§ 2. Исторические предпосылки развития жанра

Сладость утопических теорий оборачивается горечью средств и методов их воплощения. Как могло случиться, что люди оказались одновременно и защитниками, и жертвами тоталитарного режима? Тоталитаризм как исторический феномен XX в. не явился чем-то неожиданным. Опасность перерождения благих намерений в их полную противоположность предвидел еще Ф.М. Достоевский, видевший за безграничной свободой лишь разгул безграничного деспотизма. Именно российская действительность привела Достоевского к мысли, что гуманная идея, «попавшая на улицу», может выродиться в свою полную противоположность⁴⁴.

Авторы книги «Чернышевский или Нечаев?» одной из важнейших особенностей движения общественной мысли считают «несовпадение двух различных форм существования одной и той же идеологии, - то, как она разрабатывается вождями и теоретиками движения, и как она понимается массой их последователей, еще не вполне созревших для понимания высказанных идей в их полном и подлинном смысле. При этом обычно руководством к действию берется наиболее воспринимаемое, поверхностное из идей теоретиков»⁴⁵ («Революции задумывают гении, осуществляют фанатики, а плодами их пользуются проходимцы»⁴⁶).

Ф. Хайек в работе «Дорога к рабству» дает глубокий и всесторонний анализ феномена тоталитаризма. Он считал, что общим для тоталитарных режимов является коллективизм, планирование и тотальный контроль над общественной жизнью, а главную угрозу видит в повальном увлечении государственным регулированием экономики. Свобода экономического выбора является постоянным источником социальной напряженности и политической нестабильности. Процессы становления гражданского общества протекли во многих странах весьма болезненно, особенно в период мировых войн, поэтому тоталитаризм казался более привлекательным крупным слоям населения. Малообеспеченные, люмпенизированные массы видели в либеральном индивидуализме основную причину своих бед и искали спасения под крылом сильной личности и жесткой авторитарной власти⁴⁷.

Тоталитарное государство не оставляет человеку свободы выбора, но гарантирует ему минимум социальных благ, требуя полного экономического, политического и интеллектуального подчинения режиму. Это дает не личную свободу, а лишь возможность выжить. Экономика подпадает под жесткий государственный контроль, а политическая власть становится абсолютной. Место конкретной личности занимает личность вообще, лишенному всяких реальных прав человеку внушается абстрактное чувство хозяина не принадлежащей ему общественной собственности. Укоренение тоталитаризма в общественном сознании достигается путем целенаправленной политики, направленной на разрушение и уничтожение всех разнообразных социальных связей, все ценности, которыми живет человек - социальные, нравственные, семейные, экономические и др. - приносятся в жертву некоей высшей силе, которую олицетворяет государство. Люди превращаются в «колесики и винтики» системы, наделенной правом от имени этой безликой массы судить и миловать по своему усмотрению. Они, подобно атомам, вращаются вокруг властного ядра, не имея возможности сойти со строго отведенной им орбиты, иначе, как уйдя в небытие⁴⁸.

Ю.С. Завьялов выделяет следующие предпосылки возникновения тоталитарного режима в России:

А. Социально-экономические. Немаловажным обстоятельством, которое выступает общими историческими рамками, в пределах которых возникает тоталитаризм, явился мировой экономический кризис и исторический период между двумя мировыми войнами. В России он привел вначале к февральской революции, а затем к пролетарской, социалистической.

Поскольку В.И. Ленину действительно удалось осуществить пролетарскую революцию, то можно было бы сказать, что история доказала его правоту. Но, захватив власть, большевики не смогли обеспечить широкие демократические права и методы работы в стране. Россия никогда не была привержена либеральным, буржуазным ценностям. В ней отсутствовали условия не только для всестороннего развития капиталистического способа производства, но и для укоренения политических идеалов буржуазного общества, подобных парламентской демократии и правам человека, например свобода слова, совести и вероисповедания.

