А.Н.Лук - Эмоции и личность

Некоторыеособенностиэстетическихчувств

В восприятии художественных произведений непременно присутствует восхищение делом человеческих рук. Собственно «руки» здесь понятие условное. Восхищение вызывает все, что создано силой ума и таланта.

Как бы ни было красиво кружево, гобелен или картина, но когда узнают, что это фабричная машинная работа, восторги тускнеют. Подсознательное восхищение — искусный мастер сделал своими руками — придает худо- жественно-эстетическому наслаждению тот эмоциональный тон, который отличает его от наслаждения, скажем, красотами природы.

Напомним слова В. И. Ленина о бетховенской «Аппассионате»: «Изумительная, нечеловеческая музыка. Я всегда с гордостью, может быть, наивной, думаю, вот какие чудеса могут делать люди» *

Не менее важно и то, что чувства, которые человек переживает при восприятии художественного произведения, носят несколько иную окраску, чем те, которые он испытывает в реальной действительности.

Сидя в кресле театра, человек может испытывать гнев, жалость, сострадание, печаль, презрение — те же чувства, что и в обычных жизненных ситуациях. Те же и вместе с тем не те. Существует легенда о ковбое, который на спектакле «Отелло» всадил из своего «кольта» целую обойму в подлеца Яго, за что был казнен. Похоронили их в одной могиле, и на памятнике высекли слова: «Лучшему актеру и лучшему зрителю».

В годы первой мировой войны на сцене петербургского суворинского театра шла шовинистическая пьеса «Позор Германии». Роль прусского офицера играл Н. Рыбников, и играл так хорошо, что какая-то воспылавшая гневом дама швырнула в него бинокль. Рыбников гордился полученным шрамом и считал его лучшей наградой за всю свою актерскую жизнь.

Даже если эти случаи достоверны, все равно это редчайшие исключения. Обычно «эстетическое» негодование отличается от истинного и не приводит к столь решительным поступкам, хотя вызванные художественными произведениями переживания бывают очень сильны. Но даже

* Воспоминания о Владимире Ильиче Ленине, Сборник. Т. 1. М., 1956, с. 388.

при сильнейшем субъективном переживании телесная реализация этих чувств — неполная. Возбуждение корковых структур достигает большой интенсивности, а подкорка возбуждается значительно слабее.

Катарсис, или „очищение"

Эстетические чувства имеют еще одну особенность. Как бы ни были глубоки негодование, отвращение, презрение, вызванные мастерством актера (да и любого другого художника), протекают они на фоне возбуждения «центров приятного», причем возбуждение этих центров преобладает. Поэтому любое эстетическое чувство, даже скорбь и сострадание, субъективно воспринимается как эстетическое наслаждение. Это положительное чувство связано с художественным утверждением тех идеалов, которые разделяет зритель или слушатель. Вот почему сценическая трагедия может быть оптимистической.

На полотне К. Петрова-Водкина «После боя» — два друга в глубокой задумчивости и горе. Еще недавно с ними был третий; он пал в бою и сейчас присутствует незримо. Картина полна искренней печали. Вместе с грустью зритель испытывает и просветление. В реальной жизни такая ситуация не может вызвать приятных чувств. Но искусство преображает действительность, и этот исполненный мужества реквием позволяет пережить душевный подъем.

Еще Аристотель обратил внимание на подобное действие трагедии (сценической, разумеется) и назвал его катарсисом, или очищением. И. Э. Бабель в рассказе «Ди Грассо» впечатляюще показал, в какой неожиданной форме может проявиться катарсис.

Слово «катарсис» лишь обозначает явление, но не объясняет его. Психическое состояние человека в каждый момент включает несколько чувств разных «этажей». Перед посещением концертного зала, картинной галереи или театра необходимо на время отрешиться от привычных забот, «переключиться», то есть освободиться от «бытового» чувственного фона. Такая психологическая перестройка облегчается «ритуальными» действиями (переодевание, тщательный туалет и др.).

Если произведение искусства исполнено с мастерством и вдохновением, то эстетические переживания слушателя (зрителя) достигают такой силы, что по закону отрица-

122

123

тельной индукции блокируют, затормаживают чувства более низких уровней, или «этажей». Это и есть механизм катарсиса; но, разумеется, такое состояние непродолжительно.

Роль предварительного эмоционального переключения и «настройки» стала особенно наглядна в век телевидения. В повседневной домашней обстановке не так просто избавиться от повседневного чувственного фона. И потому средства выразительности, приемы актерской игры в театре и на телевидении не одинаковы. То, что уместно на театральных подмостках, у телезрителя может вызвать ироническую улыбку.

Пути изучения эстетических чувств

Любые рассуждения о чувствах нуждаются в экспериментальной проверке: без опыта ни в чем не может быть достоверности. Но здесь мы сталкиваемся с препятствием. Изучать психофизиологию эстетических чувств можно только на человеке. Для этого необходимо регистрировать частоту дыхания и пульса, кожногальваническую реакцию, электрокардиограмму, возбудимость нервов, электрические потенциалы мимических мышц и т. д. Содержание эстетических переживаний при этом не может быть раскрыто, но могут быть изучены сопутствующие им физиологические сдвиги в организме.

