6. За идентичностью

Первая из этих форм - кризис интимности. Только если фор­мирование идентичности идет нормально, истинная интимность -которая действительно есть контрапункт, равно как и слияние идентичностей, - оказывается возможной. Сексуальная интимность - лишь часть того, что я имею в виду, поскольку, очевидно, что сек­суальная интимность часто предшествует способности развивать истинную и зрелую психологическую интимность в общении с дру­гим человеком, обнаруживать ее в дружбе, в эротических связях или в совместных устремлениях. Юноша, не уверенный в своей идентичности, избегает межличностной интимности или же броса­ется в беспорядочные интимные контакты без настоящего едине­ния или действительного самозабвения.

Если молодой человек не может вступать в действительно ин­тимные отношения с другими людьми - и, я бы добавил, со своими собственными внутренними ресурсами, - то в позднем отрочестве или в ранней взрослости его межличностные связи становятся весьма стереотипными, а сам он приходит к глубокому чувству изоляции. Если время благоприятствует имперсональному харак­теру межличностных отношений, то человек может добиться много­го в своей жизни и даже производить вполне благополучное впе­чатление, но его внутренняя проблема останется нерешенной из-за того, что он никогда не будет себя чувствовать самим собой.

Неотъемлемой частью интимности является дистанцированность: готовность человека отвергать, изолировать и, если необ­ходимо, разрушать те силы и тех людей, сущность которых кажется ему опасной. Потребность в определенной дистанции проявляется, в частности, в готовности укреплять и защищать границы своей территории интимности и общности, рассматривая всех находя­щихся за этими границами с фанатичной «переоценкой малейших, различий» между своими и чужими. Такая предубежденность может использоваться в политике, и в частности в военной политике, для формирования у самых сильных и самых лучших молодых людей готовности жертвовать собой и убивать Наследуемая из отрочест­ва опасность - оказаться там, где отношения интимной привязан­ности, соревнования и вражды, с одной стороны, связывают, а с другой - используются друг против друга людьми, близкими по сво­ему внутреннему складу. Но по мере того, как постепенно очерчи­ваются сферы взрослой ответственности, по мере того, как соревновательные стычки, эротические связи и случайные интимные контакты дифференцируются друг от друга, субъект приходит к та­кому этическому чувству, которое является знаком взрослости и ставит его выше и идеологической убежденности отрочества, и мо­рализма детства...

Если мы продолжим игру в «я есть...» за идентичностью, то должны будем сменить тему. Потому что теперь приращение иден­тичности основывается на формуле «Мы есть то, что мы любим».

Эволюция сделала человека как обучающим, так и обучаю­щимся существом, поскольку зависимость и зрелость объединены: зрелому человеку необходимо, чтобы в нем нуждались, и зрелость ведома природой того, о чем следует заботиться. Тогда генеративность - это прежде всего забота о становлении следующего поколения.

...обретя жизненный опыт, обогащенный заботой об окружаю­щих людях, и в первую очередь о детях, творческими взлетами и падениями, человек обретает интегративность - завоевание всех семи предшествующих стадий развития...

Клинические и антропологические данные позволяют предпо­ложить, что отсутствие или утеря такой нарастающей «Эго-интеграции» приводит к расстройству нервной системы или полной безысходности: судьба не принимается как обрамление жизни, а смерть - как ее последняя граница. Отчаяние вызывается прежде всего временной ограниченностью дееспособности периода жизни человека, а течение которого он не имеет возможности испытать иные пути, ведущие к интеграции. Такое отчаяние часто прячется за демонстрацией отвращения, за мизантропией или хроническим презрительным недовольством определенными социальными ин­ститутами и отдельными людьми - отвращением и недовольством, которые там, где они не связаны с видением высшей жизни, свиде­тельствуют только о презрении индивида к самому себе...

К какой бездне ни приводили бы отдельных людей «последние вопросы», человек как творение психосоциальное к концу своей жизни неизбежно оказывается перед лицом новой редакции кризи­са идентичности, которую мы можем зафиксировать в словах «Я есть то, что меня переживет».

Теории личности в западно-европейской и американской психологии. Хрестоматия по психологии личности. -Самара, 1996. -С. 325-328; 332-337; 340-347; 354-374.

83

Кули Чарльз Хортон (1864 - 1929)

Американский социолог, социальный психолог, автор «зеркального Я» теории, один из основоположников теории малых групп. Общетеоретическими источниками социологической концеп­ции Кули послужили функциональная психология У. Джемса, со­циология О. Конта, Г. Спенсера.

В основе социологической теории Кули лежат социальный ор-ганицизм и признание основополагающей роли сознания в форми­ровании социальных процессов. Называя себя монистом, Кули рассматривал общество, социальные группы, и индивида как еди-г ный живой организм. Но органицизм Кули далек от биологических аналогий; его холизм основан на ментальной природе социального организма - «сверх-Я», «большом сознании». «Социальное» и »индивидуальное» - две стороны ментальной целостности, лич­ность,и. общество едины как части общего целого. В этом единстве «социальное» лишь кумулятивный аспект целостности, а «индивидуальное» - ее дискретный аспект. Кули не дает однознач­ного определения этой целостности, обозначая ее метафизической категорией «человеческая жизнь». Приобщение индивидуальных ментальных процессов к «большому сознанию» - это и есть соци­альный процесс, который Кули понимает как социализацию инди­видуального сознания, основываясь на социальной психологии У. Джеймса. Социализация индивидуального сознания начинается в первичной группе (семья, соседская община), где есть непосредст­венный психологический контакт. Оно развивается от инстинктив­ного «самоощущения» («selffeeling»), в котором «Я» - это «эмоции», «возбуждения», до социальных чувств (любви, уваже­ния, сочувствия и др.). При этом Кули не различает строго чувства и рассудок- Сознание сводится здесь к различным «умонастроениям» («feeling states»), взаимосвязь которых осуще­ствляется разумным началом - движущей силой социальных про­цессов. Результатом социализации являются «образы», или «представления» («imaginations»). В «представлениях» «самоощущения» индивида ассоциируются с общепринятыми сим­волами и становятся в результате «социальными чувствами». «Социальные чувства», по Кули - это основа социальной органи­зации и социального контроля. Потенциальная разумная природа индивидуального «Я» приобретает социальное качество лишь в коммуникации, межличностном общении внутри первичной группы, Усваиваемые индивидом представления о своем «Я», которые возникают в сознании «других», Кули называет «представлениями

84

представлений» («imaginations of imaginations»). Они признаются в качестве социального факта и являются основным предметом со­циологии Кули. «Социальное» на микроуровне сводится к индиви­дуальному психологическому опыту, а на макроуровне выступает как посредник, координирующий функционирование частей целост­ного разумного организма - «человеческой жизни». Ее функциони­рование в коммуникации подчеркивает ее социальный характер;

содержанием ее является сумма индивидуального опыта и опыта первичных групп. «Человеческая жизнь» постоянно изменяется, эволюционирует, и представить ее можно, лишь описывай отдель­ные социальные факты.