В соответствии с марксизмом государство должно отмереть. Государство понимается как используемое правящим классом средство удержания в повиновении низших классов. Ленин полностью соглашался с тем, что полиция, армия, юстиция есть инструменты классового господства. И, захватив власть, большевики должны были ответить на вопрос о том, как и когда будет отмирать государство. Ленину также предстояло ответить на вопрос, будет ли после революции существовать государство. Суть ответа заключалась в том, что в переходный период деятельность государства будет необходима для пролетариата как инструмент преодоления сопротивления контрреволюционных сил. Длительность этого периода зависела от международной революции. Она не произошла.

Сталин, пришедший после смерти Ленина к политическому руководству страной, был вынужден строить коммунизм в одной стране, которая была внешне изолирована от остального мира и реорганизация ее экономики осуществлялась без существенной технической помощи и поддержки с внешней стороны. Это требовало больших жертв. Поэтому Сталин пересмотрел ряд ленинских теоретических положений. Ленин исходил из скорого наступления победоносной революции в капиталистических странах, но всемирная революция не произошла. И Сталин выдвинул идею построения социализма в одной, отдельно взятой стране. Поэтому государственный аппарат должен был остаться и быть сильным, так как коммунизму в СССР угрожает враждебное капиталистическое окружение. Второй тезис, выдвинутый И. Сталиным, гласил, что по мере строительства социализма классовая борьба будет обостряться. Отсюда политика репрессий, депортаций, чисток, опора на тайную полицию (своеобразная основа формирования советского тоталитаризма)⁴⁹.

Б. Идеологические установки. Идеология может истолковываться как взгляды, выраженные в работах ведущих идеологов (например, «Mein Kampf» Гитлера или «Немецкая идеология» Карла Маркса и Фридриха Энгельса), и мнения, которые выявляются при исследовании того, что приверженцы той или иной идеологии делали. Это - различия в том, что говорили главные идеологи и что они делали. Альфой и омегой национал-социалистской идеологии германского фашизма было провозглашение арийской расы высшей расой. Двадцать второй съезд КПСС провозгласил мир, труд, свободу, равенство, братство всех народов на земле. А теперь следует вспомнить, что делалось для воплощения того или другого в жизнь в той или иной стране.

В. Социально-психологические. В качестве возможного социально-психологического объяснения некоторых черт тоталитаризма можно указать на следующее. Когда в обществе утрачивается контроль над ситуацией, которая кажется чрезмерно сложной, то соблазнительно реагировать на нее с помощью комбинаций прожектерских планов и агрессивных действий. Этому подчас не сопротивляется значительная часть общества, и это не значит, что она ничего не понимала. Люди, образующие эту часть, не были обмануты, они желали тоталитаризма в такой-то момент в таких-то обстоятельствах⁵⁰.

Здесь мы затрагиваем очень важную проблему. Чем на самом деле являются социальные феномены? Какими формами существования они обладают? Являются ли социальные феномены, подобно фашистскому и советскому тоталитаризму, уникальными событиями, которые могут быть поняты только в свете сложных конкретных социально-исторических условий? Или социальный феномен тоталитаризм является относительно четким, неизменным и воспроизводящимся в различных социально-исторических контекстах.

В обоих случаях даже в мирное время экономика и общество вообще находятся как бы на военном положении. Требуется дисциплина и порядок. Устраняется всякая мысль, которая может посеять сомнения. Личные интересы должны быть подчинены общим интересам, в большой степени проблемы разрешаются силовыми и командными методами. Деловая и духовная жизнь людей находится под государственным контролем, при этом высок уровень занятости, культивируется уверенность в завтрашнем дне⁵¹.

