Бибихин.2002.Язык.философии

[...]».

262	III. ОПЫТ ЧТЕНИЯ

да его приговорят к смерти или оправдают? Хотя ко­

нечно нам никто не запретит и этот сюжет тоже счи­

тать завлекающим приемом, риторикой или филоло­ гической забавой. Самая бесстыдная ложь обвините­ лей, говорит Сократ, будто я искусный ритор, OELVOi; Л€УЕLV, Р~ТШР, мастер слова (17 Ь). Это злейшая клеве­ та на меня. Мое дело говорить истину ElKfj (17 с). ElKfj означает как придется, как попало; как Бог на душу положит, сказали бы мы. Дальше у Сократа: €7ТLTиXOи­ GLV ОVОIlДGL, какими случится именами, какими под­

вернутся словами.

Любопытствующий слушает и говорит про себя: ну

илукавишь ты; мы-то знаем, видели, и нам объясни­ ли, какой 'ты мастер слова, какой ритор, как любишь

иумеешь позабавиться словом. Помним, помним: уве­

рять, что неумел в речах - известный риторический

прием.

Нет, Сократ продолжает: «Да и недостойно, люди, в моем возрасте, словно подростку, лепя слова «С сочиненной речью» здесь не совсем точный пере­

вод. ПЛаТТЕLV ЛОУОUi;, буквально «вылепливатъ речи»,

значит выдумывать, вымышлять, в техническом сло­

варе риторов - причесывать, украшать.

Ну, допустим, старик Сократ, пожалуй, действитель­ но уже не будет забавляться словами, уступаем мы. Тем более под угрозой смертного приговора. Но ведь как эабавлялся, как играл. Признайся, ведь ты все-таки софист, ритор. Никуда не денешься. Ведь красиво говорил, с удивительным искусством слова?

15.ИДЕЯ

Словно слыша нас, Сократ кричит: никогда, ни раньше, ни теперь мое дело не имело ничего общего с искусством построения речей. Это ложь, тянущаяся за мной издавна, будто я «умею слабые словесные до­ воды сделать сильными» (18 Ь). Только трудно мне за­

ставить вас в это поверить, потому что с детства в вас

въелось другое убеждение, будто все сводится к уме­ нию представить дело. Его, конечно, всегда можно

представить по-разному, повернуть так и по-другому; можно вот и сейчас доводы обвинителей представить в другом свете. Но я не имею и никогда не имел к такому занятию отношения, я о другом: мое дело про­

сто говорить истину.

Поговори еще, улыбаемся мы. Каждый себя оправ­

дывает, и вот ты придумал всем оправданиям оправ­

дание: ты один из всех, видите ли, говоришь истину. Говори лучше о деле; тебя обвиняют, оправдывайся, ты не почитал богов.

Но первый свой в жизни шанс говорить перед на­ родом с реальным шансом уйти от обвинения Сократ расходует все на то же. Он знал, что его изображают софистом и вроде софиста; никогда не находил, кому

и как возразить; теперь вот не нашел лучше места и

времени сказать: мое дело не риторика, а истина. Не надо смущаться здесь сходством с Евангелием. Боль­ шинство судивших Сократа действительно отмахну­ лось от него, как позднее Понтий Пилат отмахнется от Назарянина. Что есть истина?

Теперь Сократу совсем нечего сказать. В который

III. ОПЫТ ЧТЕНИЯ

раз он повторяет, что против клеветы, будто он ис­

кусник слова, у него нет ничего, кроме истины; исти­

ну, и даже «всю истину» (20 d) он обещает сказать, а ни на что другое не способен.

Ничего, кроме «всей истины», у тебя нет. Что за претензия? Не смешно ли среди взрослых людей уве­ рять, что у одного тебя истина, да еще и «вся»?

Снова Сократ будто слышит нас. Он говорит уди­ вительную вещь: «Пожалуй, я покажусь кому-то шу­ тящим, играющим, забавляющимся, и все-таки хоро­ шо знайте, я скажу вам всю истину».

