию сознания, а к его трансцендентальным формам, т.е. стремился изучать чистое сознание и его данности.

Шпет – последовательный сторонник платоновской традиции в философии, которую он называл положительной философией (антитеза Платону – Кант).

Положительная философия – это чистое, до-теоретическое знание, имеющее дело с идеями, а не предметами. Кант попытался сделать идеи иллюзорными и тем повернул философию в сторону интереса к феноменам/явлениям.

Единственный предмет чистой философии, по Шпету, – мысль о бытии, т.е. сознание и его формы.

Важнейший шаг после Платона в этом направлении сделал, по его мысли, Гегель, который показал единство логического и чувственного мира. Феноменология Гуссерля – продолжение дела Гегеля и Платона, наука о предметностях/содержании сознания, а не сущего.

Позже у Шпет все больший интерес стал вызывать язык, в котором он видел ключ для постижения че­ловеческой ре­альности, архетип всякого духовного образования.

Мировоззрение Шпета – последовательный рационализм и платонизм.

“Рационализм – первое слово, постоянное, и останется последним словом европейской философии. Всё, что есть, сущее, в своей сущности ра­зумно; разум – последнее основание и первая примета сущего.”

Задача философии – искать смысл сущего, “который раскрывается перед нами как разумное основа­ние, заложенное (кем?) в самой сущности”.

Шпет – атеист, но не марксистского разлива. Он также противник всякого скептицизма и агности­цизма. Все эти -измы он пережил в юности: и скепсис, и цинизм («добрые не бывают умными») и политический радикализм.

В гносеологическом плане он следует Гуссерлю, утверждавшему, что “всякий вид бытия… имеет сообразно сущности свои способы данности и, следовательно, свои спо­собы метода познания”.

В работе “Явление и смысл” Шпет дополнил пред­ложенную учителем трехчленную классификацию видов бытия, четвертым членом – социальным бы­тием. Именно оно позднее станет одним из центральных пунктом его исследований.

Познание начинается с прямого, интуитивного схватывания сущностей. Есть три вида интуиции (у Гуссерля – два): чувственная (ее объект – непосредственный опыт сознания), идеальная (ее объект – сущности вещей) и интеллигибельная (объект – социальные феномены).

Эти три вида познания (опытное (чувственное), интеллектуальное и социальное) у Шпета центральным членом имеют социальность, то есть язык. Он срединное звено, связующее и организующее первые два вида познания.

Описывать смысл сущего нужно не сам по себе, а через исследование социальных отношений. Потому что смысл проявляется только в исторической конкретике, в тех или иных социальных формах, порождаемых деятельностью человеческого духа.

Архетипическая форма проявления смысла в человеческой реальности – язык. Им или через него опосредуется все остальное способы жизнедеятельности че­ловека (схожие идеи позже станет пропагандировать Гадамер).

Опыт, говорит Шпет, с которым мы имеем дело, выступает “непременно облеченным в слово…”. “Язык – условие всего социального…”.

Любая философия, считает Шпет, какой бы скепсис она не исповедовала в отношении возможно­сти познания мира человеком, опирается, “проистекает из некоторого рода метафизических (онтологи­ческих) предпосылок”.

Спустя полвека Гадамер их назовет и опишет под именем онтологических пред-полаганий.

Сам Шпет в качестве таковых предпосылок видит логическое строение мира. “Логический слой”, по его мнению, определяет наше познание, все содержание знания мы видим сквозь него.

У него сходная с ранним Витгенштейном модель логически обустроенной действительности, в которой эмпирика подчинена законам разума и доступна нам только в язы­ковом выражении.

Но в отличие от Витгенштейна этот логический слой не просто постулируется в качестве трансцендентального основания действительности, но и отыскивается – с помощью феноменологиче­ских и герменевтических процедур – в самом человеческом языке.

Почему логика? Высшим проявлением сознания является разум. Поэтому и эмпирический опыт, и язык, и мир, – все опосредовано разумом человека, а разум работает по законам логики.