Рискнем предположить, что некоторые из предпосылок социально-психологического и интеллектуального свойства также коренятся в прогрессе, демонстрируемом наукой и техникой. Они принесли с собой ощущения власти. Наука и техника в этическом отношении нейтральны и вселяют в людей уверенность в том, что они способны творить чудеса, но не указывают им, какие чудеса им следует творить. Люди, стоящие во главе гигантских организаций, могут направлять технику в ту или иную сторону по своему усмотрению. Таким образом, импульс власти приобретает размах, которого он прежде никогда не имел. Политические системы, вдохновленные наукой и техникой, склонны рассматривать все человечество как сырой материал. Идея бесконтрольного господства над природой стала переноситься на другие сферы общества. Природа, общество и человек становятся объектом контроля и манипулирования. Под этим углом зрения тоталитаризм - это лишь крайняя версия ментальности, которая характеризует общество. Технология приобрела сверхъестественные возможности и стала основой всеохватывающего способа мышления, которое все измеряет одной и той же линейкой и меряет на одну и ту же колодку - субъективизм, который является добровольной формой безумия⁵².

По словам М. Бакунина, деспотизм можно определить как бесправие личностей в интересах общества, которое сводится к внутреннему противоречивому положению: поработить личности, чтобы освободить массы⁵³. Тоталитаризм предполагает определенный базовый тип личности и генетически связан с «восстанием масс» (как определил это известный испанский философ Ортега-и-Гассет), с переходом от традиционного к индустриальному, массовому обществу и представительной демократии, с процессом модернизации, причем модернизации догоняющей. Результатом становится появление атоминизированного и изолированного индивида, который не обладает позитивной активностью и даже лишен возможности ее проявить⁵⁴.

Человек «нового мира» должен обладать определенным набором качеств. Он не должен иметь своих интересов, дел, чувств, привязанностей, собственности и даже имени. Его единственная страсть - революция. Он презирает и ненавидит всякое проявление сложившейся веками общественной нравственности, признавая нравственным только то, что способствует делу революции, и безнравственным то, что мешает ему. Слово «беспощадный» стало неотъемлемым элементом политического и бытового лексикона всех тоталитарных системах. Чувства родства, дружбы, любви, привязанности и даже чести у него задушены единственной страстью - революционным делом⁵⁵.

Следовательно, «массовый человек» соответствует новому типу политических вождей. Подобная дифференциация и рационализация социума порождает новых индивидов. Они не имеют корней и не обладают идентичностью со своим социумом. Они чувствуют себя лишними и потому стремятся к лидерам, которые могут обеспечить им новую цель и новую идентичность. Таковы некоторые обстоятельства и причины, питающие идеи тоталитаризма⁵⁶.

С крушением двух мощных тоталитарных систем - фашизма и сталинизма, жанр антиутопии в русской литературе получает новое направление в творчестве Ю. Даниэля («Говорит Москва», 1961), В. Аксенова («Остров Крым», 1977-1979), В. Войновича («Москва 2042», 1984-1986). Если для русской антиутопии первой половины ХХ века была характерна установка на процесс социальных изменений, то во второй половине ХХ века авторы антиутопий стремятся переосмыслить, прежде всего, результат исторического развития с позиции некоторой временной дистанции. Антиутопии 20-40-х годов Е. Замятина, А. Платонова, М. Булгакова были устремлены в будущее, писатели пытались дать социальные прогнозы, предупредить общество об опасности исторических заблуждений. Произведения Ю. Даниэля, В. Аксенова, В. Войновича нацелены на конкретную действительность.

Так, в романе В. Войновича «Москва 2042» моделируется перспектива реализации идеи коммунизма. В. Войнович основывается на реальных противоречиях жизни. Его фантастика становится действительностью, доведенной до абсурда. Возможности гротеска помогают писателю создать образ неестественного, странного мира. Гротеск в романе «Москва 2042» объединяет фантастическое и реальное, трагическое и комическое, правдоподобное и карикатурное. Все в Москорепе - частная и общественная жизнь - регламентировано до мелочей. В этом абсурдном мире человек превращается в «винтик» системы. Художественное пространство в романе Войновича пронизано ощущением замкнутости, присутствием какой-то бесчеловечной силы, определяющей ход жизни.