Предупреждение «не подумайте, что я шучу», оз­ начает, что Сократ знает, за кого его примут: за юмо­ риста, 1Таl{wv. Что же это за обреченность такая! Че­ ловек стоит перед судом под угрозой смерти и все равно говорит не по форме, не встает в позицию за­ щиты; как раньше обращался к людям на площадях,

рискуя задеть, так и продолжает; и как раньше нажи­

вал друзей и врагов, так и теперь. Только на этот раз окончательно выяснится, кого больше, любящих его

или ненавидящих.

Тот же суд продолжается над Сократом и теперь. До сих пор мы гадаем, всерьез он или шутит. Снова и снова - не без уважения к самим себе за то, что

мы ставим такие тонкие вопросы и располагаем со­

ответствующим филологическим и философским ин­ струментарием, - мы строим гипотезы: эсотерика? эксотерика? Сократ-Платон знает, что говоримое им неизбежно покажется (шекоторьпv{» - какой части?

15.ИДЕЯ

большинству? меньшинству? суд продолжается - сло­ весной забавой. Старик просит в простоте, не умея быть убедительнее: прошу вас, поверьте, что я не шучу, что говорю одну чистую правду. Люди слышат крик идущего на смерть, который, как может, гово­ рит лучшее, что знает. Они все равно не могут ре­

шить, литературная ли это игра, не только игра или

совсем не игра. Скорее всего, поучительное литера­ турное упражнение. Маевтика. Известно, что Сократ занимался маевтикой.

А вот это уже, собственно, по-настоящему смеш­ но. Старик Сократ повивальная бабка, помогает при родах. Кстати, эта профессия требует шутки. Пови­ вальная бабка не хирург, почти все делается не ею, а роженицей, которой и страшно, и не должно быть страшно, так что повивальное искусство требует и приободрить, и посмеяться, и прикрикнуть если что, и похвалить, и поздравить; требует во всяком случае добродушия и благожелательности, не мрачной се­ рьезности. Так что не шутить старик Сократ, повиваль­ ная бабка, вроде бы и не может. А потом - роды-то он принимает не у женщин, а у мужчин. Что за со­ блазн. Рожают молодые люди и бородатые мужи. Сократ им помогает разродиться. Чем? Прекрасной мыслью, идеей. Не скрыт ли здесь намек? Не нару­ шены ли правила приличия? В большинстве - подав­

ляющем - стран мира и почти во все века за одни

такие аллюзии Сократа посадили бы, если не хуже. Он жил в свободных Афинах, где ему все сходило с

ш. ОПЫТ ЧТЕНИЯ

рук до поры. Современный просвещенный и нрав­

ственный исследователь с гадливостью отзывается о нравах Афин. Тем самым он даже и не воздержался

от голосования, а по справедливости считает нужным

остановить Сократа в его эротике. Острота ситуации снова смягчается давностью лет. От сократовского аку­

шерства остались только платоновские сократические

диалоги. Мы их читаем, потому что изучаем историю философии. Кто-то когда-то хотел разродиться и шел к Сократу. Платон записал их разговоры. Что они та­ кое? Учебник акушерства? Даже сказать так странно.

Будем ли мы в 20 в. пользоваться ими для того, что­ бы чем-то разродиться?

Современностиостается приниматьэто акушерство с бородатымипереросткамиза шутку. Иначе не спас­ ти Платона для серьезной философии. Несмотря на рабовладельческуюпраздность,несмотряна известно­ го рода порочность афинских свободных граждан,

скверную инепростительную,платоновскиекниги на

редкость хороши искусством слова, тонкостью мыс­

ли. За литературу, за культуру мы прощаем Сократа, возившегосяс празднымимужчинами-рабовладельца­ ми, любившимидруг друга и хотевшимирожать.Тем более прощаем, что его судили прежде всего за под­ рыв государства, но нас сохранность Афинского по­ лиса тревожит теперь меньше чем прошлогодний снег. Мы прощаем Сократа. Лучше бы мы не делали

этого так легко.

