13 Г. Почепцов

В рассуждениях аналитиков также присутствуют ограничители из реальной ситуации, связывающие их мышление. Военные практики очень сильно привязаны к кон-кретике объекта, который они анализируют. К примеру, информационные операции в Боснии показали несоответствие коммуникативных потоков: специалисты были сориентированы на печатные средства, а население — на телевидение. И это очень четкий и недвусмысленный вывод. Теоретики информационной войны (в первую очередь, я имею в виду когнитивный подход, связанный с разработками в ВВС США), могут выходить на ограничители более общего плана, разрабатывая фундаментальные свойства информационного оружия.

Устная — письменная коммуникация также имеет ограничение физического свойства. Устное сообщение должно быть небольшим по объему, чтобы иметь возможность обрабатываться и храниться в памяти. Письменное сообщение уже не имеет такого ограничителя. То есть перед нами ограничения чисто физического порядка, связанные с объемом и возможностями памяти.

Традиционное оружие осуществляет свои функции за счет перемещения больших объемов энергии, информационное оружие может перемещать небольшие объемы информации, добиваясь того же эффекта. Традиционное оружие (и, соответственно, атака) хорошо детектируются, информационное оружие слабо поддается обнаружению из-за того, что оно практически неотличимо от контекста, куда оно внедряется. Информационное оружие по определению не может быть распознано, т.е. оно практически неотличимо от поступающего информационного потока: к вредным последствиям приводит его последующая обработка.

В связи с вышесказанным мы можем выделить четыре "аксиомы" информационной войны, на которых базируется сегодняшнее ее применение:

• информационная война ведется как до, так и после обычной войны, в ряде случаев выступая в роли ее заменителя,

• начальный период ооычной войны характеризуется максимальной интенсивностью войны информационной, поскольку она направлена на разрушение информационных объектов, т.е. выполняет как бы традиционные функции,

ф информационная война всегда детектируется объектом воздействия с запаздыванием, позволяющим начавшему ее получоть все преимущества "первого удара", из-за ее принципиально асимметричного характера информационного оружия,

в информационная война в аспекте психологических операций строится путем придания эмоциональному аргументу как несущему большую воздействующую силу рационального характера, поскольку мы все считаем себя рациональными существами.

Имеющиеся сегодня подходы к информационны?,! войнам мы можем представить себе как основывающиеся на двух возможностях: одна признает первичность объекта реального мира, а информация выступает как аналог объекта, другая — делает первичной информацию, признавая объект вторичным. Первый подход мы назовем стандартной информационной войной, второй — стратегической информационной войной. Эти два варианта представимы в следующем виде:

название	первичность-вторичность	определение, использование
стандартная информационная война	информация аналогична объекту	применяется в военных операциях; внося изменения в информацию, мы можем изменять объект, делать его невидимым
стратегическая информационная война	объект аналогичен информации	применяется в психологических операциях: вводимая информация адаптирует под себя имеющуюся среду

Это также близко к разграничению использования информации в военном деле и подлинно информационной войне. В первом случае информация вторична, во втором — первична. В первом случае одна страна обрабатывает информацию скорее, тем самым может обмануть приборы противника и т.д. За счет этого (определенного информационного доминирования, достигнутого в конкретной точке пространства и времени) достигается выигрыш в военной сфере. Во втором случае основную задачу решает только и исключительно информация, и военная сфера уже не применяется.

Можно провести сопоставление пропаганды (как формы нам более привычной) с психологическими/информационными операциям (как новыми формами). Первое различие будет состоять в долговременности/кратковре-менности воздействия. Пропаганда тяготеет к продолжительным формам воздействия (отсюда возможность приобретения ею тоталитарного характера). Долговре-менность ее позволяет вести огонь сразу по многим целям. Психологические операции косят более кратковременный характер, поэтому для них характерна концентрация на одной цели. Имея долговременный характер, пропаганда может большее внимание уделять контексту, а не только тексту. Отсюда внимание, например, тоталитарной пропаганды к разного рода торжественным ритуалам, где роль текста была минимальной (например, торжественные собрания, съезды, демонстрации). ЮСИА ( в своей долговременной стратегии) также уделяет особое внимание контекстам: в воспоминаниях о послевоенных посещениях их мероприятий отмечается, что люди ходили туда послушать американскую музыку, покурить американские сигареты. По американским уставным документам аудитория, на которую направлены психологические (информационные) операции, всегда . чужая, пропаганда, как правило, направлена на свою аудиторию. И последнее. Пропаганда в сильной степени предсказуема, ее тексты выводимы из одного источника. Психологические операции тогда эффективны, когда они носят непредсказуемый характер, к которому не может

приноровиться противоположная сторона. В сумме мы можем представить все это в следующем виде (при этом принимая во внимание не четкое следование этим правилам, а преобладающую роль этих характеристик):

параметры различий	пропаганда	психологические (информационные) операции
время	долговременная	кратковременные
цель	множество	одна
сообщение	контекст	текст
аудитория	своя	чужая
неожиданность	предсказуемая	непредсказуемые

Многие из этих характеристик ведут нас к такой черте пропаганды как системность: она может строиться на многократном повторении своих текстов, учитывая тот факт, что потребитель информации получает ее как бы в пульсирующем режиме: что-то он получает, а что-то опускает, в ряде случаев даже не слыша обращенных к нему текстов. Этого пульсирующего режима нет в случае психологических операций: потребитель этой информации должен получить свой единственный текст. Таким образом, пропаганда нуждается во множестве текстов из-за долговременности и пульсирующего внимания потребителя. Психологические операции в ряде случаев могут ограничиться одним-единственным текстом, который приведет к нужному результату.

Можно привести еще одно различие пропаганды и психологических операций. Они ставят перед собой разные информационные цели. Пропаганда строится на акцентуации социальных ценностей. Выводя затем из них индивидуальное "счастье". Психологические операции строятся на акценте обратного пути: от индивидуальных ценностей к социальному "счастью". Например, когда пропаганда строится на патриотизме, защите родины от захватчиков, психологические операции призывают к

спасению индивидуальной жизни как залоге дальнейшего построения "счастья" отдельной семьи. Кстати, в избирательной кампании Р. Рейгана, когда его партия не была лидером, но он победил, создатель его кампании Р. Верслин "опустился" в тематике разговора с избирателями с уровня, на котором были важны партийные различия (т.е. с более социального уровня), на более общий и, соответственно, более приближенный всем. Это были ценности семьи, работы, жизни с соседями. То есть это сдвиг в том же направлении, о котором мы говорим: от более социальных характеристик к менее социальным. Таким образом, мы можем добавить еще два параметра в налгу таблицу:

количество	много текстов	один текст
ценности	социальные	индивидуальные

Советская пропаганда имела аналог информационных операций — это те или иные пропагандистские кампании, где значимым было их развитие в ограниченном участке времени и большая концентрация на одной цели, В качестве примера можно привести антиалкогольную кампанию или кампанию по пропаганде решений очередного съезда. С другой стороны, информационные операции НАТО в Боснии являются с этой точки зрения пропагандой, поскольку в них задействованы все выше-отмеченные характеристики, кроме одной (работа идет с чужим, а не своим населением).

Акцент на контексте, а не тексте может быть использован и при планировании избирательных кампаний. Сергей Доренко в программе "Право избирать" (СТБ, 1999, 29 авг.) приводит пример организации "невыхода" к избирательным урнам определенного сегмента аудитории с помощью демонстрации в новостях вроде бы невинного сюжета о горящих дачах, которые оставлены без присмотра. В результате человек игнорирует предстоящее голосование и устремляется за город. Или такой пример акцентуации контекста: телевизионные новости постоян-

но рассказывали об участии криминальных группировок в поддержке кандидата на пост губернатора Свердловской области. Затем в программе "Сегодня" (НТВ, 1999, 30 авг.) демонстрируются в качестве аудитории одного из кандидатов бритоголовые братки. В результате только контекст несет нужное сообщение. В программе "Время" (ОРТ, 1999, 28 авг.) А. Невзоров в своем видеосюжете о выступлении в Санкт-Петербурге Б. Немцова и И. Хака-мады, так расставил акценты, что уже само содержание текста не сможет спасти их коалицию.

Использование скандалов для раскрутки поп-звезд или политиков вроде В. Жириновского также можно отнести именно к контекстной коммуникации. Здесь контекст доводится до абсурда, становясь главной информационной составляющей. При этом известный (скандальный) российский рекламист Юрий Грымов заявил в программе "Скандалы недели" (ТВ-6, 1999, 29 авг.), что в отличие от Запада в России нет профессиональных команд, которые могут планировать скандалы и реализовать их.

Жесткие технологии могут проникнуть на объект только путем его уничтожения, мягкие — путем принятия форм тех элементов, с которыми работает данная система. Это будет статья, если речь идет о статьях (или другой аналогичный инструментарий). Это будет письмо, найденное при убитом солдате, если противник ориентирован на такой путь сбора информации, как это было перед высадкой союзников в Нормандии. Отсюда существенная незаметность воздействия для наблюдателя.

Информационное оружие может разрушать одно из основных результатов нашей цивилизации — сильную синхронизацию любого общества. Речь идет не столько о синхронности в аспекте использования времени, а о порождении единых интерпретаций происходящих событий. Все позитивы, которые дает информация военному командиру сегодня, во многом связаны с достижением синхронности. Время боя и время принятия решений начинают совпадать, отдача приказа и его получение происходят в одно время, вышестоящий командир и нижестоящий могут видеть одну и ту же информацию и т.д.

Соответственно, асинхронизация этих же процессов у противника может привести к остановке его боевых действий. (См. также сопоставление принципов американской военной доктрины с возможностями информационных технологий в Nelson B.K. Applying the principles of war in information operations // Military Review. — September — November 1998).

Коммуникация в принципе направлена на синхронизацию как общества в целом, так и его отдельных сегментов (в том числе — военных). Тогда информационное оружие направлено на десинхронизацию, например, процессов управления. Сегодня страны СНГ существенным образом стали асинхронными, поскольку общество не имеет единой точки зрения ни на события прошлого, ни на события настоящего. Отсюда и отсутствие национальной идеи, которая могла бы служить таким же синхронизатором, но уже направленным в будущее. Естественно, что более оптимальным вариантом для любой системы является синхронное поведение ее составных частей. Наиболее значимым это является для армии и для других военизированных сегментов общества. Школа синхронизирует точку зрения на мир, порождая людей с близкими интерпретациями его устройства. В этой же роли выступает и религия, но во всех этих случаях именно коммуникация служит средством создания такой синхронизации.

