§ 3. Схема основньіх уровней действия

Мьі рассматриваем психику, точнее ориентировочную деятельность, как важнейший вспомогательньїй аппарат поведения, аппарат управления поведением. Зтот аппарат

возникает на том уровне развития активних животньїх, ко­гда в результате их подвижности и возрастающей изменчи- вости отношений между ними и обьектами ередьі животньїе оказьіваются в непрерьівно меняющихся, индивидуальньїх, одноразових ситуациях. С зтого уровня возникает необхо- димость приспосабливать действия к зтим одноразовим ус- ловиям. Такое приспособление достигается с помощью при- меривания, зкстраполяции и коррекции действий в плане образа наличной ситуации, что и составляет жизненную функцию ориентировочной деятельности. Понимая так психическую деятельность, ми можем представить себе ее место в общем развитии мира, если рассмотрим отдельную единицу поведения — отдельное действие — со стороньї от- ношения между его результатом и его механизмом, с точки зрения того, поддерживает ли результат действия произ- водящий его механизм. Тогда общую линню зволюции действия — от неорганического мира до человека вклю- чительно — можно схематически разделить начетьіре боль­шие ступени, каждой из которнх соответствует определен- ньій тип действия: физическое действие, физиологическое действие, действие субьекта и действие личности.

Уровень физического действия. У нас нет оснований исключить действие физических тел из группи тех явле­ний, которие на всех язиках обозначаются словом «дей­ствие». Наоборот, физическое действие составляет основ­ное содержание понятия о действии; оно должно бить нами принято в качестве исходного. Особенность и огра- ниченность физического действия в интересующем нас аспекте заключается в том, что в неорганическом мире ме­ханизм, производящий действие, безразличен к его резуль­татам, а результат не оказьівает никакого, кроме случайно- го, влияния на сохранение породившего его механизма.

«Водаточит камень» — таково действие водьі на камень, но результати зтого действия безразлнчньї для источника и не поддерживают ни его существование, ни зтого его дейст­вия. Существование потока, которьій прокладьівает себе путь через скальї, зависит вовсе не от зтого пути, а от того, что снова и снова пополняет водьі потока.

Если мьі возьмем машини, созданньїе человеком, то их можно снабдить программой управления, механизмом обратной связи, с помощью которьіх регулируется дейст­вие зтой машиньї. Но результат, которьій служит обьек- том обратной связи, не поддерживает существование та­кой машиньї. Он только регулирует ее работу. Но работа машиньї и зтого регулирующего механизма ведет к их из- носу и разлаживанию, к сбою. Если предоставить машину самой себе, то вместе со своим регулирующим механиз­мом она в конце концов будет давать такой продукт, кото- рьій будет негоден с точки зрения человека, построивше- го зту машину. Не результат действий машиньї, а человек, заинтересованньїй в зтом результате, заботится о сохра- нении такого механизма (илих) его замене более совершен- ньім); результат действия машиньї не поддерживает ее су­ществование.

Уровень физиологического действия. На зтом уровне мьі находим организмьі, которьіе не только вьіполняют дей­ствия во внешней среде, но и заинтересованьї в опреде- ленньїх результатах зтих действий, а следовательно, и в их механизмах. Здесь результати действий не только регули- руют их исполнение, но если зти результати положитель- ни, то они и подкрепляют механизм, производящий зти действия.

Однако для зтого нового уровня развития действий ха­рактерно одно существенное ограничение — результати действуют лишь после того, как они физически достигну­ти. Такое влияние может иметь не только конечний, но и промежуточннй результат, однако лишь результат, матери- ально уже достигнутнй. На уровне чисто физиологических отношений такой коррекции вполне достаточно.

Уровень действия субьекта. Как ми видели више, ус­ловия подвижной жизни в сложно-расчлененной среде постоянно приводят животное к таким одноразовим ва- риантам ситуаций, в которнх прошлнй опит недостато- чен для успешного вьіполнения действий. Наоборот, вос- произведение действий в том виде, в каком они били успешни в прошлом опите, может привести к неудаче в нових, несколько изменившихся условиях. Здесь необ­ходимо приспособление действия и до его начала, и по ходу исполнения, но обязательно до его окончания. А для зтого необходимо прибегнуть к примериванию действий или к их зкстраполяции в плане образа. Лишь зто позво- ляет внести необходимне поправки до физического вьі­полнения или, по меньшей мере, до завершення зтих дей­ствий и тем обеспечить их успешность.