В каком смысле Сократ по словам обвинителей

15.ИДЕЯ

портил афинских молодых людей? В том, что он под­ рывал существующее положение вещей. Конечно, по­ ложение вещей в человеческом обществе и само об­ щество не вечны. Всему однако свое время. Сократ

не только не признавал положения, сложившегося в

обществе. Он просто не видел его. Его зрение было устроено так, что он видел, наоборот, общество на­ ходящимся в положении. Человек был для него чре­

ватым существом, и он звал и ждал рождения чего­

то такого, чего никогда не было, но чем необратимо чревато человеческое положение. Могло и даже дол­ жно было быть неясным, чего ждал и к чему звал Сократ. Но было всем и совсем ясно, да так и было на самом деле, что не консервация Афинского поли­ са должна была родиться из сократовских родов, раз

человек и человеческое признавались не установив­

шимися, а такими, которым еще нужно пройти че­

рез роды.

Совершенно наугад, лениво называя три первых попавшихся имени, их можно было привести и дру­ гие и больше, я без труда замечаю, что, похоже, вся философия только и занята тем, чем было сократов­

ское акушерство, - выявлением начал, которые есть

в том смысле, что могут и должны быть открыты. Они не философские только начала, а начала человечес­ кого существования, человеческой ситуации вообще. Иммануил Кант показывал, что никакой наш повсед­ невный опыт не был бы возможен без доопытных, ненаблюдаемых, априорных форм. Эдмунд Гуссерль

268	III. ОПЫТ ЧТЕНИЯ

выявлял своими редукциями, что факт наличия со­ держаний сознания и их смена предполагает транс­ цендентность сознания. Юрген Хабермас занят «ре­ конструкцией» предпосылок общения: мы не могли бы общаться, если бы в отправных точках общения (Я, Ты) не было постоянства, т. е. если бы Я не отве­

чало за то, что оно в целом надежно и признает в Ты

ту же самостоятельность и ответственность. Всякая

философия о том, что знакомая человеческая повсед­

невность чревата вещами невидимыми, однако суще­

ствующими более надежным и неотменимым суще­ ствованием чем наблюдаемые вещи.

Сократовская маевтика видит человека и общество беременными. Они чреваты невидимым, зачали, по­

этому полнеют и должны родить. Не так, что когда хочет и что хочет производит изобретательная спо­ собность, а раньше ее, неуправляемо для себя и по­ мимо своей воли чреват сам человек. В отличие от природных, его роды не воспроизведение предопре­

деленного, а роды как таковые, роды родов, или роды

родов. Кошки рожают кошек и люди тоже, конечно, рожают людей, но человек - дважды рожденный и дважды рожающий. Во второй раз он рожает без при­ родной предопределенности, рожает с неверным ис­ ходом и двойным риском то, чего никогда не было и что тем не менее есть с большей несомненностью, чем есть он сам. В этих родах, они же второе рождение, человек рожает собственное существо. Он может ро­ дить мертвое, страшное. Ему надо помочь родить пре-

15.ИДЕЯ

красное. То, что родят такие роды, Платон называет идеями. 'I8€a - вид в смысле рода. Род должен быть рожден потому, что иначе его нигде нет. Ни в инди­

виде, ни в сумме всех индивидов его нет потому, что

род больше, чем сумма индивидов: он вбирает в себя

и индивидов, которых еще не было, и таких, кото­ рые могли быть, но их больше уже никогда не будет.

