§ 453 Abs. 1: «Предписания о купле вещей находят соответствующее применение к купле прав и прочих предметов»;

§ 480: «К мене находят соответствующее применение предписания о купле».

Как видно, регулирование соответствующих отношений по ГК РФ и по BGB практически совпадает. При этом среди германских цивилистов споры о допустимости мены требований отсутствуют²¹⁴.

Глава 43 ГК РФ в качестве особого вида обязательственного каузального договора выделяет договор финансирования под уступку денежного требования, часто называемый договором факторинга. Однако договор уступки, совершаемый на его основе, обладает некоторыми особенностями (например, уступка денежного требования в этом случае действительна, даже если между цедентом и должником существовало соглашение о её запрете или ограничении – п. 1 ст. 828 ГК РФ). Правда, М.В. Кротов утверждает, при факторинге происходит не перемена лиц в обязательстве, а переадресовка исполнения в пользу финансового агента²¹⁵. Но это утверждение не соответствует закону, который ясно говорит об уступке денежных требований и их переходе к финансовому агенту.

Обязательство может быть прекращено посредством уступки требования не только в случае, когда она является его исполнением, т.е. предоставлением, к которому обязан должник. Иногда уступка требования к третьему лицу выступает одним из элементов фактического состава прекращения обязательства, если кредитор и должник заключили соответствующее соглашение. При этом она может выступать разновидностью предоставления вместо исполнения (Leistung an Erfüllungs Statt, ст. 409 ГК РФ называет его предоставлением отступного²¹⁶) или в порядке исполнения (Leistung an erfüllungshalber)²¹⁷. В первом случае обязательство прекращается с момента получения кредитором требования, причитающегося должнику против третьего лица, во втором – с момента, когда кредитор реализует уступленное требование и вырученная при этом сумма покроет его требование к должнику.

2. Уступка требования может быть совершена на основании договора дарения (causa donandi). В отечественной цивилистике проблема соотношения договора цессии и договора дарения вызвала интерес в связи с предписанием п. 4 ст. 575 ГК РФ, который запрещает дарение между коммерческими организациями. С учетом этого предписания в некоторых судебных постановлениях, в частности, постановлении Президиума Высшего Арбитражного Суда РФ от 15 июня 1999 г. № 1134/99, договор цессии, не содержащий условия о встречном предоставлении со стороны цессионария за переданное цедентом требование, рассматривался в качестве договора дарения и признавался недействительным²¹⁸.

Иная точка зрения высказана В.В. Витрянским, по мнению которого соглашение об уступке прав требования, заключенное между коммерческими организациями, может быть квалифицировано как договор дарения лишь в тех случаях, когда в его тексте положительно решен вопрос о безвозмездности передачи дара либо когда заинтересованным лицом будет доказано отсутствие какой-либо причинной обусловленности безвозмездной уступки права; отсутствие в таком соглашении условия о встречном предоставлении само по себе не может служить основанием для признания указанного соглашения договором дарения; напротив, следует исходить из презумпции возмездности всякого гражданско-правового договора²¹⁹.

Эта точка зрения проводится в постановлениях Президиума Высшего Арбитражного Суда РФ от 5 июня 2001 г. № 8303/00 и от 26 апреля 2002 г. № 7030/01, где на договор уступки распространяется действие презумпции п. 3 ст. 423 ГК РФ и отмечается, что в силу п. 2 ст. 572 ГК РФ обязательным признаком договора дарения должно служить вытекающее из соглашения о цессии очевидное намерение передать право в качестве дара; если договор цессии такого намерения не содержит, то нет правовых оснований для его признания безвозмездной сделкой²²⁰.

Иногда можно встретить смешение этих взаимоисключающих точек зрения. Например, А.В. Коновалов сначала отмечает, что «отсутствие условия о возмездности предоставления имущества в виде уступки права требования … непосредственно в соответствующих соглашениях между хозяйствующими субъектами далеко не всегда свидетельствует об отсутствии встречного предоставления от другой стороны. Такие договоры должны квалифицироваться как договоры дарения только в случае, когда может быть опровергнута презумпция их возмездности» (п. 3 ст. 423 ГК РФ). Но затем А.В. Коновалов заявляет, что позиция Президиума Высшего Арбитражного Суда РФ, занятая им в постановлении от 15 июня 1999 г. № 1134/99, является «более взвешенной», ибо необходимость отыскания признаков встречного предоставления за уступленное право в массиве хозяйственных взаимосвязей коммерческой организации при возможности последней пассивно ссылаться на презумпцию возмездности любого договора парализует запрет, установленный п. 4 ст. 575 ГК РФ, что «не отвечает интересам борьбы с финансовыми злоупотреблениями, актуальность которой постоянно возрастает (так, участились случаи явно злонамеренных и фиктивно возмездных уступок прав требования к предприятиям с целью последующего возбуждения в отношении них процедуры банкротства)»²²¹.