Принципиальное значение в расширении приспосо- бительньїх возможностей животного на зтом уровне дей­ствия заключается именно в том, что животное получает возможность установить пригодность действия и внести в него изменения еще до его физического исполнения или завершення. Здесь тоже действуют принципи обратной связи, необходимнх коррекций, подкрепления удачно ис- полненннх действий, но они действуют не только в фи- зическом поле, но и в плане образа. Новьіе, более или менее измененнне значення обьектов (по сравнению с теми значеннями, которие они имели в прошлом опите) используются без их закрепления, только для одного раза.

Но зато каждьій раз процедура может бьіть легко повторе­на, действие приспособлено к индивидуальньїм, единич- ньім обстоятельствам и удачньїй результат подкрепляет не только исполнительньїй, но и управляющий механизм действия.

Уровень действия личности. Если действие животного отличается от чисто физиологических отношений с ок- ружающей средой тем, что его коррекции возможньі в плане образа, восприятия открьівающейся перед живот- ньім среди, то действие личности означает принципиаль- но новьій шаг вперед. Здесь субьект действия учитьівает не только своє восприятие предметов, но и накопленньїе обществом знання о них, и не только их естественньїе свойства и отношения, но также их социальное значение и общественньїе формьі отношения к ним. Человек не ог- раничен индивидуальньїм опьітом, он усваиваети исполь- зует общественньїй опьіттой социальной группьі, внутри которой он воспитьівается и живет.

И у человека в его целенаправленньїх предметних дей- ствиях полностью сохраняются принципи кибернетиче- ского управления. Но условия зтих действий, фактори, с которьіми считается такое управление, зто прежде всего общественная оценка и характеристика целей, вещей и намечаемнх действий.

У животного намечаемий план действия внступает лишь как непосредственно воспринимаемий путь среди ве­щей; у человека зтот план внделяется и оформляется в са- мостоятельннй обьект, наряду с миром вещей, среди кото- рьіх или с которими предстоит действовать. Таким образом, в среду природних вещей вводится новая «вещь» — план человеческого действия. А с ним и цель в прямом смьісле слова, т. е. в качестве того, чего в готовом виде нет и что еще должно бить сделано, произведено.

Соотношение основних зволюционньїх уровней действия.

Каждая более вьіеокая ступень развития действия обяза- тельно включает в себя предьідущие. Уровень физиологи- ческого действия, конечно, включает физическое взаимо- действие и физические механизмьі действия. Уровень животного как субьекта действия включает физиологиче­ские механизмьі, обеспечивающие только физиологиче­ское взаимодействие с внешней средой, однако над ними надстраиваются физиологические механизмн вьісшего порядка, осуществляющие психические отражения обь- ективного мира и психологическое управление дей- ствиями. Наконец, уровень личности включает и физи­ческие, и физиологические, и психические механизмн поведения. Но у личности над всем зтим господствует новая инстанция — регуляция действия на основе созна­ния общественного значення ситуации и общественних средств, образцов и способов действия.

209

Позтому каждую более високую форму действия мож­но и нужно изучать со стороньї участвующих в ней более простих механизмов, но вместе с тем для изучения каж­дой более вьісокой ступени одного изучения зтих более простих механизмов принципиально недостаточно. Не­достаточно не в том смьісле, что зти вьісшие механизмн не могут возникнуть из более простих, а в том, что обра- зование вьісших из более простих не может идти по схе­мам более простих механизмов, но требует нового плана их использования. Зтот новий план возникает вследст­вие включення в новьіе условия, в новие отношения. Воз- никновение живих существ видвигает новие отноше­ния между механизмом действия и его результатом, которий начинает подкреплятьсуществование механиз­ма, производяїцего полезную реакцию. Возникновение

14 Зак 110

индивидуально изменчивьіх одноразових ситуаций дик- тует необходимость приспособления наличньїх реакций в плане образа и, следовательно, необходимость пси­хических отражений. Возникновение таких обществен- ньіх форм совместной деятельности (по добьіванию средств существования и борьбьі с врагами), которьіе не- доступньї даже вьісшим животньїм, диктует необходи­мость формирования труда и речи, общественного соз­нания.

Таким образом, основньїе зволюционньїе уровни дей­ствия намечают, собственно говоря, основную линию раз­вития материи: от ее неорганических форм — к живьім существам, организмам, затем — к животньїм, наделен- ньім психикой, и от них — к человеку с его обществен- ньім сознанием. А сознание, по меткому замечанию Ле- нина, «...не только отражает обьективньїй мир, но и творит его»⁹⁴. Творит по мере того, как становится все более пол- ньім и глубоким отражением механизмов общественной жизни и ведущим началом совокупной человеческой дея­тельности.