Родов в природе не существует и никогда не будет существовать, потому что никогда не будет так, что­ бы было то, что уже не состоялось; и все равно роды существуют в большей мере, чем виды и индивиды. Роды раньше индивидов. Индивиды рождаются по­

тому, что есть род, но роды не рождаются потому,

что есть индивиды, и никакое количество рожденных

индивидов не родит рода. Чтобы родился род (идея),

нужно рождение, неизвестное природе. Когда рож­ дается человек, человеческий род не рождается, рож­ дается индивид; чтобы в этом индивиде восстановил­

ся человек в своем существе, т. е. роде, т. е. идее, нуж­

ны неведомые и немыслимые вторые роды, невоз­

можные по природе, но совершенно необходимые, чтобы человек вообще существовал, впервые начал существовать как таковой, иначе будут только беско­ нечные безродные люди. Род дает о себе знать, явля­

ется, осуществляется не в индивидах, не в их сумме,

из которой уже безвозвратно выбита та часть, кото­

рая могла родиться и не родилась, и род осуществля­

ется не в индивиде, который всегда только один из рода. Где же род? Ответ Платона: род это идея. Идея

III. ОПЫТ ЧТЕНИЯ

нигде не открывается, кроме как в родах. Род, идея

открываетсяи присутствуеттолько в меру успеха (уда­

чи) второго, немыслимого, необычного рождения,

которое одновременнои роды.

Идея это род потому, что она начало, делающее индивид индивидом. Род это идея потому, что ника­ кой путь от суммированияиндивидов к роду не ве­ дет. Человек как род не извлечение общих свойств из отдельных людей, потому что род это и те инди­ виды, которые могли быть, но их не было, хотя им ничто не мешало быть с тем же успехом, как и быв­ шим. Род не фиксирование,не суммирование.Вычис­ лить, дознаться до него нельзя. Его можно ТОЛЬКО родить тем непредписаннымпутем, по которому по­ могал идти рожающим Сократ: путем узнавания-по­ н~мания, УVWЩS', которое есть вместе и рождение,

yev1]O'tS'.

Кто там и кого у Сократа-Платона рожает? Какие­ то чудаки, просвещенные рабовладельцы, кайфующие под тенью платана, болтая босыми ногами в холод­

ных водах ручья, рожают тонкие мысли, праздные недоросли? Или человек - это существо, призванное

узнать, т. е. зачать невидимые идеи, выносить и ро­

дить их? Не философ только, а всякий человек и все­ гда, хотя далеко не всегда благополучное, но всегда рождающее, всегда чреватое существо, всегда находя­

щееся в положении, всегда попавшее в историю. Нам могло показаться, что рожают - а повивальная бабка Сократ помогает при родах - смешные древние ра-

15. ИДЕЯ

271

бовладельцы. Но и каждый из нас тоже, до всякого

осознания, до «научного исследованию>, до «матери­

ального прОИЗВОДСТВа», тем более когда втянут в них,

всегда, в своем повседневном существовании через не успевающую уложиться в голове значительность слов,

которыми мы живем, которыми мы говорим и кото­ рые гонят нас на подвижничество или преступление,

идет с человеческой историей и всем человеческим миром к какому-то концу, когда ПЛОД, прекрасный или жуткий, окончательно родится. Не рожать человек, по-видимому, не может. Для человека, для общества

дело идет не о сохранении прежнего положения, а о

прорастании семени, занесенного не знаем как, не

знаем кем и откуда, растущего и ведущего к беремен­ ности и всегда неостановимо к родам, к «идеям». Роды

или срыв родов наступят все равно, хотим или не хо­

тим мы, люди, рожать. Сократ и Платон видели, что, как ни хороши Афины, дело не в них. Дело в том,

что раз есть и пока есть человек и его дела, занятия и

слова, то это не просто так: этим предполагается вы­

нашивание, все в себе собирающее, но невидимое до

тех пор, пока мы сами не выведем идею на свет. Уз­ навая, рожая роды, мы в важном смысле рожаем себя, потому что нас нет, пока мы не знаем себя, и мы уз­ наем себя в своей идее.

