Экономическое могущество

Фернан Бродель сравнивает Амстердам с Венецией в пору ее расцвета. По крайней мере, утверждает он, по от­ношению к городам Соединенных Провинций Амстердам занимал то же положение, что и Венеция по отношению к городам ее материковых владений.

Было и сходство чисто внешнее — затопляющие воды, разделявшие оба города на острова и островки, каналы. Разве соленая вода не держала в плену оба города? — спрашивает автор «Времени мира».

Еще в начале XIII века Амстердам был обычной малень­кой рыбацкой деревушкой на берегу реки Амстел, недалеко от места впадения ее в залив Зюйдерзее. Чтобы жить безо­пасно в этих краях, надо было укреплять поселение, и не столько от врагов или завистников, сколько от нередко бу­шующего моря. Соорудив дамбу, поселенцы нарекли де­ревню Амстеледамме, что в переводе означает «дамба на реке Амстел».

Балтийские мореплаватели издавна утвердили Амстердам в качестве места встреч и торговли. Однако город оставался труднодоступным, с опасными, самое малое — сложными подходами. У входа в Зюйдерзее постоянную угрозу пред­ставляли песчаные отмели. Покидая Амстердам, морепла­ватели должны были останавливаться в гаванях и дожи­даться благоприятного ветра.

И несмотря на все это, амстердамский порт всегда был полон до отказа. Один путешественник писал в 1738 году: «Я ничего не видывал такого, чтобы так меня поразило. Не­возможно вообразить себе, не увидев этого, великолепнейшую картину двух тысяч судов, собравшихся в одной гавани».

Путеводитель 1701 года говорит о восьми тысячах ко­раблей, «коих мачты и снасти образуют как бы род леса, столь густого, что через него едва пробивается солнце...».

С площади Дам можно было увидеть огромное множество флагов, развевающихся на мачтах кораблей: немецкие, бран­денбургские, любскские, венецианские, английские, шот­ландские, тосканские... Путеводитель называет Амстердам «всеобщим складом Вселенной, Престолом Изобилия, местом сосредоточения богатств и благосклонности небес».

Однако так не было бы без вклада провинций и ни­дерландских городов. Для величия Амстердама они бы­ли непременным условием. Торговля с морем затрагивала огромную полосу нидерландских земель — Зеландию, Фрисландию, Гронинген, частично Утрехт. И только Гел- дерн, генералитетские земли и Оверэссейл — области бед­ные, архаичные, еще «средневековые» — оставались вне большой игры.

Сотрудничество между провинциями и Амстердамом вы­лилось в разделение задач: промышленность процветала в Лейдене, Гарлеме, Делфте; судостроение — в Брилле и Рот­тердаме; Дордрехт жил за счет значительной торговли по Рейну; Энкхейзен и Роттердам контролировали рыбный про­мысел в Северном море, опять-таки Роттердаму, самому мо­гущественному городу после столицы, доставалась лучшая часть торговли с Англией и с Францией; Гаага, столица по­литическая, немного напоминала Вашингтон в Соединен­ных Штатах в прошлом и в настоящем.

И, значит, подчеркивает Бродель, не случайно Ост-Инд­ская компания разделялась на отдельные палаты, и не слу­чайно наряду с Амстердамским банком, созданным в 1609 году, утвердились менее активные, но аналогичные банки в Мидделбурге, Делфте, Роттердаме.

Очень долгое время горожане Амстердама и других при­брежных городов и провинций жили за счет рыбной лов­ли. Нидерландский народ «столь сильно склонен к море­плаванию, что можно сказать, вода более его стихия, нежели земля», — утверждал Париваль.

На часто бушующем Северном море народ этот прошел свое ученичество в рыболовстве, каботажном плавании, пе­ревозках на дальнее расстояние, в морской войне/ По словам одного англичанина, не было ли Северное море «академией мореходов и лоцманов голландских мятежников»? Голландия и Зеландия испокон веков населяли Северное и соседние моря своими рыбаками.

Рыболовство было национальным промыслом — по мень­шей мере четырьмя «промыслами». Первый у берегов и в пресных водах обеспечивал разнообразное снабжение «очень нежными сортами рыбы» (Париваль); то была рядовая лов­ля, но по стоимости она составляла примерно половину боль- того лова, огромного сельдяного промысла, рядом с ко­торым выглядела относительно скромно ловля трески и шис- ши в Исландском морс.

Долгое время голландцы гарпунили кита у Шпицбер­гена. Амстердам ревниво сохранял контроль и прибыли от фантастических избиений китов на крайнем Севере, которые изливали на него, по выражению Броделя, тонны жира (для изготовления мыла, освещения для бедняков, обработки су­кон) и центнеры китового уса.

В удачном 1697 году «из портов Голландии отправи­лось 128 кораблей для ловли китов, из них во льдах по­гибло 7, а 121 корабль возвратился в свои гавани, до­быв 1255 китов, давших 41344 бочонка ворвани. Каждьш бочонок обычно продается по 30 флоринов, что составляет в целом 1240320 флоринов. Каждый кит даст обыкновенно 2 тысячи фунтов китового уса, оцениваемого в 50 фло­ринов за квинтал, что составляет для 1250 китов 1255 ты­сяч флоринов, а обе суммы, сложенные вместе, дают в целом 2495320 флоринов».

Перечень этот показывает, что в среднем одно кито­бойное судно добывало в течение кампании десяток ки­тов, хотя в июле 1698 года только одно из них достави­ло в Тексел 21 тушу.

Однако эти богатства мало что значили в сравнении с ловом сельди на Доггер-банке, возле английского побережья в течение двух путин: с 27 января по 27 мая и с 14 сентября по 25 ноября. На протяжении первой половины XVII ве­ка цифры были фантастическими: 1500 рыболовных судов, крупных судов, достаточно просторных, чтобы позволить на борту разделку, засолку и укладку рыбы в бочки, за ко­торыми на места лова приходили небольшие суда, доставляя их в Голландию и Зеландию (даже в Англию, где голланд­ская сельдь стоила дороже, нежели выловленная английскими рыбаками).

На этих полутора тысячах сельдяных судов находилось