К ПРОБЛЕМЕ БИОЛОГИЧЕСКОГО В ПСИХИЧЕСКОМ РАЗВИТИИ ЧЕЛОВЕКА

Подобно двуликому Янусу, вопрос о роли биологиче- ского в развитии человека имеет два лица: одно обраще- но к внутренним процессам организма, другое — к его жизни во внешней среде.

Что касается внутриорганической жизни, то, вероят- но, никто не возражал бьі иметь глаз орла, желудок каша­лота, сердце ворона (если только он и вправду живет «три­ста лет») и т. п. Хотя в наследство от животньїх мьі получаем и кое-какие досадньїе пережитки (вроде аппендикса), но об зтом мьі не станем сокрушаться, а в деловом плане по­думаєм о том, как с ними справиться, когда они «вьіходят из повиновения» и начинают нам мешать.

Что касается жизни во внешней среде, то и здесь все процессьі четко делятся на две качественно разньїе облас- ти. Одну составляют физиологические отношения со сре- дой: процессьі газо- водо- и теплообмена, осмотического давлення и т. п. Нам приходится серьезно заботиться о сохранении зтих жизненньїх условий, но зто задача, так сказать, производственно-техническая, а не моральная.

Вторую область составляют те отношения человека к другим людям, которьіе регулируются моральньїми нор­мами общества. Здесь вопрос о роли биологического в психическом развитии человека начинает беспокоить нас тем, не приносит ли наследственность из его зоологиче- ского прошлого чего-нибудь такого, что идет вразрез с его общественной природой. Теоретически зто вьіражается двумя вопросами: о наследственньїх способностях или задатках способностей (а с ними и биологически обуслов- ленного неравенства людей, создающего общественньїе преимущества одних перед другими) и о наследственньїх влечениях — инстинктах, которьіе в условиях обществен­ной жизни означали бьі природньїе, анатомо-физиоло- гически предопределенньїе влечения кдобру и злу. Вдаль- нейшем мьі остановимся только на втором вопросе.

Мьі постоянно сльїшим и читаєм, и притом у самьіх уважаемьіх авторов, о разньїх инстинктах у человека; правда, большей частью в довольно «свободном» изложе- нии, но иногда и в прямом смьісле. Такое будто бьі «есте- ственно-научное» обьяснение человеческого поведения противоречит его действительно-научному общественно- историческому пониманию, учению о нравственности и ответственности человека. Признание инстинктов у че­ловека с необходимостью ведет к заключению, что основ- ньіе движущие сильї поведения у человека и животньїх одинаковьі и культура общества составляет лишь околь- ньій, разрешенньїй обществом путь для удовлетворения тех же животньїх инстинктов (как и утверждал Фрейд). Тогда осуждение и наказание относились бьі лишь к нарушению установленного способа или неловкости в удовлетворении инстинктов, а не к самим мотивам поведения.

Но животньїх не привлекают к суду и не оправдьівают или осуждают. Их убивают, если иначе не могут с ними справиться. К суду привлекают не собаку, покусавшую ребенка, а недосмотревшего за нею хозяина. За своє по­ведение животное не отвечает, а человек отвечает. Когда устанавливают меру виновности человека и наказание, то прежде всего исходят из положення, что в нормальном состоянии он отвечает за свои поступки, а затем учи- тьівают вред, нанесенньїй обществу, и мотивьі поведения. Если.бьі поведение человека диктовалось инстинктами так же, как у животньїх, то общество может бьіть и со- хранило бьі право устрашения за проступки, но потеряло бьі право их морального осуждения; в зтом случае и одоб- рение полезного для общества поведения означало бьі не более, чем физиологическое подкрепление полезньїх ин- стинктов (которьіе другой раз могли бьі сработать и в дур- ном направлений). Словом, если бьі награда и наказание имели в виду только подавление дурньїх и укрепление хороших инстинктов, то на всю систему нравственности и законодательства пришлось бьі смотреть как на своего рода дрессировочньїе мероприятия, практически полез- ньіе, но лишенньїе нравственного значення. Однако та­кое натуралистическое отрицание морали несет в себе формальное противоречие — оно, развенчивая человека, использует тот самьій критерий, критерий морали, суще­ствование которой отрицается.

