Примечания: Глава девятая Значение «SecurityStudies» в теории международных отношений

Изучение эволюции понятия «национальная безопасность» довольно сложное с методологической точки зрения дело. На первенство в этой области научного знания претендовали историки, политологи, военные эксперты. Особое место занимают работы, которые в западной литературе относят к «анализу внешней политики». Социальные теории, разрабатывавшиеся западными мыслителями, большее внимание уделяли внутренним проблемам (демократия, экономический рост, теория о государстве и т.п.). Пост-марксистская критическая теория, Франкфуртская школа, французский структурализм, Вебер и Парсонс старательно обходили международный аспект, описывая индустриальные общества Запада. Даже если в работах говорилось о международной торговле или безопасности, в них трудно найти что-либо относительно теории империализма или милитаризма. В целом, западные теоретики игнорировали проблематику, связанную с теорией военно-политической стратегии.

Бесспорно, на начальном этапе становления теории большое влияние оказали работы европейских мыслителей: Фукидида, Святого Августина, Н. Макиавелли, Т. Гоббса, Ж-Ж. Руссо, Г. Гроция, Гегеля, И.Канта. Однако именно благодаря Г.Моргентау и Е.Карра, их идеи, представленные в работах реалистов, получили должное теоретическое осмысление.

Проблемы национальной безопасности рассматривались в работах, которые можно с некоторой условностью разделить на две группы:

эмпирические исследования, написанные на основе широкого круга исторических источников и материалов. Специфика этих работ заключается в том, что большинство документов по проблемам национальной безопасности были недоступны ученым и экспертам. В массе своей это были исторические работы, описательного характера;

с середины 1950-х появляются работы, в которых анализировались движущие силы политики национальной безопасности. Исследователи начали поиск закономерностей и специфики политики национальной безопасности.

Теоретические и методологические компоненты изучения политики национальной безопасности взяты из школы политического реализма. Объектом и предметом исследования является государство, при этом оно чаще всего отождествляется с центральным правительством. Ключевым понятием реалистов является сила. Государство руководствуется одним главным принципом – получить, обрести, удержать, умножить силу и влияние. По мнению реалистов, стабильные системы международной безопасности складываются лишь в результате «баланса сил». Первостепенной задачей руководителей государства должно быть защита национальных интересов и обеспечение национальной безопасности. Однако исследователи с 1970-х годов обращаются и к другим типам силы: экономической, идеологической, информационной и т.д. Реализм дал заметный импульс развитию исследований проблем безопасности.

Определенное влияние на становление дисциплины оказала марксистская традиция. Обращая пристальное внимание на социально-экономические причины политических процессов, марксизм фактически явился структурным дополнением реалистической концепции государства[²²⁴].

Стратегический анализ – комплексное изучение целей, намерений, ресурсов и времени ожидания враждебных по отношению к своему государству акций, предпринимаемое, исходя из сложившегося геополитического баланса сил. Стратегические исследования ставят во главу угла способы применения различных форм силы и принуждения в международных отношениях, носят ярко выраженный практический характер, поскольку имеют в качестве своих «адресатов» дипломатические и внешнеполитические ведомства, ответственные за принятие важнейших решений.

Большинство работ, написанных в реалистической традиции, основное внимание уделяли структуре международной системы, что довольно часто приводило к недооценке внутренней политики на поведение государств. Такие фактора как тип режима, государственные институты, национальный характер и т.п. не получали должного внимания со стороны исследователей. Ситуация начала меняться на рубеже 1980-1990 гг. Появились работы, в которых изучались внутренние факторы, влияющие на формирование оборонной политики. В частности можно выделить исследования Брюса Рассета, Томаса Риссе-Каппена[²²⁵]. Особое место в изучении проблем безопасности занимали исследования, в которых анализировалась связь между демократией и миром. В 1983 г. Рудольф Руммел опубликовал статью «Либертаризм и международное насилие» где обнародовал результаты своего исследования – демократические государства не применяют насилие по отношению друг другу[²²⁶]. Реакция на выводы Руммела была противоречивой. От поддержки до ожесточенной критики. Однако в последнее время в западной научной литературе нарастает поток публикаций, в которых разрабатывается методология, призванная объяснить «демократический мир»[²²⁷].

