Б. В. Зейгарник об эксперименте в школе к. Левина

Обращение Б. В. Зейгарник к теме анализа эмпирических исследова­ний К. Левина и его сотрудников далеко не случайно. Блюма Вуль-фовна закончила психологическое отделение Берлинского университета, где выполняла научные работы под непосредственным руководством К. Левина. Существует мнение, что именно Б. В. Зейгарник фактически первой представила советским психологам Курта Левина в то время, ког­да с работами зарубежных психологов знакомились в основном по кри­тическим статьям, так как единственной формой обсуждения была кри­тика. «На этом фоне лекции Б. В. Зейгарник о Курте Левине, которые она читала на факультете психологии Московского университета, воспри­нимались как глоток свежего воздуха. А тот факт, что Блюма Вульфовна была ученицей Левина, придавал этому событию неповторимое очарова­ние и притягательность. Это было знание, полученное из первых рук», — вспоминает М. Р. Гинзбург [1, с. 8]. Сама Б. В. Зейгарник отмечала, что некоторые идеи, принципы экспериментальной работы левиновской школы оказали влияние на ее последующую научную биографию, реали­зовались в патопсихологических исследованиях (личностно-мотивацион-ный подход к патопсихологическим явлениям, разработка методов иссле­дования эмоционально-волевой сферы). Обращение к системе методов школы К. Левина дает повод еще раз подумать о природе самого экспе­римента как инструмента научного анализа (Б. В. Зейгарник) [4, с. 48].

К. Холл, Г. Линдсей указывают, что теория поля Курта Левина со времени своего появления была предметом многих споров. По их мне­нию, одним из показателей жизненности научной позиции является ко­личество споров между последователями системы и ее критиками, так как в ходе споров теория все-таки оказывает существенное влияние на разви­тие психологии [8, с. 326]. Другим признанным критерием «хорошей» тео­рии, по их мнению, является степень ее плодотворности в плане стимуля­ции исследований. Несмотря на подчас резкую критику, положения К. Левина вызвали огромную исследовательскую активность у психоло­гов, никогда лично с ним не сотрудничавших. К примеру, исследованиям по методике запоминания незавершенных действий Б. В. Зейгарник, раз­работанной в берлинском университете, как указывает М. Г. Ярошевский, было посвящено свыше 160 работ в разных странах с различным контин­гентом испытуемых; открытие подтверждалось и опровергалось, включа­лось в самые разные теоретические контексты [9, с. 179]. О работе К. Ле­вина авторы К. Холл, Г. Линдсей справедливо замечают: «Он открыл для психолога много новых дверей, ведущих в такие области личности и соци­ального поведения, которые до того были закрыты перед экспериментато­ром. Работы, посвященные замещению, уровню притязаний, эффекту прерывания деятельности, регрессии, конфликту и групповой динамике были инициированы Левином. Важность многих этих психологических феноменов была установлена в наблюдениях психоаналитиков, но именно Левину было отведено создать конгениальную теоретическую атмосферу и разработать методы исследования этих феноменов» [8, с. 331].

Б. В. Зейгарник отмечала и слабости в методологических позициях К. Левина, в частности, писала об антиисторическом, идеалистическом понимании психики, которое особенно резко выступает при решении вопроса о соотношении аффективной и познавательной сфер [5, с. 261]. Тем не менее, Б. В. Зейгарник считала К. Левина одним из ярких ис­следователей в области психологии личности, «страстным поборником эксперимента в психологии», направленного на изучение закономернос­тей формирования и проявления личностных мотивов. Внеся в психо­логию новые аспекты изучения человека (потребности и мотивы, цели, аффективно-волевая сфера в целом), Курт Левин не ограничивался ни описанием, ни наблюдением: «Он первый в психологии нашел экспери­ментальный путь изучения этих сугубо личностных процессов и изучал их динамическую сторону» [5, с. 260]. В левиновском подходе в отличие от подхода других психологов привлекает направленность на борьбу со «школярной», «академической» психологией, не учитывающей движу­щих мотивов личности, зависимости потребностей от социального окру­жения [9, с. 175]. Разработке экспериментальных приемов, позволяю­щих раскрыть существенные межличностные отношения личности и между личностью и средой, Б. В. Зейгарник придавала большое значе­ние и считала, что эксперименты К. Левина жизненны и актуальны.