Д. Гомберт видит в будущем только те страны, которые в состоянии адаптироваться, изменяться в соответствии с изменениями ситуации, поскольку будущее несомненно будет отличным от настоящего2. Советский Союз, например, не обладал в достаточной мере адаптивными возможностями. Характерной чертой этого мира стала, по мнению автора, опора стран на другие типы силы (экономическая стабильность, индустриальный выход, образование, наука и т.д.). Информационные технологии являются существенной частью этого невоенного мира. В результате после холодной войны военная сила была заменена более "мягкими" формами силы в мировой политике.

Средства информационного воздействия (шаманство и колдовство, религиозные и идеологические техники) яв-

ляются постоянным элементом любого общества, задающим его концептуальные основы. Любое общество построено на том, что послушание оптимальнее еретичества, потому общество всегда "с наслаждением" борется с еретиками. "Информационная война" является не новым феноменом, а скорее древним, который быстро растет и трансформируется под воздействием технологии"3. Совершился существенный переход от работы с мирным населением, которое было характерным для информационных технологий в прошлом, на работу с военнослужащими, когда информация сама по себе стала опасным оружием. То есть мирные технологии были направлены на военные цели, хотя обычно все происходило наоборот: придуманное для военных потом получало мирное применение.

Р. Шафранский определяет информационное оружие в противопоставлении чисто физическому разрушению: "Информационным оружием являются любые средства, сознательно используемые для воздействия на разум противника с минимальной физической силой и таким образом, чтобы иметь высокую вероятность заставить противника выполнить наше желание"4. То есть в отличие от традиционных средств воздействия здесь сохраняется "тело", но меняется "дух".

Информационная война меняет тем самым многие привычные нам концепты, заставляя по-иному смотреть на вопросы стратегии и тактики, на роль человеческого фактора. Уйдя от человека в сторону техники, как это было в случае предыдущих этапов военного противодействия, мы снова возвращаемся к человеку как основному фактору.

1. Czenvinski T.J. The Third Wave: what the Tofflers never Told You // Strategic Forum, 72. — April 1996.

2. Gombert D. Right Makes Might: Freedom and Power in Information Age // Mcnair Paper 59. — May 1998.

3. Carver C.A. Information Warfare: Task Force XXI or Task Force Smith! II Military Review. — September — November 1998.

4. Szafranski R. An Information Warfare SHOP // http://vvww. infowarcom/ mil_c4i/szfran.html-ssi.

ОСОБЕННОСТИ ИНФОРМАЦИОННОГО ОРУЖИЯ

Всеми подчеркивается тот факт, что информационное оружие не является изобретением нашего века. Просто сегодня его возможности удивительным образом попали в резонанс с возможностями нового этапа развития цивилизации — информационного. В результате чего мир получил в свои руки менее кровавое, но все же оружие. Изобретение пороха исключило личные контакты между воинами враждующих армий. Информационное оружие позволяет поместить воина просто в кабинет перед экраном компьютера. Большей дистанции уже нельзя себе вообразить, ее просто не существует.

Дэн Куэль подчеркивает различия между "информацией в войне" и "информационной войной"1. Ср. в этом плане разграничение между подлинно "информационной войной" и просто "войной информационного века", проводимой в ряде других исследований2. Кстати, исследование, проведенное в корпорации РЕНД, также констатирует недостаточную четкость терминологии информационной войны, что вносит затруднение в процессы оценки и планирования3. При этом прогнозируется, что американская администрация столкнется в будущем со сложными задачами по созданию и поддержанию одобрения своих действий внутри страны из-за "двусмысленности и неопределенности реальностей информационной войны".

Д. Куэль рассматривает информационную войну в контексте борьбы за контроль и использование информационного пространства. При этом он подчеркивает: "Ки-берпространство не является метафорой какого-то воображаемого пространства, но подлинная физическая реальность, в которой реализуется конфликт в поддержку традиционных военных операций или независимо от них". И поскольку границы этого пространства не столь ясны и отчетливы, как пространства морского или сухо-

путного, неясен ответ на вопрос, что является войной и где проходят в нем линии суверенитета.

Информационное оружие имеет перед собой не только цель в виде компьютеров. Происходит постепенное понимание того, что главной целью информационного оружия является человек. Д. Кузль, например, называет три цели4:

• компьютер (hardware),

в программное обеспечение (software),

• человеческий элемент (wefware).

Он подчеркивает при этом, что последняя цель является еще слабо понимаемой теоретиками и практиками информационных войн. Человеческий разум как цель воздействия должен принимать во внимание не только данные компьютерных наук, но и наук социального порядка.

Можно выделить ряд принципиальных особенностей информационного оружия, отражающие его отличия от привычных видов вооружений. Мы можем назвать следующие три характеристики:

• асимметрия, благодаря которой отдельный элемент может оказаться сильнее всей системы,

• мимикрия, в соответствии с которой информационное оружие повторяет по форме типичный элемент данной системы, но несет при этом иное содержание,

е адаптация, что позволяет изменять среду в соответствии с требованиями вводимого содержания.

Следствием асимметрии становится неожиданность. Информационное оружие, находит незащищенные места чужой системы. Следствием мимикрии является скрытность, информационное оружие слабо распознается, поскольку по форме оно повторяет те элементы, которые всегда обрабатывает данная система. Следствием адаптации является трансформация среды.

Несомненно, основополагающей характеристикой информационного оружия является его асимметрия. Система всегда пытается бороться с асимметрией, но это достаточно сложно. Известная всем странам кампания времен

войны "Болтун — находка для шпиона" является такой попыткой дать системный ответ на возможную асимметрию. Вариант электронного глушения строится на борьбе с формой, только так системно можно "задавить" информационное оружие полностью. Но это не является чисто информационным решением проблемы.

В массовой культуре существуют два типа фильмов: одни — принципиально симметричны, вторые — асимметричны по отношению к принятой в обществе норме. "Мыльные оперы" системны, они обладают с этой точки "симметричными" героями. Это отражается в хорошей предсказуемости их поведения и поступков, бесконечном повторении одних и тех же ситуаций. Детективы и триллеры (типа "Неша Бриджеса", "Солдат удачи" или "Уо-кера — техасского рейнджера") содержат асимметричных героев. Возможно, это определяется и задается асимметричным поведением их антиподов — злодеев.

Информационная асимметрия покоится на многозначности информационного пространства. При блокировке любого из его элементов всегда возникает возможность воспользоваться другой свободной нишей. Такая бесконечность переходов невозможна в чисто физическом пространстве, но возможна в пространстве информационном. В результате любое пропагандистское действие задает асимметрию, концентрируя внимание на одном из аспектов — общественном в ущерб частному. Как пишет А. Гладыш (А. Игнатьев): "Между тем, подчеркивание "общественного", как бы человечны и благородны ни были его мотивы, в конце концов оборачивается пренебрежением сферой "частного" как не имеющей отношения к делу"6. То есть создается иная ниша, разрешающая активное воздействие.

Отсюда можно вывести определяющую черту — если от асимметрии невозможно избавиться, следует научиться ею управлять. Имеющиеся концепты информационной войны по сути своей и представляют собой разные попытки управления асимметрией, к примеру, информационное доминирование. Тогда можно представить себе следующие определения: ..........

• атака — средство усиления информационной асимметрии,

• защита — средство уменьшения информационной асимметрии.

Информационное оружие создает и эксплуатирует информационную асимметрию. Так, властные структуры могут сознательно создавать информационный вакуум по какой-то проблеме с тем, чтобы только их точка зрения оказалась доминирующей в этот период. Именно так сознательно делается, например, в начальный период военного конфликта. Лишь через определенное время допускается использование традиционных журналистских методов. Или другой пример: с целью перевода внимания массового сознания с болезненной для власти проблемы специально в информационное поле вводится другая проблема, уводящая интерес в сторону.

Пропаганда пытается выдержать единую точку зрения на события, быть полностью симметричной, поэтому нарушения такой симметрии очень болезненны. Так, Би-Би-Си показала кадры, снятые аргентинским телевидением в период войны на Фолклендах, чем вызвала резкое недовольство правительства. В период военных действий в Дагестане летом 1999 г. показ по российскому телевидению чеченских командиров сразу вызвал демарш Мин-печати России.

В принципе главным отличием информационного оружия от обычного следует считать следующее: стандартное оружие направлено на разрушение своего объекта, подлинно информационное оружие никогда не разрушает свой объект, а опирается на него для порождения нужных выводов, которые должны привести к требуемым изменениям поведения.

По этой причине информационное оружие базируется на соответствии типу объекта воздействия: сколько таких объектов, столько возможно и типов информационного оружия. В то же время обычное оружие, также обладая своим соответствием объекту разрушения, не имеет такой мощной вариативности.

С помощью информационного оружия строится свое сообщение так, чтобы избежать двусмысленности, поскольку последняя может привести не к тем изменениям в поведении, которые требуются. Информационное оружие усиливает свои сообщения методом многократной подачи. Это может быть:

- пропагандистский повтор множеством источников, - помещение сообщения в два независимых источника с тем, чтобы его затем расценили как правдивое (такой пример воздействия с советской стороны приводит Д. Даллес в своем "Искусстве разведки"),

® помещение сообщения в другой более авторитетный для данного информационного рынка источник.

Информационное оружие усиливается за счет введения новых фактов в массовое сознание, реакция на которые будет вполне прогнозируемой. Интересно при этом, что любое опровержение выполняет свою функцию лишь частично, поскольку факт все равно получил свое распространение.

Если это информационное оружие, то что же оно разрушает? Ответ на этот вопрос звучит парадоксально — ничего. Информационное оружие переводит систему рассуждений в новое состояние вполне естественным путем. В любом случае оно не нарушает информационной системы человека, хотя и может нарушать в результате принятую им модель мира.

1. Kuehl D. Information in War or Informational Warfare: is the Distinction Meaningful? // The Canadian. — Fall 1998.

2. Whitehead Y. Information as a Weapon. Reality Versus Promises // Airpower Journal. — Fall 1997.

3. Molander R.C. a.o. Strategic Information Warfare: a New Face of War//http://www.rand.org/publications/MR/MR661/MR661 .htm.