Однако многие аспекты внутренней политики оставались в стороне от основных научных разработок. Тем менее, есть некоторые наработки, позволяющие ликвидировать пробел в анализе причинно-следственной связи между видами режимов и их внешней политикой. Б.Рассет, например, предложил культурно-нормативные и структурно-институциональные ограничения, накладываемые на поведение руководителей демократических государств, в том числе и при решении проблем национальной безопасности[²²⁸].

Культурно-нормативное объяснение заключается в том, что лица принимающие решения, руководствуются нормами и ценностями политической культуры, которые определяют характер существующего политического режима. Структурно-институциональное объяснение предполагает, что принцип разделения властей и конституциональные нормы, влияют на политические решения. И в первую очередь это касается выбора инструментов защиты национальных интересов и безопасности. Таким образом, обосновывалась связь между внутренними факторами и политикой национальной безопасности. Однако это направление пока не получило должного развития в работах отечественных политологов и специалистов в области истории внешней политики и международных отношений. Предлагаемая работа это одна из первых попыток проследить связь между идеологией республиканской партии и решением проблем национальной безопасности республиканскими администрациями США после второй мировой войны.

Мы предполагаем, что изучение национальной безопасности не должно ограничиваться только анализом военных доктрин, структурами оборонных бюджетов. Военная политика - очень важный, но не единственный компонент политики национальной безопасности. Безопасность напрямую связана с ценностями. Безопасность – необходимое условие, которое позволяет государству сохранять свои ценности. Вот почему, важнейшим фактором при анализе политики национальной безопасности должна быть внутренняя политика. Изучение культурно-исторических аспектов, формирующих особый фон разработки и принятия решений в области национальной безопасности, имеет особое значение для понимания и прогнозирования внешней политики государства.

Ключевые положения.

Первое, Безопасность имеет ценностную составляющую. Сама безопасность не может рассматриваться как ценность. Она – важнейшее условие существования национального государства.

Второе. Сами ценности не являются чем-то раз и навсегда данным. За многие годы под влиянием внутренних и внешних факторов они изменяются. Однако, следует признать, что до последнего времени эти процессы проходили эволюционным путем.

Третье. Последовательная и широкомасштабная реализация американских ценностей, как основополагающих категорий национальной безопасности сопряжена с колоссальными материальными и моральными затратами. Поддержание высокого уровня жизни, на основе равенства и индивидуализма приводит к огромным материальным издержкам.

На политику национальной безопасности оказывают влияние следующие внешние и внутренние факторы.

Внешние. Формирование национальной стратегии происходит в конкретной социально-политической среде, которая оказывает влияние на поведение единицы системы – национального государства. Процесс самоидентичности, сопряженный с формированием шкалы национальных ценностей и идеалов происходит под влиянием поведения других единиц системы и самой системы в целом.

Внутренние. Объективные внутренние факторы:

Географические, отражающие физическую среду обитания: географическое расположение, размер территории, климат, ресурсы.

Экономические факторы, связывающие экономические процессы с политикой национальной безопасности (темпы экономического роста, темпы научно-технического прогресса, объем и диверсификация внешней торговли и др.).

Политические – объединяет такие факторы как форма организации государственного устройства, роль элиты и групп давления, тип партийной систем.

Демографические – отражают объективную структуру населения и общества страны. Для нашего исследования эти факторы имеют особое значение, так как под влиянием изменения демографической ситуации происходит изменение в системе ценностей американского общества.

Культурные – ценности конкретного типа общества, по нашему мнению, оказывают влияние на процесс принятия решений и реализации политики национальной безопасности.