Проблема сознательного отказа от свободы и массового безумия анализируется в антиутопической повести В.С. Маканина «Долог наш путь» (1991)‚ посвященной теме «неубийства». Герой - командированный, отправляется на комбинат по синтезу пищевого блока‚ но попадает на тщательно маскируемую бойню. Оказывается‚ животных продолжают убивать‚ убеждая людей в обратном. И оказывается‚ что у него‚ раскрывшего ужасный обман человечества‚ нет пути назад. В уста Ильи Ивановича‚ душевнобольного человека - не столько в медицинском‚ сколько в высоком‚ духовном смысле - автор вкладывает печальное пророчество. И уже неважно‚ что Илья Иванович говорит не о реальном мире: поражает суть его вывода о человеке: «А ты не думал о том‚ что они его теперь‚ пожалуй‚ оттуда не выпустят? Нет-нет - не те - кто на комбинате. А как раз те‚ кто живет во внешнем мире (и кто о бойнях как бы совсем ничего не знает). Они его к себе не пустят. Они за ним никого не пришлют. Именно они. Зачем пускать в мир еще одного человека‚ узнавшего про зло?»⁵⁷

В повести «Говорит Москва» Ю. Даниэль расширяет возможности жанра антиутопии в изображении государственной системы. Она изображается как бы вне жизни людей, их поступков и интересов. Начало повести - сообщение по радио - вводит читателя в атмосферу несвободы, создает ощущение трагедии: «Говорит Москва, - произнесло радио, - говорит Москва. Передаем Указ Верховного Совета Союза Советских Социалистических Республик от 16 июля 1960 года. В связи с растущим благосостоянием… навстречу пожеланиям широких масс трудящихся… объявить воскресенье 10 августа 1960 года Днем открытых убийств. В этот день всем гражданам Советского Союза, достигшим шестнадцатилетнего возраста, предоставляется право свободного умерщвления любых других граждан⁵⁸». Этот фантастический прием имеет реальную основу в действительности ХХ века, когда главным условием существования тоталитаризма было насилие - физическое, политическое, духовное, экономическое.

Однако Ю. Даниэль изображает тоталитаризм не как абстрактную форму государственной власти, а прежде всего как явление, имеющее прочные корни в человеческой психологии, в сознании людей. В повести ощущается глубокая тревога за человека, за состояние его духовного мира, от которого зависит состояние всего общества. Карцев воспринимает объявление о Дне открытых убийств, о готовности людей уничтожать друг друга как нечто абсурдное, сверхъестественное, но он с ужасом наблюдает, как большинство отнеслось к этому вполне нормально и буднично: ничего особенного. Эта будничность восприятия насилия в общественном сознании определяет особый трагизм повести: страшно, когда человек убивает, но еще страшнее, если это становится привычным делом. Духовная деградация людей, рабская психология, способность приспосабливаться к самому жестокому насилию становятся, по мнению Даниэля, условиями существования тоталитаризма. Поэтому фантастическая ситуация повести «Говорит Москва» наполняется вполне реальным смыслом.

Если и в христианстве, и в мечтаниях утопистов XIX в., не исключая и Маркса в той мере, в какой его учению присущие утопические черты, соотношение между свободой и подчинением определяется как реализация внутреннего выбора человека в пользу сознательного самоограничения, то, напротив, в практике тоталитарных режимов это соотношение не зависит от воли индивида и формируется режимами «под себя»: человек «волен» сотворить расправу над классовым или национальным врагом, но почти полностью лишен реальных гражданских прав, поскольку их осуществление приводит к его отчуждению от режима⁵⁹. По мнению известного английского советолога Л. Шапиро, особое внимание следует обратить на пять основных «контуров» тоталитарного режима, а именно: наличие Вождя, подчинение ему законного порядка, контроль над личной моралью, постоянная мобилизация граждан на выполнение определенных задач, легитимность режима на основе поддержки масс⁶⁰.

