Проза 70-х годов

Рассказы для детей. Работа над «Войной и миром» была особенно мощным всплеском творческой энергии Толстого. Закончив роман, он и не может пока что заняться новыми художественными замыслами, оставляя их один за другим. К тому же в начале 70-х годов наступает полоса увлечения педагогической деятельностью (первая была в кон­це 50-х — начале 60-х годов). Толстой вновь открывает в Ясной Поляне школу для крестьянских детей, пишет «Азбуку» (в переработке «Новая азбука»), «Русские книги для чтения». Он широко использует в них фольклор, древнюю и современную литературу, много переводит Эзопа, вводит сведения из истории, из естественных наук. На рассказах для детей, включенных в «Русские книги для чтения», выросло уже множество поколений русских людей, и каждое новое поколение, и пос­ледующие наши дети и дети наших детей все с тем же увлечением чи­тают их и воспитываются ими, потому что это в своем роде классические, непревзойденные произведения искусства.

Они лишены дидактизма; автор выбирает, как правило, драматичес­кие ситуации, преподнося их своим маленьким читателям в форме по­вествования о том, «что было», но нравственное, учительское их воздействие оказывается чрезвычайно значительным. Таковы расска­зы о животных («Пожарные собаки», «Слон», «Котенок», рассказы о Бульке), прославленные «Акула», «Прыжок», «Косточка», «Фили­пок», «Кавказский пленник», сказка «Три медведя» и др. Толстой один, выпустив в свет «Новую азбуку» и четыре «Русских книги для чте­ния», создал по сути дела целую литературу для детского чтения, свод таких высоких по своим художественным достоинствам произведений, которые живут до сих пор.

Позднее, уже в 80-х годах, из этого опыта вырастут не менее зна­менитые «Народные рассказы», потребовавшие от автора громадных усилий в работе над языком, в стремлении к тому, чтобы все было «кра­сиво, коротко, просто и, главное, ясно». Толстой мысленно ставил пе­ред собой «цензуру дворников, извозчиков и черных кухарок», как он говорил, т.е. восприятие простых людей из народа.

Нравственные же цели, определенные им при разработке своей педагогической системы, были исключительно велики: во-первых, спа­сти новых Пушкиных и Ломоносовых, которые, по словам Толстого, буквально «кишат в каждой школе», и, во-вторых, создать «универси­тет в лаптях», потому что крестьянские дети, прошедшие ученичество, могут учиться, совершенствоваться и, главное, учить других. Более двадцати лет спустя, в романе «Воскресение» (1899) он создал образ Набатова, крестьянина, поставившего своей целью просвещение тем­ного люда и благодаря таланту и упорству ставшего сельским учителем, что доставляет массу хлопот властям, так как он примкнул к револю­ционному движению.

«Анна Каренина»: религиозно-философская идея в романе, рус­ская жизнь под полемическим ударом автора. В 1870 г. возникает замысел романа «Анна Каренина». Судьба светской женщины, «поте­рявшей себя», супружеская измена и все последствия, вытекающие из этого события, — такова была первоначальная мысль будущего гениального произведения. Энергичная работа начинается лишь в 1873 г., рамки идей, как всегда, расширяются, появляются новые персонажные линии, осложняющие сюжет: Левин — Кити, Облонский - Долли; воз­никает «роман широкий, свободный» (Л. Толстой), включающий в себя разнообразные вопросы современности. Произведение выходит в гро­мадное пространство философских, религиозных, нравственных про­блем. Они будут сконцентрированы в эпиграфе к роману. «Мне отмщение и Аз воздам». Героиня, обаятельная, незаурядная, одаренная женщина обречена. Однако люди и высший «свет» не вправе судить ее также, как она не вправе наказывать Вронского своей смертью. Все совершается по воле Божией, и нарушение его заповедей карается только им, но через самого человека. Трагический исход «Анны Каре­ниной» как бы отрицает финал «Войны и мира» со счастливым мате­ринством Наташи Ростовой.

Новый роман Толстого (закончен в 1877 г.) отмечен сумрачным, драматическим колоритом. Центральная героиня погибает, смерть ее ужасна. Но на грани гибели и тоже в смертельном тупике оказывается и Левин. «Счастливый семьянин, здоровый человек, — пишет Тол­стой, — Левин был несколько раз так близок к самоубийству, что спря­тал шнурок, чтобы не повеситься, и боялся ходить с ружьем, чтобы не застрелиться».

Анна переступает нравственный, христианский закон в отношении Вронского, детей; Левин ведет жизнь, в которой не видит смысла, и только случайная реплика крестьянина о Фоканыче, мужике его же де­ревни: «Он для души живет. Бога помнит», — вдруг освещает ярким светом путь впереди, открывает возможность выхода из тупика.

Уже в самой композиционной системе романа заложено ощущение смятения: кошмар, который преследует Анну и Вронского, начинается в первый же момент встречи героев на ночном вокзале железной до­роги, и то же зловещее видение возникает в финале в гаснущем созна­нии героини в момент мучительного отхода из жизни. Но в центре корпуса романа (часть четвертая) появится тот же сквозной образ пре­следующего ее кошмара: страшный старик, делающий что-то с черным мешком (этот образ видит и Вронский). Вл. Набоков (в романе «Пнин» и в лекциях по русской литературе, которые читались им американским студентам) заметил, что время Вронского и Анны настолько насыщено внутренним напряжением и драматизмом, что уходит далеко вперед по сравнению с временем Левина и Кити, хотя у Толстого такие несоот­ветствия встречаются очень редко: он всегда точен в изображении пос­ледовательности описываемых событий.

Если замысел «Войны и мира» был посвящен прошлому, достаточно далекому, то романные события в «Анне Карениной» впервые вое произвели в художественном вымысле настоящее. В авторской позиций девала себя знать острая полемическая направленность: резкой критике подвергалось светское общество, бюрократическая система в выс­ших ее звеньях, живым олицетворением которой стал Каренин, огра­ниченность аристократии, русского офицерства, бездушное лицемерие мнимо религиозных энтузиастов (графиня Лидия Ива­новна). Автор схватил острый переломный момент русской жизни - замену крепостничества после реформы 1861 г. стихией буржуазного предпринимательства. Он дал знаменитую «формулу» наступившей новой эпохе, высказанную в реплике Константина Левина: «У нас все переворотилось и только еще укладывается...»

Имея в виду признание Толстого о том, что в «Анне Карениной» он любил «мысль семейную», нередко так и определяли центральную идею романа. Между тем по своей проблематике это было многоплановое романное полотно, включавшее в себя самые острые, самые болезнен­ные проблемы русской жизни. Позднее, занятый поисками нового за­мысла, он вспомнит «Анну Каренину»: хотелось писать, по его словам, «роман широкий, свободный, вроде «Анны Карениной», в который без напряжения входило бы все, что кажется мне понятым мною с новой, необычной и полезной людям стороны».

Современная критика тщетно пыталась понять и истолковать ро­ман. И только Ф.М. Достоевский первым в «Дневнике писателя» точ­но определил его значение, сказав: «Анна Каренина» есть совершенство как художественное произведение», — добавив, что с ним ничто подобное в европейской литературе «в настоящую эпоху не мо­жет сравниться». А глава русских передвижников Н.И. Крамской, со­здавая портрет Толстого как раз в пору напряженной работы над «Анной Карениной», беседовавший с ним во время сеансов, заметил в одном из писем: на гения похож.