Социология Кули повлияла на развитие интеракционистских концепций, на развитие социально-психологических теорий, а так-же на теории, соединяющие элементы органицизма и интеракцио-низма.

Следуя общеметодологической интеракционистской традиции американской социальной мысли, Кули утверждал, что собственно «общественное» возникает только в общении, коммуникации, взаимодействии субъектов действия... Иначе говоря, социальная сущность человека определяется его «функционированием» в со­циальном окружении, которое формирует его.

Эта теория Кули вошла в историю социологии ,под названием теории «зеркального Я» (looking-glass self). Речь шла о том, что в ' обществе человек постоянно смотрится в «зеркало», в качестве которого выступают другие люди - их мнения, их поведение, их ре­акции. Субъект бессознательно начинает ориентироваться на эти зеркальные отражения и выстраивать свое собственное Я согласно этим отражениям. Подобная ориентация на, «отражения» проходит, по мнению Кули, три стадии своего формирования.

1. Конструирование в воображении своей собственной внеш­ности.' Человек планирует свой внешний образ; он представляет себе, как он выглядит со стороны, он формирует свой облик. В особенности это касается так называемых «значимых других» (significant others), то есть тех, чье мнение имеет значение для субъекта.

2. Интерпретация реакций других. Человек анализирует то, как «другие» реагируют на него и совпадает ли субъективное самовос­приятие с восприятием его другими.

3. Конструирование собственного образа. Соединяя изначаль­ную мотивацию с реакциями «других», человек формирует собст-

85

венный образ, который детерминирует социальное поведение ин­дивида.

Взгляды Кули оказали большое влияние на Чикагскую школу и

на социологию Дж.Г. Мида

Тексты по истории социологии Х1Х-ХХ вв. Хрестоматия... -М., 1994. -С. 373-374. Современная западная социология:

Словарь, -М., 1990. -С. 146-147.

Ч.КУЛИ

СОЦИАЛЬНАЯ САМОСТЬ

С самого начала следует заметить, что под словом «самость» (self) в данном контексте подразумевается попросту то, что в обы­денном языке обозначается местоимениями первого лица единст­венного числа «я», «меня» (I, me), «мое» (my), «я сам» (myself)..

Здесь обсуждается то, что психологи называют эмпирической самостью, т.е., самость, которую можно воспринять и удостоверить с помощью обычного наблюдения Я определяю ее словом «социальная» не потому, что подразумеваю существование само­сти, которая не является социальной,- я думаю, что «я» обыденно­го языка всегда более или менее отчетливо соотносится с другими людьми, как и сам говорящий. Я называю ее социальной потому, что хочу подчеркнуть этот ее социальный аспект и подробно на нем

остановиться.

Отличительной чертой идеи, именами которой являются ме­стоимения первого лица, выступает, очевидно, некий характерным тип чувства, которое можно назвать «чувством моего (my-feeling)» или «чувством присвоения (sence of appropriation) ». Почти все ви­ды идей могут быть связаны с этим чувством и быть поэтому на­званы «я» или «мое», но это чувство и, казалось бы, только оно является определяющим фактором в данном вопросе. Как говорит профессор Джемс в своем замечательном анализе самости, слова «я» (те), и «самость» означают «все вещи, которые способны про-изводить в потоке сознания возбуждение некого особого рода»...

Чувство, или ощущение, самости . глубоко укоренено в исто­рии человеческого рода и, очевидно, необходимо для любой сис­темы жизни вообще, которая схожа с нашей. По-видимому, оно присутствует в смутной, хотя и действенной, форме с момента ро­ждения каждого индивида и, как и другие инстинктивные идеи или зачатки идей, должно определяться и развиваться опытом .

86

Социальная самость - это просто какая-то идея или система идей, извлеченная из коммуникационной жизни и взлелеянная ра­зумом как своя собственная. Главным образом самоощущение располагается внутри общей жизни, а не вне ее; то особое стрем­ление или тенденция, эмоциональным аспектом которого оно яв­ляется, находится в основном в мире личностных сил, .отваженуом в сознании миром личностных впечатлений. •

Будучи связанной с мыслью о других людях, идея самости все­гда есть сознание человеком особого дифференцированноп^ас-пекта своей собственной жизни, потому что'это тот аспект, который должен поддерживаться целенаправленностью и стремлением; и его более агрессивные формы имеют тенденцию присоединяться ко всему тому, что человек находит одновременно благоприятст­вующим его собственным намерениям и расходящимся с намере­ниями других людей, с которыми он находится в состоянии мен­тального контакта...

То, что «я» обыденного языка имеет значение, содержащее в себе определенного рода отношение к другим людям, предполага­ется в самом том факте, что это слово и те идеи, которые оно представляет, суть феномены языка и коммуникационной жизни. • Сомнительно, что вообще можно пользоваться языком, не думая при этом более или менее отчетливо о ком-либо еще, и, несомнен­но, те вещи, которым мы дадим имена и которые занимают боль­шее .место в рефлексирующем мышлении, почти всегда запечатле­ваются в нашем сознании в результате общения с другими людьми. Там, где нет коммуникации, не может быть никакой его уомен.кла-туры и никакого развитого мышления. То, что мы называем «я» (те), «мое», или «я сам», является в таком случае какой-то обо­собленной от общей жизни, но наиболее интересной ее частью, интерес к которой вырастает из самого того факта, что' она являет­ся одновременно и общей и индивидуальной. Иначе говоря, нас она занимает как раз потому, что именно эта сторона сознания жи­вет и борется в общественной жизни, пытаясь запечатлеть себя в сознании других людей. «Я» - это воинственное социальное стремление, старающееся удержать и расширить свое место в об­щем потоке стремлений. Настолько, насколько оно может, оно воз­растает, как и вся жизнь. Мыслить его отдельно от общества - яв­ная нелепость... , ,

Так, если мы думаем о каком-нибудь укромном уголке леса как о «своем», это происходит потому, что мы также думаем, что дру­гие туда не заходят. Что касается тела, я сомневаюсь, имеем ли

87

мы какое-либо чувство собственности (my-feeling) в отношении лю­бой его части, которое не полагалось бы, пусть даже очень смутно, имеющим какое-то действительное или возможное отношение к кому-то еще...

«Я» ... - это не все сознание целиком, но какая-то особенно сосредоточенная, энергичная и сплоченная его часть, обособлен­ная от остального, но постепенно сливающаяся с ним и все же об­ладающая некоторой фактической вычлененностью, так что чело­век в общем достаточно ясно показывает в своем языке и поведе­нии, что есть его «я» в отличие от тех мыслей, которые он не при­сваивает...

Отношение к другим людям, предполагающееся в чувстве са­мости, может быть отчетливым и детально определенным, как, на­пример, когда какой-нибудь мальчик испытывает стыд, застигнутый матерью за занятием, которое та запретила, либо оно может быть смутным и расплывчатым, как, например, когда человек испытыва­ет стыд, совершив нечто такое, что одна только его совесть, выра­жающая чувство социальной ответственности, может обнаружить и осудить, но оно всегда присутствует. Нет никакого чувства самости в гордости или стыде помимо его коррелята - чувства тебя, его, их...