К. Фридрих и З. Бжезинский формулируют следующие базовые признаки тоталитарного режима:

- единственная массовая партия, возглавляемая харизматическим лидером;

- официальная идеология, которая должна признаваться всеми;

- монополия на средства массовой информации;

- монополия на все средств вооруженной борьбы;

- система террористического полицейского контроля;

- централизованная система контроля и управления экономикой⁶¹.

Российский политолог Р.К. Кочесоков выделяет четыре основных признака тоталитаризма:

- абсолютное насилие субъективного фактора над объективным;

- мессианизация социального сознания;

- предельная политизация и идеологизация всей социальной жизни;

- автаркия и самоизоляция в пространстве (от других государств и народов) и во времени (от своего прошлого)⁶².

Все указанные черты мы наблюдаем в историческом режиме, сложившемся в СССР. Первым предвозвестником подобной деспотии стал Е.И. Замятин. Еще до написания романа «Мы» писатель воплощает антиутопические идеи в своих более ранних произведениях: повести «Островитяне» (1917) и «Третьей сказке про Фиту» (1917).

В «Островитянах» Замятин прослеживает предысторию возникновения будущего «светлого» общества. Герой повести, викарий Дьюли, пишет книгу «Завет Принудительного Спасения», в названии которой сочетаются не сочетаемые понятия. В словах Дьюли впервые в творчестве Замятина прозвучало грозное «мы»: «…мы, мы - каждый из нас - должны гнать ближних по стезе спасения, …гнать - как рабов»⁶³. Согласно Завету «вся человеческая жизнь строго регламентирована: указаны дни покаяния, часы приема пищи, пользования свежим воздухом, занятий благотворительностью»⁶⁴.

В «Третьей сказке про Фиту» находят отражение абсолютизация интересов коллектива, отсутствие в обществе свободы, наличие в нем лидера-диктатора. Мир, в котором живут «счастливые» подданные Фиты, пугающе одинаков и убог. Вместо сверкающего хрустального дворца в замятинской сказке «барак, вроде холерного, длиной семь верст и три четверти, и по бокам - закуточки с номерами». Уже появились у каждого жителя медная бляха с номерком «и с иголочки - серого сукна униформа». Так же, как и внешний облик, в сказке унифицируется и упрощается и внутренний мир героев⁶⁵.

Е.И. Замятин показал опасность превращения человека в «нормализованного работника», который все силы должен отдавать только коллективу и служению высшим целям - покорению вселенной с помощью науки и техники⁶⁶. Рационализм как преступление против человечности, разрушающее живую душу, - одна из лейттем романа «Мы». Интенсивно развивая ее, автор следует давней традиции классической русской литературы⁶⁷.

Писатель предвидел, что уравниловка может привести к стиранию индивидуальности. В Едином Государстве наличествует только обезличенная энтузиастическая толпа, которая легко поддается железной воле Благодетеля. Заветная идея сталинизма - не человек, но «винтик» в гигантском государственном механизме, который подчинен твердой руке машиниста, - у Замятина показана осуществленной. Одного этого было довольно, чтобы признать «Мы» действительно пророческой книгой⁶⁸. Дж. Оруэлл писал: «Вполне вероятно, однако, что Замятин вовсе и не думал избрать советский режим главной мишенью своей сатиры. Цель Замятина, видимо, не изобразить конкретную страну, а показать, чем нам грозит машинная цивилизация»⁶⁹.