Даже если добровольцы согласятся надеть на себя электроды и датчики в концертном или театральном зале или в картинной галерее, это не решит проблемы. Увешанный электродами человек, зная, что он — объект психофизических наблюдений, испытывал бы не те чувства, которые пережил бы в том же зале вне эксперимента. Выход, видимо, в том, чтобы собирать информацию о внутренних органах и мозге без прямого контакта с испытуемым, чтобы он не знал, что служит объектом изучения. Сейчас у врачей таких дистантных приборов нет. Но успехи медицинской электроники позволяют надеяться на их появление в недалеком будущем.

Нам кажется, что внимание в первую очередь обратится к восприятию музыки: здесь богатые возможности для воздействия на физиологические процессы.

Кое-какие эксперименты уже были проведены.

Чувства и музыка

Установлено, например, что девятая симфония Брукнера действует на сердечно-сосудистую систему здоровых людей, подобно шуму, уменьшая минутный объем кровообращения. А адажио и аллегро из Третьего Бранденбургского концерта Баха повышает минутный объем кровообращения и снижают частоту пульса. И Брукнер, и Бах достаточно типичны для своего времени, и потому даже на этих двух примерах можно попытаться уловить некоторые закономерности.

Было бы опрометчиво утверждать, что раньше композиторы были «хорошие», а теперь —• «плохие». Скорее всего, композиторы разных эпох ставили перед собой не одинаковые задачи, стремились передать и вызвать у слушателей совсем разные чувства.

XVIII век требовал от музыки просветленной безмятежности и спокойствия, гармонического слияния со Вселенной и даже растворения в вечности.

Музыка XIX века вызывала чувства романтической приподнятости, грустной взволнованности, таинственной и светлой печали; трагизм обычно был уравновешен чувством мужественного оптимизма и революционным пафосом.

Композиторы-модернисты XX века обратились к «разорванным ритмам», чтобы передать дух эпохи, когда «распалась связь времен». Их музыка порой вызывала предчувствие надвигающейся катастрофы или ощущение тревоги и напряженности, безысходности и обреченности человека.

При частом повторении чувства, вызываемые музыкальными произведениями, входят в «эмоциональный фонд» человека, обогащают его духовную сущность, делают доступным понимание таких положений, с которыми он сам не сталкивался и, наконец, начинают влиять на его поведение. В этом, возможно, облагораживающее значение искусства, пробуждающего лирой «чувства добрые».

Восприятие музыки таит в себе много загадок. Люди, не получившие специальной подготовки, нередко рассказывают, что, слушая впервые сложное музыкальное произведение сонатно-симфонической формы, испытывают меньше удовольствия, чем при повторных прослушиваниях. Как это объяснить?

124

125

Выскажем такое предположение. В процессе восприятия музыкального произведения, его мелодий и гармонической структуры, существенную роль играет предвосхищение, предугадывание движения музыкальной темы на несколько тактов вперед. Когда реальный раздражитель в некоторой части случаев совпадает с ожидаемым — это вызывает удовольствие. (Если бы всегда совпадал — это было бы скучно.) Структура музыкального произведения сложна, и неискушенный слушатель не в состоянии выделить в нем мелодии и воспринять гармоническое звучание настолько, чтобы предвосхитить развитие темы и последующие такты. В легкой музыке и массовой песне это значительно проще — здесь не нужна особая подготовка. Сложное симфоническое произведение требует от слушателя больше усилий; зато они окупаются сторицей.

Конечно, свести все удовольствие от музыки к предвосхищению нескольких тактов мелодии — значит обеднить роль музыки. Будущие исследования покажут, какое отношение к наслаждению музыкой имеют внутренние ритмы мозга, регистрируемые на электроэнцефалограммах, и насколько справедливы слова великого математика Лейбница, что «музыка есть радость души, которая вычисляет, сама того не сознавая». В правилах гармонии и контрапункта опосредованно отражены физиологические закономерности работы слухового анализатора, особенно его центрального отдела — височной коры. На это обстоятельство указал Г. Гельмгольц в статье «Физиологические основания музыкальной гармонии».

Существуют сочетания звуков, которые не могут доставить удовольствия: физиология органа слуха такова, что ряд сочетаний может вызвать лишь неприятные чувства. Поэтому всякое изобретательство в области музыкальной композиции имеет естественный предел. Перешагнуть границу — значит лишить музыку главного качества, делающего ее музыкой. Однако границы этой никто еще четко не указал, и потому воздержимся от крайних суждений. Всегда будут области искусства не для широкой публики, а для знатоков и ценителей. Это и экспериментальная база искусства, где идут искания и пробы, интересные для узкого круга профессионалов. Публику же привлекают не поиски, а находки.

Могучее эмоциональное воздействие организованных звуков — главная притягательная сила музыки. Музыка позволяет пережить такое потрясение чувств, которое

редко достигается в обыденной жизни. А ведь мощные эмоциональные потрясения, так же как и кратковременные сверхсильные физические напряжения, нормальны и даже необходимы: развитие человека происходило как чередование крайнего напряжения с расслаблением и отдыхом.