Отсюда разумность сущего, логиче­ская подоснова языка и трансцендентальная по существу роль разума в познавательной деятельности человека.

Мир требует прочтения. Из этой посылки Шпет разворачивает свою теорию языка и искусства.

Структурная организация языка, по мнению Шпета, позволяет слову раздвигать свои границы как вширь, охватывая все возможные типы сообщения, так и вглубь, оставаясь при соотношении с любой более сложной системой равнозначной ей. Поэтому ключ к пониманию слова будет так же ключом к по­ниманию высказывания, текста и культуры в целом.

Философ убежден: не существует ничего внутреннего без внешнего, содержания без формы, духа без материи. Сфера мысли изоморфна действительности, они взаимообратимы.

Как душа, говорит Шпет, облекает нас снаружи, а не прячется внутри, так же и смысл слова гнездится в его формах, а не под или за ними. Вся познаваемая реальность открывается нам через отношения своих элементов: я и мира, слова и вещи, смысла и значения.

Слово Шпет определяет как единство смысла и системы языковых и логических форм.

Уникальность слова в том типе связи, которой соединены в нем смысловое содержание с вещественной формой, сле­дуя Гумбольдту, утверждает он.

Отличить слово от “естественной” вещи, значит уловить сущность первого, найти путь к его феноменологическому анализу и пониманию. Будучи с одной стороны соотнесено с вещью, с которой у слова связь не случайная, а закономерная, а с другой, являясь материализацией человеческой мысли, слово именно на стыке этих двух онтологических начал обретает свою предметность, то есть смысл. А содержанием словесной предметности делается та роль, которую слово исполняет в человеческом мире.

Под структурой слова Шпет понимает иерархическую систему форм – от чувственно воспринимаемых до эйдетических. Все они располагаются в диапазоне между природой и “чистым” духом.

Или, говоря его словами, “не морфологическое, синтаксическое или стилистическое по­строение, вообще не “плоскостное” его расположение, а, напротив, органическое, вглубь: от чувственно воспринимаемого до формально идеального (эйдетического) предмета, по всем ступеням, располагающихся между этими двумя терминами отношений. Структура есть конкретное строение, от­дельные части которого могут меняться в «размере» и даже качестве, но ни одна часть из целого in potentia не может быть устранена без разрушения целого”.

Система форм слова – это сумма всех возможных для слова отношений. Чем ближе форма к “естественному”, природному полюсу, тем менее она связана с выражаемым в слове смыслом.

“Морфема, – пишет Шпет, – первая ступень от чувственного к мысленному, верхнее платье смысла, первая точка опоры для рычага понимания”.

Всякая словесная форма есть способ овеществления мысли (кроме звукоформы, овещест­вляющей само слово), потенциальная возможность для мысли вступить в определенные отношения с миром.

Вторым определяющим началом (помимо структурности) по отношению к слову высту­пает в построениях Шпета контекстуальность речи.

“ Изолированное слово, – подчеркивает он, – строго говоря, лишено смысла, оно не есть логос”. Такое слово не сообщение, а лишь средство для его осуществления.

Шпет различает у слова номинативное значение, указывающее на предмет (то, что мы называем предметным или словарным значением), и семасиологическое (ос­мысливающее), раскрывающее содержание предмета (смысловое значение).

Первое значение фиксируется в словаре, второе – приобретается в речи. Т.е. Шпет различает значение как содержание высказывания и смысл как сущность, “ин­тимное”, как он говорит, содержание предмета.

Слово, обладающее лишь словарным значением (имя, по терминологии Шпета), это не более чем знак, “эмпирическая, чувственно воспринимаемая вещь. Оно есть знак, signum, связанный с называемой вещью не в акте мысли, а в акте восприятия и представления”.

Отсутствие онтического, реального скрепа номнативного/предметного значения слова с вещью, говорит Шпет, делает его зависимым и от языкового употребления, и от изменения бытования вещи.