* * *

Мы видим наше лицо, фигуру и одежду в зеркале, интересуем­ся ими, поскольку все это наше, бываем довольны ими или нет в соответствии с тем, какими мы хотели бы их видеть, точно так же в воображении воспринимаем в сознании другого некоторую мысль о нашем облике, манерах, намерениях, делах, характере, друзьях и т.д., и это самым различным образом на нас воздействует.

Самопредставление такого рода, очевидно, имеет три основ-' ных элемента: образ нашего облика в представлении другого чело­века, образ его суждения о нашем облике и какое-то самоощуще­ние, например гордость или унижение. Сравнение с зеркалом едва ли предполагает второй элемент - воображаемое суждение,- кото­рый является весьма существенным. К гордости или стыду нас тол-' кает не просто наше механическое отражение, но некое вымыш­ленное мнение, воображаемое воздействие этого отражения на сознание другого человека. Это явствует из того факта, что харак­тер и влияние этого другого, в чьем сознании мы видим себя, су­щественным образом определяют различия нашего самоощуще­ния. Мы стыдимся показаться уклончивыми в присутствии прямо­душного человека, трусливыми - в присутствии храброго, грубыми

88

- в глазах человека с утонченными манерами и т. д. Мы всегда во­ображаем и, воображая, разделяем суждения другого сознания. Перед одним человек станет хвалиться таким своим поступком -скажем, ловкой торговой сделкой, - о котором ему будет стыдно рассказать другому.

. .ребенок не вырабатывает первоначально идею «я» и, «ты» в какой-то абстрактной форме. Местоимение первого лица есть в конечном счете знак какой-то конкретной вещи, но эта вещь явля­ется прежде всего не телом ребенка или его мышечными ощуще­ниями как таковыми, но феноменом s агрессивного присвоения, осу­ществляемого им самим, наблюдаемого у других, возбуждаемого и истолковываемого наследственным инстинктом.

...первоначально ребенок связывает «я» (I, me) только с теми идеями, по отношению к которым пробуждается и определяется чувство присвоения. Он присваивает свой нос, глаз или ноги почти точно так же, как и игрушку - в противоположность другим носам, глазам и ногам, которыми он не может распоряжаться. Маленьких детей нередко дразнят, грозя отнять один из этих органов, и они ведут себя именно так, как если бы это находящееся под угрозой «мое» действительно было каким-то отделимым объектом, подоб­но всем известным им объектам. И -как я предположил, даже во взрослой жизни «я» (I, me) и «мое» применяются в строгом смысле только к тем вещам, которые выделены среди прочих как свойст-венные лишь нам одним, через определенное противопоставление. Они всегда подразумевают социальную жизнь и отношение к дру­гим людям. То, что наиболее отчетливо представляется моим, яв­ляется очень личным (private), это верно, но это та часть личного, которую я храню в противовес остальному миру, не отдельная, но особая часть. Агрессивная самость есть, по сути; некая воинствен­ная сторона сознания, очевидной функцией которой является сти­мулирование специфических деятельностей, и хотя эта воинствен­ность может и не проявляться в явной, внешней форме, она всегда присутствует в качестве некой психической установки.

Процесс, в ходе которого у детей развивается самоощущение зеркального типа, можно проследить без особых затруднений. Изу­чая движения других столь пристально, как они'это делают, они вскоре замечают связь между своими собственными действиями и изменениями этих движений, т.е. они замечают свое влияние на других людей или власть над ними. Ребенок присваивает видимые действия своего родителя или няни, свое влияние на которых он обнаруживает, совершенно таким же образом, каким он присваива-

89

ет одну из частей своего тела или какую-нибудь игрушку, и он пы­тается сделать что-нибудь с этой своей новой собственностью...

Юный актер вскоре выучивается разыгрывать разные роли для разных людей, тем самым показывая, что он начинает понимать индивидуальность и предвосхищать, механизм ее действия. Если мать или няня более нежна, чем справедлива, она почти наверняка будет «обрабатываться» систематическим плачем. Повсеместно замечено, что дети часто ведут себя со своей матерью хуже, чем с другими, менее симпатичными, людьми. Очевидно, что некоторые из новых людей, которых видит ребенок, производят на него силь­ное впечатление и пробуждают желание заинтересовать их и по­нравиться им, в то время как другие ему безразличны или отталки­вают его. Причину этого иногда можно узнать или отгадать, иногда ' - нет, но сам факт избирательного интереса, восхищения, прести­жа становится очевидным к концу второго года жизни. К этому вре­мени ребенок уже заботится о своем отражении в одной личности больше, в другой ~ меньше. Более того, он вскоре объявляет близ­ких и сговорчивых людей «моими», классифицирует их среди про­чего своего имущества и защищает эту свою собственность от но­вых посягательств...

Я сомневаюсь, что существуют какие-либо регулярные стадии ^. развития социального самоощущения и самовыражения, общие для большинства людей. Самоощущения развиваются, поднимаясь по незаметным переходным ступеням от грубого инстинкта при­своения новорожденных, и их проявления могут быть самыми раз­ными в различных конкретных случаях. Многие дети с первого же полугодия жизни очевидным образом выказывают самосознание; у других же его проявления очень незначительны в любом возрасте. Третьи проходят периоды аффектации, длительность и время на­ступления которых, очевидно, могут быть самыми разными. В дет­стве, как и во все периоды жизни, поглощение некоторой идеей, отличной от идеи- социальной самости, имеет тенденцию вытес­нять самосознание.

Половое различие в развитии социальной самости очевидно с самого начала, девочки обладают, как правило, более впечатли­тельной социальной восприимчивостью; они более откровенно за­ботятся о социальном образе, изучают его, больше размышляют о нем и, таким образом, даже на первом году жизни выказывают больше утонченности (finisse) аффектации, которых мальчикам по сравнению с ними часто недостает. Мальчики больше заняты мы­шечной активностью ради нее самой и созиданием, их воображе-

90

ние несколько меньше занято личностями, больше вещами. В де­вочке das ewig Weibliche*, трудноописуемое, но совершенно без­ошибочное, проявляется, как только она начинает замечать людей, и одной из сторон его, конечно, является менее простое цустрйчи-вое эго, более сильное побуждение перейти на точку зрения друго­го и поставить радость и печаль в зависимость от образа в его соз­нании. Можно не сомневаться, что женщины, как правило, зависят от непосредственной личной поддержки и поощрения больше, чем мужчины. Мышление женщины нуждается в фиксации на каком-либо человеке, в сознании которого 'она может найти устойчивый) неотразимый образ самой себя, которым она может жить. Если та­кой образ - в реальном или идеальном лице - найден, преданность этому образу становится источником силы. Но подобная сила зави­сит от этого личностного дополнения, без которого женский харак-тер способен некоторым образом превратиться в брошенный ко­мандой и плывущий по течению корабль. Мужчины, -более пред­расположенные к агрессии, обладают большей по сравнению с женщиной самостоятельностью. Но в действительности никто не может выстоять в одиночку, и видимость самостоятельности обя­зана просто большей инерции и континуальности характера, кото­рый накапливает в себе (свое) прошлое и сопротивляется непо­средственным воздействиям. Воображение того, какими мы пред­ставляемся другим, является прямо или косвенно той силой, кото­рая контролирует любое нормальное сознание.