В современном достаточно благоустроенном мире человек часто бывает лишен сверхсильных раздражителей; с этим у многих связано ощущение неполноты жизни. Возникает жажда сильных ощущений, тоска по приключениям. Это чувство многим знакомо, его проникновенно выразил М. Светлов:

Яв жизни ни разу не был в таверне,

Яне пил с матросами крепкого виски,

Яв жизни ни разу не буду, наверно, Скакать на коне по степям аравийским. Мне робкой рукой не натягивать парус,

Веслом не взмахнуть, не кружить в урагане...

Не случайно среди альпинистов так много представителей наиболее «интеллектуальных» городских профессий. Они же составляют основную массу слушателей симфонических концертов.

Человек издревле использовал музыку как средство вызвать те или иные чувства. Воинственные пляски наших далеких предков под сопровождавшее их пение служили подготовкой к сражению, настраивали, концентрировали волю и энергию — против диких животных и врагов. Уже в наши дни африканские охотники — масаи песнями и пляской доводят себя до такого возбуждения,

что, вступая в единоборство с львами (вооружение масаев состоит из щита и копья), не чувствуют боли от страшных ран, наносимых когтями зверя.

Видимо, суперсовременная музыка сродни этим боевым мелодиям и танцам. Она вызывает такое же возбуждение, которое, порой не находя другой разрядки, приводит к побоищам в дансингах, когда впавшие в неистовство люди сокрушают и разносят в щепки мебель и музыкальные инструменты. Но музыка может порождать в человеке и совсем иные чувства, вселяет в его душу мужество, стойкость, способствует раскрытию благороднейших граней личности.

Произвольно вызывая у себя те или иные чувства, человек регулирует свою эмоциональную жизнь; музыке в этом регулировании принадлежит важнейшая роль: «Из

126

127

всех искусств музыка оказывает наибольшее влияние на страсти... Пьеса нравственной музыки, мастерски исполненная, непременно трогает чувство и оказывает гораздо большее влияние, чем хорошее сочинение по морали, которое убеждает разум, но не влияет на наши привычки» — эти слова Наполеона сочувственно цитирует академик А. Н. Крылов.

Уточнение «мастерски исполненная» относится не только к музыке. Вне высокого мастерства не может быть и речи о воспитательной роли искусства. Низкий художественный уровень не возмещается правильностью идеи, потому что сама идея выражается только через художественную ткань произведения; это и есть тот «код», которым передаются мысли.

„Код информации" и чувства

В разных видах искусств используются разные коды, или, как ныне принято выражаться, разные знаковые системы: слуховые образы (музыка), зрительные (живопись), словесные (литература). «Строительный материал» литературы — не просто слова, а именно словесные образы; поэтому порядок слов порой имеет решающее значение. Известный судебный оратор А. Ф. Кони, хорошо знавший цену слова, писал об этом: «Стоит переставить слова в народном выражении «кровь с молоком» и сказать «молоко с кровью», чтобы увидеть значение отдельного слова, поставленного на свое место».

Дети начинают знакомиться с литературой, в том числе с фольклором, еще до школы. Они усваивают «кодовый» язык литературы постепенно, не замечая своих усилий. Без трудоемкой подготовки язык современной литературы оказался бы непонятным, подобно тому как для не знающего азбуки Морзе телеграфное сообщение — лишь бессмысленный набор точек и тире. Так оно и оказывается, когда люди, даже образованные, впервые знакомятся с литературой далекого по культуре народа, скажем, со средневековой японской поэзией. Таким образом, можно сказать, что не все люди и не сразу приходят к осознанию того факта, что культура может быть очень далека от нашей и все-таки быть культурой.

Но и литература каждой эпохи требует знания ее образных средств. К. И. Чуковский высмеял в свое время кандидата философских наук, атаковавшего «Муху-цоко-

туху» с санитарно-гигиенических и морально-этических позиций. Среди аргументов чистоплотного кандидата был и такой: «Противоестественно, чтобы муха выходила замуж за комара».

Чем порождаются подобные «доводы»? Причина — в дефектах воспитания, в полнейшей наивности ученого мужа по части художественной литературы, в непонимании ее образного строя и условностей, без чего нет подлинно эстетического восприятия художественных текстов. Он убежден, что, научившись читать газеты, тем самым овладел и специфическим языком литературы. Смелая иллюзия!

Эстетическое воспитание — не роскошь, а необходимое условие формирования личности. Это утверждали прогрессивные люди во все обозримые времена. Приведем еще одну цитату из «Автобиографии» Ч. Дарвина.

«До тридцатилетнего возраста и даже позднее мне доставляла большое удовольствие всякого рода поэзия. Я находил большое наслаждение в живописи и еще большее — в музыке... Но вот уже много лет как я не могу заставить себя прочитать ни одной стихотворной строки; недавно я пробовал читать Шекспира, но это показалось мне невероятно, до отвращения скучным. Я почти потерял всякий вкус к живописи и к музыке...