Позтому вопрос совсем не втом, какие инстинктьі по- лезньї, а какие вредньї, — вопрос в том, совместимьі ли инстинктьі с общественной организацией жизни людей, с общественной природой человека, с нравственной оцен- кой поведения и ответственностью за поступки. И суть дела заключается в том, что они несовместимьі. Зто ре- шающее обстоятельство, и чтобьі ясно и отчетливо пред­ставить его, нужно рассмотреть, что такое инстинкт, т. е.

те общие чертьі поведения, є одной стороньї, и производя- щего его механизма — с другой, которьіе сообщают им обо­йм инстинктивньїй характер. Получается так, что мораль- ньіе нормьі служат только для оценки, но действенной сильї не имеют. Однако оценка производится не только ретроспек­тивно, но и проспективно, не только после, но и до поступ­ка. Такая моральная оценка намечаемого поступка означает задержку импульсивного действия не операционной, а мо- тивационной инстанцией и, следовательно, возможность его запрещения зтой инстанцией — возможность, за неисполь- зование которой человек и несет ответственность.

Часто — и особенно часто, когда говорят об инстинктах у человека, — «инстинктивное» понимают как неосознан- ное, автоматизированное, привьічное, безотчетное и т. п.; или, с другой стороньї, как низменное, порочное, недос- тойное и т. д. Словом «инстинкт» пользуются как метафо- рой для усиления и украшения речи; в зтом смьісле мьі рас­сматривать его не будем. Нас интересует точное значение термина «инстинкт» в применении к тем формам поведе­ния животньїх, где оно имеет обьективное основание и ну- ждается лишь в адекватном понятийном разьяснении.

Сегодня научное понятие инстинкта у животньїх пе- реживает глубокий кризис. Зтот кризис вьізван крушени- ем господствовавшей до сих пор моторной теории ин­стинкта. Согласно зтой теории инстинкт представляет собой цепньїе двигательньїе реакции, видовьіе (и потому стереотипньїе), наследственньїе (и потому вьіполняемьіе без научения), появляющиеся в результате созревания оп- ределенньїх физиологических механизмов, с одной сто­роньї, и действия определенньїх безусловньїх раздражи­телей — с другой, вьіполняемьіе «слепо» (и позтому целесообразньїе лишь в определенньїх, узкоограниченньїх условиях, к которьім зти реакции приспособленьї видо­вбім отбором). В итоге многолетних и разнообразньїх ис­следований бьіло установлено, что одни из зтих критери- ев инстинктивного поведения не вьідерживают строгой проверки, а другие — вообще не могут бьіть провереньї. Об зтом подробно и красноречиво рассказьівает Я. Дем- бовский⁹⁵.

Трудности чисто моторной теории инстинктов — даже у животньїх! — оказались так велики, что некоторьіе ис- следователи (среди них и сам Дембовский) предлагают вообще отказаться от термина «инстинкг».

Конечно, от слова «инстинкт» нетрудно отказаться, но зто не может отменить или изменить ту обьективную дей- ствительность, которая зтим словом издавна обозна- чается, и ту огромную проблематику, которая с зтой дей- ствительностью связана. Поскольку несостоятельна чисто моторная теория инстинкта, то, очевидно, и отказаться нужно не от инстинкта, а от зтого ложного, упрощенно- го, механистического его понимания.

Если не ограничиваться моторной стороной поведения, то даже исследователи, приходящие в отчаяние от несоот- ветствия моторной теории фактам, вьінужденьї признать, по меньшей мере, следующие характерньїе чертьі всякого инстинктивного поведения. Во-первьіх, оно всегда связано с какой-нибудьактуальной потребностью организма. Во-вто- рьіх, зта потребность сама по себе, т. е. до того, как животное встретится с определенньїм безусловньїм раздражителем внешней средьі, вьізьівает только неспецифическое — по- исковое, так назьіваемое аппетантное поведение. В-треть- их, характерное для данного инстинкта поведение начина- ется лишь с того момента, когда животное попадает в сферу действия специфического раздражителя и направляется к нему или от него. В-четвертьіх, характерное специфическое завершение зтого поведения, так назьіваемая «завершающая реакция», обусловленоестественньїми возможностями удов- летворения данной потребности.