Среди отечественных ученых отношение к экспериментальным ис­следованиям К. Левина неоднозначное. Отдавая должное вкладу иссле­дователя в научную психологию, называя Курта Левина одним из самых глубоких в методологическом отношении исследователей, у которого всегда присутствовало осознание жесткой связи эксперимента с методо­логией, отмечается парадоксальность экспериментов школы К. Левина. А. А. Пузырей высказывает такое мнение, что, хотя К. Левин и обосно­вал методологический анализ естественнонаучной парадигмы исследова­ния, «проповедовал» галилеевскую парадигму исследования (выявление причинно-следственных связей), но в своей реальной исследовательской работе «систематически реализовывал совершенно новый, особый тип исследования, никоим образом не укладывающиеся в начертанные им же самим рамки естественнонаучного эксперимента» [7, с. 55]. По мне-ниюА.А.Пузырея,работыК.Левинанебылиэкспериментамивес-тественнонаучном понимании. Аргументировалась такая точка зрения тем, что основная предпосылка естественнонаучного эксперимента, ко­торая заключается в отражении, не изменяющего законов жизни изуча­емого объекта, в создании искусственных условий, при которых стано­вится возможной реализация определенного типа событий, оказывается неприемлемой при изучении «развивающихся», исторически складываю­щихся ситуаций. Эксперименты К. Левина, по мысли А. А. Пузырея, ближе к системе «психотехнических» воздействий, так как они пред­усматривают вмешательство, планомерное преобразование в жизни объ­екта изучения, которое может привести к радикальному изменению «траектории движения изучаемого объекта» [7, с. 57].

Т. В. Корнилова полагает, что метод К. Левина и его учеников ближе к «целенаправленному», «утонченному», «провоцирующему», но наблюде­нию, так как в нем нет «характерных для эксперимента требований к фор­мулированию гипотезы и организации получения (планирования) опыт­ных данных», «создание в левиновской «проблемной ситуации» условий для максимального развития в ней активности субъекта в какой-то степе­ни заранее делает эксперимент неуправляемым» [6, с. 53]. Ю. Б. Гиппен-рейтер писала: «Можно сказать, что эксперимент в школе К. Левина — это нечто напоминающее „ящик с двойным дном". Экспериментатор дей­ствует в нем одновременно на двух уровнях: на уровне «тактики» и на уровне „стратегии"» [2, с. 60]. Не стоит видеть в исследованиях К. Левина «нестрогий эксперимент», «организованное наблюдение», либо психотех­нические действия. По мысли Ю. Б. Гиппенрейтер, на уровне стратегии Левин сохранил парадигму естественнонаучного эксперимента, его иссле­дования гораздо ближе к классическому эксперименту, чем к какой-либо другой процедуре; на уровне тактики в эксперименте присутствует измен­чивость, неформальность, импровизация [2, с. 60]. Именно вследствие не­привычности, нестандартности левиновского метода, а главное — проти­воречий основных его особенностей с формальными требованиями к экспериментальному методу, возникают многие недоразумения и разно­гласия. Ю. Б. Гиппенрейтер так определяет своеобразие метода К. Левина: «Усложненная исследовательская процедура, в которой элементы психо­технического действия, основанного на тонком наблюдении, поставлены на службу естественно-научному эксперименту» [2, с. 60].

Высказывая свою точку зрения, Б. В. Зейгарник отмечает, что хотя для представителей разных школ эксперимент выполнял различные функции, в целом эксперимент выступал как инструмент логически строгого доказательства. Эксперимент «по К. Левину» сам выступает в качестве проблемной ситуации, порождает определенный реальный жизненный пласт: «Именно в экспериментах Левина эксперимент пре­вратился из способа доказательства в ситуацию, в особого рода деятель­ность» [4, с. 49]. Ситуация эксперимента требовала в школе К. Левина не просто выполнения задания, принятия цели и осуществления поис­ков решения, но в исследовании возникали реальные эмоции, реакции, реально затрагивалась самооценка, критичность, актуализировались ме­ханизмы саморегуляции — «то, что Левин называл „полем", „психоло­гическим пространством" было реальным отрезком жизни, в котором выявляетсяличность»[4,с.50].Б.В.Зейгарниквспоминаетопыты Т. Дембо, испытуемыми которой были и студенты, и профессора. Каза­лось бы, что с того, что вы не смогли найти третье (мнимое) решение, задает вопрос ученая. Однако реакции испытуемых были различны: многие злились, а некоторые даже переходили на другую сторону ули­цы, встретив на следующий день Т. Дембо. Приводится и другой при­мер: один студент мог есть, танцевать в студии, когда записывали его поведение, а другой нет. «Это не ответ на опросник, где один хочет от­вечать, а другой нет, один „знает" как отвечать, а другой нет. Это не идентификация с героем: сам испытуемый становился героем и вовле­кал экспериментатора», — разъясняет Б. В. Зейгарник [4, с. 50] и отме­чает далее, что в экспериментах К. Левина происходило все то, о чем пишут представители других школ: ненаправляемость поведения (К. Роджерс), оживление прошлых ассоциаций, замещение (З. Фрейд). Подчеркивается, что К. Левин строил свой метод на основе жизненных ситуаций и от этих определенных ситуаций исследователь «шел» к тео­рии. Ставя на первый план задачу изучения реальных мотивов челове­ческого поведения, К. Левин стремился увидеть их в жизненном мате­риале: посещал дома инвалидов, тюрьмы, колонии для малолетних пре­ступников. Так, в колонии для малолетних преступников ученый подтвердил свои представления о временной перспективе как факторе актуального поведения, феномен незавершенных действий также был «подсмотрен» в реальной ситуации [9, с. 176—177].