Иесли бы мне вновь пришлось пережить свою жизнь,

яустановил бы для себя правило читать какое-то количество стихов и слушать какое-то количество музыки по крайней мере раз в неделю; быть может, путем такого постоянного упражнения мне удалось бы сохранить активность тех частей моего мозга, которые теперь атрофировались. Утрата этих вкусов равносильна утрате счастья и, может быть, вредно отражается на умственных способностях, а еще вероятнее на нравственных качествах, так как ослабляет эмоциональную сторону нашей природы».

Слова великого натуралиста заслуживают самого серьезного внимания. Мы достаточно сил уделяем тому, чтобы научить детей мыслить. Наряду с этим нельзя забывать, что чувства тоже нуждаются в воспитании и упражнении, как и любая другая телесная и душевная способность. В этом воспитании литературе и искусству принадлежит первостепенная роль.

128

Ни в чем так не проявляется характер людей, как в том, что они находят смешным.

И. В. Гёте

Смех

Многие чувства, не одинаковые по своему содержанию, сопровождаются сходной мимикой. Так, удовольствие, радость, злорадство, ликование, блаженство нередко выражаются усмешкой, улыбкой, ухмылкой, смехом, хохотом и даже гоготом. Смех — это врожденная реакция. Новорожденный младенец уже на втором месяце жизни начинает улыбаться. Первоначальное биологическое значение улыбки и смеха — чисто информационное: сообщить родителям, что их отпрыск сыт и доволен. По мере формирования общественных связей человека смех становится одним из средств социального общения. Он вызывается уже не только ощущением физического комфорта (то есть «снизу»), но может быть включен и «сверху». Высший «этаж» включения — вторая сигнальная система, особые извивы мысли.

Физиологически смех представляет собой чередование длительных непрерывных вдохов и коротких, прерывистых выдохов. Эта, казалось бы, простая физиологическая реакция имеет множество тончайших оттенкоз, составляющих богатейшую «смеховую палитру» человека. Недаром смех — столь чувствительный барометр, характеризующий общественную позицию личности. Перефра-

зируя поговорку, можно утверждать: скажи мне, над чем ты смеешься, и я пойму, что ты за человек.

Советский искусствовед Р. Юренев перечислил такие оттенки смеха: «Смех может быть радостный и грустный, добрый и гневный, умный и глупый, гордый и задушевный, снисходительный и заискивающий, презрительный и испуганный, оскорбительный и ободряющий, наглый и робкий, дружественный и враждебный, иронический

и простосердечный, саркастический и наивный, ласковый

игрубый, многозначительный и беспричинный, торжествующий и оправдательный, бесстыдный и смущенный. Можно еще увеличить этот перечень: веселый и печальный, нервный, истерический, издевательский, физиологический, животный. Может быть даже унылый смех!»

Ленинградский филолог В. Я- Пропп, высоко оценивая этот перечень, добавляет к нему насмешливый смех. Но список от этого не становится исчерпывающим. Ведь может быть смех злой, натужный, деланный, показной и непринужденный, сладострастный, ликующий, надрывный, игривый, ехидный, хитрый, неудержимый, исступленный, гомерический и т. д.

Советский философ Ю. Б. Борев, более четверти века изучавший проблемы комического, собрал целую коллекцию терминов, обозначающих оттенки только комического смеха:

«Веселая и горькая насмешка Эзопа, раскатистый хохот Франсуа Рабле, едкий сардонический смех Джонатана Свифта, тонкая ирония Эразма Роттердамского, мудрая усмешка Вольтера, то шутливый, то сатирический смех Беранже, искристый юмор Бомарше, карикатура Домье, ужасающийся жестокости мира гротеск Гойи, колючая романтическая ирония Гейне и скептическая ирония Анатоля Франса, веселый юмор Бернарда Шоу, озорной и лукавый комизм Ярослава Гашека, смех сквозь слезы Гоголя, гневный, бичующий, разящий, изобличающий сарказм Щедрина, душевный, грустный, лирический юмор Чехова, победный смех В. Маяковского, оптимистическая сатира М. Горького, по-народному жизнерадостный, неиссякаемый теркинский юмор Твардовского...»

Этот список тоже можно дополнить, вспомнив, например, многообразные оттенки иронии Михаила Булгакова — от грациозно-добродушной и нежной до саркасти- чески-желчной и злобной; холодно-блестящее, отточенное остроумие Оскара Уайльда; неистовую сатиру Дж. Г. Бай-

130	5*	131

рона; с виду наивно-простодушный, на деле проницательный и всевидящий юмор Ивана Котляревского.

Откуда же такое неисчерпаемое множество оттенков? В главе 1 мы разбили человеческие чувства на три

группы, вернее, на три «этажа»:

—чувства, присущие человеку как живому существу (голод, жажда, усталость, боль);

—чувства, характеризующие человеческую индивидуальность;

—наконец, самый высокий «этаж» — чувства, выражающие принадлежность человека к данному конкретному обществу и к определенной эпохе, или высшие социальные чувства.

Смех как физиологическая реакция может быть вызван чувствами разных этажей, и лишь в том случае, если он связан с высшими социальными чувствами, можно говорить о комическом смехе. (По мнению Ю. Борева, комическое — это «общественно значимое смешное»).