Зти четьіре особенности инстинктивного поведения позволяют в общих чертах наметать схему внутреннего механизма инстинктов. Наследственно предопределенное отношение к безусловному раздражителю внешней средьі предполагает в центральном механизме инстинктивного поведения особую инстанцию — инстанцию специфиче- ской чувствительности к зтому раздражителю. А такая на­следственно закрепленная, избирательнаячувствительность к определенному раздражителю предполагает, далее, что носитель зтого раздражителя составляет для организма не­что безусловно важное. Позтому его действие должно свя- зьіваться в организме с определенньїм положительньїм или отрицательньїм отношением к носителям безусловного раз­дражителя и зто отношение должно получать отражение в поведении (и в «переживании», если сама потребность субї>- ективно испьітьівается).

Иначе говоря, инстанция специфической чувстви­тельности не может оставаться «чисто познавательной», так сказать, созерцательной, она должна связьіваться с инстанцией специфического отношения кобьекту-раздра- жителю и составлять с нею единое образование; для крат- кости мьі будем назьівать его «инстанцией специфическо­го отношения» (к определенньїм обьектам внешней средьі).

Для того, чтобьі зта инстанция работала целесообраз- но, она должна находиться в такой же наследственно закре- пленной связи с другой инстанцией, в которой получает от­ражение актуальная жизненная потребность. Актуализация зтой потребности будет приводить в активное состояние ин- станцию специфического отношения и прежде всего ту ее часть, которая обеспечиваетспецифическую чувствитель- ность; в силу зтого безусловньїй раздражитель средьі нач- нетоказьівать своє действие на поведение лишь тогда, ко­гда зто отвечает актуальной потребности организма.

Именно связь потребности с инстанцией специфиче­ского отношения ориентирует поведение животного на определенньїе обьектьі внешней средьі. Что же касается реализации зтого отношения, то для него животное ис- пользует те двигательньїе ресурсьі и те возможности их индивидуального приспособления, которьіми оно распо- лагает ко времени проявлення данной потребности.

Таким образом, моторная сторона инстинктивного поведения может бьіть самой разнообразной, но в его центральном механизме всегда необходимо участвуюттри звена:

1. инстанция органической потребности;

2. инстанция специфического отношения к определен- ньім обьектам (носителям безусловного раздражителя);

3. инстанция зффекторной, в частности, двигатель- ной части поведения.

Роль и функция зтих компонентов в характеристике инстинктивного поведения далеко не одинаковьі. Орга- ническая потребность составляет первьій и основной ис- точник активности животного, однако не она придает поведению его специфически инстинктивньїй характер. Потребность в питательньїх веществах и побуждение к их добьіванию у человека и у многих животньїх в основ- ном очень сходньї, — а пищевое поведение у разньїх жи­вотньїх и, тем более, у них и у человека существенно раз- ное, причем у всех животньїх оно инстинктивное, а у человека — не инстинктивное.

Зффекторная, исполнительная часть поведения может бьіть и врожденной и приобретенной, отчасти врожден- ной и отчасти приобретенной (особенно, если данньїй инстинкт проявляєтся у животного в зрелом возрасте); поведение может бьіть и стереотипним, и вариабильньїм, и «слепьім» (по отношению к условиям действия) и вьі- полняться с учетом обьективньїх отношений между ними и даже как «разумное решение задач». Но всегда и неза- висимо от зтих различий поведение животньїх сохраняет неизгладимую печать инстинктивности — наследствен- ного предопределения его конечного результата. Печать зту накладьівает то, и только то обстоятельство, что по­ведение императивно диктуется животному взаимодей- ствием инстанции специфического отношения и безус- ловного раздражителя — предустановленньїм отношением животного к определенньїм обьектам внешней средьі. Именно зто среднее звено центрального механизма при- дает поведению животньїх его специфически инстинктив- ньій характер, а именно:

1. его прямую и непосредственную зависимость от природних сил: возбуждения органической потребности в самом животном и действия безусловного раздражите­ля из внешней среди;

2. его прямую и непосредственную ограниченность их актуальним взаимодействием.

Зто взаимодействие природних сил, так сказать, при- говаривает животное к определенному поведению и жи­вотное не может действовать иначе, как не может бить чем-нибудь иним, чем оно єсть. По отношению к обьек- ту, носителю безусловного раздражителя инстинктивное поведение является винужденним, и оценивать его с мо- ральной или юридической точки зрения — все равно, что одобрять или порицать равнодействующую механических сил за ее направление. Позтому в общеетве, достаточно культурном, чтобьі учитьівать зто обстоятельство, живот- ньіе не отвечают за своє поведение. Не отвечает живот­ное и за то, что прекращает своє поведение (может бьіть, и не вовремя с точки зрения человека) вследствие угаса­ння потребности или прекращения действия безусловного раздражителя. Требовать от животного, чтобьі оно «рабо- тало» независимо от их прямого взаимодействия — акту- альной потребности и безусловного раздражителя — оз­начало бьі требовать, чтобьі животное поднялось над уровнем природьі, в которую оно «с головой» погружено.