Повивальная бабка Сократ заботится об идеях, их зачатии, вынашивании, наконец родах. Он смешной и осужденный, но время тогдашних Афин - его вре­ мя. Он главное лицо в Афинах, потому что один луч-

тп. оПЫТ ЧТЕНИЯ

ше всех знает, что город Афины обречен на роды. Афины родят. Это родящее призвание человеческо­

го общества Сократу так ясно, что для устраивающих­

ся на постоянное жительство он страшен. Сократ по­ этому шутит, чтобы им не было так страшно. Но ро­

дить должны и родят, хотят или нет, здесь или ниг­ де, теперь или никогда, потому что другого места для второго рождения, кроме Афин, на земле нет, ~OTO­ му что У Афин есть Сократ. И другого достоиного положения, кроме этого, - положения маевтика, при­ нимающего роды У беременного историей человече-

ства, - для человека тоже нет.

Сократ шутит, располагает к себе, приобадривает, учит не иметь страха перед смертьЮ. Ведь род все рав­ но неостановимО делает свое дело. ОН хочет родить­

ся и так или иначе родится, и Сократ ради успеха этих

единственно важных родов выпьет цикуту и погиб­ нет, если иначе помочь родам уже нельзя. Тут его

призвание. единственное на земле и спасаю~ее че­ ловеческую историю. Ведь род и неузнанныи не пе­ рестанет быть. Вынашивание отменить или остановить

нельзя; только сорвать или помочь.

Так было в годы Сократа и Платона, так было все-

гда и так есть сейчас. Рожают не праздные гp~aHe рабовладельческого полиса, рожаем мы, большеи ча­

стью того не зная; и, как тогда, нам хочет служить

Сократ. И опять, как тогда, рожать страшно. Хоче:­ ся забыться и думать, что пронесет, как-нибудь обои­

дется, и остерегаться всякого зачатия - заражения

15. ИДЕЯ

273

мыслью, которой человек не может сам распорядить­ ся. Мы в панике от нашего положения и делаем странные вещи от страха. Наш главный страх перед родами. Сейчас, как тогда и всегда, все зависит от

того, как мы родим идеи, только времени осталось

меньше.

Человек в положении. Он попал в историю, он чре­ ват родами. Он призван рожать не потому, что это культурно или нужно для прогресса или философич­ но или филологично, а потому, что иначе он не толь­

ко не осуществится, а хуже, родит уродство или еще

хуже, родит смерть. Высший род, предшествующий

всему и подлежащий рождению прежде всего, у Со­ крата и Платона идея блага. Выше всех частных по­ рождений - роды добра как такового, дающего все­ му быть тем, что оно есть. От добра, высшего рода, ждет себе смысла всякое другое рождение, вплоть до простого живого воспроизведения. Без высшего рода, блага, никакое рождение, биологическое или художе­ ственное, еще не благо само по себе. Всякому ново­ рожденному еще долгий путь к добру мимо зла, ко­ торому способно служить все чисто техническое. В платоновских родах вовсе не всякое творчество хо­ рошо. Или безусловное благо - или не нужно ниче­ го. Поэтому Сократу так важно, что у него нет ника­ кого искусства слова и не в филологическом мастер­ стве дело. Всякое порождение еще двусмысленно,

кроме того, ради которого и от которого все: рожде­

ние идеи идей, идеи блага. Философия выше ремес-

274	III. ОПЫТ ЧТЕНИЯ

ла, мастерства и художества не тем, что ремесло ра­

ботает руками и для свободного это постыдно, а тем,

что порождения науки и техники пока еще двусмыс­

ленны. Философия намерена держаться не целей, а

цели целей, не порождения новых индивидов, а воз­ вращения к роду. Рядом со вторым философским

рождением науки и искусства не очень хорошо зна­

ют, зачем они. Цели всего, кроме философии, дву­ смысленны. Своей задачей - пойди туда, не знаю куда, принеси то, не знаю что, - философия обязы­ вает себя к предельному усилию, исключающему не­

определенность.

Для взгляда со стороны, наоборот, философия именно поэтому туманна. Она будет тонуть для нас в тумане, пока мы не потонем в ней. И после того, как мы имели проблеск понимания, что на самом деле значит сократовская маевтика, споры вокруг Сократа не только не угаснут, а наоборот, еще разгорятся. Кем он был - акушером при чреватом предродовом че­ ловечестве, чтобы оно не родило мертвого или злого урода, или хитроумным филологом?