Мы уже говорили о смешанных чувствах. Двойственность чувств, или смешение положительных и отрицательных переживаний, как полагал Н. Г. Чернышевский, лежит в основе чувства комического:

«Впечатление, производимое в человеке комическим, есть смесь приятного и неприятного ощущений, в которой, однако же, перевес обыкновенно на стороне приятного; иногда перевес этот так силен, что неприятное почти совершенно заглушается. Это ощущение выражается смехом».

Как видим, пропорции смешения чувств могут быть разные. Отсюда и многочисленные оттенки комического смеха. В иных случаях перевешивают положительные чувства, а порой удельный вес неприятных чувств настолько велик, что комическое может и не вызвать смеха.

Способность восприятия комического обусловлена таким свойством психики, как чувство юмора, к рассмотрению которого мы сейчас и перейдем.

Структура чувства юмора

В книге «Малая земля» Л. И. Брежнев вспоминает о лекторе и пропагандисте политотдела 18-й армии майоре Арзуманяне, обладавшем «не только обширным кругозором, но и хорошим чувством юмора, которое лишним никогда не бывает». И далее Л. И. Брежнев пишет:

132

«...меня не удивило, а обрадовало, когда после войны узнал, что Арзуманян стал академиком» *. Л. И. Брежнев характеризует будущего ученого-академика всего двумя чертами, и одна из этих черт—чувство юмора. Значит, это очень емкая черта, и не случайно чувство юмора — чрезвычайно ценное или, как теперь говорят, престижное качество человека.

Сказать кому-нибудь, что он лишен чувства юмора,— это тяжкая обида. Люди обычно полагают, что наделены развитым и тонким чувством юмора (за исключением разве тех, кто не знает этого слова). К тому же у большинства людей есть твердое представление о том, что такое чувство юмора, и они убеждены в правильности и порой даже незыблемости своих интуитивных суждений. Потому и определений юмора так много.

Одно из самых простых и точных принадлежит В. И. Далю: «Юмор (слово английское) — веселая, острая, шутливая складка ума, умеющая подмечать и резко

выставлять странность обычаев,	порядков	и нравов».
И хотя юмор, конечно, шире	любого	определения,

В. И. Даль указал на существенную его особенность: это свойство психики человека, состоящее в умении «подметить странности».

Многие события окружающего мира воспринимаются как естественные, логичные, правильные — в силу привычки, почти автоматически. Люди далеко не в одинаковой степени обладают умением разрушить привычный автоматизм восприятия и разглядеть в «нормальных» поступках и взаимоотношениях людей алогизм и нелепость.

Способность обнаруживать странности в своем окружении не только вызывает удовольствие, но и помогает ориентироваться в мире, то есть повышает приспособляемость к жизни в обществе. Поскольку человеку присуща способность самоотражения, то ему приятно сознавать, что он в состоянии обнаруживать ошибки и несуразности (особенно отчетливо это проявляется у детей). Так создается одна из предпосылок формирования чувства юмора — вкус, желание, нацеленность (установка) на отыскание нелепого и смешного в повседневном окружении.

«Противоположная» способность — находить законо-

* Б р е ж н е в	Л. И.	Актуальные вопросы идеологической рабо-
ты КПСС, т. 2. М.,	1978,	с. 470.
		133

мерности и связи в кажущемся хаосе, то есть там, где на первый взгляд таких связей нет,— служит предпосылкой остроумия. В этом и состоит психологическое различие между остроумием и чувством юмора: смешное находят (функции чувства юмора), а остроту создают (работа остроумия) *.

Чувство юмора обычно проявляется в умении отыскать смешную черточку там, где, казалось бы, нет ничего смешного. Это умение не у всех одинаково развито, хотя в жизни смешное и серьезное не только соседствуют, но иногда неразделимы. «И смех, и горе»,— говорит об этом пословица. Напомним слова М. Горького: «Кого бы я ни писал, хотя бы величайшего человека эпохи, я непременно должен найти в нем те особенные, пусть даже, на первый взгляд, странные черты, подглядевши которые, я заставлю читателя внутренне улыбнуться». Умение так подглядеть — одно из главных проявлений чувства юмора (если согласиться с определением В. И. Даля).

Нетрудно отыскать смешное даже в самой неприятной ситуации, приключившейся с кем-нибудь другим. Увидеть смешную сторону неприятного события, затронувшего тебя самого, куда труднее, тем более это трудно в ситуации угрозы, перед лицом опасности.

Чтобы подняться над неприятной ситуацией и уловить в ней комизм, нужна большая сила духа. В то же время чувство юмора в высшем своем проявлении — в способности пошутить также и над собой — становится источником душевной стойкости и бодрости, помогает переносить неизбежные на жизненной дороге падения и неудачи. В нижеследующем эпизоде эта особенность чувства юмора проявилась в полной мере: «...во время пуска атомного реактора чуть не произошла авария. Выручил всех не потерявший самообладания Анатолий Петрович Александров. Он мгновенно нажал кнопку аварийной защиты, да еще нашел мужество сострить: «В эту секунду я отработал зарплату за всю свою жизнь». Не у многих хватило бы самообладания в такой ситуации пошутить; но в то же время шутка помогла сохранить спокойствие, достоинство и самоконтроль в грозную минуту.