4. Kuehl D. Strategic Informational Warfare: a Concept // Working Paper, 322. — February 1999 // Strategic & Defense Studies Center. Australian National University.

5. Гладыш А. Структуры Лабиринта. — M., 1994. — С. 53.

ИНФОРМАЦИОННАЯ ВОЙНА

В ПРЕДСТАВЛЕНИЯХ АНАЛИТИКОВ США И СНГ

Мы постоянно ссылаемся на те или иные имеющиеся работы на протяжении всей книги, поэтому здесь речь пойдет о более общих концептуальных подходах, которые закладываются с той и другой стороны. При этом сторона СНГ будет представлена не статьями, а книгами, число которых, вышедших за последнее время, все еще находится в пределах первой десятки. Но сам факт перехода к книжной форме уже демонстрирует понимание нового статуса информационной войны и информационного оружия.

Есть также работы по анализу российских представлений, написанные с американской стороны. Большую часть таких работ принадлежит перу такого аналитика, как Т. Томас. Важность сближения российских и американских подходов прослеживается в его последней работе, посвященной анализу возможностей взаимодействия двух стран в этой сфере. Т. Томас также призывает к определенному сближению российских и американских представлений в этой области!. В числе его предложений следующие:

• выработать общую терминологию, чтобы была возможность обсуждения влияния информационных технологий на военные представления,

• принять определенные юридические нормы, позволяющие однозначно понимать, что такое информационная атака, является ли нарушение границ кибернетического пространства страны нарушением ее суверенитета и т.д.,

в установить "горячую линию" по вопросам информационных технологий и информационных операций,

• обсудить влияние информационных технологий на военное искусство,

• прийти к соглашению по использованию голограмм и других методов введения противника в заблуждение еще до настоящего их использования на практике,

в следует обсудить имеющиеся у сторон документы по вопросам информационной безопасности.

Рассмотрим теперь представления двух стран в области теоретического осмысления проблематики информационных войн. В рамках США нам представляется адекватным выделить три направления: когнитивное, структурное и стратегическое, в рамках России — также три, но иных: техническое, психологическое и психотропное. При этом в каждой из стран активно порождаются тексты в рамках еще двух направлений, которые наиболее сближены между странами. Это юридическое, пытающееся поставить информационную войну в "рамки закона", и алармистское, направленное на то, чтобы привлечь как можно больше внимания общественности к мнимой или реальной опасности информационной войны для современного состояния своей страны. "Алармисты" по сути могут быть представлены в рамках любого из вышеназванных направлений, но мы все равно выделяем их в отдельный поток, поскольку именно на них в большей степени реагирует массовое сознание, а через него и лица, принимающие решения. Таким образом, мы можем представить концепции разработки информационной войны в двух странах в следующем виде:

При этом "психологическое" российское и "когнитивное" американское, имея сближенные названия, отлича-

ются своей направленностью. Когнитивное пытается избрать в качестве своей цели процессы рассуждения отдельного человека (например, солдата или командира), т.е. индивидуальное сознание, психологическое — более направлено на массовое сознание. Возможно, это отражает принципиальную разницу американского и советского подходов, который, естественно, все еще довлеет над российскими исследователями.

Рассмотрим теперь представленные направления несколько подробнее. Когнитивное направление, представленное, в первую очередь, Дж. Стейном и Р. Шафран-ским, видит целевую направленность информационных войн на разум человека, еще более точно — процессы рассуждения человека. Положительным моментом такого подхода следует признать возможность объединения "технических" и "гуманитарных" подходов, замыкание их на единую цель. Отрицательным моментом, по нашему мнению, следует считать определенную неточность подобной формулировки цели. Ведь мы не в состоянии менять процессы рассуждений человека, мы можем пытаться влиять на их результаты. И делается это с помощью введения новой информации в "старые" процессы рассуждений, т.е. за счет изменения его информационного (коммуникативного) окружения.

При этом Дж. Стейн подчеркивает, что поскольку понятие "правды" меняется на понятие "виртуальной реальности" или "информации", то возникают эффекты вне контактов с физической реальностью: "То, что атакуется на стратегическом уровне войны информационных сетей, представляет собой не эмоции, мотивы или представления целевой аудитории, но саму силу объективных рассуждений: это прямо угрожает возможности рационального государственного контроля''2.

Р. Шафранский видит будущую информационную войну в таком виде: "необнаруженное информационное оружие будет применяться так элегантно, что противник останется с иллюзией своего выбора на всем протяжении применения силы или "боя"3.

Исследователи этого направления постоянно акцентируют внимание на отсутствии физических элементов воздействия, ведущих к разрушению. Поэтому "изменение мышления государства или группы противника без боя" (Р. Шафранский) становится новым пониманием боевых действий. Также изменяется понятие противника. Это может быть и террористическая группа, и какая-то экономическая структура в случае торговой войны. Информационная война характеризуется стиранием четких границ между войной и миром, между военными и гражданскими лицами, между участниками и неучастниками боевых действий.

Более того, если традиционное оружие (бомбы и орудия) применяется против внешнего противника, то информационное оружие вполне может быть применено против внутренних оппонентов4. В общем, целью удачной информационной войны признается изменение выбора противника и его поведения, причем это делается так, чтобы противник не заметил, что его выбор и поведение подверглись воздействию.

Главным преимуществом этого направления следует признать достаточно точное определение элементарной составляющей, в рамках которой развертывается применение информационного оружия. В данном случае речь идет о влиянии на процессы рассуждений человека, процессы выбора им тех или иных своих будущих действий. Дж. Сгейн писал, что в информационной войне речь идет о том, как люди думают и как принимают решения5. Целью воздействия становится разум тех, кто принимает ключевые решения. Одновременно речь идет о контроле "инфосферы" для использования ее в своих целях и для защиты ее от враждебных акций.

Структурное направление, представленное, например, исследованиями М. Либицки, пытается определить базисные параметры как информации, так и ее использования в рамках информационных войн. Отсюда приоритетность для данного направления разного рода структурных классификаций. М. Либицки из Национального университета обороны США, к примеру, предложил семь на-

правлений информационной войны6, в основу которой положена типология информационных процессов:

• война в сфере командования и контроля, в война в сфере разведопераций,

• электронная война,

в психологическая война,

в хахерская война,

i

• экономическая информационная война, в кибервойна.

Критическим аспектом информационной войны он считает незаконный доступ к информации и защиту от него. Психологическую войну он также трактует в этой области, поскольку принятие одной точки зрения требует одновременного понижения статуса другой, например, страна может быть дружественно или враждебно настроенной. Психологическая война ведется против человеческого разума и М. Либицки видит четыре возможных направления такой войны:

в операции, направленные на подрыв национального духа,

в операции, направленные против командого состава противоположной стороны,

в операции, направленные против военных соединений, в культурный конфликт.

Эффективным примером использования психологической войны он считает ситуацию в Сомали, когда после показанных по CNN трупов девятнадцати американских рейнджеров, которых волокли по улицам Могадишо вопящие сомалийцы, американские войска вынужденно ушли, а сомалийский лидер Аидид по сути выиграл информационную войну.

У. Швартау, принадлежащий одновременно и к аламистскому направлению, поскольку является одним из основных "нагнетателей страха" в американском обществе, кладет в основу своей классификации уровни социальной иерархии, в пределах которых расположены воз-

можные цели. В результате чего у него образуются три вида информационной войны7:

• личностная информационная война, куда относится нарушение личной информации о человеке в современных системах сбора и обработки информации,

• корпоративная информационная война, куда относится проникновение в корпоративные данные,

• глобальная информационная война, отражающая самый высокий уровень функционирования.

Данная классификация несомненно логически более выдержана, чем предыдущая.

В качестве базисных характеристик информации исследователи подчеркивают, что "информация" возникает в противопоставлении с "данными" после их сортировки, классификации или интерпретации8. Данные являются сырым материалом, в информацию добавлены ценностные оценки. Авторы строят целую типологию соотношения информации и науки:

Информационное доминирование, по мнению авторов, возможно адекватно описать при условии определения следующих трех ключевых аспектов такого соперничества:

• суть и качество взаимодействия,

арена взаимодействия,

в типы объектов, которые взаимодействуют (акторы).

Все они зависят друг от друга.

В рамках типов взаимодействия подчеркивается, что в войне двадцать первого столетия оно одновременно будет

конфликтным (в случае противника) и сотрудничающим (в случае союзников). По этой причине делается следующий вывод: "непонимание того, что информационного доминирования можно достичь только правильным сочетанием позитивных и негативных взаимодействий, делает задачу создания эффективной стратегии информационного доминирования невозможной".

Что касается арены взаимодействия, то выделяются следующие типы: военная, технологическая, экономическая, политическая, социальная, идеологическая/религиозная. Те процессы или объекты, которые присутствуют во всех типах, предоставляют большие возможности для сочетания позитивных и негативных взаимодействий, уводя страну от ведения открытого конфликта. Концентрация на одном из секторов открывает массу слабых мест. Например: "Военный сектор в большинстве обществ подвержен политическим, социальным, экономическим, технологическим и моральным атакам. Понимание того, что настоящая национальная безопасность состоит в эффективном контроле всех видов арен является базовым для успешного создания информационного доминирования ".

Большое число действующих лиц (акторов) осложняет проблему информационного доминирования. С одной стороны, мы получаем богатство целей, с другой, возрастают возможности для угроз. Требуется также изучение обработки информации и принятия решений в зарубежных странах.

М. Либицки понимает информационное доминирование в аспекте такого превосходства по порождению, манипуляции и использованию информации, которое бы позволяло достигать в результате военного доминирования9.

Стратегическое направление покоится на идеологии того, что информационное пространство столь же реально, как и другие пространства, поэтому следует разрабатывать методы управления как своим, так и чужим пространством.

Д. Альберте, например, задает понимание информационной войны как нефизической атаки на информацию, информационные процессы и информационную инфраструктуру10. Одним из последствий информационных атак (кроме прямого изменения информации) является создание ощущения опасности, незащищенности, невозможности государства предоставить защиту. В результате возникает переход от реального ущерба к ущербу психологическому, общественному.

Автор строит свою типологию угроз в таком порядке: обычные, потенциально стратегические и стратегические. Их выделяют исходя из континуума последствий: от ограниченных и изолированных до катастрофических. Обычные, ежедневные угрозы не представляют интереса для национальной безопасности. Угрозы также характеризуются следующим образом: многофакторные, беспорядочные, хаотические, динамические, интерактивные.