Еще в конце 80-х гг. многие наши политики и политологи согласились в основном с западными исследователями, что режим, установленный в СССР Сталиным и просуществовавший с начала 30-х до середины 50-х гг., был тоталитарным⁷⁰. С. Андерски полагает, что наиболее близким к стопроцентному тоталитаризму был СССР в конце 1940-х - начале 1950-х годов; гитлеровская Германия, для сравнения, являлась тоталитарной на 85% накануне второй мировой войны и на 95% в ее конце⁷¹. Эти цифры, конечно, весьма условны, т.к. основаны на экспертной оценке, а не на статистике. Однако Андерски - один из немногих социологов, считающих главным критерием тоталитарной власти убывающую вероятность существования в государстве независимых от него общественных организаций. С этой точки зрения Советский Союз действительно уникален во всей мировой истории, т.к. в течение более чем полувека в его пределах отсутствовали не только легальная политическая оппозиция, но также независимые профессиональные ассоциации и субъекты хозяйственной жизни⁷². Ликвидация частной собственности и распределительная система приковали граждан к государственной галере самыми надежными - материальными - средствами. Это дало И.А. Ильину основания заметить, что сущность тоталитаризма заключается не столько в особой форме государственного устройства, сколько в «объеме управления», которое становится всеохватывающим⁷³.

Сталин полностью выхолостил из ленинской концепции партии и Советов принципы гласности, коллегиальности, подотчетности высших избирательных органов низшим, заменив эти принципы законом номенклатуры. Советская система в период после нэпа и до конца 1980-х годов была тоталитарной не просто в силу неприятия ею либеральной демократии, нарушения гражданских прав, несоблюдения собственных законов и, наконец, многочисленных преступлений, творившихся властями, а в силу того, что партократическое государство подмяло под себя все общество и претендовало на переустройство мира по своему образу и подобию⁷⁴.

В самом деле, везде, где есть основания говорить о тоталитаризме, мы наблюдаем стремление одного властного центра, персонифицированного вождем, поставить все или почти все стороны жизни общества под свой контроль во имя достижения общей цели, окрашенной в мессианские тона. При этом все партикулярное, индивидуальное подчиняется всеобщему, подверстывается под него, растворяется в нем. Это, кстати, относится и к самому господствующему классу, даже к господствующей когорте: ее представители тоже отождествляют себя - не всегда, впрочем, осознавая это - с общим тоталитарным телом, становясь олицетворением всеобщих стандартов и ценностей, рабами системы⁷⁵.

Всей системой пропаганды и воспитания человеку в тоталитарных системах внушается его высокое предназначение. Но на самом деле он рассматривается лишь как средство для достижения утопической идеальной идеи. Тоталитаризм видит в людях не людей, а функции. Тоталитаризм любит абстрактных людей, поскольку в них заложены необходимые ему функции, но он не любит конкретных людей, потому что не видит, чтобы они стремились выполнять заложенные в них функции⁷⁶.

Отсюда вождь вправе побуждать, а то и принуждать массы к определенным действиям, реализующих, по его мнению, собственное призвание масс, самими массами плохо осознаваемое и недостаточно активно реализуемое. Таким путем подводится идеологический фундамент под принуждение и репрессии, оправдываемые тем, что все делается во имя высших интересов народы, для реализации его надежд. При этом, террор не ограничивается сферой политики: он проявляется и в нравственной, и в экономической сфере. В рамках административно-командной системы коммунистического тоталитаризма не только страх, боязнь быть расстрелянным, отправленным в ГУЛАГ или просто арестованным, но и опасение лишиться партийного билета и даже просто расположения власть имущих являются могучим двигателем экономики, волевым эквивалентом материальных стимулов к труду⁷⁷.

Тоталитаризм с его претензию на идеологическую исключительность отягощен мессианскими устремлениями. А идея мессианства отнюдь не чужда российскому менталитету. В «русской идее» доминирует стремление к самопожертвованию, «всемирной отзывчивости», готовности к мессианскому служению. Именно эти качества российского менталитета и национального характера были демагогически использованы большевиками для того, чтобы повести за собой массы на разрушение «старого мира» не только в своей стране, но и - по возможности - на всем земном шаре. Мистическое «светлое будущее» при полном равнодушии к настоящему вдохновляло и приобщало миллионы людей к сотворению «нового мира»⁷⁸.