Поэтому и говорят, что чувство юмора — одно из средств психологической защиты личности. Арабская по-

* Более подробно о соотношении остроумия и чувства юмора см. в книгах: Л у к А. Н. О чувстве юмора и остроумии. М., 1968; Л у к А. Н. Юмор, остроумие, творчество. М., 1977.

134

словица гласит: человек смеется, чтобы не плакать. О психологической защите поговорим в специальном разделе, а сейчас отметим, что немецкий философ И. Кант считал эту функцию юмора наиважнейшей: «Юмор... обозначает именно талант произвольно приходить в хорошее расположение духа». Это определение отличается от того, которое дано в словаре В. И. Даля, но между ними нет противоречия. Просто они подчеркивают разные стороны этого сложного душевного дарования.

Каким же образом чувство юмора помогает «приходить в хорошее расположение духа»? Вначале необходимы разумная оценка событий и «отчуждение», позволяющее, взглянув на себя со стороны, уловить смешную сторону ситуации. Лишь после этого происходит перестройка чувств, преодоление неприятных переживаний.

Разумеется, одной только способности увидеть себя со стороны, как бы сторонним взглядом, недостаточно. Ведь чувство юмора—это целый букет душевных качеств. Оно сочетается с самокритичностью, с уверенностью в своих силах. Это отметил Ф. Энгельс в письме к Августу Бебелю о росте рабочего движения: «Это уверенное в себе и в своей победе и именно поэтому бодрое и полное юмора движение вперед — великолепно и несравненно» *. Как видим, Ф. Энгельс считал ощущение своей силы предпосылкой чувства юмора (не единственной, конечно). Другая предпосылка — способность видеть вещи под неожиданным углом зрения. Эта же способность служит составной частью творческого мышления.

Чувство юмора в повседневном общении

Проявления чувства юмора неисчислимы, и многие из них общеизвестны и хорошо изучены. Например, воспитательный процесс включает в себя разнообразные формы общения, и роль юмора здесь очень действенна. Даже «трудные» подростки, рисующиеся своим бесстрашием, которым, как говорится, море по колено, боятся вы-

глядеть смешными. Недаром говорят, что насмешка проникает даже сквозь панцирь черепахи.

Огромная роль принадлежит юмору в поддержании устойчивого настроения в коллективе. При формировании команд, экипажей и вообще групп, предназначенных

* М а р к с К. и Э н г е л ь с Ф , Соч., т, 36, с, 215.

135

для совместной деятельности, обычно учитывают психологические черты людей, и проверка на чувство юмора займет (а кое-где уже занимает) не последнее место среди прочих критериев подбора; его учитывал, в частности, Тур Хейердал при подборе экипажа «Кон-Тики»: «Грозовые тучи, низкое давление и ненастная погода будут представлять для нас меньшую опасность, чем угроза столкновения характеров шести человек, которым придется месяцами находиться на дрейфующем плоту. В этом случае хорошая шутка столь же полезна, как спасательный пояс».

Юмор часто проявляется в повседневном бытовом общении людей; он помогает сглаживать житейские шероховатости и обходить острые углы. Предположим, человек хочет обратиться к знакомому с просьбой, но не знает, как она будет принята, согласится ли тот удовлетворить ее. Отрицательный ответ крайне неприятен, и риск нарваться на отказ сковывает. Нередко такая ситуация разрешается с помощью юмора: просьба излагается в шутливой форме, как бы не всерьез. Если приятель не собирается откликнуться, он отвечает тоже шуткой. Получается, что и просьба высказана, и отказ получен, но обе стороны «сохранили лицо», никто не оказался в унизительном или неловком положении.

Другой вариант: просьба высказана в юмористической форме, но ответ на нее благоприятный, и собеседники после шутливых реплик переходят к серьезному обсуждению. Юмор используется для первоначального «зондирования позиций сторон», как безобидная форма «разведки».

В описанном случае речь шла о равноправных отношениях. Но бывает, что юмор проявляется в общении людей, связанных по службе, из которых один начальник, а другой — подчиненный. Тогда, если юмористическая нотка исходит от старшего по рангу, это сигнал, что отношения начальник — подчиненный (учитель — ученик, профессор — студент) временно прекращаются и заменяются отношениями равных. Без этого настоящего смеха не бывает, а только подхалимское хихиканье. Если же инициатива исходит снизу, роль чувства юмора иная: обычно подчиненный сам делает себя объектом насмешки и, предотвращая более суровое замечание или выговор, добродушно подшучивает над своей оплошностью...

Если смертный волею судьбы, а также собственными

талантами и трудами вознесен над ближними, то иногда общение со старыми знакомыми и друзьями осложняется их чересчур почтительным отношением к нему и даже робостью, «благоговейным трепетом». Если такой «вознесшийся» не «снизит себя» (в частности, с помощью юмора), то люди, с которыми он общается, не избавятся от скованности. Непринужденность исчезнет, и взаимоотношения приобретут карикатурный характер, метко схваченный в рассказе А. П. Чехова «Толстый и тонкий». (Толстый держался просто и естественно, но этого оказалось недостаточно для общения.)