Смутные, но сильнодействующие стороны самости, связанные с инстинктом пола, можно рассматривать подобно другим сторонам в качестве выражения потребности осуществлять власть, соотне­сенного с личностной функцией. Юноша, я полагаю, застенчив именно потому, что осознает неясные импульсы агрессивного ин­стинкта, не зная ни как осуществить его, ни как подавить. С проти­воположным полом, наверное, дело по большей части обстоит так же: робкие всегда агрессивны в сердце, они сознают заинтересо­ванность в другом лице, в потребности быть чем-то для него. А бо­лее развитая сексуальная страсть у обоих полов есть в значитель­ной степени переживание власти, господства, присвоения. Нет та­кого состояния, которое говорило бы «мой, мой» более неистово. Потребность быть объектом присвоения или господства, которая, по крайней мере у женщин, равным образом сильна, имеет, по су­ти, ту же самую природу, поскольку цель ее - привлечение к себе

Вечно таинственное - Примеч. перев. 91

некой деспотической, страсти. «Желание мужчины - женщина, а желание женщины - желание мужчины»* ..

Простота - приятная черта у детей, да и вообще в любом воз­расте, но она не обязательно должна вызывать восхищение, равно как и аффектация не является целиком и полностью злом Чтобы быть нормальным, жить в мире, как дома, с видами на власть, по­лезность или успех, человек должен обладать способностью к той проницательности воображения, проникающего е чужие сознания, которая лежит в основе такта savoir-faire, морали и благотвори­тельности. Эта проницательность предполагает усложнение, неко­торое понимание и разделение тайных импульсов человеческой природы. Простота, которая есть просто отсутствие подобной про-ницательности, указывает на определенный недостаток

Существует, однако, и другая разновидность простоты, которая является принадлежностью утонченного и чувствительного харак­тера, который в то же время имеет достаточно силы и ясности ума, чтобы содержать в строгом порядке множество импульсов, кото­рым он открыт, и таким образом сохранять свою непосредствен­ность и единство. Можно обладать простотой простофили, а можно быть простым в том смысле, который имел в виду Эмерсон, когда говорил: «Быть простым - значит, быть великим». Аффектация;

тщеславие и подобное указывают на отсутствие подлинного усвое­ния воздействий, исходящий от нашего ощущения того, что другие думают о нас Вместо того чтобы формировать индивида посте­пенно и не нарушая его равновесия, эти воздействия подавляют его до такой степени, что он кажется уже не самим собой, позируя безо всякой надобности, последовательно, глупым слабым и дос­тойным презрения. Показная улыбка, «дурацкий восхваления лик» - это типичная для всякой аффектации внешняя, надеваемая на себя маска, слабая и глупая мольба об одобрении. Когда человек быстро растет, с рвением учится, поглощенный чужими идеалами, ему грозит опасность этой потери равновесия, мы действительно замечаем ее у чувствительных детей, особенно девочек, у молодых людей между 15 и 20 годами и в любом возрасте - у лиц с неустой­чивой индивидуальностью

Это нарушение нашего равновесия в результате того. что во­ображение ставит нас на позицию другого лица, означает, что мы подвергаемся его влиянию В присутствии того, кто для нас важен,

Приписывается мадам де Сталь.

92

мы склонны разделять и - путем сопереживания - принимать его суждения p нас, придавать новое значение идеям и целям, пере­сматривать жизнь в свете этих суждений У очень чувствительной натуры эту наклонность зачастую легко заметить в обычном разго­воре и в каких-то тривиальных случаях Благодаря импульсу, исхо­дящему непосредственно из утонченности и его восприятия, такой человек беспрерывно воображает, каким он представляется сво­ему-собеседнику, и отождествляет на данный момент этот образ с самим собой Если другой показывает, что считает его хорошо ин­формированным в каком-либо темном предмете, он охотно напус­кает на себя ученый вид; если его принимают за рассудительного, он выглядит так, как будто он таким и является, если упрекают в нечестности, он кажется виноватым, и т.д. Короче говоря, чувстви­тельный человек в присутствии какой-то впечатляющей его лично­сти имеет склонность становиться на это время своей интерпрета­цией того, чем он представляется, другому Только тугодум не по­чувствует, что это в некоторой степени верно для всех нас. Конеч­но, явление это обычно временное и в чем-то поверхностное; но оно типично для всякого влияния (ascendancy) и помогает нам по­нять, как люди приобретают над нами власть, каким-либо образом захватывая наше воображение, и как растет и оформляется, уга­дывая облик нашей наличной самости для других сознаний, наша индивидуальность.

До тех пор пока характер открыт и способен к росту, он сохра­няет соответствующую впечатлительность, которая не является слабостью, если только она не растворяет в себе способность ус­воения и организации Я знаю людей, чья карьера является дока­зательством характера устойчивого и агрессивного, которые обла­дают почти женской чувствительностью в отношении того, какими они кажутся другим. В характере, как и во всякой стороне жизни, для здоровья требуется равноправный союз устойчивости и гибко­сти.

Американская социологическая мысль: Тексты / Под ред. В.И. Добренькова. -М., 1994. -С.316-329.

93

Дж. Г. Мид - основоположник символического интеракционизма

Подлинным основоположником теоретической системы симво­лического интеракционизма стал Джордж Герберт Мид (1863-1931)...

Центральное понятие социально-психологической и социоло­гической теории Мида - понятие межиндивидуального взаимодей­ствия. Именно совокупность процессов взаимодействий конституи­рует общество и социального индивида. Анализ процесса форми­рования индивидуального сознания в ходе взаимодействия Мид начинает с понятия жеста. Жест как индивидуальный акт служит начальной фазой взаимодействия и выступает в качестве стимула, на который реагируют другие его участники. Жест предполагает наличие некоторого референта, «идеи», соотнесенность с некото­рыми элементами опыта индивида и вызывает в сознании воспри­нимающего тот же отклик, что и в сознании совершающего жест Другими словами, жест является символом Важнейшим из жестов-символов является, по Миду, слово (голосовой жест). В связи с этим язык рассматривается как конституирующий фактор сознания.

Реакция на жест-символ не является непосредственной. Жест и реакция на него опосредуются значением Значение, таким обра­зом, выглядит как редуцированное взаимодействие, существующее в поле социального опыта индивидов. А некоторая относительно целостная совокупность значений выступает как символическое содержание сознания, содержание опыта индивида.