Эволюция дисциплины

Изучение проблем безопасности (Security Studies) в рамках теории международных отношений занимает особое место. На протяжении полувека отечественные и западные специалисты достаточно плодотворно занимались анализом военных стратегий, оборонной политики, ядерного паритета и т.п., что, фактически, и составляло традиционное понимание «безопасности». Ситуация стала меняться на рубеже 1970-80-х гг., когда появились новые теоретические работы, в которых «безопасность» перестала рассматриваться как чисто военный термин. Последние 20 лет ХХ века ознаменовались активной дискуссией между традиционалистами и теми, кто не ограничивал параметры безопасности только военными и политическими рамками. Советские специалисты, несмотря на то, что заметно «отставали» от западных коллег в теоретической разработке таких проблем как «национальная безопасность» и «национальный интерес» в середине 1980-х гг. предложили усилить гуманитарную и экономическую составляющую понятия «безопасность», разработав концепцию новой коллективной безопасности, где речь шла о примате общечеловеческих ценностей. Однако, это скорее походило на политическое заявление, а не на новую концепцию, поскольку военный аспект безопасности по-прежнему признавался приоритетным[²²⁹].

Тем не менее, советские ученые, среди которых Т.А.Шаклеина выделяет Н.Н Спасского, А.Ю.Мельвиля, Г.А Трофименко, Н.Н.Яковлева и др., отвергли традиционный подход к решению международных проблем, основывавшийся на силовом решении. Отмечалось, что не реально построить безопасность только в одной сфере – военной или политической, экономической или гуманитарной. Безопасность понималась как всеобъемлющая единая система, распространявшаяся на все сферы международных отношений. Построить ее можно только на основе общечеловеческих ценностях, что отличало подход, разработанный советскими исследователями, от распространенной тогда концепции коллективной безопасности[²³⁰].

Первые попытки ввести проблематику безопасности в теорию международных отношений в Советском Союзе можно отнести к рубежу 1970-80-х годов. Это произошло в работах, изданных под руководством известных исследователей В.И.Гантмана и Н.Н.Яковлева[²³¹].

Определенные новации в изучении проблем безопасности появились в середине 1980-х годов. Идеологически обеспечивая доктрину «нового политического мышления» отечественные ученые вынуждены были обратиться к некоторым либеральным и глобалистским идеям. Проблемы экономической, культурной и политической взаимозависимости, приоритетность общечеловеческих ценностей, вопросы сотрудничества в решении глобальных проблем современности нашли отражение в работах того времени[²³²]. Советские ученые обратили пристальное внимание не только на изучение природы международной безопасности, но и поддержали представителей либерального направления в стремлении разработать многомерный подход к трактовке самого понятия безопасность. Детально изучались такие компоненты, как экономическая, общественная, экологическая безопасность, региональные и глобальные режимы безопасности, механизм формирования политики национальной безопасности отдельных государств, рол международных организаций и пр.[²³³] Таким образом, можно говорить о том, что отечественные исследователи фактически проигнорировала категорию национальной безопасности[²³⁴], с присущей ей военно-силовым детерминизмом, сфокусировав внимание на изучении проблем именно международной безопасности. Видимо этим можно объяснить «всплеск» популярности самого термина «национальная безопасность» в 1990-е годы, и связанное с этим, повышенное внимание к реалистической парадигме. Российским ученым и политикам, как считает А.А.Сергунин, пришлось «с нуля» осваивать категорию «национальной безопасности», что нашло отражение в жестких дискуссиях не только о содержании понятия «безопасность», но и таких категорий как «национальный интерес», «национальная идея» и т.п.[²³⁵]

На протяжении многих лет в академической среде господствовало понимание «безопасности» как «неопределенной концепции»[²³⁶]. Сам термин вошел в широкое употребление уже после второй мировой войны. Обычно под безопасностью понимается не только и не столько незыблемость внутренней структуры общества, сколько некая, всегда относительная степень его защищенности от внешних форм насилия. Страх перед таким насилием порождает готовность противостоять ему любыми средствами и, прежде всего, силовыми.

В американской научной литературе термин «стратегические исследования» (strategic studies) часто используется как синоним «security studies», однако в большинстве европейских странах «стратегические исследования» концентрируются на более узких проблемах, акцентируя внимание на изучении военной стратегии[²³⁷].