Предлагаемая стратегия глубинной защиты состоит из трех линий защиты в соответствии с тремя типами угроз. Первая линия защиты выступает против ежедневных атак. Потенциально стратегические и стратегические атаки исходят от небольшого числа потенциальных источников, на которые можно направить разведку и мониторинг.

В области информационной войны возникают следующие ключевые задачи:

в увеличение понимания угроз/точек уязвимости, « развитие стратегии информационного сдерживания,

• введение защиты по принципу глубинной стратегии,

• улучшение возможностей ведения информационной войны,

• развитие ответов на информационные атаки.

Незнание потенциала информационной атаки отражается на отсутствии понимания эффективности защитных техник и стратегий в области информационной войны.

О. Йенсен, считает, что к противнику, ведущему войну первой или второй волны, все равно следует приме-

нять методы ведения войны третьей волны11. Он называет это принципом иерархии. По этой же причине он призывает не прибегать к стратегиям войны второй волны, поскольку они хорошо известны противнику. Общий стратегический вывод, который он делает, состоит в следующем: перейти от стратегии сдерживания к стратегии побуждения. В этом случае следует:

• сделать ясным для противника, что он выиграет от поведения послушания,

• быть готовым применить силу, если противник перейдет границы послушания,

• всегда быть в готовности вернуться к мирному статусу.

Стратегия сдерживания, которая покоилась на мотивации страха и достоверности угрозы, исчерпала себя. Тем более, что она исчезает, когда конфликт оказывается развязанным.

Исследования корпорации РЕНД констатируют исчезновение "линии фронта" в случае информационной войны. Стратегические цели в самих Соединенных Штатах столь же уязвимы, что и цели на театре военных действий. Например, в случае войны в Персидском заливе одновременно возникают ряд других стратегических целей, что отражается в следующем виде:

Анализ возможностей информационной войны, проведенный в корпорации РЕНД, привел к формулировке пяти рекомендаций для преодоления имеющихся недостатков12:

• лидерство: администрация президента должна иметь ответственного чиновника самого высокого уровня, веду-

щего вопросы стратегической информационной войны на национальном уровне;

• оценки риска: следует оценить степень уязвимости ключевых элементов американской национальной безопасности и национальной военной стратегии по отношению к стратегической информационной войне;

* роль правительства: правительство не только поддерживает на должном уровне вооруженные силы, но оно может также помочь развитию некоторых информационных систем и инфраструктуры, чтобы уменьшить уязвимость и улучшить возможности восстановления;

* стратегия национальной безопасности: после оценки риска стратегия национальной безопасности должна заняться подготовкой к идентифицированным угрозам;

• национальная военная стратегия: поскольку стратегическая информационная война снижает значимость расстояния, возрастет роль уязвимости национальной инфраструктуры.

Информационная война/атака характеризуются следующим набором характеристик. Дешевизна, которая позволяет включаться в подобные действия не только странам, но и отдельным группам или лицам. Размывание традиционных границ, в результате чего, может быть, неясно, кто подвергся атаке и от кого она исходила. Менеджмент восприятия, роль которого при воздействии на массовое сознание возрастает, что приведет к сложности получения поддержки будущих военных акций внутри страны. Отсутствие стратегической разведки: Соединенным Штатам трудно идентифицировать потенциальных врагов, их возможности и направленность их будущих действий. Трудности в тактическом предупреждении и оценке атаки возникают из-за невозможности разграничить атаку от случайного сбоя. Трудности в построении и поддержании коалиций связаны с различным развитием каждой из стран по отношению к современным технологиям. Уязвимость американского внутреннего пространства связана с тем, что информационные технологии делают географическое расстояние несущественным параметром.

Алармистское и юридическое направления понятны по своей сути, поэтому мы не будем на них останавливаться как для случая США, так и для случая России. На подобные алармистские высказывания богаты любые исследования, поскольку каждый автор считает необходимым "испугать" своего читателя. Например: "Атаки компьютерных сетей будут серьезной угрозой, и будущие противники, скорее всего, постараются использовать компьютерные сети для уменьшения информационных преимуществ США где это возможно и когда это возможно"13.

Юридическое направление также получило сильное развитие в последнее время, из свежих работ можно назвать текст, вышедший из стен Министерства обороны США — "An assessment of international legal issues in information operations" (May 1999), где констатируется, что не так легко применять принципы существующего международного права к информационным атакам. Эти сложности понимает и ООН. Резолюция Генеральной ассамблеи от 4 января 1999 г. просит государства-члены дать оценку проблеме информационной безопасности, определить основные понятия, относящиеся к информационной безопасности.

Россия, как, например, считает Т. Томас, за последние три года активно изучает возможности информационных технологий по установлению военно-политической стабильности14. К этому следует добавить, что в рамках собственной практики Россия активно ведет информационные войны на своей территории, вызванные противопоставлением тех или иных олигархов, в результате чего само сочетание "информационная война" стала привычным в современных СМИ. То есть возникла богатая практика внутреннего применения данных информационных методологий. Это очень важный параметр, поскольку он в свою очередь стимулирует процессы осмысления этого нового феномена.

Техническое направление наиболее активно на территории СНГ, что отражает техническое образование авторов. По этой причине основные усилия уделяются проблемам зашиты информационных сетей, недопущения несанкционированного доступа. По нашему мнению, такая ориен-

тация является принципиально однобокой. Не меньшие, а большие усилия должны направляться на то, что именно придется защищать, т.е. речь должна идти не только о "заборе", но и о самом "доме".

Лучшие работы в этой области идут в синтезе с осмыслением "гуманитарного" материала, среди них: Расторгуев С,П. Информационная война. — М., 1998; Гриняев С.Н. Интеллектуальное противодействие информационному оружию. — М., 1999; Прокофьев В.Ф. Тайное оружие информационной войны. — М., 1999. Работа С. Расторгуева представляет наибольший интерес благодаря своей попытке задать определенную аксиоматику ведения информационной войны, что позволило ему существенным образом структурировать свой материал.

Психологическое направление имеет наибольшую историю на территории бывшего СССР, в рамках него информационная война скорее должна определяться как "информационно-психологическая война".. В области воздействия на массовое сознание бывший Советский Союз, вероятно, имел наибольшее количество специалистов. Единственным недостатком их следует признать то, что они работали в безальтернативной коммуникативной среде. Отсутствие "конкурентных" сообщений, которые не допускались в информационное пространство бывшего СССР, конечно, занижает ценность их опыта.

Среди лучших книг последнего времени (а список чисто пропагандистских работ прошлого времени практически бесконечен) следует упомянуть Крысжо В.Г. Секреты психологической войны (цели, задачи, формы, опыт). — Минск, 1999. Это в значительной степени систематизированное изложение, где нашли себе место практически все аспекты рассматриваемого явления, включая историю применения психологических операций в различного рода военных конфликтах.

Психотронное направление является излюбленной темой печати и научно-популярной литературы. Поэтому к нему уже выработалось определенное неприятие в научной среде. Однако в этой области активно проводятся научные конференции, а из книг можно упомянуть издание

Цыганков В.Д., Лопатии В.Н. Психотропное оружие и безопасность России. — М., 1999.

Алармистское направление охватывает многие издания, наиболее явно оно представлено в работах: Трешневиков А. Информационная война. — М., 1999; Листкин В.А., Шелепин Л.А. Третья мировая (информационно-психологическая) война. — М., 1999. При этом последняя книга рассматривает под данным углом зрения всю историю СССР и России.

Юридическому направлению посвящена часть книги Цыганков В.Д., Лопатии В.Н. Психотропное оружие и безопасность России. — М., 1999, один из авторов которой, являясь депутатом Госдумы России, принимает непосредственное участие в разработке законодательства в области информационной безопасности.

Информационные войны и информационное оружие стали областью активного проведения исследований, научных конференций как в США, так и в СНГ. Следует также подчеркнуть, что проблематика информационной войны представляет собой достаточно серьезный интеллектуальный продукт, в связи с чем к данным исследованиям подключается и большое число ученых чисто мирных профессий. В целом, например, Т. Томас отмечает, что на темы американских информационных систем и операций было написано более 500 статей15. Это говорит о серьезной интенсивности исследовательской работы в данном направлении.

1. Tliomas T.L. Information Technology: US/Russian Perspectives and Potential for Military-political Cooperation // Global Security beyond the Millennium. — Houndmills etc., 1999.

2. Stein G. Information War — Cyberwar — Netwar//http: //www. infowar.com/ mil_c4i/steinl.html-ssi.

3. Szafranski R. An Information Warfare SIIOP//http://www. infowarcom/ mil_c4i/szfran.html-ssi.

4. Szafranski R. A Theory'of Information Warfare. Preparing for 2020 // Airpower Journal. — Spring 1995.

5. Stein G.J. Information Warfare // Airpower Journal. — Spring 1995.

6. Libicki M. What is Information Warfare? — Washington, 1995.

7. Schwartau W. An Introduction to Information Warfare // War in the Information Age. New Challenges for U.S. Security Policy. — Washington etc., 1997.

8. Hayes R.E., Alberts D.S. The Realm of Information Dominance: beyond Information War // Appendix В in: Wheatley C.F., Hayes R.E. Information Warfare and Deterrence. — Washington, 1996.

9. Libicki M.C. Information Dominance // Strategic Forum. —

N 132. - November 1997. W. Alberts D.S. Defensive Information War: Problem Formation and

Solution Approach // Appendix D in: Wheatley G.F., Hayes R.E.

information Warfare and Deterrence. — Washington, 1996. \\.Jensen О.Б. Information Warfare: Principles of Third-wave War

// Airpower Journal. — Winter 1994.

12. Molander R.C. a.o. Strategic Information Warfare: a New Face of War//http://www.rand.org/pubHcations/MR/MR661/MR661.htm.

13. Barwinczak P.M. Achieving Information Superiority // Military Review. — September — November 1998.

14. Thomas T.L. Information Technology: US/Russian Perspectives and Potential for Military-political Cooperation // Global Security beyond the Millennium. — Houndmills etc., 1999.