В терминах значений объясняются не только индивидуальные аспекты опыта, но и общие понятия - универсалии. Тождествен­ность восприятия голосового жеста и «принимающим», и «передающим» предполагает в качестве фундаментального эле­мента взаимодействия возможность того, что Мид называл «принятием роли другого». В случае же более сложного взаимо­действия с участием многих индивидов учитывается и обобщается мнение группы относительно общего объекта взаимодействия, т. е принимается, как говорил Мид, «роль обобщенного другого» «Действительная универсальность и безличност^ мысли и разума-писал Мид,- является результатом принятия индивидом установок других людей по отношению к себе и последующей кристаллизации

94

этих частных установок в единую установку или точку зрения, кото­рая может быть названа установкой "обобщенного другого"».

Открытие Мидом феномена обобщенного другого дало социо­логам и социальным психологам возможность не ограничиваться анализом исключительно непосредственных взаимодействий (на это, как мы помним, была ориентирована социально-психологическая концепция Кули), а анализировать поведение в сложной социальной среде, а психологам - объяснить процессы образования общих понятий. Таким образом, Мид обнаружил пер­спективу построения социально-психологической, или лучше даже сказать социолого-психологической, концепции, способной объе­динить подходы, свойственные социологии, психологии, семиотике, лингвистике и другим наукам социального цикла.

В ней отражались одновременно логика и история становления общества и социального индивида. Стадии принятия роли другого, 'других, обобщенного другого - все .это стадии превращения физио­логического организма в рефлексивного социального индивида. Происхождение «Я», таким образом, целиком социально. Главная его характеристика - умение становиться объектом для самого се­бя, что отличает его от неодушевленных предметов и живых орга­низмов. Богатство и своеобразие заложенных в том или ином ин­дивидуальном «Я» реакций, способов действия, символических содержаний зависит от разнообразия и широты систем взаимодей­ствий, в которых «Я» участвует. Структура завершенного «Я», счи­тает Мид, отражает единство и структуру социального процесса.

Констатировав тождественность структуры «Я» и социальных структур, Мид оказался бы вынужденным рассматривать социаль­ное поведение как нетворческое, стандартизованное Конечным пунктом такого пути было бы отождествление социального процес­са с социальной структурой... Чтобы избежать этого тупика, Мид обращается к анализу динамики «Я».

95

Он выделяет в системе Я две подсистемы: «I» и «те» Если те представляет собой свойственную данному индивиду совокуп­ность установок других, т е. интернализованную структуру группо­вой деятельности, то I имеет автономный характер В этом понятии отражено своеобразие реакции индивида на социальные стимулы I является в социальной системе как бы агентом всеобъемлюще­го эволюционного процесса, реагируя отклоняющимся от ожида­ний способом, оно вносит в структуру взаимодействия изменения, которые, суммируясь, изменяют содержание самого социального процесса, не давая ему кристаллизоваться в жесткий социальный порядок.

Игра социальных сил происходит, таким образом, внутри «Я» путем диалектического взаимодействия I и те, их внутреннего диалога Me - это как бы вопрос, задача, которую ставит общест­во перед I, одновременно открывая перед ним пути стандартизо­ванного ответа и решения I - ответ Мид пишет «Каков будет этот ответ, I не знает, и не знает никто другой Реакция на ситуа­цию, какой она является в непосредственном опыте, не очевидна, и именно это реакция конституирует I». Всегда в настоящем, оно есть непосредственность восприятия и действия, нерефлексив­ный элемент Я. I оценивает действие лишь тогда, когда оно в прошлом, и оценивает с точки зрения интернализованной струк­туры установок других, тес точки зрения те Таким образом, через тонкий анализ динамики человеческого «Я» Мид пытается уловить нерефлексивный, ускользающий от сознания самих уча­стников, эмерджентный момент социального процесса.

В проблеме структуры и динамики Я как бы резюмируется все содержание социально-психологической концепции Мида

История теоретической социологии. В 4-х т. Т.З. -М., 1998. -С. 276-280.

Словом Я переводится мидовское понятие «I», «me» мы ос­тавляем без перевода из-за отсутствия удовлетворительных рус­ских эквивалентов.

96

ДЖ.МИД

АЗИЯ

Организованное сообщество (социальную группу), которое обеспечивает индивиду единство его самости, можно назвать обобщенным другим Установка обобщенного другого есть установ­ка всего сообщества** Так, например; такая социальная группа, как бейсбольная команда, выступает в качестве обобщенного дру­гого постольку, поскольку она проникает как организованный про­цесс или социальная деятельность - в сознание (experience) любо­го из своих индивидуальных членов

, Р,пя развития данным человеческим индивидом самости в наи­более полном смысле слова ему недостаточно просто принять ус­тановки других человеческих индивидов по отношению к нему и друг к другу внутри человеческого социального процесса, вводя 'этот социальный процесс как целое в свое индивидуальное созна-мме лишь в этой форме Он должен тайже, таким же точно образом, как^м принимает установки других индивидов по отношению к себе

Мид Джордж Гербет (1863-1931) - американский .философ, соци­альный психолог, один из основателей символического интеракционизма

И неодушевленные объекты не в меньшей степени, чем человече­ские организмы, обладают возможностью образовывать части обобщен­ного и организованного - полностью социализированного — другого для любого данного человеческого индивида постольку, поскольку он отклика­ется на эти объекты социальным образом (посредством механизма мыш­ления, интернализованного общения жестами). Любая вещь - любой объ­ект или набор объектов, одушевленных или неодушевленных, человече­ских или животных, или просто материальных, в направлении которых он действует или на которые он (социально) откликается, -'есть некий эле­мент, в котором для него (раскрывается) обобщенный другой Принимая установки последнего по отношению к себе, индивид начинает осознавать себя в качестве объекта, или индивида, и, таким образом, развивает са­мость или индивидуальность Так, например, культ в своей примитивной форме есть просто социальное воплощение взаимоотношения между данной социальной группой (сообществом) и ее физическим окружением - организованное социальное средство, принятое индивидуальными чле-¹ намй этой группы (сообщества) для вступления 'в социальные отношения с этим окружением или (в некотором смысле) для поддержания общения с ним. Это окружение, таким образом, становится частью всеобъемлющего обобщенного другого для каждого из индивидуальных членов данной со-циальной группы (сообщества)

97

и друг к другу, принять их установки по отношению к разным фазам

- или аспектам общей социальной деятельности или набору соци­альных предприятий, куда в качестве членов организованного со­общества или социальнрй группы все они вовлечены. Затем он должен, обобщая эти индивидуальные установки самого этого ор­ганизованного сообщества (социальной группы) в целом, действо-, вать в направлении разнообразных социальных проектов, которые оно осуществляет в любой данный момент, или же в направлении различных более широких фаз всеобщего социального процесса, который составляет его жизнь и специфическими проявлениями которого эти проекты являются. Это введение крупномасштабных деятельностей любого данного социального целого или организо­ванного сообщества в эмпирическую (experiential) сферу любого из индивидов, вовлеченных или включенных в это целое, является, иными словами, существенным основанием и предпосылкой наи­более полного развития самости этого индивида: лишь поскольку он принимает установки организованной социальной группы, к ко­торой он принадлежит, по отношению к организованной коопера­тивной социальной деятельности или набору таких деятельностей, в которые эта группа как таковая вовлечена, постольку он развива­ет завершенную самость или обладает самостью такого уровня развития, какого ему удалось достичь.