Не подлежит, однако, никакому сомнению, что договор уступки не может быть ни возмездной, ни безвозмездной сделкой. Когда говорят о возмездной или безвозмездной цессии, то имеют в виду, что она происходит по возмездному или безвозмездному основанию²²². Выражаясь языком ст. 423 ГК РФ, уступка требования есть лишь предоставление, которое производится на основании какого-то договора; если он предусматривает встречное предоставление за совершение уступки требования, то речь идет о возмездном договоре; если не оговаривается получение встречного предоставления, то о безвозмездном. Применение п. 3 ст. 423 ГК РФ к уступке требования означает, что основание договора уступки предполагается возмездным, и если цессионарий не желает совершать вознаграждения цеденту, то он должен опровергнуть эту презумпцию. Но даже если в основании уступки требования будет лежать договор дарения, запрещенный п. 4 ст. 575 ГК РФ, она будет действительной в силу принципа абстракции.

3. Требование может быть передано цессионарию также с целью, для достижения которой законодатель предусматривает другие средства с менее далеко идущими правовыми последствиями. Такая уступка требования является фидуциарной сделкой²²³. Фидуциарная цессия обычно происходит в форме обеспечительной или инкассовой уступки²²⁴.

а) Говоря об обеспечительной уступке, имеют в виду, что в основании договора уступки лежит соглашение о том, что требование передается для обеспечения долга цедента (или третьего лица) перед цессионарием²²⁵. Реализация требования цессионарием возможна только в случае нарушения обеспеченного обязательства. Если последнее прекратилось, то фидуциарно переданное требование подлежит возврату. Цессионарий становится полным правообладателем. Поэтому при совершении им распоряжения требованием вопреки условиям соглашения его распоряжение имеет полную силу. Но в этом случае цедент вправе требовать от него возмещения убытков, причиненных нарушением основной сделки.

Предусмотренная абз. 2 п. 1 ст. 824 ГК РФ обеспечительная уступка нередко понимается так, что денежное требование переходит к финансовому агенту только в случае нарушения клиентом обеспеченного обязательства²²⁶. При таком ее понимании положение кредитора едва ли становится более обеспеченным. До наступления условия уступки требование оставалось бы в имуществе должника. Если у неисправного должника есть и другие кредиторы, то финансовый агент, договорившись о таком обеспечении, рискует остаться ни с чем²²⁷.

Некоторые допускают такой вариант обеспечительной уступки, что ее совершение должно произойти в случае неисполнения обеспеченного обязательства²²⁸. На мой взгляд, если стороны предпримут такой способ обеспечения, то к названным рискам присоединится еще один: сохранение за должником полной свободы распоряжения требованием открывает ему возможность отказаться от заключения договора уступки.

Из отсутствия в ГК РФ подробных указаний на характер обеспечительных сделок Л.А. Новоселова делает вывод, что они могут быть как сделками по обеспечительной передаче «полного» права финансовому агенту (цессионарию), так и передачей права в качестве залога – «залоговой» уступкой права требования²²⁹. Выделяемая автором «залоговая» уступка нуждается в подробном рассмотрении. Л.А. Новоселова считает вполне допустимым совершение «залога права с передачей его залогодержателю»: «право требования находится у залогодержателя на праве залога и при наступлении предусмотренных законом оснований для обращения взыскания на заложенное имущество должно реализовываться в общем порядке – путем продажи»²³⁰. Однако уступка требования не способна установить право залога на требование. Смысл залогового права состоит в том, чтобы сделать залогодержателю возможным получить удовлетворение из имущества, принадлежащего залогодателю (абз. 1 п. 1 ст. 334 ГК РФ). Если же требование уступается залогодержателю, то он будет получать удовлетворение из требования, принадлежащего ему самому. Сказанное позволяет утверждать, что предложенная Л.А. Новоселовой конструкция «залоговой» цессии не соответствует действующему законодательству.