Позтому неправомерно и оценивать инстинктивное поведение как альтруистическое или згоистическое. Та­кая оценка предполагает общественную точку зрения, со- поставление своих и чужих интересов и, лишь в резуль­тате его, предпочтение тех или других. У животньїх такого сопоставления нет, они действуют лишь под давлением непосредственно испьітьіваемого ими взаимодействия потребности и внешнего раздражения, независимо от того, кому на пользу идут результати поведения. Курица, самоотверженно защищающая цьіплят от ворона или яс- треба, вовсе не жертвует своими интересами ради инте­ресов птенцов, а только подчиняется действию безуслов­ного раздражителя, вьізьівающего безусловную защитную реакцию. Если исключить зтот безусловньїй раздражи­тель, как зто и бьіло сделано в известном опьіте Икскюл- ля (закрьівшего цьіпленка стеклянньїм колпаком не про­пускавшим звуков), то курица, видя его отчаянньїе попьітки вибраться из прозрачной западни, оставалась равнодушной и не делала попьіток помбчь ему⁹⁶. Живот­ное реагирует не на чужую беду, а на тот раздражитель, действие которого испьітьіваетсамо. Вот если бьі ванало- гичном положений оказался человек, с его воспитанни- ми обществом мотивами, тогда его борьбу за другого, да еще с опасностью для себя, действительно, следовало бьі оценивать как альтруистическое поведение.

Оценка поведения как альтруистического или згои- стического ведется не по его результатам самим по себе, но прежде всего по его моральньїм основаниям, и пред­полагает «право вьібора» между ними. У животньїх зтого «права» нет и по отношению к ним такая оценка пред- ставляет собой типичньїй антропоморфизм. А ребенок уже очень рано приобретает возможность такого вьібора, сначала в узкой, а потом во все более расширяющейся сфере отношений с другими людьми. И лишь когда зта возможность распространяется на сферу основних чело- веческих отношений, он получает права гражданства и от- ветственности, которьіе означают, что за ним признается свобода вьібора своего поведения; свобода от той жесто- кой необходимости, в которую всегда и намертво заклю- чено инстинктивное поведение.

Если оценка инстинктивного поведения как альтруис­тического или згоистического представляет собой наив- ньій антропоморфизм, то сведение поведения человека к дурньїм или хорошим инстинктам єсть частньїй случай натуралистического, биологизаторского обьяснения общественньїх явлений «природними свойствами» чело­веческого организма.

Жизнь в человеческом общеетве требует от каждого его сочлена учитивать не только природньїе свойства ве­щей и людей, но в первую очередь их общественную оцен- ку и общественньїе способи и формьі поведения. Столь характерное для животного, испьітьівающего потребность, прямое, инстинктивное отношение к предметам внешней средьі, включая и сочленов своей группьі, несовместимо с отношением человека к обьектам своих потребностей, поскольку зто отношение опосредствовано общественнн- ми условиями. И в той мере, в какой происходило очело- вечивание животньїх предков человека, их инстинктив- ньіе отношения к внешней среде и друг к другу должньі бьіли активно затормаживаться. Так как переход к совме- стной деятельности по добьіванию средств существования и защитьі от врагов — деятельности, основанной на об- щественньїх, а не биологических отношениях,— стано- вился главньїм условием вьіживания и продолжения рода, то успешно видержать давление естественного отбора могли лишь те предки человека, у которьіх зто торможе- ние удавалось все лучше и у которьіх в конце концов оно привело к отмиранию инстинктов.

Нужно думать позтому, что изменение организма в процессе антропогенеза состояло не только в приобрете- нии нових свойств, но и в отмирании тех животньїх свойств, которьіе мешали образованию нових, собствен­но человеческих отношений. Естественно, зто касалось больше всего тех органов и систем тела, деятельность которьіх непосредственно обеспечивала поведение. По­зтому одним из важнейших результатов антропогенеза бьіло исключение из центрального механизма поведения того звена, которое придавало поведению биологически предопределенньїй, инстинктивньїй характер. Зто изме­нение последовательно распространялось на те сфери жизни «становящихся людей», которьіе развивающееся общество брало на своє обеспечение и вместе с тем под свой контроль.