16. ФИЛОСОФИЯ И РЕЛИГИЯ. Платон дошел до нас

и косвенно, через школу и университет, и прямо, че­

рез христианство, которое, становясь в первые века

нашей эры главным учением крещеных государств, вобрало в себя платоническую (неоплатоническую) философию, хотя современная религиозная филосо-

16. ФИЛОСОФИЯ И РЕЛИГИЯ

275

фия уже плохо помнит или даже совсем не знает, до какой степени она платонизм.

Аскеза, сдержанность, благочестие в нехристиан­ ском платонизме были не менее строгими чем в хри­ стианской мысли. Вообще аскеза настолько привыч­

на для мысли, что надо удивляться тем, в сущности,

недолгим периодам, когда мысль позволила себе быть празднично открытой. Так было в античной классике у Сократа, Платона, Аристотеля. Почти сразу после них в скепсисе, Стое, в платоновской Академии дис­ циплина начинает преобладать над размахом. Не то что у Платона и Аристотеля было мало дисциплины, но преобладала широта искания. Теперь упрочивает­ ся философская догматика (не догматизм). Скепти­ цизм, воинствовавший против «догматиковв, был по­

своему не менее догматичным.

Смирение, аскеза, дисциплина, догматика утверж­ даются в философии как ее самый слышный тон. Те­ перь нужно было ждать долго, до европейских ре­ нессансов, до Нового времени, до современности, по

сути дела, до 20 в., пока возвратитсяпраздничнаясво­

бода философскоговопроса. Догматизмплатоников (неоплатоников),их неспо­

собность философствоватьиначе как держась непре­

ложных истин, защищая их и опровергая противни­

ков, не имеет отношения к проблеме предпосылоч­ ности или беспредпосылочностив философии. Эта современная проблема вызвана тем, что одни фило­ софы принимаюттеоретическиеили прагматические

III. ОПЫТ ЧТЕНИЯ

основоположения, другие нет. Для платоников воп­

рос «принятъ или не принять какие-то основополо­

жения» не стоьт, Они с порога отвергают право на такой выбор. Иметь то, что подлежит почитанию, или не иметь, решает не человек. Сама мысль включает благочестие, иначе она теряет связь с божественным умом. Безусловно необходимо почитание первого на­ чала. Именно для того, чтобы не быть ничем, кроме чистой мысли, философия становится служением то­

му, что выше нее.

В «Строматах» (VI 23) Климента Александрийско­ го известная формула Парменида о тожествебытия и мышления стоит в таком контексте: «Аристофан сказал: мышление равнозначно деuствию, а до него элеат Парменид - одно и то же, мыслить и быть». Плотин (v 1, 8) понятным для платоника образом считает здесь главным авторитетом Платона, а Парменида одним из предшественников: «Раньше [т. е. прежде Плато­ на] и Парменид держался такого мнения», т. е. что на вершине всего Благо, от которого «всему познавае­

мому» дается одновременно и эта его познаваемость,

и существование (бытие). Плотин здесь имеет в виду «Государство» VI 509 Ь: «[...] но также и бытие, т. е. сущность (существование), придается им (вещам) от него (блага)». Поскольку, выводит Плотин, бытие воз­ никает от первого Блага одновременно с познаваемо­

стью, то, следовательно, мышление тождественно

бытию. «И Парменид держался такого мнения, по­

16. ФИЛОСОФИЯ И РЕЛИГИЯ

277

не в числе ощущаемых вещей, говоря: одно и то же - мыслить и быть. Он называет его (бытие) неподвиж­

ным, - хотя и ставя рядом с ним мысль, - изымая из него всякое телесное движение».