' Но, с другой стороны, сложные кооперативные процессы дея­тельности и институциональное функционирование организованно­го человеческого общества также возможны лишь постольку, по­скольку каждый вовлеченный в них или принадлежащий к этому обществу индивид может принять всеобщие установки всех других подобных индивидов по отношению к этим процессам, деятельно-стям и институциональному функционированию, а также и к органи­зованному социальному целому устанавливающихся при этом эм­пирических отношений и взаимодействий (experiential relations and interactions) и может соответствующим образом направлять свое

•собственное поведение.

Именно в форме обобщенного другого Социальный процесс влияет на поведение вовлеченных в него и поддерживающих его индивидов, т. е. сообщество осуществляет контроль над поведени­ем своих индивидуальных членов, ибо как раз в этой форме соци­альный процесс (сообщество) проникает в качестве определяюще­го фактора в мышление индивида. В абстрактном мышлении инди­

98

вид принимает установку обобщенного другого* по отношению к себе безотносительно к ее выражению в любых других конкретных индивидах; в конкретном же мышлении, он принимает эту установку постольку, поскольку она выражается в установках по отношению к его поведению тех других индивидов, вместе с которыми он вовле­чен в данную социальную ситуацию или данное социальное дейст­вие. Но лишь принимая установку обобщенного другого по отноше­нию к себе тем или иным из этих способов, он только и может мыс­лить вообще; ибо только так мышление - или интернализованное общение жестами, составляющее мышление,- может иметь место. И лишь благодаря принятию индивидами установки или установок обобщенного другого по отношению к ним становится возможным существование универсума дискурса как той' системы общеприня­тых или социальных смыслов, которую в качестве своего контекста предполагает мышление.

, Самосознательный человеческий индивид,, далее, принимает или допускает организованные социальные' установки данной со­циальной группы (или сообщества, или какой-то их части), к кото-- рой вн принадлежит, по отношению к социальным проблемам раз­ного рода, с которыми сталкивается эта группа или сообщество в любой данный момент и которые возникают в связи' с различными социальными проектами или организованными кооперативными предприятиями, в которые вовлечена эта группа (сообщество) как таковая. И в качестве индивидуального участника этих социальных проектов или кооперативных предприятий он соответствующим об­разом управляет своим поведением.

* Мы сказали, что внутреннее общение индивида с самим собой по­средством слов или значимых жестов - общение, составляющее процесс или деятельность мышления,- поддерживается индивидом с точки зрения обобщенного другого. И чем абстрактнее это общение, тем абстрактнее становится мышление, тем дальше отодвигается обобщенный другой от всякой взаимосвязи с конкретными индивидами. Как раз применительно к абстрактному мышлению в особенности следует сказать, что упомянутое общение поддерживается индивидом скорее с обобщенным другим, чем с какими-либо конкретными индивидами. Так, например, абстрактные поня- тия суть такие понятия, которые формулируются в терминах установок всей социальной группы (сообщества) в целом. Они формулируются на основе осознания индивидом установок обобщенного другого по отноше­нию к.ним как результат принятия им этих установок обобщенного другого

и последующего отклика на них. И, таким образом, абстрактные высказы­вания формулируются в таком виде, который может воспринять любой Другой - любой другой разумный индивид.

99

В политике, например, индивид отождествляет себя с целой, политической партией и принимает организованные установки всей этой партии по отношению к остальной части социального сообще­ства и по отношению к проблемам, с которыми сталкивается пар­тия в данной социальной ситуации; он, следовательно, реагирует или откликается в терминах организованных установок партии как некоего целого. Так он вступает в особую конфигурацию социаль­ных отношений со всеми другими индивидами, которые принадле­жат к этой партии; и таким же образом он вступает в различные иные специфические конфигурации социальных отношений с раз­личными классами индивидов, и индивиды каждого из этих классов являются другими членами какой-то из особых организованных подгрупп (определяемых в социально-функциональных терминах), членом которых он сам является в рамках всего данного общества или социального сообщества.

В наиболее высокоразвитых, организованных и сложных чело­веческих'социальных сообществах - тех, которые развиты цивили­зованным человеком, - эти различные социально-функциональные классы или подгруппы индивидов, к которым принадлежит каждый данный индивид (и другие индивидуальные члены, с которыми он, таким образом, вступает в некую особую конфигурацию социаль­ных отношений), распадаются на два вида

Некоторые из них представляют собой конкретные социальные классы или подгруппы, как, например, политические партии, клубы, корпорации, которые все действительно являются функциональ­ными социальными единицами, в рамках которых их индивидуаль- ные члены непосредственно соотнесены друг с другом

Другие представляют собой абстрактные социальные классы или подгруппы, такие, как класс должников и класс кредиторов, в рамках которых их индивидуальные члены соотнесены друг с дру­гом лишь более или менее опосредованно и которые лишь более или менее опосредованно функционируют в качестве социальных единиц, но которые предоставляют неограниченные возможности для расширения, разветвления и обобщения социальных отноше­ний между всеми индивидуальными членами данного сообщества как организованного и объединенного целого.

Членство данного индивида в нескольких из этих социальных классов или подгрупп делает возможным его вступление в опреде­ленные социальные отношения (какими бы опосредованными они ни были) с почти бесконечным числом других индивидов, которые также принадлежат к тем или иным из этих социальных классов

100

или подгрупп (или включаются в них), пересекающих функциональ­ные демаркационные линии, которые отделяют различные челове­ческие социальные сообщества одно от другого, и включающих индивидуальных членов из нескольких (в Иных случаях - из всех) таких сообществ. Из этих абстрактных социальных классов или подгрупп человеческих индивидов наиболее обширным является, конечно же, тот, который определяется логическим универсумом дискурса (или системой универсально значимых символов), обу­словленным участием (participation) и коммуникативным взаимо­действием индивидов. Ибо из всех подобных классов или подгрупп это именно тот (класс), который претендует на наибольшее число индивидуальных членов и позволяет наибольшему вообразимому числу индивидов вступить в некий род социального отношения (каким бы ни было оно опосредованным и абстрактным) друг с дру­гом - отношения, вырастающего из универсального функциониро­вания жестов как значимых символов во всеобщем неловеческом социальном процессе коммуникации

Я указал далее, что процесс полного развития самости прохо­дит две большие стадии

На первой из этих стадий самость индивида конституируется просто организацией отдельных установок других индивидов по отношению к нему самому и друг к другу в рамках специфических социальных действий, в которых он вместе с ними участвует.