Ср. с определением значения как употребления у позднего Витгенштейна.

Значение – это подразумеваемый в слове или за словом предмет, еще независи­мая от субъекта говорения, не мной осмысленная вещь.

Тогда как смысл – это отношение реальной вещи и виртуального предмета, иначе – система отношений, возникающих в процессе познания вещи.

Но исходной точкой смыслообразования остается значение, без нали­чия которого в слове индивидуальные, ситуативные смыслы появиться не могут.

Процесс познания (а мир у Шпета познаваем на всех своих уровнях: от феноменов до ноуменов) заключается в следующем: усматриваемая посредством интуиции действительность фиксируется в форме чувственных образов или интеллектуальных понятий, находящих свое выражение в языке, что и придает словам осмысленность.

В разных работах Шпет по-разному расставляет акценты, описывая этот процесс. Суммируя его выска­зывания, можно сказать, что источник смыслов – предметная реальность, в языке же они только артику­лируются и получают сверх своих “естественных” или онтических форм – формы логические и языко­вые.

Опыт и интеллектуальная интуиция не имеют между собой и вещью никаких преград. Дуализм субъ­екта и объекта не свойственен самому процессу познания, он появляется на уровне языка и описания результатов познания (ср. с Хайдеггером).

Процесс познания, с точки зрения Шпета, начинается с чувственного и интуитивного усмотрения явле­ний и их сущностей, – в совокупности они дают идеальный образ вещи с ее внешними и внутренними (смысловыми) характеристиками. Подвергаясь логической и языковой обработке, этот образ становится понятием вещи.

Из сказанного следует, что необходимо различать как минимум две ипостаси смысла – исходную, коренящуюся в реальности, и производную, приобретаемую словом. Онтологически они, по Шпету, не различаются, но онтически, в реальности имеют разные облики и характеристики.

Явная параллель с онтологией раннего Хайдеггера.

Смысл – в обоих его значениях – объективен, но смысл как рациональное основание не сводим к смыслу как системе отношений слова с внутри и внеязыковой реальностями.

Шпет в своих набросках намечает целую иерархию смыслов или, иначе говоря, описывает разные модусы его бы­тования – от всеобщего до сугубо индивидуального и ситуативного.

Верхний уровень смысла – смысл как сверхиндивидуальное, рациональное основание человеческого познания (нечто вроде платоновских идей), это активный «материал», выполняющий благодаря присущей ему телеологичности роль формообразователя. С помощью него человек создает логически структурированную картину мира.

Шпет подчеркивает, что смысл независим от познающего субъекта. Если он и опосредован языком и социальностью, то лишь в той мере, в какой и то и другое яв­ляются интерсубъективными факторами.

Смысл, пишет Шпет в “Явлении и смысле”, находится в самой ноэме предмета, это интимное, содержательное ядро предмета, придающее тому цельность и телеологическую завершенность. На уровне выражения улавливаемые интуицией смыслы приобретают логическую оформленность, ос­мысляются и уразумеваются, то есть вводятся в границы рационального.

Но́эма (греч. νόημα – «мысль») – мысленное представление о предмете, или, другими словами, предметное содержание мысли; представленность предмета в сознании.

Ноэма есть сам предмет, но взятый не в плане его вещности или наличности, а с точки зрения его идеального существования. Ноэма не акт сознания и не его продукт. Это не субъективное ощущение, а сам предмет, но в его эссенциальности. Предмет взятый как непреходящее единство. Ноэма и ноэзис в феноменологии обусловлены корреляцией мыслимого и мыслящего.

Таким образом, предмет/познанная вещь/ дан человеку в форме понятия – системы словесно-логических форм.

Имя, говорит Шпет, “понятно” и животному, понятие возможно лишь у человека. Поэтому он различает первичные (формальные) понятия, которые возникают из доречевой схваченности предмета словом (ср. с хайдеггеровской изначальной членораздельностью мира для человека) и которые суть значения, то есть формальные указатели на место объекта в какой-то системе.