15. Ibid.

ИНФОРМАЦИОННОЕ ПРОСТРАНСТВО

И ОБЩЕСТВЕННОЕ МНЕНИЕ

КАК ОБЪЕКТ ВОЗДЕЙСТВИЯ

ДЛЯ ИНФОРМАЦИОННОГО ОРУЖИЯ

Двадцатый век пересмотрел роль общественного мнения, которое возросло наряду с такими понятиями, как массовый человек, массовое сознание, массовая культура. Нужно взглянуть в прошлое, чтобы понять настоящее. Трудно себе представить, что в античности, при ограниченном количестве свободных граждан, информационное поле формировалось бы множеством источников. Вспомним, что были периоды, когда запрещалось использовать для своей защиты в суде платных адвокатов, откуда следовало, что каждый гражданин должен был владеть ораторским искусством. То есть мы наблюдаем один полюс формирования информационного пространства и общественного мнения за счет множественности источников.

Другим полюсом является тоталитарное государство, где формирование осуществляется с помощью одного гигантского источника, охватывающего абсолютно все сферы информационного существования. Промежуточным вариантом становится современное демократическое государство, где определенное число сильных источников формируют информационное пространство. Возникает альтернативная коммуникативная среда, в которой наличествует несколько точек зрения.

Эти три типа формирования информационного пространства мы можем изобразить в следующем виде:

Античное государство	Демократическое государство	Тоталитарное государство
Множество источников	Ограниченное число источников	Один гигантский источник
Равноправие участников	Неравн оценность участников	Отсутствие других участников
Потребитель активен	Потребитель активен/пассивен	Потребитель пассивен

При этом потребитель информации активен в античности, поскольку он в ответ мог выступить со своей точкой зрения, и полностью пассивен в тоталитарной ситуации, поскольку порождение нового является прерогативой властей. В ситуации демократического общества активность потребителя задается возможностью поиска источников информации, но по потреблению информации он также остается пассивным.

Поскольку систематика информационного века характеризуется ростом децентрализованных коммуникативных потоков, изменяется статус и влияние тех или иных политических, религиозных групп. Умелое владение информационными технологиями, с одной стороны, делает их равноправными участниками информационного поля, с другой — дает им возможность выступить в роли опасного противника, который может выходить на государственный уровень конфликта. Государство получает целый

спектр новых угроз и новых противников. Они несопоставимы с ним по уровню, но вполне сопоставимы по воздействию в рамках асимметрических стратегий.

Дж. Стейн, например, выделяет такие группы, как Гринпис или Амнисти Интернешнл, считая, что не только государства и нации являются участниками информационной войны1. Его выделение данных групп понятно, поскольку они информационно достаточно активны. То есть можно сформулировать такое правило: информационная активность того или иного общественного сегмента позволяет занять ему неэквивалентное его реальному статусу положение. Информационная активность может либо завысить, либо занизить его статус. В последнем случае молчание или минимальное продуцирование информации будет способствовать смещению этого объекта на иные ступени социальной иерархии. Для Украины, например, такой группой является УНА-УНСО, которая является политическим марганалом, но по уровню и качеству информационной активности может превосходить большие по объему политические структуры, действующие традиционно (от съезда к съезду).

Другим примером, обратного свойства, может служить освещение в СМИ деятельности компартии. Являясь по сравнению с другими партиями сильным компонентом политического поля, она не получает адекватного отражения в информационном поле. Другим вариантом неэквивалентного отражения является сознательное искажение события в информационном пространстве. Например, как правило, левые митинги демонстрируются на телеэкранах с акцентом на очень старых их участниках, с портретом Сталина или Ленина. Когда на какой-то митинг привели козу, то все внимание операторов было устремлено на нее. Подобный показ делает системными некоторые случайные характеристики события, благодаря чему он получает знаковый образ "уходящего века".

В целом соотношение этих компонентов с реальностью принимает следующий вид:

Между этими тремя компонентами стоят фильтры, которые определенные виды информационных потоков не пропускают, а к другим — более благосклонны. В результате этих фильтров "моська" в реальной жизни может стать "слоном" в информационном пространстве, и наоборот, "слон" в реальности может стать "моськой" в информационном пространстве. То есть переходы между этими пространствами не дают эквивалентных результатов. На сегодня СМИ, которые формируют информационное пространство, оказались самым оптимальным способом воздействия на общественное мнение. Это технологически наиболее выгодный способ.

Существует также отдельный способ формирования неофициальной части информационного пространства, например, при помощи слухов. Неофициальная часть, кстати, почти полностью входит в общественное мнение, не обращая внимание на фильтры. Наоборот, фильтры очень серьезным образом затрудняют переход информационных потоков из официального пространства в общественное мнение, поскольку имеет место несовпадение приоритетов: важное с официальной точки зрения является несущественным с неофициальной точки зрения. Чтобы спасти эту ситуацию властные структуры должны активно использовать социологические опросы, определяя для себя приоритетность тех или иных тем с точки зрения общества, соответственно, давая ответ обществу на волнующие его проблемы.

Фильтры способствуют оптимальной проницаемости этих пространств. Если бы их не было, все эти три пространства сомкнулись, наличие фильтров поддерживает их существование на различимом уровне. С другой сторо-

ны, фильтры не должны быть очень плотными. В противном случае получится, что эти пространства перестанут пересекаться, их же существование в сильной степени связано друг с другом.

Новый статус информационного пространства и общественного мнения, характерный для двадцатого столетия, был использован и военными. Теперь оказалось возможным воздействовать на военные цели посредством, например общественного мнения, чего раньше не наблюдалось.

Например, американские аналитики говорят о медиа-войне, которая создает очень сильный временной прессинг на лиц, принимающих решения, не оставляя времени для консультаций, анализа последствий планируемых действий2.

Поэтому теперь противник может достигать своих целей как сквозь военные фильтры, так и через чисто гражданские, поскольку современный мир постепенно стирает подобного рода различия.

Те или иные информационные режимы (фильтры) использует каждое общество в целях своего выживания. Бывший Советский Союз ужесточал возможности внешних коммуникаций, справедливо видя в них опасность для себя. Поэтому столь настойчиво со стороны Запада возникало требование культурных обменов, по которым в результате и шла губительная для СССР информация. В этом обмене присутствовала определенная неизбежность, поскольку Советский Союз сам характеризовался высо-

ким уровнем своих художественных коммуникаций, которые одновременно несли серьезную идеологическую нагрузку. Развивая свои художественные коммуникации, нельзя было ограничить себя от художественных коммуникаций других стран, поскольку контакты в этой сфере являются предпосылками своего собственного роста.

Если мы посмотрим на тоталитарные секты, то первое, что они делают в рамках своих информационных режимов, это резкое ограничение альтернативной коммуникации. Стремясь создать безальтернативную коммуника-; тивную среду, они объявляют отца и мать, например,-представителями дьявола, в результате замыкая все коммуникативные потоки только на себя.

Система "промывания мозгов", примененная китайца- • ми к американским военнопленным в войне с Кореей, • также активно опиралась на изоляцию человека, который в результате не ощущал себя в привычной безопасности. > Подсчеты показали, что легко идущими на контакт является 13% военнопленных, как и не идущих на такой контакт — также 13%3. Интересно, что установив нежелание последних (они получали ярлык "реакционеров"), китайцы уже их не трогали, хотя и применяли к ним более тяжелые варианты выживания. Остальных военнопленных китайцы подталкивали к нужному информационному поведению, используя для этого разные виды стимуляции.

Как видим, во всех подобных интенсивных коммуникативных технологиях основой является безальтернативная коммуникативная среда, в которой "обитает" человек. В случае альтернативной средой вариантом воздействия становится интенсивность подачи одной из точек зрения, которая благодаря этому становится доминирующей.

При столкновении структуры (организации) и индивида образуется неэквивалентный коммуникативный поток. Организационная точка зрения, например, всегда сильнее индивидуальной. Потоки коммуникации от организационной структуры всегда будут мощнее. Поэтому во все времена цари (от ассирийских до российских) порождают варианты безальтернативной коммуникативной среды, поскольку по интенсивности никто не может сравниться

с ними. При этом решается задача поразить своей мощью как своего соплеменника, так и врага. Потоки коммуникации являются не только более интенсивными, они характеризуются также и многоканальностъю. Например, Филипп Тэйлор замечает по поводу церкви: "Распространение христианства было достигнуто благодаря существенной помощи визуальных изображений. Рисунки на материале ярких историй Старого и Нового Завета, визуальные символы, которые были легко узнаваемы и прекрасно просты (крест является наиболее явным примером) помогали объединять людей разных регионов и различного социального происхождения в общую веру"4. Тут отмечен интересный феномен создания общей "платформы" не только на уровне содержания, но и на уровне формы — визуальных образов, которые оказались едиными для людей, говорящих на разных языках и принадлежащих разным культурам.

1. Stein G. Information War — Cyberwar — Netwar // http: //www.infowar.com/mil_c4i/stein 1 .html-ssi.

2. Hayes R.E., Wheatley G. Information Warfare and Deterrence // Strategic Forum. - N 87. - October 1996 Hayes R.E., Wheatley G. Information Warfare and Deterrence // Strategic Forum. — N 87. - October 1996.

3. Brown J.A.C. Techniques of Persuasion. From Propaganda to Brainwashing. — Harmondsworth, 1963.

4. Teylor P.M. Munitions of the Mind. A History of Propaganda from the Ancient World to the Present Day. — Manchester — New York, 1995. - P. 52-53.

Глава вторая

ИНФОРМАЦИОННОЕ ПРОСТРАНСТВО

ИНФОРМАЦИОННАЯ ДРАМАТУРГИЯ

Важной особенностью информационного пространства является его определенная структурность. Некоторые типы подобных структур более активно меняют общественное мнение, чем другие. Поэтому идет постоянный поиск таких оптимальных коммуникативных структур, позволяющих влиять на общественное мнение наиболее эффективно. Г. Павловский в процессе подготовки к президентским выборам 1996 г. в России выдвинул идею победы через "информационную драматургию кампании". Основой ее стала попытка овладеть неофициальными (горизонтальными) коммуникациями, которые более эффективны, чем коммуникации вертикальные. В докладе Фонда эффективной политики говорится1:

"Нельзя фетишизировать электронные СМИ как таковые. Нарастающий сегодня хор славословий, транслируемый через каналы СМИ на всю страну, приводит к обратному результату. Люди никогда не пересказывают друг другу казенные формулы и лакейские гимны властям — в своем кругу люди рассказывают друг другу то, что считают важным и интересным. СМИ значимы только в той степени, в которой они поставляют содержание, идеологемы и фактуру (поводы) для массового "трепа" — то есть, реальной политической дискуссии в низах, не прекращающейся в России ни на минуту. Политические инициативы и ситуации способны протранслиро-ваться на низовой уровень (уровень массовых коммуникаций) в той степени, В КАКОЙ ОНИ "ДРАМАТУРГИЧНЫ", "ДРАМАТИЗОВАНЫ", то есть превратились в интересный и доступный человеку сюжет (анекдот, сценарий, миф — все это разновидности общественно-политической драматургии). СМИ в кампании необходимы для того, чтобы пробить прямой канат "русская столица — русские земли".