В романе «Остров Крым» (1977-1979) В. Аксенов исследует различные варианты социального развития, подвергая анализу прошлое и настоящее, а также пытаясь спрогнозировать будущее. Что было бы, если бы в 1920 году в Крыму победили не красные, а белые? Какова тогда возможность для обретения самостоятельности Крыма (как и для любого другого региона)? Применима ли западная модель общества для нашей страны? Могла ли быть альтернатива тоталитаризму в истории ХХ века? И могла ли сама история развиваться как-то иначе? Что же такое свобода и тоталитаризм? В чем их сущность и как они влияют на судьбу личности и народ? Эти вопросы становятся центральными в романе.

Остров Крым» - случай по-своему уникальный: автор сводит лицом к лицу утопию и антиутопию, воображаемая встреча которых происходит согласно законам реальной политики конца семидесятых годов ХХ века. Однако было бы неправильно однозначно оценивать изображение Крыма как утопию, а СССР - как антиутопию. По мнению В. Аксенова, свобода и тоталитаризм - это не просто абстрактные понятия, а прежде всего конкретные люди с их отношением к жизни, истории, родине.

Раскол в обществе, разрыв социальных, политических, духовных и экономических связей - это закономерное следствие тоталитаризма. Осмысляя историю страны в статье для «Русского Курьера», Лучников приходит к выводу, что сталинская и гитлеровская системы насилия были основаны на общих принципах: подавления инакомыслящих, уничтожения самых талантливых, торжества ничтожеств и создания многомиллионной армии рабов. Причем сталинизм, как особая форма общественного сознания, продолжает жить и в 70-е годы. Власть сменилась: вместо сталинской гвардии пришли такие, как Кузенков, Сергеев, Степанов и другие. Они ездят на роскошных автомобилях, играют в теннис, носят английские пиджаки и даже иногда общаются с народом, но их функция осталась прежней - сохранять незыблемость системы.

Остров Крым опровергает героев, чтобы в конце романа быть раздавленным - без всякой дискуссии о разнице мировоззрений, о тяготении друг к другу расколотых кусков российской нации. Остров - попытка сохранить свою «русскость» без демагогических рассуждений о жертвенности. Но невозможно совместить такие абстракции, как национальное достоинство и своеобразие исторического пути русского народа, с реальностями самого что ни на есть реального социализма.

Люди тяготятся своей свободой, им тяжело делать свой нравственный выбор. Мощь тоталитарной машины весьма привлекательна, если ты не находишься внутри ее и если не твоя судьба крохотной шестеренкой вертит ее жернова. Соблазны статистической мощи развитого социализма оказываются сродни соблазнам раннего фашизма, с его культом изобилия и силы.

В общем и целом, тоталитаризм - это система, при которой централизованное руководство осуществляет с помощью технически усовершенствованных средств неограниченную политическую власть с целью проведения всеобщей социальной революции, включая перестройку человека на базе провозглашенных руководством, в обстановке вынужденного единодушия населения страны известных произвольных идеологических принципов. И мы логически приходим к выводу, что в государственном режиме СССР налицо все основные признаки тоталитаризма, выделяемые исследователями и предрекаемые авторами антиутопий: тенденция к централизации, унификация и регламентирование всей политической и духовной жизни общества; уничтожение сущности человека и превращение его в объект манипулирования; система политического, террористического контроля над гражданами и др.⁷⁹

Таким образом, сейчас, в XXI веке, все также актуальны предостережения, воплощенные в антиутопиях, ведь история доказала, что реализация взятой на вооружение утопической идеи не может органически вписаться в ход общественного прогресса и неизбежно приводит к утверждению тоталитаризма. Подводя итоги величайших трагедий XX века, следует подчеркнуть необходимость строжайшей научной экспертизы любых социальных экспериментов, затрагивающих судьбы миллионов людей.