В некоторых моментах отношения сторон обеспечительной цессии могут рассматриваться по аналогии с залоговым правом²³¹. Почву для подобной аналогии дает сам законодатель. Так, например, согласно, п. 2 ст. 831 ГК РФ финансовый агент (т.е. цессионарий в договоре обеспечительной уступки) обязан передать клиенту сумму, превышающую сумму обеспеченного долга; если же денежные средства, полученные им от должника, оказались меньше суммы долга клиента, обеспеченной уступкой требования, последний остается ответственным перед финансовым агентом за остаток долга. В этом случае положение цессионария почти идентично положению залогодержателя, который обязан возвратить залогодателю разницу между суммой, вырученной от реализации заложенного имущества и суммой обеспеченного требования (п. 6 ст. 350 ГК РФ); но если вырученная от реализации сумма недостаточна для покрытия его требования, он вправе получить недостающую сумму из прочего имущества должника, не пользуясь преимуществом, основанным на залоговом праве (п. 5 ст. 350 ГК РФ).

б) Под инкассовой цессией понимают договор уступки, в основании которого лежит соглашение о том, что цессионарий обязуется произвести взыскание по требованию и передать полученное цеденту²³². Рассматривая такую цессию, H. Dernburg отмечал, что поскольку «цессионарий является кредитором по отношению к должнику, то должник не имеет ни интереса, ни права оспаривать подобную цессию»²³³. Незнакомство с правовой фигурой инкассовой цессии позволяет отечественным судам признавать такое право за должниками, не желающими платить по своим обязательствам. В этом отношении характерно дело, завершившееся вынесением постановления Президиума Высшего Арбитражного Суда РФ от 10 сентября 1996 г. № 1617/96.

Между цедентом и цессионарием после совершения уступки требования состоялось дополнительное соглашение, согласно которому через 60 дней после поступления на расчетный счет цессионария сумма долга за вычетом 10-процентного вознаграждения подлежала возврату цеденту. Должник по уступленному требованию обратился в суд с иском о признании договора цессии недействительным.

В первой инстанции иск был удовлетворен на том основании, что заключенный договор является притворным, поскольку действительная воля сторон направлена на оказание услуг за вознаграждение. Оценивая эту мотивировку, необходимо заметить, что стороны желали предоставить цессионарию право требовать вознаграждения за услуги. Но ведь услуга как раз и состояла в осуществлении взыскания по требованию, на переход которого была направлена воля сторон. Поэтому о притворности этого договора не может быть и речи.

Суд кассационной инстанции посчитал, что согласно ст. 168 ГК РФ эта сделка является недействительной как не предусмотренная законом. Несоответствие этого постановления материальному праву явствует из п. 2 ст. 421 ГК РФ, согласно которому «стороны могут заключить договор, как предусмотренный, так и не предусмотренный законом или иными правовыми актами».

Наконец, Президиум Высшего Арбитражного Суда РФ истолковал это соглашение так, что «переуступивший право требования кредитор из обязательства не выбывает. Оставаясь правообладающим лицом, он изменяет лишь фактический источник получения долга»; между тем согласно § 1 гл. 24 ГК РФ «уступка требования предполагает безусловную замену лица в обязательстве»; поэтому договор цессии является не соответствующим законодательству²³⁴. При этом Президиум Высшего Арбитражного Суда РФ упустил из виду, что, уступив требование, цедент не может оставаться правообладателем и выбывает из обязательства по уплате соответствующих денежных сумм; кредитором становится другое лицо. Сообразно с этим, и долг debitor cessus несет не перед ним, а перед цессионарием. Последний передает цеденту вырученную сумму не во исполнение обязательства должника, а в порядке исполнения своего обязательства перед цедентом по соглашению, лежащему в основании цессии.

IV. Институт неосновательного обогащения как коррелят абстрактности договора уступки. 1. Коррелятом института абстрактной распорядительной сделки являются предписания о неосновательном обогащении²³⁵. Это в полной мере относится к уступке требования. Если каузальная обязательственная сделка, лежащая в основании договора уступки, не имеет силы, то цессионарий неосновательно обогащается за счет цедента. Поэтому ст. 1106 ГК РФ предписывает: «Лицо, передавшее путем уступки требования или иным образом принадлежащее ему право другому лицу на основании несуществующего или недействительного обязательства, вправе требовать восстановления прежнего положения, в том числе возвращения ему документов, удостоверяющих переданное право». Предоставленное этой статьей цеденту право требования может быть охарактеризовано как притязание²³⁶. Вопрос о субъекте гражданско-правовой обязанности, корреспондирующей этому притязанию, и действии, которое он должен произвести для «восстановления прежнего положения» является дискуссионным.

В.Т. Смирнов и Ю.К. Толстой упоминают о притязании из ст. 1106 ГК РФ при освещении обязательств из неосновательного обогащения без регистрации какой-либо его специфики²³⁷. Отсюда явствует, что они трактуют рассматриваемое притязание как право требования, обращенное к цессионарию и обязывающее его к совершению обратной уступки. Придерживаясь этой точки зрения, мы должны будем признать, что удовлетворение интереса цедента в «восстановлении прежнего положения» всецело зависит от усмотрения цессионария. Ведь лежащая на нем обязанность совершить обратную уступку требования не может быть реализована против его воли органами принудительного исполнения при осуществлении судебного решения, которым цессионарий присуждался бы к такой уступке²³⁸.