Умение «сойти с пьедестала» требует реалистического самоотражения, подлинной, а не показной скромности, понимания относительности достижений и успехов, оценка которых во многом зависит от принятого эталона. Ныне стало популярным выражение «по большему счету», но не всякий готов оценивать по этому счету самого себя.

Порой люди используют юмор для маскировки бахвальства: безудержное желание похвастаться своими свершениями (оборотная сторона неуверенности в себе) реализуется в якобы шутливой форме, как обаятельное преувеличение, будто бы не всерьез. Но от слушателей ждут, что они, оценив юмор, тем не менее признают грандиозность выдающихся достижений нарциссиста, и даже его скромность (ведь он над собой шутит!).

Нередко на конференциях и съездах участники начинают серьезный доклад веселой притчей, не боясь в научное изложение ввернуть шутку. Это неизменно помогает завоевать доброжелательное внимание аудитории. Другие этим не владеют, и их попытки подражать такому стилю непринужденности и внутренней свободы производят впечатление нарочитости или даже развязности и дурного вкуса. Потому что стиль этот идет именно от внутренней раскрепощенности. Он требует уверенности в себе, чувства собственного достоинства (не самомнения!) и просто навыков публичной речи. Важна еще способность перешагнуть через привычные рамки, сковывающие мысль; эта способность не ограничивается одной лишь наукой. Это скорее свойство личности, а не только особенность мышления.

Если юмор служит «амортизатором» в обычных мирных взаимоотношениях людей, то тем более велика его роль при недоразумениях и столкновениях интересов, в конфликтных ситуациях. Вовремя сказанное шутливое

136

137

слово позволяет сторонам успокоиться и найти компромисс, не испытывая ущемленности. Мы уже вскользь упоминали о психологической защите. Сейчас поговорим о ней подробнее.

Психологическаязащита

В общении людей нередко происходит накопление неприятных переживаний. Один из способов разрядки — преобразование отрицательных чувств, например раздражения и досады, в нечто прямо противоположное — в источник смеха. Роль чувства юмора в этом случае сводится к защите человеческого Я, ибо позволяет, как уже говорилось выше, сохранить самообладание, достоинство и самоконтроль в исключительных (экстремальных) условиях.

В романе «Кола Брюньон» Ромена Роллана есть эпизод, в котором показано, как «срабатывает» чувство юмо- в тяжкую минуту. На Кола Брюньона, искусного резчика но дереву и неутомимого труженика, обрушились беды. Он переболел чумой; сожгли его дом; сыновья оказались чужими людьми. Одна только мысль была утешением: уцелела работа, в которую он вкладывал душу.

Но придя в замок герцога, Кола увидел, что все, созданное за годы труда, изрезано, искромсано, изломано и прострелено. На статуях богинь намалеваны усы, глаза выколоты, носы отсечены. Кола Брюньон ошеломлен, он обезумел от горя:

«Я стонал. Я глухо сопел... Еще немного и я бы задохся... Наконец, несколько ругательств вырвалось-таки наружу... Десять минут кряду, не переводя духа, я изливал свою ненависть».

Но вот наступает «поворот в чувствах»:

«Вдруг мысль о том, как все это смешно: и мои бедные безносые боги, и я сам, старый дурак, даром тратящий слюну на стоны и на монолог, который слышит только потолок,— вдруг мысль о том, как все это смешно, пронеслась у меня в голове как ракета; так что сразу позабыв и гнев и горе, я рассмеялся и вышел вон».

Разберем этот отрывок подробнее. Первый ответ на неприятность — гнев и возмущение. Эти чувства не могут быть по-настоящему излиты или выявлены в поведении: ведь они требуют насильственных действий против обидчика. А добраться до него Кола Брюньон не в со-

стоянии. Он лишь кричит и грозит в бессильной ярости; наблюдатель со стороны в такой ситуации может усмотреть элемент комизма. Через десять минут Брюньон находит психологическую позицию, или «наблюдательную точку», глядя с которой, он и сам видит смешную сторону своего положения. Более того, комическая сторона выдвигается для него на первый план, заслоняя трагическую. Брюньон разражается смехом; чувства гнева и возмущения утихают, возвращаются самообладание и самоконтроль, то есть возможность держать себя с достоинством.

На это потребовалось время. Если бы сразу же, увидев, что его труд осквернен и уничтожен, Кола Брюньон принялся хохотать, его поведение нельзя было бы считать нормальным, это была бы психопатология.

Непосредственный чувственный ответ на причиненный ущерб обычно включает в себя только отрицательные чувства и зависит от того, чем вызвано нежелательное событие. Здесь возможны четыре случая:

1)несчастье вызвано стихийными неконтролируемыми силами, стечением обстоятельств;

2)причиной послужила собственная оплошность или упущение;

3)ущерб нанесен непреднамеренными действиями других людей;

4)наконец, причина заключалась в чьей-то злой воле

излом умысле.