Политическое поле одновременно является информационным, поскольку оно реализуется в постоянных информационных потоках, вступающих друг с другом в те или иные отношения. Каждому элементу политико-информационного поля приписан ряд символических составляющих. Так, оценка власти находится между полюсами "идеального царя" и "коррупционеров, которые думают только о собственном благе". Эти оценки активно вводятся в массовое сознание разными источниками.

Избирательные технологии сознательно эксплуатируют ту или иную интригу, создавая и подогревая интерес избирателей к политической борьбе. Наиболее яркой интригой на сегодняшний день было противопоставление себя власти. В результате возникало ощущение "мученика", "героя", "обиженного", к которому сразу же обращалось сочувствие общества. В такой схеме человеческие чувства, а они обязательно должны проявиться в кампании, всегда оказываются на стороне, противоположной власти, которая предстает как обижающий всех "монстр", потерявший человеческое лицо. Ср. даже такую попытку модернизации, возникшую в конце прошлого политического периода, как "социализм с человеческим лицом".

Информационная драматургия задается определенными константами, под которыми будем понимать те или иные стандартные ходы. Они же требуют определенной информационной подготовки и соответствующего освещения, тем самым формируя информационное поле. В качестве такой константы можно назвать отмеченное А. Гладышем (А. Игнатьевым) право первого хода. Он видит его разным в стабильный и кризисный период: "В норме", в условиях стабильной "системы власти" и эффективного политического режима, "правила игры" контролирует правящая элита, тогда как привилегия "первого хода", инициатива действия, направленного на изменение этих правил, принадлежит так называемой "массе" — конкретным лицам ("я") или же группам и сообществам ("мы") с более низким социальным статусом, чья "инициатива снизу" либо получает признание (с соответствующими изменениями в нормах права или меха-

низмах принятия решений), либо блокируется различными контрмерами (в том числе пропагандистскими), либо, наконец, подавляется средствами репрессивного аппарата"2. В кризисные периоды по его мнению на необходимость первого хода выталкивается власть, а на роль "оценщика" попадает масса. Власть, оказавшись в необычной для себя роли, ощущает себя неуютно.

П.М.Ершов обнаружил некоторые интересные закономерности того, как протекает информационная борьба. Например, он констатирует следующее3:

"Сопротивляясь, партнер всегда дает информацию в возражениях, в бессловесной реакции или даже в отсутствии какой бы то ни было реакции. Всякое сопротивление партнера говорит о том, что полученная им информация оказалась недостаточно эффективна. Тогда, чтобы продолжать борьбу, . нужно опять выдать информацию — более значительную, чем выданная ранее, чтобы добыть в обмен информацию о том, что выданная достигла цели. Это выражается в приведении новой, более веской аргументации... [...] Наступающий выдает все новую и новую информацию". Реально по этой модели развивается любая информационная кампания. При этом интересно, что основные факты особо не меняются, наращивание новое информации идет на периферии основного обвинения (в случае кампании по выдаче компромата, например), включая новые дополнительные подтверждения при сохранении старой линии.

Соотношение сильного/слабого партнера приводит к особым способам выдачи информации: "сильный слабому скупо выдает информацию, поскольку не видит оснований излишне утруждать себя" (С. 194). Или следующее наблюдение: "В обмене деловой информацией слабый щедр — он готов, не скупясь, выдать все, чем располагает, для того чтобы взамен получить всего лишь необходимый ему минимум" (С. 196).

Информация является элементом модели мира человека. Чем больший объем такой информации получен и принят, тем большая вероятность того, что получатель информации перешел на модель мира отправителя. Особое значение в этом имеет подключение к мифу. Мифоло-

гические структуры обладают сильной объяснительной силой, позволяющей их носителю трактовать любые события. Поэтому коммуникативное воздействие стремится сформировать у реципиента подобные объясняющие структуры. В. Крысько суммирует воздействующую силу мифа по следующим параметрам4:

• миф одновременно воздействует на рациональную и эмоциональную сферу, заставляя людей верить в содержание мифа,

• миф гиперболизирует частный случай, делая из него модель желаемого поведения,

• миф опирается на конкретные представления, бытующие в данном обществе.

Миф позволяет "заполнять" собой действительность, будучи более сильным компонентом для восприятия. Условный пример — проигрыш в конкретной битве "снимается"' общей верой в победу. Т.е. в борьбе символического и реального компонентов побеждает символический, поскольку он лучше учитывает потребности человека, чем компонент реальный, который может отличаться от надежд и чаяний человека.

Разрушение мифов имеет достаточно серьезные последствия для психики человека, и не всегда является возможным вообще. Сегодня, к примеру, до 30% населения любой страны СНГ продолжает стабильно голосовать за социалистические ценности. Так, для Америки вьетнамская война разрушила миф о силе американской армии и потребовались десятилетия, чтобы его вновь восстановить. Чечня разрушает миф о слабости любого субъекта российской федерации по отношению к центру. Одновременно происходит активация негативного отношения к "лицам кавказской национальности".

Подключение к мифу было использовано "конструкторами" перестройки при смене лозунга "Наша цель — коммунизм" на "Наша цель — капитализм". Массовое сознание бросалось из стороны в сторону, создавая собственные фирмы и предприятия, поскольку было задано направление, в соответствии с которым все должны бы-'

ли становиться бизнесменами, поскольку все зависит только от собственных усилий.

Миф слабо опровергается действительностью, поскольку является феноменом символической сферы, для которой действительность носит факультативный характер.

1. Засурский И. Масс-медиа второй республики. — М., 1999. — С. 100.

2. Гладыш А. Структуры Лабиринта. — М., 1994. — С. 156.

3. Ершов П.М. Режиссура как практическая психология. — М., 1972. - С. 178.

4. Крысько В.Г. Секреты психологической войны (цели, задачи, методы, формы, опыт). — Минск, 1999. — С. 331.

СОЗДАНИЕ ИНФОРМАЦИОННОГО КОМФОРТА/ДИСКОМФОРТА

Пропаганда может быть направлена на создание определенного информационного комфорта или дискомфорта у населения. Человек, стремясь к более комфортной ситуации, воспринимает соответствующие типы сообщений, отбрасывая те из них, которые ведут к дискомфорту. Например, начальник тайной полиции в пьесе Е. Шварца выходил подслушивать разговоры населения в сапогах со шпорами. Он хотел слышать то, что нужно, в противном случае он получал такую информацию, что потом всю ночь не спал.

Ритуальное информационное поведение направлено на создание информационного комфорта. Здесь человечество в разные свои периоды максимальным образом использует повтор и не допускает новизны. Вспомним, например, ритуалы съездов КПСС, где все заранее было, известно и отрепетировано их организаторами. Они были заведомо прогнозируемыми, кроме случаев смены курса типа XX съезда.

В этой же роли порождения повтора, как ни парадоксально, выступают сегодня телевизионные новости, в которых самые ужасные события всегда происходят за пределами своей собственной страны. Вспомним также

новостную аксиоматику, свойственную всем странам СНГ. В официальных новостях есть только иллюстрации заранее заданных правил. Например, таких "Президент напряженно работает", реализацией чего становятся бесконечная череда встреч или поездок; " Страна движется по пути реформ", где демонстрируются те или иные ситуации позитивного свойства. В таком контролируемом информационном пространстве в принципе невозможно появление события, которое бы не соответствовало заранее заданной интерпретации. По этой причине новости принципиально теряют новостной характер, а становятся иллюстрацией определенного набора ядерных сообщений. Все остальные можно рассматривать как те или иные их трансформации. Например:

Или такой пример: после посещение В. Шумейко Кубы Фидель Кастро "дал негласное указание своим СМИ — о России больше плохого не писать"1. То есть в контролируемом информационном пространстве можно задавать внешние координаты, обязательные для исполнения всеми.

Дискомфортом является наличие противоречий в картине мира. Человек, как правило, защищается от введения противоречащей информации. Иногда пропаганда может сознательно вводить противоречия, чтобы заста-

вить потребителя информации перейти к новой модели мира. Например, пугая иракского солдата, что завтра на него будет сброшена самая большая бомба в мире. Эта новая для него информация, введенная листовкой противника, призвана изменить закрепленные прошлой пропагандой приоритеты.

Советская модель пропаганды интересным образом строилась так, чтобы виртуальная действительность, фиксированная, например, в кинофильме "Кубанские казаки", воспринималась как "правда", в то время как реальная действительность, окружавшая конкретного человека, воспринималась как исключение. Постсоветская система пропаганды (или ее отсутствие), наоборот, строится по иной модели, поскольку все СМИ порождают в достаточной степени пессимистическую картинку действительности. Тогда выживание каждого отдельного человека в ней воспринимается как исключение. Эти два типа подачи действительности мы можем изобразить следующим образом:

советская модель пропаганды	виртуальная действительность	норма	оптимистическая
	личностная действительность	исключение	пессимистическая
постсоветская модель пропаганды	виртуальная действительность	норма	пессимистическая '
	личностная действительность	исключение	оптимистическая

Чтобы убрать информационный дискомфорт, в ряде случаев приходится вводить деструктивный полюс. Совет-' екая схема пропаганды постулировала наличие врагов (внутренних и внешних). Существование врагов, с одной стороны, объясняло недостаточно быстрое движение вперед, с другой — цементировало население вокруг фигуры лидера. Это определенная эксплуатация кризисной ситуации, которую следует считать доминантной как для советской, так и для постсоветской истории.