Другие авторы, как, например, О.Н. Садиков и В.С. Ем, полагают, что упомянутое в ст. 1106 ГК РФ «восстановление прежнего положения» может пониматься как аннулирование (признание недействительным) договора уступки требования ²³⁹. Едва ли это верно. Если договор уступки является ничтожной сделкой, то он не вызывает перехода требования (п. 1 ст. 167 ГК РФ); после совершения такой цессии положение остается прежним и его не нужно восстанавливать. При оспоримости договора уступки он может быть признан недействительным по установленным законом основаниям. Однако ст. 1106 ГК РФ не содержит в себе указаний на такого рода основания. Поэтому предусмотренное ею притязание не является правом на оспаривание договора уступки.

По мнению Е.А. Крашенинникова, притязание из ст. 1106 ГК РФ представляет собой право цедента требовать от суда перевода на себя требования, принадлежащего цессионарию, т.е. преобразовательное притязание, осуществляемое актом судебного решения²⁴⁰. Эта позиция свободна от недостатков, присущих изложенным выше точкам зрения, и потому заслуживает одобрения.

2. При трактовке притязания из ст. 1106 ГК РФ как преобразовательного притязания следует учитывать ряд обстоятельств.

Во-первых, преобразовательное притязание представляет собой более эффективное средство защиты соответствующего интереса цедента, нежели притязание, обязывающее цессионария к совершению обратной уступки. Ведь при реализации преобразовательного притязания основанием для возвращения к цеденту принадлежащего цессионарию требования выступает не соглашение об обратной уступке, зависящее от усмотрения цессионария, а cessio judicialis, т.е. перевод прав кредитора на другое лицо по решению суда (абз. 3 ст. 387 ГК РФ)²⁴¹.

Во-вторых, защищаемая нами данного притязания подтверждается систематическим толкованием ст. 1106 ГК РФ. В абз. 1 п. 5 ст. 1234 ГК РФ закон прямо предоставляет аналогичное притязание субъекту, имеющему интерес в получении права от другого лица: при существенном нарушении приобретателем обязанности выплатить правообладателю в установленный договором об отчуждении исключительного права срок вознаграждение за приобретение исключительного права на результат интеллектуальной деятельности или на средство индивидуализации (подп. 1 п. 2 ст. 450 ГК РФ) прежний правообладатель вправе требовать в судебном порядке перевода на себя прав приобретателя исключительного права и возмещения убытков, если исключительное право перешло к его приобретателю. Но если этому лицу предоставляется преобразовательное притязание, которому корреспондирует обязанность суда перевести на него соответствующие права, то едва ли можно отрицать наличие у цедента такого же средства защиты и в ситуации, предусмотренной ст. 1106 ГК РФ.

В-третьих, в пользу вывода о преобразовательном характере притязания из ст. 1106 ГК РФ говорит сам смысл ее установления как отдельного предписания. Если бы это притязание мыслилось в качестве притязания, обязывающего цессионария к обратной уступке, то оно вполне охватывалось бы положением п. 1 ст. 1102 ГК РФ. Однако отечественный законодатель, учитывая специфику правоотношений, возникающих при неосновательной передаче требования, предусмотрел на этот случай специальную норму ст. 1106 ГК РФ. Указанное обстоятельство выгодно отличает гл. 60 ГК РФ от соответствующих разделов некоторых зарубежных кодификаций (ср. §§ 812 ff. BGB, Art. 62 ff. OR), где рассматриваемое нами притязание не регулируется обособленно от обычных притязаний из неосновательного обогащения как притязаний, адресованных обогатившемуся лицу.

Изложенное дает основание утверждать, что предусмотренное ст. 1106 ГК РФ право цедента требовать «восстановления прежнего положения» является не чем иным, как преобразовательным притязанием, осуществляемым актом судебного решения о переводе на цедента принадлежащего цессионарию требования.

3. Притязание из ст. 1106 ГК РФ может быть реализовано, если неосновательно обогатившийся цессионарий не произвел распоряжение, исключающее обратный переход уступленного требования (например, не уступил его другому лицу), или не получил исполнение по уступленному требованию^{242, 243}. При наличии названных обстоятельств цедент вправе требовать от цессионария возмещения действительной стоимости неосновательно полученного (п. 1 ст. 1105 ГК РФ) и соответствующих доходов (ст. 1107 ГК РФ).