Одно и то же неприятное событие вызывает разные чувства в зависимости от обстоятельств, приведших к нему. В первом случае это сожаление, печаль, уныние, горе, даже отчаяние. Во втором — досада, обращенная на самого себя (как у Городничего в последнем акте «Ревизора»). В третьем случае злость и раздражение против чьей-то неловкости, непредусмотрительности, неумения или равнодушия; наконец, в четвертом — возмущение, гнев, ярость.

Разнообразие оттенков чувственного ответа зависит также от размеров понесенного урона и от прежних взаимоотношений. Герцог, к примеру, был невежда и болван, он не ведал, что творил. Кола Брюньону это было известно, и повлияло на его смягчение, но лишь спустя десять минут. Порою требуется меньше, иной раз больше, но всегда нужен срок, чтобы переварить, по выражению Л. Толстого, неприятность и увидеть ее смешную сторону. Героиня повести Л. Н. Толстого «Семейное сча-

138	139

стие» это хорошо понимала: «Муж не мог еще переварить всего этого так, чтобы все было только смешно... и был рассержен».

Историк В. О. Ключевский приводит в четвертом томе своего «Курса русской истории» следующий эпизод:

«Петр терялся в догадках, как изловить казенные деньги, «которые по зарукавьям текут». Раз слушая в Сенате доклады о хищениях, он вышел из себя и сгоряча тотчас велел обнародовать именной указ, гласивший, что если кто украдет у казны лишь столько, чтобы купить веревку, будет на ней повешен. Генерал-прокурор Ягужинский, око государево в Сенате, возразил Петру: «Разве ваше величество хотите остаться императором один, без подданных? Мы все воруем, только один больше и приметнее, чем другой». Петр рассмеялся и не издал указа».

Шутка и смех предотвратили жестокий указ и бессмысленные казни (ведь воровать все равно не перестали бы).

Французский поэт XV века Франсуа Вийон известен как нежный лирик и блестящий стилист: но поэзией он занимался, так сказать, в свободное от основной работы время. Профессией его были бродяжничество и разбой. Когда он был пойман и королевским судом приговорен к повешению, в ночь накануне казни он сочинил четверостишие:

Я Франсуа, чему не рад, Увы, ждет смерть злодея, И сколько весит этот зад, Узнает завтра шея.

Можно удивляться душевной силе человека, не потерявшего чувства юмора в ожидании жестокой казни. Но в то же время эти шутливые стихи, написанные почти буквально «под виселицей», вселяли в него стойкость и укрепляли мужество.

Оптимизм Остапа Бендера — одна из причин обаяния этого отнюдь не положительного героя И. Ильфа и Е. Петрова — неотделим от его великолепного чувства юмора, которое не покидает его в самых трудных переделках. Даже потерпев фиаско при попытке убежать за границу и безбедно зажить в Рио-де-Жанейро, ограбленный и избитый Остап подшучивает над собой. Без чувства юмора этот несостоявшийся миллионер не в си-

лах был бы перенести выпавшие на его долю передряги и злоключения. Карел Чапек писал: «Шутят скорее в затруднительном положении, попав в беду, чем на вершине счастья и успеха... Юмор — это всегда немножко защита от судьбы».

Возвратимся к «Кола Брюньону». Этот неунывающий оптимист, полный неистребимого жизнелюбия, тяжело заболел. Закадычные друзья — нотариус и кюре — пришли навестить его. Но убедившись, что у него чума, не рискнули войти в дом и ушли восвояси. Брюньон выздоровел и простил своих друзей, рассудив, что хотя рубашка близко к телу, но шкура еще ближе. «Порядочный человек немногого стоит. Надо брать его таким, как он есть». Мудрый мастер из Кламси понимал человеческие слабости и мог позволить себе быть к ним снисходительным, сознавая свое моральное превосходство. Готовность прощать человеческие слабости (другим скорее, чем себе) тоже связана с чувством юмора, которое дает возможность смеяться над этими слабостями, а не злобствовать.

Особенно часто и охотно люди смеются над глупостью, ее едко вышучивают, и шутки эти имеют самый шумный успех (чаще смеются над чужой глупостью, значительно реже—над собственной). Почему же глупость служит поводом для насмешек, несмотря на ее подчас зловещую роль в судьбах человечества? Н. Г. Чернышевский так ответил на этот вопрос:

«Смеясь над глупцом, я чувствую, что понимаю его глупость, понимаю, почему он глуп, и понимаю, каким он должен быть, чтобы не быть глупцом,— следовательно, я в это время кажусь себе намного выше его».

Смех и чувство юмора выступают здесь как средство самоутверждения личности.

Юмор в разных видах искусств

До сих пор мы проводили примеры из жизни — или из художественной литературы, которая служит непосредственным расширением нашего жизненного опыта. Но поскольку юмор — фундаментальное свойство психики, то он, естественно, может проявиться в любых видах художественного творчества, в том числе и в музыке.

В романсах М. Мусоргского «Семинарист» и «Червяк» юмор доступен самому неискушенному уху. В «Картин-

140	141