Например, и в случае России, и в случае Украины постоянно постулируется деструктивный полюс в виде пар-

ламента, противопоставленный конструктивному полюсу в виде Президента. Кстати, не только президентская сторона, но и парламентская объясняют ситуацию с помощью привлечения "антидействий" противоположной стороны. Есть также политические фигуры, движущиеся то к одному, то к другому полюсу. Это, к примеру, Ю. Лужков или А. Лебедь. Мы можем изобразить наличие всех этих политических игроков в следующем виде:

При этом каждый из этих игроков пытается активным образом формировать информационное пространство со своей стороны. Каждая из сторон старается задать свою интерпретацию действительности как наименее противоречивую. В то же время картина противоположной стороны подается как наименее интересная. Власть, как правило, не опровергает вводимых другими негативных интерпретаций. Если она и делает это, то с помощью других коммуникаторов. Вероятно, психологически власть не опускается до уровня "перебранки" с оппонентами, поэтому прерогатива отрицательного текста всегда остается на стороне противника. Из-за этого получается, что они все время ведут свои беседы в разных плоскостях:

	Модус речи	О противнике
Власть	положительный	не говорит
Оппозиция	отрицательный	говорит

Поэтому в идеале власть просто не видит своего противника. Если она и говорит на эту тему, то в наиболее абстрактных терминах. Все это направлено на создание мифологии, подобной соотношению "слона и моськи". Власть имеет возможность, но не видит интереса разгова-

ривать с оппонентами на равных, стараясь фиксировать для себя более завышенные позиции.

Интересное сопоставление ролей Царя (Б. Ельцина) и Хозяина (Ю. Лужкова) провел А. Архангельский в "Известиях"2, озаглавив его "Приятный во всех отношениях. О телевизионном образе Юрия Лужкова". Приведем некоторые его высказывания по этому поводу:

"Вокруг Царя — камарилья, вокруг Хозяина — верная челядь".

"Царь, призывающий во дворец недостойного представителя старой гвардии, выдает себя с головой; напротив того, в Хозяйском доме могут суетиться старые комсомольские работники (вроде Виктора Мишина), новые карьеристы (вроде нежно поющего под гитару интеллигента Бооса); с ним могут идти в одной связке коммунисты (вроде Шанце-ва) — а он сохраняет демократическую репутацию".

"Царской семье достаточно попасть под смутное подозрение в излишней меркантильности, чтобы верноподданные начали улюлюкать. Хозяин может смело отдавать семейные подряды собственной жене: никому в голову не придет толковать о семейственности, поскольку все это дело Хозяйское".

Объяснение этому может быть только одно: эти роли так четко сформированы и введены в массовое сознание, что перед нами произошло рождение новой мифологии. И нарушить это стереотипное представление уже не так и просто. Информационное пространство уже сформировало свои модели для оперирования информацией по этому поводу. Таковы типы стандартной реакции СМИ на поступающие ситуации.

Г. Павловский, которого, к примеру, "Итоги"3 представляют в качестве "любителя теории заговоров и мастера виртуальных политических комбинаций", вводит еще один элемент в работу информационного пространства. Это виртуальный образ, на который кивают все:

"На базе кризисных ожиданий сформировался новый тип КРИЗИСНОГО СУБЪЕКТА. В лексике СМИ он именуется НАРОДОМ и представляет из себя массовое неповиновение

в поддержку одного из одобряемых СМИ требований, под патронажем того или иного одобряемого СМИ ньюсмейке- ра... Особенности образа: его позитивный характер, практическая невозможность сколько-то значимой критики его проявлений, легкая манипуляция проявлениями со стороны СМИ и теневых групп давления. Поскольку здесь угадан новый политический потенциал колоссального значения, в поле конкурирующих сил начинается острая борьба за роль "главного выразителя интересов народа". Успех в этой борьбе создаст для победителя уникальную выигрышную позицию и бесспорные избирательные перспективы"4.

Г. Павловский считает, что современное информационное поле управляется его кризисным компонентом. "Кризисные пакеты" формируют мэры, губернаторы, профсоюзы, что привело к утрате монополии президентской власти на кризисную политику. До этого все было наоборот: именно власть манипулировала подобным кризисным пакетом поведения.

Свою собственную работу Г. Павловский определяет следующим образом: "Я работаю с информационным полем" (НТВ, 1999, 12 сент.). Ситуацию противопоставления Лужкова, Примакова и Ельцина он моделирует как столкновение Хулигана (Лужкова) и Защитника (Примакова), когда Власть, как барышня, спасаясь от Хулигана, должна прийти к Защитнику. Ю. Лужков в этой же передаче возразил на такую модель, что он всегда играет в самого себя, а Г. Павловского часто просто захлестывают фантазии.

В конфликтном случае начинает работать не только "удар" по порождаемым сообщениям. Но и по самим коммуникаторам. Они также подаются как такие, которые не должны внушать доверия населению. Например, А. Коржаков описывает С. Киселева как агента КГБ, посвящая этому отдельный раздел своей книги5. Происходит сознательное разделение сообщения и источника, чтобы на следующем этапе нанести удар по источнику. Человеческое восприятие в ответ должно перенести внесенный негатив с источника на само сообщение. Т.е. перед нами возникают следующие этапы подобной информационной кампании:

• разделение источника и сообщения,

• внесение негатива по отношению к источнику,

а потенциальный перенос негатива с источника сообщения на салю сообщение.

В целом наличие "врага" в советской схеме истории делает ее более упорядоченной и понятной. Но "враг" выступает и как "объяснитель" ряда ситуаций постсоветской истории. Так, наличие счетов за рубежом высокопоставленных российских чиновников объясняется как избирательной кампанией в США (это кампания против Гора), так и внутри страны (это кампания, предположительно инспирированная со стороны Ю. Лужкова по одним данным, со стороны Примакова — по другим).

Но подобные кампании не учитывают важную особенность постсоветской истории — нереагирование на отрицательную информацию. Советская модель была более чувствительной к негативу, поскольку негатив реально мог возникнуть только тогда, когда система разрешала его использование. В постсоветской схеме негатив внесистемен, поскольку его порождают "враги". А они принципиально не могут говорить правду.

Помимо доведения ситуации до абсурда часто в советской истории использовался и другой метод — объявление документа фальшивкой. Как пишут Гордиевский и Эндрю: "Объявление всех подлинных перехваченных документов подделками вскоре стало одним из излюбленных методов дезинформации, взятых на вооружение ОГПУ и Коминтерном"6. То есть по сути информационная борьба в этом случае ведется в другой плоскости: не опровержение (что было бы работой в той же плоскости), а вообще выведение сообщения за пределы данного информационного поля.

Негатив перестал быть негативом в смысле реагирования на него, что говорит об отсутствии существенного влияния общественного мнения на власть. А. Яковлев пишет в журнале "Эксперт" (1999, № 32):

"В цивилизованном обществе пребывание в публичной политике связано с многочисленными ограничениями (бла-

годаря наличию независимых СМИ и адекватному раскрытию информации), и в материальном смысле оправдано только в долгосрочном периоде. Если всплывают факты личного

обогащения, политики сами уходят в отставку — навсегда. Существенным следствием таких "политических обычаев" является относительно высокая степень доверия к власти и

благодаря этому относительная независимость последней от бизнеса. В России этот механизм не работает. Мы давно привыкли к "чемоданам компромата" и к тому, что никто в отставку не уходит, а напротив, стремится получить от обладания властью все и сегодня".

При этом западная схема более чувствительна к внешним воздействиям такого рода, чем пользовались советские пропагандисты, в том числе и из КГБ СССР. Например:

"Служба А ("активные мероприятия") придавала исклю- чительную важность противодействию кампании Картера за права человека, атакуя США их же оружием. В 1977 г. она со-

ставила ряд писем супруге президента, Розалин Картер, с протестами против "нарушений прав человека" в Соединенных Штатах. Во время пребывания Гордиевского в Копенгагене резидентуре удалось убедить широко известного либерального политика женского пола отправить одно из этих пи- сем миссис Картер"?.

Можно привести также пример культурных несовпадений: комфортная в рамках одной культуры ситуация может стать дискомфортной в рамках другой культуры. Вот как характеризуется "проступок" личного фотографа Б. Ельцина Димы: "Простили распространенное Димой по агентствам фото Ельцина и Малруни на охоте в Завидово. Невинная такая карточка, заработал немного деньжат — что такого? Стоят два лидера над тушей убитого оленя и улыбаются. Но в Канаде — не в пример родному государству — снимок вызвал возмущение, Малруни чуть не объявили импичмент. В Квебеке и Онтарио, Оттаве и Ванкувере начался сбор подписей за отставку премьер-министра — злобного истребителя животных (хоть и был убит олень в чужой стране"8. Именно поэтому М. Либиц-ки вписывает в варианты психологической войны и культурный конфликт.

Политик, стараясь избегать подобного информационного дискомфорта, начнет действовать в нужном для коммуникатора направлении. Происходит изменение подлинной реальности в соответствии с реальностью вербальной (символической), в противном случае образуется определенное несоответствие, в результате чего возникает психологическое напряжение. Информационная картина мира начинает обладать определенной двойственностью: в ней сочетается несколько конкурирующих между собой картин, одна из которых с неизбежностью должна вытеснить другую.

Информационный дискомфорт создают аргументы, которые можно подразделить на позитивные и негативные. Правда, и те и другие реально сходятся в том, чтобы вытолкнуть получателя информации к смене поведения. Позитивный аргумент о мощи армии коммуникатора несет негативный подтекст о слабости армии реципиента информации. При этом позитивный и негативный аргумент последовательно сменяют друг друга в сообщении. Негативный аргумент о сбросе самой большой бомбы в мире сменяется позитивным аргументом о том, как спасти себя в этой ситуации.

На сегодняшний день постсоветское информационное пространство вновь, как и в советское время, перестало быть неуправляемым. Только теперь ситуация усложнилась тем, что воздействие на него ведется рядом источников по порождению информации. Суммарная картина при этом далеко не всегда становится такой, как это планируется ее создателями.

1. Шевченко Д. Кремлевские нравы. — М., 1999. — С. 205.

2. "Известия", 1999, 3 сентября.

3. "Итоги", 1999, №36.

4. Засурский И. Масс-медиа второй республики. — М., 1999. — С. 123.

5. Коржаков А. Борис Ельцин: от рассветало заката. — М., 1997.

6. Гордиевский О., Эндрю К. Разведывательные операции от Ленина до Горбачева. — М.,1999. — С. 97.