Представляя себе центральний механизм инстинктив­ного поведения так, как зто описано вьіше, ми можем в общих чертах наметить и общий ход зтого систематиче- ского торможения инстинктов. В период становлення общества у подрастающего поколения с самого начала воспитьівалось определенное отношение к определенньїм обьектам внешней средьі. Когда потребности в них при­ходили в актуальное состояние, зти обьектьі начинали вьі- зьівать инстинктивньїе реакции, которьіе, однако, катего- рически запрещались и беспощадно карались. В результате зтого обьектьі-возбудители становились сильнейшими тормозами той инстанции, на которую первоначально они действовали как безусловньїе раздражители, — инстан­ции специфической чувствительности. Ее систематиче- ское торможение, с одной стороньї, и систематическое удовлетворение стоящей за нею потребности в ином, общественно установленном порядке — с другой, вело к глубокому угнетению зтой инстанции. И так как на про- тяжении антропогенеза еще действовали закони биоло- гического отбора, то успешней виживали те индивидн и те группьі, у которнх наследственная передача инстан­ции специфической чувствительности происходила все слабей, ее торможение удавалось все лучше, а новьіе форми неинстинктивной кооперации (и построеннне на ней различньїе вторичнне отношения) складивались все более легко и успешно. Однако зтого — сначала тормо- жения и ослаблення и в конце концов отмирания инстан­ции специфической чувствительности — бьїло достаточ- но для освобождения от инстинктов и утверждения нового, общественно-исторического образа жизни.

После исключения инстанции специфической чувст­вительности из центрального механизма поведения, ор- ганические потребности освободились от ее неотврати- мого ориентирующего влияния. Побуждения к действию, потребности уже не предопределяли ни обьектов, кото­рие би их удовлетворяли, ни способов их добивання, ни способов удовлетворения. Еще менее определяли все зто зффекторние, в чаотности, двигательнне реакции, ко­торие освобождались от безусловних раздражителей и теперь использовались или не использовались в зави- симости от того, насколько они отвечали предписанньїм общеетвенньїм образцам.

Процесе антропогенеза не могзакончиться ранее, чем бьіли полностью устраненьї из всей сферьі общественно регулируемой жизни становящихся людей инстинктив- ньіе отношения с внешней средой и между членами груп- пьі. Есть много оснований полагать, что именно мощное развитие общественньїх отношений (на переходе от сред- него к верхнему палеолиту) обусловило так назьіваемьій «второй скачок» в процессе антропогенеза; «скачок» в том смьісле, что за сравнительно короткое время (всего не­сколько десятитьісячелетий — по сравнению с многими сотнями тьісяч, а может бьіть и полутора миллионами лет предьідущего развития), при относительно небольшом из- менении орудий труда (от позднего Мустье до Ориньяка) произошли обширньїе и глубокие изменения в организа- ции общества и вместе с тем в физическом облике древ- них людей. Именно к зтому времени относится значитель- ное развитие культурьі (искусства, магических верований, культовьіх обрядов) и окончательное становление физи- ческого типа современного, так назьіваемого кроманьон- ского человека.

Таким образом, одной из важнейших особенностей со­временного человека — именно какособого биологическо- го вида — является отсутствие инстинктов, т. е. наследст- венно, в самом строении организма закрепленного отношения к определенньїм обьектам внешней средьі. Ос- новньїе органические потребности, конечно, остаются, но освобожденньїе от специфической чувствительности к оп­ределенньїм обьектам они уже не составляют ни остатков, ни частиц инстинктов. Зто не биологические, а органиче­ские потребности, лишенньїе существенньїх свойств ин­стинктов и обладающие другими основними свойствами, подобно тому как водород и кислород, полученньїе от раз- ложения водьі, уже не составляют ни остатков водьі, ни ее частей и обладают совсем другими свойствами.

Чтобьі терминологически закрепить зто важное раз­личие, целесообразно назьівать биологическим то, что в силу определенного строения организма предопределяет тип жизни во внешней среде, а органическим — то, что обусловлено строением организма, но характер жизни во внешней среде не предопределяет. Позтому: органические потребности, наследственно связанньїе с механизмом специфического отношения к внешней среде и зтим пре- допределяющие определенньїй тип жизни, являются био- логическими потребностями в собственном и точном смьісле слова; а те же самьіе органические потребности, не связанньїе с механизмом специфического отношения к внешней среде и позтому не предопределяющие тип жизни, биологическими в зтом смьісле уже не являются. Они суть то и лишь то, что они єсть, — потребности орга­низма, органические, но не биологические потребности.