Я привел это место из Плотина в пунктуации его издателей Генри и Швицера, получающих тот смысл, что, хотя Парменид отождествляет бытие с мыслью, однако он тем не менее отказывает бытию в движе­ нии. Неудобство этого прочтения в том, что о непод­ вижности бытия оказывается сказано дважды. У Диль­ са-Кранца (Парменид В 3) пунктуация другая, позво­ ляющая читать не только так, но и иначе: Парменид называет это (бытие-мысль) неподвижным, т. е. хотя присоединяет к бытию, делает одним целым с быти­ ем мысль, но устраняет из нее (мысли) всякое телес­ ное движение (точно так же, как и из бытия). Второе прочтение, конечно, не обязательно. Важнее знать, возможно ли, чтобы Плотин обращал внимание на «неподвижностъ» мысли у Парменида и присоединял­ ся здесь к нему? Исключает ли он из мысли - чис­ той мысли - «телесное» движение, т. е. ощущение, воображение, восприятие?

Другие места из Плотина показывают, что да. На­ пример, «Эннеадыв 1{. 10, где Плотин говорит о том, что мы назвали бы сознанием. Это одно из тех не­ редких и ясных мест в классическойфилософии, ко­ торые должны были бы заставить нас стыдиться на­ шей возни с сознанием. В Новое время сознание си­

скольку сводил в одно бытие и ум и полагал бытие	лится захватывать все новые командные позиции, на-

ш. ОПЫТ ЧТЕНИЯ

блюдательные пункты учета и контроля. Данных для занятия командных позиций у сознания на удивление мало. Засилие сознания можно было бы назвать не­

померным разрастанием лестничного остроумия, ког­ да мысли приходят после события. Когда все уже слу­

чилось, когда уже поздно и не нужно, когда история укатила дальше свое неостановимое колесо, тогда на опустевшую сцену вступает сознание и начинает с гре­ хом пополам, не осознавая своего шутовства, «отра­

жаты случившееся словно нарочно для того, чтобы история могла тем временем без свидетелей, все вни­ мание которых отвлечено на запоздалый спектакль со­ знания, разыграться на новой сцене. Сознание хрома­ ет за историей и не может ее догнать. Для компен­

сации своего промаха оно непомерно раздувается,

вплоть до намеков на то, что оно и есть свет эпохи,

что чуть ли не оно и составляет то подлинное бытие, которое отождествлял с мыслью Парменид. «Я со­

знаю, следовательно, существую» замахивается на то,

чтобы объявить себя повторением парменидовского «одно и то же - мыслить и быть».

В «Эннеадах» 1 4, 10 Плотин говорит О том, что

мысль вовсе не сознание; что она раньше всякого со­

знания и в принципе не нуждается в сознании; что

сознаниетолько мешающиймысли отсвет. «Эннеады» 1 4, 10 - трактат о счатье, ПЕР' ЕUDаЦLоvlа<;. Плотин уве­ рен, что добротельному ничто не мешает быть счаст­ ливым и во сне. «И если даже скажут (о добродетель­ ном), что он не добродетельный, то это значит, что

16. ФИЛОСОФИЯ И РЕЛИГИЯ

279

будут говорить уже не о нем, не о добродетельном». Какие инстанции «скажут»? Уточнять не обязательно. Вообще «скажут»; возможно, те голоса, которые Пуш­ кин назвал «Парки бабьим лепетаньем». Они могут внушать борющемуся и усталому, что он ошибся, заб­ лудился, его борьба тщетна.

По Плотину, эти голоса не мешают добродетель­ ному быть счастливым, потому что они его не дости­ гают. Борющийся, неотступный, ищущий, несмотря на всю горечь борьбы, делает эти суждения неокон­ чательными. Он спасен от своих же мнений о себе. Нам возразят, продолжает Плотин, что нельзя назвать счастьем то, что не ощущается как счастье. Как если бы сознание себя добродетельным и счастливым дол­ жно выдать сертификат на добродетель и счастье. Плотин возражает: если человек не чувствует, что здо­