Схему их образования дает внут­ренняя форма слова, которая есть отношение внешних языковых форм и предметных, онтических форм вещи, отражаемой в языке. А так как эти отношения, по Шпету, реализуются в так называемых логических формах слова, то, следовательно, первичные понятия являются про­изводными от них.

Содержательные понятия возникают в процессе осмысления энтелехии предмета разу­мом, что становится возможным в речи, когда слова обретают семантическую предметность. Эти поня­тия раскрывают внутреннее содержание предмета.

Вывод: в любом из вариантов гносеология Шпета строится на понятии предмета как определяющего начала по от­ношению к нашему знанию.

Предмет “группирует и оформляет слово как сообщение и как высказывание вообще. Он держит в себе содержание, формируя его со стороны сема­сиологической, он “носитель” смысла”.

“Мысль рождается в слове и вместе с ним”, – таково убеждение, положенное Шпетом в основание его теории языка и предметно-словесных форм.

Так как предмет может быть дан только в словесно-логической форме, то, следовательно, делает вы­вод философ, между онтическими (предметными) и фонетико-морфологическими (собственно языко­выми) формами должны еще располагаться формы, опосредующие их отношения – система логических форм.

Логические формы – это внутренние формы речи, дающие схемы смысла, русло того течения, в кото­ром движется и становится объектом понимания мысль.

Шпет так поясняет их специфику: “Логические формы суть формы, конструирующие или конструктивные, созидающие и дающие… в от­ли­чие от онтологических – “данных”.

Подведем итог. Смысл – это логически оформленное содержание предмета, выражаемое в понятийном слое языка.

Он не создается индивидом или языком, но имеет объективное существование в качестве идеи, эйдоса вещи. Но чтобы смысл стал явлен, должно осуществиться его уразумение и вы­ражение. Иначе говоря, мышление и язык должны структурировать образ предмета и осмыслить его в понятии, чтобы смысл, облекшись во все возможные виды онтических и словесно-логических форм, сде­лался доступен пониманию в качестве выговоренного смысла.

Кем же был Шпет: феноменологом или герменевтом? Как видим, у него были точки схождения с обеими школами и не только с ними (вспомним пересечения с ранним Витгенштейном). Однозначного ответа пока нет. В. Калиниченко, первым затронувший этот вопрос, говорит об эволюции от Ф. к Г. Не все с ним согласны, некоторые историки считают, что его метод был синтетическим (как у Хайдеггера периода написания «Бытия и времени»). На мой взгляд, Шпет использует оба метода: в области этнопсихологии он феноменолог, когда же он исследует историю или эстетические объекты – герменевт. К тому же не надо забывать и об эволюции его взглядов – от чистого гуссерлианства к своеобразной философии жизни или прагматизму.

Философия в понимании позднего Шпета – это не наука о сущем и не критика в кантовском смысле, это «определенная форма жизни». Когда-то он видел ее цель в достижении статуса чистой науки: пройдя этапы мудрости и метафизики, она должна была стать строгой наукой в том духе, как это понимали Гуссерль или Гегель. Теперь же на первый план выходит поступок, деяния, как единство слова и дела.

Если феноменология Гуссерля – это первая успешная попытка создания философии сознания, то философия языка Шпета будет ее семиотической вариацией, созданной с привлечением герменевтической методологии.

По мнению крупнейшего из ныне живущих языковедов Вяч. Вс. Иванова, высказанному в «Очерках по истории семиотики», «Шпет был первым русским философом, давшим детальное обоснование необходи-мости исследования знаков как особой сферы научного знания и изложивший принципы феноменологичес-кого и герменевтического подхода к ней».

Для Шпета семиотика – не просто наука о знаках или знаковых системах, а учение о понимании знаков, т.е. отрасль герменевтики.