По вопросу о методических путях исследования личности Б. В. Зейгарник указывает, что и А. Карстен, и Т. Дембо, и А. Малер оперировали одной методикой, но не считали, что своей методикой они как рентгеном «высвечивают» всю личность. Исследователи отве­чали на теоретические вопросы, формулировали проблему и находили метод, в зависимости от результатов меняли стратегию опыта, «сведе­ния о личности они получали, формируя жизненную ситуацию» [4, с. 52]. Блюма Вульфовна уточняет: «Хочу быть правильно понятой, методы, методики надо знать, но главное — это знать, что ты ищешь, искать механизмы того или иного действия, знать, что изменение условий меняет и поведение, и реакцию» [там же]. Указывается, что по сути, такова ситуация патопсихологического эксперимента. Как и исследования К. Левина, патопсихологический эксперимент является сформированной жизненной ситуацией, созданием ситуации взаимо­действия психолога и испытуемого, где «реализовались особенности личности испытуемого, его саморегуляции, критичности, самооценки, умения или неумения вступать в контакт с другими», то есть где воз­можен опосредованный анализ личности [4, с. 51].

Существенным отличием метода К. Левина от обычных эмпиричес­ких исследований Блюма Вульфовна считает не только активное участие экспериментатора в ходе опыта, установление доброжелательной атмос­феры, но совмещение в себе нескольких функций: «Мы были у Левина и актерами, и режиссерами, и исследователями одновременно» [4, с. 53]. Как актер, психолог должен реально взаимодействовать, включать испы­туемого в ситуацию; в качестве исследователя — влиять на динамику со­стояния, поддерживать проявляемые испытуемым тенденции, то есть контролировать существенные переменные. При изучении такого объек­та, как динамические образования и состояния личности, возникающие в ходе деятельности и общения, нельзя формализовать и тем более свес­ти до минимума действия экспериментатора. Реплики, интонации, ми­мика, гибкая тактика и тонкая наблюдательность психолога — необходи­мые средства развития, поддержания и контроля изучаемых переменных. Б. В. Зейгарник часто акцентирует внимание на проблеме внешне раз­личных и внутренне сходных условий, считая, что именно отвечающее установкам испытуемого поведение экспериментатора создает одинако­вые условия для различных испытуемых: «Экспериментатор не ведет себя по заранее предписанному образцу, а поведение его определяется уста­новкой испытуемого и соответствует ей» [3, с. 126]. Особенностью мето­да Курта Левина является также умение замечать «непредвиденные» ре­зультаты, использовать их для обогащения теории. К. Левин придавал большое значение отрицательным данным, не любил слишком «гладких» результатов и стремился их перепроверить [9, с. 178].

Не обходит вниманием ученая и такой аспект, как возможность обучения описанному типу экспериментирования. К. Левин готовил своих учеников не столько «технически», сколько личностно, «не толь­ко учил нас на словах, но и демонстрировал своим исследовательским поведением» [9, с. 178]. Блюма Вульфовна полагает, что в исследова­нии, включающем создание «жизненного пласта», важно не только правильно понимать ситуацию, но и воздействовать на нее в нужном направлении, что возможно при условии как можно более глубокого осознания экспериментатором своего поведения, своих тенденций. В современных условиях обучения, стремящегося сформулировать во всем формальные критерии «соответствия», предоставить выхолощен­ные приемы исследования и способы их отработки, овладение искус­ством создания «проблемных ситуаций» представляется, к сожалению, обременительным и пустой тратой времени.

Б. В. Зейгарник считает ядром левиновского метода «порождение в эксперименте жизненного отрезка, формирование некоего пласта жизни с целью построения особой структуры экспериментального до­казательства» [4, с. 49].