ров, он все равно здоров; и если не знает, что красив,

он тем не менее красив; так неужели, если он не бу­ дет ощущать, что он мудр, он будет оттого менее мудр? Если мудрость есть на деле, кат' ЕvеРУЕЩV, то есть и счастье. Мудрость мудрого не гибнет, когда он находит нужным заснуть, и она не гибнет, когда он, упрекая себя, говорит себе, что не следует мудрости. Упрек себе добродетельного особенный, не сбиваю­ щий с толку, не лишающий бодрости. Плотин при­

водит пример: когда человек растет, это не ощущает­

ся, потому что не человек сам себя растит, а в нем

растет, его растит вегетативное начало в нем; то же

ум, потому что мы его не сами себе вымыслили, а

280	гп. ОПЫТ ЧТЕНИЯ

лишь позволяем ему, если достаточно мудры, действо­ вать в нас. Из того, что ум и его душа способны дей­ ствовать и через восприятие (сознание), еще вовсе не следует, что они перестают действовать с прекраще­ нием восприятия. «Действие ума должно иметь мес­ то до восприятия, аvrLЛ1JЧЩ;», говорит Плотин, снова приводя формулу Парменида в немного сокращенном виде (еодно - мыслить и быть», 1 4> 10, 6).

Плотин говорит здесь о первых вещах, которые для нас всегда последние. Настоящую философию мож­

но определить как мысль, которая знает, как многое -

а именно все главное - происходит прежде, чем мы

успеем заметить; знает, что к ранним, решающим со­

бытиям мы, люди, никогда не успеваем. В этом смыс­ ле философия предполагает смирение. Агрессия со­ знания - это отчаянная попытка обмануть себя, как если бы какое-то его усиленное, взвинченное, обо­ стренное состояние было все же способно упредить бытие. Для Плотина не сознание в смысле осознания, восприятия, принятия к сведению, а мысль (нус) рав­ носильна бытию; и не моя мысль, а сама мысль. Мысль и бытие действуют без того чтобы мы их вос­ принимали. Парадокса здесь нет. Человеческий мла­

денец мыслит и существует, но сознания в смысле

отражения, констатации, фиксации этого у него нет. Душа может прийти в гладкое и зеркальное, тихое, безмолвствующее состояние (~aиxЦoy, ~aиXEa, «иси­ хия», 1 4, 10). В ней тогда появятся отображения, Etко­

16. ФИЛОСОФИЯ И РЕЛИГИЯ

покоясь, душа ощутит «первым знанием», как действу­ ет мысль. Вот что такое настоящее сознание - эти моменты согласного покоя. Тогда :как Плотин назвал бы то, что называем сознанием мы, все проносящие­ ся в «мыслю) догадки, опасения, сожаления, сообра­ жения, сопоставления? Увы, надо смотреть правде в глаза: он назвал бы это хуже чем пустотой, скреже­ танием и бесчинством демонов, правящих свою оргию в осиротевшей потерянной душе; безобразными су­ дорогами души, плененной и мучимой болезнями и магическими искусствами, ворожбой темных духов,

суетящихся вокруг нее в попытках отвлечь ее от мыс­

ли. Не нужно забывать, что даже моменты исихии,

мирного согласия души, когда она в тишине отража­

ет напечатления бытия, для Плотина еще не высшее и не обязательное состояние. ум есть и действует без этих своих отблесков в душе; больше того, они даже уменьшают его энергию. «Отражения [букв. следованuя, отровождения, 7Тараколоvе~аЕ'S] грозят сделать сами энер­ гии (ума) более слабыми», Энергии глубже проника­ ют и дарят добродетельному больше жизни и счас­

тья, когда не разлиты, не размазаны в чувствование

(отражение), а собраны в своей простоте.

В отношении такой мысли вопрос, предпосылочна она или нет, лишен значения. То, что действует в фи­ лософе само, поскольку он отдает себя божественно­ му уму, не имеет ничего общего с концептуальным

пространством, в котором ориентируется сознание,

v{aiJ-аrа, дианойи и ума, и в безмолвной тишине, сама	выбирая, из каких предпосылок ему исходить. Созна-