Лишь на второй стадии процесса полного развития самости она конституируется организацией не только этих отдельных уста­новок, но также и социальных установок обобщенного другого или социальной группы, к которой он принадлежит, как некоего целого. Эти социальные или групповые установки привносятся в сферу не­посредственного опыта (experience) индивида и в качестве элемен­тов включаются в структуру или конституцию его самости - таким же образом, как и установки отдельных других индивидов. И инди­вид достигает их, ему удается принять их посредством дальнейшей организации, а затем обобщения установок отдельных других ин­дивидов в терминах их организованных социальных значений или импликаций

Таким образом, самость достигает своего полного развития посредством организации этих индивидуальных установок других в организованные социальные или групповые установки, становясь, тем самым индивидуальным, отражением всеобщей систематиче­ской модели социального или группового поведения, в которое она вовлечена наряду со всеми другими, - модели, которая как некое

101

целое проникает в опыт (experience) индивида в терминах этих ор­ганизованных групповых установок, которые посредством меха­низма своей центральной нервной системы он" принимает в себя, точно так же, как принимает он индивидуальные установки других

Американская социологическая мысль: Тексты / Под ред. В.И. Добренькова. -М., 1994. -С. 228-232..

Роберт Кинг Мертон (род. 1910)

Она из ярких фигур американской социологии XX в. В его твор­честве особенно заметно влияние европейской традиции социоло­гического анализа, ранним и глубоким знакомством с которой Мер­тон в значительной мере обязан П. Сорокину, бывшему его учите­лем в Гарвардском университете в 1930-е годы.

Мертон внес значительный вклад в разработку парадигмы и методов структурно-функционального анализа. Ему принадлежат важные и, по мнению многих ученых, классические работы в таких традиционных областях социологического исследования, как со­циология отклоняющегося поведения, массовые коммуникации, межличностные и межгрупповые отношения.

Социологический смысл аномии и анемического поведения

...социальная интеграция для Мертона - в отличие от других функционалистов - является не фактом, а актом, условия и воз­можность которого проблематичны. Эта особенность мертоновско-го видения очень ярко проявилась в его подходе проблеме аномии. Анализируя социологический смысл дюркгеймовского понятия, Мертон рассматривает нормативную структуру общества и способы адаптации к ней Под нормативной структурой здесь понимается структура отношений между нормами, ролями, статусами, ценно­стями и институциональными порядками. Отношения между рубри­ками нормативной структуры, по Мертону, могут отличаться согла-сованностью-рассогласованностью, варьирующими в самых широ­ких пределах. Более того, отношения между некоторыми норма­тивными компонентами могут быть конфликтными. Эта общая пер­спектива, с точки зрения Мертона, только и позволяет подойти к собственно социологическому (а не психологическому) анализу дезинтегрированности нормативных стандартов, или аномии. Мер-тоновская трактовка аномии многомерна и позволяет выделить не­сколько различных смыслов собственно социологического понятия «аномия», идущего от Дюркгейма Во-первых, аномия как свойство социальной системы в целом, собственно «бесформие». Она воз-

102

никает в результате разрушения социальных стандартоб поведе­ния, общезначимой системы ценностей, т. е. нормативной структу­ры как таковой. В этом смысле аномия «обозначает также низкую социальную сплоченность» как результат распада нормативного и ценностного согласия. Во-вторых, в более узком смысле аномией может считаться нарушение взаимооднозначного соответствия и согласованности между нормами и ценностями, регулирующими один и ют же тип поведения Если, например, нормативное пове­дение оказывается неэффективным или недостаточно эффектив­ным, то для достижения высокозначимой цели могут использовать­ся «нечестные», то есть нормативно запрещенные, средства (такие, как допинг в профессиональном спорте). Наоборот, при «обесценивании» исходных целей самодостаточную ценность при­обретает следование институционально предписанным нормам поведения, или ритуализм.

Наконец, Мертон первым вводит представление о еще одном возможном типе (или механизме) аномии. Для Мертона социальная структура.. может анализироваться в нескольких аналитически F(ß-зависимых плоскостях, в частности, в таких, 'как нормативная структура и структура возможностей. Полная и совершенная коор­динация норм-ценностей и возможностей, с точки зрения Мертона, скорее утопия, чем реальность. Реальностью же является та или иная степень диссоциации, расхождения ,между нормативной структурой и структурой возможностей, которая также может рас­сматриваться как «аномия». Иными словам, на уровне индивиду­ального поведения аномия проявляется как структурно-заданная ограниченность возможных выборов. Когда структура возможно­стей расходится с нормативной структурой, человеку приходится выбирать между »«принимаемыми культурой ценностями и соци­ально структурированными трудностями жизни в согласии с этими ценностями») Возникающий здесь конфликт может разрешаться в девиантном поведении, расшатывающем нормативную структуру. Отметим сразу, что под «социально структурированными трудно­стями жизни в согласии с ценностями» Мертон понимает неравный доступ к «институционализированным средствам» достижения культурно-одобряемых целей.» Типы индивидуальной адаптации к структурной'аномии Мертон классифицирует, основываясь на раз­личении «культурных целей» (ценностей, предписываемых культу­рой) и «институционализированных средств» (норм).' Человек мо­жет следовать нормам^ либо отклоняться от них, принимать либо отвергать ценности. Различные комбинации этих возможностей и приводят к широко известной мертоновской типологии способов индивидуальной адаптации к структурной аномии

103

Предложенная Мертоном типология содержала в себе1 очевид­ные возможности объяснения девиантного поведения. Эти концеп­туальные возможности неоднократно и широко использовались в социологии девиации Например, уже в первой работе Мертона подчеркивался условный и крайне проблематичный характер раз­личия между законными и незаконными средствами зарабатывания денег в американской культуре. Эта регулятивная слабость культу­ры создавала необходимый структурный контекст для многообраз­ных «институционально-сомнительных инноваций», использовав­шихся при создании некоторых крупных состояний (сравните:

«Мошенник - это бизнесмен без офиса»)..

Объяснительный потенциал теории анемического поведения может быть продемонстрирован на примере мертоновского анали­за природы обмана в науке. Этос науки, согласно взглядам Мерто­на, приписывает высокую нормативную ценность оригинальности научных результатов. Предполагается, что любой член научного сообщества может получить признание коллег, продемонстрировав свой личный вклад в решение некоторой научной задачи. При этом возникает нормативное давление, заставляющее ученых доби­ваться 9ригинальных результатов, что имеет очевидные функциог нальные последствия для науки как целого: амбиции отдельных исследователей ведут к приращению нового знания. Однако объек­тивные возможности разных ученых - в частности, доступ к новей­шему оборудованию, источникам информации и т п.,- обычно не­одинаковы, что ведет к возникновению структурных ограничений. Еще[более существенны дисфункциональные последствия лично­стных ограничений: личные способности (талант, эрудиция, ин­теллект) в науке играют роль стратегического ресурса, который к тому же распределен весьма неравномерно. В итоге 'ученые, не располагающие структурными и личностными возможностями по­лучить оригинальный результат, демонстрируют девиантные спо­собы адаптации к этой анемической ситуации: прямой плагиат, фабрикацию данных, присвоение чужих идей и иные формы обма­на. Менее зловещие типы адаптации могут включать в себя «уход» в управленческую или преподавательскую деятельность или даже «бунтарские» попытки переопределения ценностей - например, настойчивое убеждение себя и других в том, что ценнее всего - на данном этапе развития науки или вообще - не новые решения ин­теллектуальных задач, а детальное описание всех фактов, кропот­ливая работа по систематизации известного, расширение духовно­го опыта и т п.