Порой «security studies» отождествляют с «мирными исследованиями», поскольку обе дисциплины занимаются примерно одним кругом проблем. Однако, в Соединенных Штатах «мирные исследования» были выведены за рамки серьезной академической науки, чему способствовало резко негативное отношение политиков и экспертов, к результатам и рекомендациям, разрабатывавшимся представителями этого направления. Следует отметить, что такое отношение к дисциплине было характерно в основном для Соединенных Штатов[²³⁸]. В Европе же «мирные исследования» получили серьезную поддержку государственных органов и заняли достойное место в развитии теории международных отношений и конфликтологии.

В современной науке, сложился консенсус, считать рождением «security studies» первые годы после второй мировой войны. Необходимо отметить, что проблемы войны и мира привлекали внимание историков и философов задолго до этого времени. Пытливый исследователь сегодня не может обойтись без работ посвященных стратегии и стратегическому анализу Фукидида, Макиавелли, Клаузевитца. Философские исследования Томаса Гоббса, Гуго Гроция и Иммануила Канта, по мнению Е.Ротшильд, дали толчок развитию трех основных концепций «безопасности»: национальная безопасность, международная безопасность и глобальная безопасность[²³⁹].

Тем не менее, хронологически можно выделить четыре этапа эволюции дисциплины. Зарождение - 1945 – середина 1950-х годов. Расцвет – середина 1950-конец 1960-х. «Забвение» - начало 1970-х. Возрождение – начало 1980 – 1990-е гг.

Зарождение дисциплины можно связать с несколькими факторами. Во-первых, изоляционизм и идеализм межвоенного периода уступал место реализму. Реализм уделяет пристальное внимание роле силы в международных отношениях и национальным интересам. Соединенные Штаты расширяют свое участие в мировых процессах, определяя новую шкалу национальных интересов, выходивших далеко за пределы национальных границ. С 1943 г. американские военные приступили к составлению послевоенных планов мирного обустройства. Ключевое место в этих планах отводилось военным базам, которые должны были появиться в стратегически важных регионах мира. Во-вторых, изобретение атомной бомбы в частности и технологическая революция привели к созданию такого оружия, использование которого лишало некогда спокойные, благодаря своей удаленности, Соединенные Штаты такого привычного ощущения безопасности. Парадоксально, но именно ученые, занимавшиеся созданием ядерного оружия, заставили политиков обратить пристальное внимание на проблему сохранения мира и безопасности, поскольку именно они первыми осознали всю опасность, изобретенного ими оружия. Проект знаменитого документа, ставшего в последствии известным как СНБ 68 получил одобрение Роберта Опенгеймера, Генри Смита, Эрнста Лоуренса – все участники проекта создания ядерной бомбы. Президент Гарвардского университета Джеймс Конант и президент Фонда Рокфеллера Честер Барнард согласились с основными положениями документа, автором которого был Пол Нитце. Реалистическая парадигма предоставила весь необходимый научный и категориальный аппарат для разработки стратегии «ядерного века» и главное – доктрины сдерживания. В теории сдерживания, так же как и в реализме, центральное место занимало государство, большое внимание уделялось военной силе и поддержанию баланса сил. Видимо это, в какой-то степени объясняет изначально принятую абсолютизацию военного фактора безопасности.

В 1953 г. Советский Союз провел успешные испытания термоядерной бомбы, опередив американских ученых в создании так называемой «супер бомбы». В это время среди американских экспертов, заметную роль начинают играть гражданские аналитики, которые привнесли более «рациональный» взгляд на решение проблем национальной безопасности. Именно им принадлежит инициатива в развитии таких концепций как уязвимость стратегических сил, гибкое реагирование, ограниченная ядерная война, эскалация ядерного конфликта и других.

Одним из первых, стратегию ограниченной войны предложил Г.Киссинджер, который выступил с критикой доктрины массированного возмездия. В предложенной стратегии будущий советник по национальной безопасности, видел более подходящее сдерживающее средство, чем обычная война.

Автором теории «эскалации» можно считать известного аналитика из Гудзонского института Германа Кана, считавшего, что через метафору «лестница/шкала эскалации» можно понять насильственный характер международных отношений. Кан использовал метафору «лестница», что бы представить шкалу из множества выбора конкретных действий, которые ранжируются от менее враждебных до наиболее агрессивных форм проявления. Стратег может выбрать любую акцию, в зависимости от ожидаемого результата и характера международной обстановки[²⁴⁰].