7. Гордиевский О., Эндрю К. КГБ. Разведывательные операции

от Ленина до Горбачева. — М., 1999. — С. 543. 8. Шевченко Д. Кремлевские нравы. — М., 1999. — С. 173.

МЕДИА-ТЕКСТ

Коммуникативное воздействие определяется как рациональными, так и эмоциональными составляющими. Однако есть еще один аспект, внимание к которому оказалось обращено уже только в наше время. Назовем его медиа-текстом как типом воздействия, максимально учитывающим особенности канала коммуникации. По сути медиа-текстами являются все явления массовой культуры. Можно привести пример из избирательной кампании М. Тэтчер, когда в ходе ее специально планировались такие события, от которых не могли бы отказаться масс-медиа. Тэтчер гладила только что родившегося теленка, шила рубашки с работницами на фабрике и т.д. Любой редактор автоматически отбирает подобные события из череды прочих пресных сообщений. Отсюда следует, что для хорошего медиа-события необходимо создание специальных событий, получивших название псевдособытий, поскольку они создаются для наиболее выигрышного отражения нужных характеристик кандидата.

То есть стандартная цепочка

Медиа-текстом также может быть специально создаваемая для экрана медиа-цитата, под которой понимается наиболее выигрышное вербальное оформление описания ситуации. Западные специалисты отказались от цитирования кусочков выступлений из-за их неинтересное™, для последующей подачи через СМИ используются сознательно конструируемые высказывания. И Россия, и Украина сегодня выходят на подобные медиа-цитаты совершенно случайным образом, хотя это должно быть одним

из главных заданий спичрайтеров. Подобной цитатой можно считать, например, известное высказывание В. Черномырдина "Хотели как лучше, а вышло как всегда". Можно выделить особенности двух направлений создания медиа-текстов:

конструирование позитива, • конструирование негатива.

Конструирование позитива

Обычная коммуникация идет скорее по старым проверенным схемам, активность которых измеряется частотой появления на телеэкране. Однако здесь давно уже достигнуты естественные пределы человеческого восприятия, когда увеличение частоты появления первого лица на экране вызывает только отторжение. При этом преобладающими являются стандартные контексты: типа Президент принял иностранную делегацию, где ничего "не радует" глаз, а только вызывают раздражение роскошные интерьеры.

Нет ощущения, что предлагаемые сюжеты подчиняются какому-то стратегическому плану, поскольку эти ситуации очень слабо обыгрываются впоследствии. Кстати, лучшие реакции на эти события, как это ни парадоксально, принадлежат противникам.

Следует разрабатывать схему планирования и проведения "псевдособытий", которые бы получали широкий общественный резонанс, превращаясь в медиа-тексты. При этом опорой должен стать практически единственный ресурс первого лица, который может отличать его от других кандидатов: это его открытость, искренность реагирования. Сегодня он постепенно стирается, а не усиливается. Это универсальный ресурс: именно по этому параметру открытости Клинтон побеждает Буша, например, путем участия в ток-шоу, которые демонстрировали открытость общения большим массам людей, чего избегал Буш, заявивший, что "он — не мальчик".

Идя далее в этом направлении, следует проанализировать в таком ракурсе наиболее сильные и наиболее слабые аспекты первых лиц:

• что для него лучше — естественное или подготовленное поведение, какие жесты, какие фразы одобрительно или негативно воспринимаются аудиторией,

• каких контекстов ждет от него избиратель (например, что лучше — раздача генеральских званий или срывание погон с одного генерала-разгильдяя),

• с какими людьми ему лучше появляться на экране (к примеру: с представителями Международного валютного фонда или с шахтерами).

Все это даст возможность создать своеобразный "алфавит", на базе которого станет возможным написание нужных "текстов". Сейчас тексты пишутся без знания алфавита, что вызывает неоднозначную оценку этих текстов. В пропаганде же не может быть двусмысленных текстов, позволяющих разную интерпретацию.

В целом следует придумывать и реализовывать подобные события с обязательной подготовкой общественного мнения до и после события. Сегодня, кстати, событие на следующий же день "бросается", из-за чего невольно напрашивается вопрос, зачем оно вообще было нужно.

Существенной частью работы должна стать разработка определенных звуковых и визуальных цитат, которые затем станут основой телесюжетов. Сегодня нет фраз, которые бы пересказывались и продолжали жить своей жизнью после завершения жизни телесюжета. Редкий украинский пример у Л. Кравчука — "Маемо те, що маемо". У Ельцина их гораздо больше, что говорит об интенсивной работе спичрайтеров. Вырванные из докладов ку-ски, которые демонстрируются сегодня, не имеют той зрелищности и интересности. Они не годятся для активного пропагандистского воздействия.

И последнее — обычное освещение несет слабые приметы многоканального воздействия, где была бы видна ско-ординированность. Многочисленные информационные

ресурсы сегодня используются слабо. Многоканальность, среди прочего, предполагает и элементы Интернет-воздействия, активное применение которого продемонстрировали московские информационные кампании.

В целом следует признать, что наиболее слабыми местами обычно реализуемой коммуникации являются:

• отсутствие важных и обсуждаемых событий,

• отсутствие пересказываемых (привлекательных) слов и кадров,

• отсутствие многоканальности, включая Интернет.

В целом подобные ситуации должны характеризоваться следующими особенностями:

• принципиальная новизна,

• отсутствие других официальных лиц (только один на один),

• потенциальная пересказываемость.

Общая идея абсолютно всех ситуаций должна быть такова: Первое лицо слушает (функционально типа Ходоков у Ленина). Обычные же теленовости строятся в противоположном режиме — Первое лицо говорит, все остальные слушают. Это контекст открытости к получению информации, не сквозь помощников, а один на один. Не бумажной, а живой правды. Это принципиально не говорение (поучение), которое всегда присутствует на экране. Смысл этого контекста — открытость к бедам других. Важно подготовить такие встречи для разных социальных групп. Обязательно следует показывать реакцию окружающих на действия первого лица, а первого лица — на действия других.

Обычно все встречи слишком запротоколированы. На экране же это вдвойне заметно. Мы наблюдаем встречи не с людьми, а с объектами — открытие больницы, школы и т.д. Контексты оппонентов — наоборот, это встречи именно с людьми, не с "организациями". Зрители же лучше реагируют именно на человеческие контексты.

Стандартные сообщения СМИ идут без подключения к ним зрителей, они как бы из иного мира, в котором нет

места для данных зрителей. Медиа-событие — другое, оно обязательно включает зрителя в качестве важного компонента. Когда М. Тэтчер гладила только что родившегося теленка, это автоматически предполагало такую же позитивную эмоциональную реакцию у зрителей этого телесюжета. Медиа-событие не отталкивает зрителя от экрана, как это делает, к примеру, официальная хроника, которая интересна только тем же официальным лицам, а наоборот, привлекает зрителей к экрану. Официальное событие как бы не пересекает границы между публичным и частным, медиа-событие должно обязательно попасть на частную территорию.

Конструирование негатива

СМИ "хорошо" реагируют на отрицательные события, даже происшедшие очень далеко. Например, в украинских ь'СМИ землетрясение в Греции, Турции, взрыв на ул. Гурьянова в Москве автоматически выходили на первое место. Причем реагирование на них таково, как будто это происходит на своей собственной территории. Психологически чужое отдаленное отрицательное событие, вероятно, выгодно для реагирования отдельного человека, поскольку "отрицательность" соединена в нем с "отдаленностью".

Но это негатив, который не привязан к фигуре конкретного человека, поэтому реагирование на него носит достаточно "чистый" характер. Когда же негатив проявляется в политической борьбе, реагирование на него не столь просто. По этой причине большое внимание уделяется формам выдачи этого негатива. Если посмотреть на массу исторических примеров такого рода, то характерным для них следует признать два метода:

• сознательное разделение источника (заказчика) и сообщения,

• усиленная конкретность сообщения.

В первом случае речь идет о том, что, как правило, негативное сообщение старательно уводят от того, кто является его реальным автором. Властные структуры могут отдать право голоса по этому поводу, например, прокурору,

спецслужбы — журналистам. Вспомним использование тех или иных зарубежных изданий в своих целях КГБ СССР.

Во втором случае с целью усилить эмоциональную действенность сообщения его насыщают конкретными подробностями, которые и лучше запоминаются, и лучше, усваиваются, поскольку несут опору на элементы личностного опыта человека. Например, рассказ о доме экс-, премьера Украины П. Лазаренко в США потрясает как стоимостью, так и тем, что в прошлом этот дом принадлежал известному киноактеру Э. Мерфи.

В этом аспекте классическим вариантом остается негативная политическая реклама Клинтона против Буша, в которой "заказчик" остался за кадром. Сам Буш говорил, что налоги повышаться не будут. За этим следовала цитата из заявления Министерства статистики, сообщавшая, на сколько конкретно поднялись налоги. Американские зрители в результате воспринимали эту рекламу вообще в качестве официального сообщения.

При этом наличие серьезных "врагов" зеркально требует и наличия сильных "друзей". Советская схема истории имела и тех, и других в избытке. При этом они сознательно создавались, затем их существование сознательно поддерживалось. Например, роль и статус Неру:

"В организуемых КГБ публикациях Неру изображался как "политический гений, презирающий опасность", чьи "политические, гуманистические и моральные принципы... взывали ко всему человечеству и стали феноменом мирового значения". Даже в 1989 г. брошюра, выпущенная Агентством печати "Новости" (АПН), которое действовало в качестве орудия советских "активных мероприятий" и обеспечивало тайной почтой многих сотрудников КГБ за рубежом, все еще абсурдно цитировало наивное заявление Неру, будто "проблема национальных меньшинств [в СССР] в основном решена", как свидетельство успешной советской "национальной политики"1.

В принципе все это представляет строительство символического мира, где роли всех заранее хорошо расписаны. Любое новое событие уже не представляет труда также разместить в подобной "символической системе Менделеева".

В целом следует подчеркнуть особую роль специально сконструированных медиа-событий, которые являются наиболее эффективным способом управления массовым сознанием. В случае воздействия на поведение медиа-событие должно активировать эмоциональный компонент реципиента сообщения, который может подтолкнуть к тому или иному действию. Медиа-событие в таком случае создает информационный дискомфорт, который может быть разрешен действием в нужном для коммуникатора направлении.