История теоретической социологии. В 4-х т. Т. 3. -M., 1998. -С. 250-251; 257-261.

104

t*.MEPTOH

СОЦИАЛЬНАЯ СТРУКТУРА И АНОМИЯ

/^/' i

. .Наша главная задача состоит в том, чтобы понять, каким об­разом социальная структура побуждает некоторых членов общест­ва к несоответствующему предписаниям поведению. В группах, особенно подверженных такому влиянию, можно ожидать необы­чайно высокую степень отклоняющегося поведения. Это происхо­дит не потому, что люди, входящие в них, имеют какие-нибудь осо­бенные биологические предрасположенности, а вследствие нор­мального реагирования на социальную ситуацию, в которой они оказываются Нас будет интересовать социологический аспект, причем не сам факт отклоняющегося поведения, a erq разновидно­сти. При этом некоторые формы отклоняющегося поведения будут считаться столь же психологически нормальными, ,что и формы поведения,. соответствующего предписаниям, а отклоняющееся поведение не будет отождествляться с психологической ненор­мальностью. •

Образцы культурных целей и институциональных норм

Среди множества элементов социальной и культурной структур можно выделить два особенно важных. Они различимы аналитиче­ски, хотя и тесно взаимосвязаны в конкретных ситуациях. Первый состоит из определенных культурой целей, намерений и интересов, выступающих в качестве законных целей для всего общества или же для его отдельных слоев Эти цели более или менее связаны между собой, (степень этой связи есть вопрос эмпирический), а со­ответствующие им ценности находятся в жестком соподчинений. Варьируя по значимости и формируя к себе различное отношение, господствующие цели вызывают устремленность к их достижению и представляют собой «вещи, к которым стоит стремиться»...

Второй элемент'культурной структуры определяет, регулирует и контролирует приемлемые способы достижения этих целей. Каж­дая социальная группа всегда связывает свои культурные цели и способы их достижения с существующими моральными и поведен­ческими нормами Последние не обязательно совпадают с норма­ми техничности или эффективности Многие способы действий, с точки зрения отдельных индивидов, наиболее эффективные для

Мертон Роберт Кинг (1910) - американский социолог, представи­тель стурктурно-функционального анализа.

105

достижения желаемого - применение силы, обман, „власть, - не разрешены в культуре общества. Иногда недозволенные способы поведения содержат и нечто полезное для самой группы. Таковыми были, например, нарушения исторических запретов на операции с живыми животными, на медицинские эксперименты, на социологи­ческий анализ «священных» норм. Ведь критерием приемлемости поведения является не его техническая эффективность, а осно­ванные на ценностях человеческие установки (поддерживаемые большинством членов группы или теми, кто способен содейство­вать распространению этих установок при помощи силы или пропа­ганды). В любом случае выбор средств достижения культурных це­лей ограничивается институционализированными нормами.

.... культурные цели и институционализированные нормы, со­вместно создающие формы господствующих образцов поведения, вовсе не находятся друг с другом в неизменных отношениях. Куль­турное акцентирование определенных целей изменяется незави­симо от степени акцентирования институционализированных средств. Ценность определенных целей может подвергаться силь­ному, иногда исключительно сильному превознесению,¹ что вызы­вает сравнительно малую заботу об институциональной предпи-j санности средств их достижения; Крайним выражением такой си­туации является распространение альтернативных способов пове­дения в соответствии лишь с техническими, но не с институцио­нальными нормами. В этом гипотетическом полярном случае раз­решены любые способы поведения, обещающие достижение все-значащей цели (пример слабо интегрированной культуры). Второй полярный случай имеет место в группах, в которых действия, сна­чала задуманные как инструментальные, приобретают самостоя­тельный характер и утрачивают дальнейшие цели. Первоначаль­ные цели забываются, и сильная приверженность институциональ­но предписанному поведению становится предметом ритуала. Ос­новной ценностью становится абсолютная конформность^ Едино­образие временно обеспечивает социальную стабильность. По­скольку область альтернативного поведения, разрешаемого куль­турой, жестко ограничена, приспособляемость к новым условиям очень низка. Развивается основанное на традициях «священное» общество с боязнью нового - неофобией. Между этими крайними типами находятся интегрированные и относительно стабильные, но, вместе с тем, изменяющиеся общества, поддерживающие ус­тойчивое равновесие между акцентированием культурных целей и институционализированных образцов поведения...

106

Из типов общества, возникших в результате спонтанного изме­нения культурных целей и институционализированных средств, мы рассмотрим прежде всего первый - общество, в котором исключи­тельно сильно акцентируются определенные цели без соответст­вующего акцентирования институциональных способов поведения. Во избежание неправильного понимания это утверждение следует детально проработать.' Ни одно общество не обходится без норм, управляющих поведением. Однако общества'существенно разли­чаются по степени интеграции народных обычаев, нравов и инсти­туциональных требований.

Культура может побуждать индивидов к эмоциональному осуж-дению совокупности культурно провозглашенных целей и к значи­тельно меньшей эмоциональной поддержке предписанных методов достижения этих целей,' При таком различии в акцентировании це­лей и способов поведения последние могут быть настолько сильно искажены вследствие акцентирования целей, что поведение мно­гих индивидов ограничится лишь соображениями технической це­лесообразности. В этом случае единственно важным остановится _ вопрос, какой из доступных способов поведения наиболее эффек­тивен для достижения культурно одобряемой ценности. Наиболее эффективные с технической точки зрения средства, узаконенные или же не узаконенные в культуре, обычно предпочитаются инсти­туционально предписанному поведению.'В случае дальнейшего' ослабления институциональных способов поведения, общество становится нестабильным и в нем развивается явление, которое Дюркгейм обозначал как «аномия» (или безнормность)...

Превознесение цели порождает, в буквальном смысле слова, деморализацию, т.е. деинституционализацию средств. Последняя имеет место во многих группах с невысокой интеграцией этих двух компонентов социальной структуры.'

Современная американская культура представляется близкой к полярному типу, в котором акцентирование цели-успеха не сопро­вождается эквивалентным акцентированием институциональных средств. Было бы неверно утверждать, что только накопленное бо­гатство является единственным символом успеха, как, впрочем, и отрицать его высшее положение в шкале ценностей американцев. В довольно большой степени .деньги считаются самоценными не­зависимо от того, используются ли они для потребления или же для увеличения могущества. Особенно хорошо деньги приспособ­лены для того, чтобы стать символом престижа...

107

Теперь перейдем к анализу типов приспособлений индивидов в обществе, в котором имеют место рассмотренные выше образцы культурных целей и норм. Продолжая изучение культурных и соци­альных источников отклоняющегося поведения, мы переносим на­ше внимание на типы приспособления к этим культурным целям и нормам лиц, занимающих различное положение в социальной структуре.

Мы рассматриваем здесь пять типов приспособления, которые схематично представлены в таблице («+» обозначает «принятие», «-» - «отвержение», а «+-» - «отвержение господствующих ценно­стей и замена их новыми»)...