Биологические потребности, предопределяя тип пове­дения в среде внутренним строением организма, безуслов- но исключают общественньїй тип жизнй, не совместимьі с ним. А органические потребности тип внешней жизни не предопределяют и совместимьі с любьім типом жизни, если только он обеспечивает удовлетворение зтих потреб­ностей. Органические потребности «в чистом виде» у че­ловека те же, что и у животньїх, но у животньїх они струк­турно, накрепко спаяньї с инстанцией специфического отношения к внешней среде, а у человека такой наследст- венной инстанции уже нет; у животньїх они предопределя­ют поведение, а у человека не предопределяют; у животньїх они биологические, а у человека — только органические. У человека нет биологических потребностей — нет ин­стинктов.

Когда говорят, что у человека есть биологические по­требности и основньїе инстинктьі, то зто результат нераз- личения биологического и органического. Сходство самих потребностей бросается в глаза, а внутренняя структура их центрального механизма, наличие или отсутствие в нем на- следственной инстанции специфической чувствительности остаются скрьітьіми. Неразличение биологического и ор­ганического есть главное препятствие в решении вопроса об инстинктах у человека, главная причина многократньїх и безрезультатних возвращений к зтой теме. Ошибочно са­мо ее название: «Биологическое и социальное в развитии человека», как бьі заранее признающее наличие биологиче­ского фактора в структуре и развитии человеческой психи­ки. У человека нет «биологического» (в том смьісле, в каком оно есть и характерно для животньїх). Очевидно, нужно из­менить и постановку вопроса: не «биологическое и социаль­ное», а «органическое и социальное» в развитии человека. «Органическое» — уже не содержит указания на «животное в человеке», не затрагивает проблем нравственности и от- ветственности. «Органическое» указьівает лишь на анатомо- физиологические возможности и роль физического разви­тия в общем развитии человека, — роль совершенно бесспорную, очень важную, подчас — решающую, но не- специфическую и относительную.

225

Она неспецифична, потому что свойства организма намечают лишь границьі физических возможностей че­ловека, но в зтих границах могут использоваться по-раз- ному и на их основе могут воспитьіваться существенно разньїе формьі поведения. Она относительна культуре и технике общества и в ситуациях, где свойства организ­ма недостаточньї, они — в принципе — компенсируют- ся техническими средствами, которьіе общество может предоставить своим членам. Слепо-глухо-немьіе дети без

15 Зак. 110

специального обучения остаются в психическом отноше нии глубокими инвалидами, — а при специальном обу­чении доетигают нормального развития и даже получа- ют ученьїе етепени; еовременньїе технические ередетва передачи прямой, образной и «взаимной» (между члена- ми группьі) информации позволяют сделать такое обуче- ние массовьім и, таким образом, приблизить его к нор­мальному школьному обучению.

Один и тот же физический дефект или физическое преимущество могут по-разному отразиться на развитии и даже судьбе ребенка — в зависимости от того, как они будутучтеньї, использованьї или преодоленьї в обучении, а главное — какое отношение будет сформировано или «само сформируется» у ребенка к зтому дефекту или пре- имуществу. Физическая сила, бьістрота и прочность об- разования условньїх связей, красота внешнего облика — качества сами по себе положительньїе, — могут обер­нуться обстоятельствами, которьіе изуродуют человече- скую жизнь. Конечно, нужно родиться нормальной осо- бью биологического вида Ното 8аріеп5, чтобьі получить возможность стать человеком. Но зто — только возмож­ность. Фактически она реализуется в зависимости от того, как будет усвоена культура общества — в каком виде и каче­стве зта культура будет преобразована в содержание и структуру психической деятельности данного человека.

В отличие от «биологического», которого у человека нет, «органическое» (свойства организма и его физиче­ское развитие) составляет не фактор, а сопсііііо зіпе ^иг поп (непременное условие, но не причину) развития чело­века как члена общества. Но в том-то и дело, что только в общеетве и как член общества ребенок становится чело­веком.

ІШііі

О СОБСТВЕННО ПСИХОЛОГИЧЕСКОМ СОДЕРЖАНИИ ЧЕЛОВЕЧЕСКОЙ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