В это же время активно разрабатывается концепция контроля за вооружением, которой в США отдавали большее предпочтение, чем концепции разоружения, считая первую более эффективной для поддержания стабильности в условиях ядерного противостояния. Наступила эра расцвета «security studies», когда эксперты предлагали новые теории и обкатывали нестандартные идеи. Многие работы, опубликованные в период до середины 1960-х годов, были признаны классическими[²⁴¹].

На рубеже 1960-х годов возникли три новых направления, в рамках которых в том числе изучались политика национальной безопасности: сравнительные исследования, структурно-функциональный анализ и исследования политики с позиций общей и социальной психологии[²⁴²].

Большой вклад в развитие теории внесла, ставшей уже классической, работа Дж. Розенау «Предтеории, теории и внешняя политика». В ней автор выделяет пять категорий факторов: личность политика, его роль, особенности политико-государственного, общественного устройства, системные факторы, определивших, фактически пять уровней детерминации внешней политики. Главный вывод работы, который имеет большую ценность для исследователей внешней политики и политики национальной безопасности, внешняя политика государства не является чем-то раз и навсегда предопределенной. В одних и тех же условиях поведение государства может изменяться.

Н.А.Косолапов достаточно сдержанно оценивает вклад сравнительных исследований, отмечая, однако, одно их достижение. Они сумели нанести серьезный «удар по категориям «политического реализма»[²⁴³]. В то же время, работы представителей этого направления, в которых отражен бесценный опыт участия их авторов в процессе разработки внешнеполитических решений, не претендовали на построение идеальных умозрительных моделей. Речь идет об известных работах Г.Аллисона, М.Хэлперина, С.Хантигтона, К.Уолтца и некоторых других.

Заметный вклад в развитие дисциплины внесли ученые, обратившие пристальное внимание на процесс принятия внешнеполитических решений и механизм разработки политики национальной безопасности. Причем в этом направлении работали как историки, так и политологи. В этом ряду можно выделить такие имена: К.Боулдинг, Г.Киссинджер, Дж.Розенау, А.Рапопорт, Р.Снайдер и др. Методологической основой их работ стали теория принятия решений и системный анализ.

С большой осторожностью как к новому этапу, по нашему мнению, следует относиться к так называемой «бюрократической теории». По существу в работах, которые относят к этому направлению, нет ничего принципиально нового. Историки всегда обращали внимание на процесс взаимодействия всех участников разработки и реализации внешнеполитических решений. Каждый из них подвергается лоббированию, что часто приводит к столкновению интересов. В странах с представительно демократией, где в той или иной степени действует принцип разделения властей, внешняя политика всегда будет итогом сложных взаимодействий и отношений. Нельзя не согласиться с выводом Н.Косолапова, что сильной стороной этих работ заключается в ее описательной части. Вызвано это, прежде всего тем, что их авторами, как и в предыдущем случае, являются люди, знакомые с этой кухней не понаслышке. Г.Киссинджер, Г.Аллисон, М.Хэлперин и др. Удивляет другое, в процессе знакомства с этими работами никак не удается избавиться от мысли – а где же объяснение непосредственно той политики, которую осуществляет государство. Для большинства работ, а может для тех, кто объединил их в рамках бюрократической теории, характерно преувеличение роли бюрократии. Происходила подмена, бюрократия для дела, а не дело для бюрократов.

В этом же ряду стоят работы, которые написаны на основе идей и положений привнесенных из политической социологии. Исследования Г.Алмонда, Б.Коэна, С.Миллса и др. обращаются к изучению роли элит и групп давления при формировании и осуществлении внешней политики. Недостатком этих работ можно считать то, что в них очень элегантно обходятся объективные факторы, определяющие пределы влияния элит и других групп давления на процесс реализации внешней политики особенно.

В середине 1950-х годов особую популярность приобрели работы, в которых изучались социально-психологические аспекты внешней политики. Работы делились на три основных направления: изучение национального характера и его взаимосвязей с национальным поведением; исследования социально- и политико-психологических факторов, действующих на личность, группу, организацию и стадиях внешнеполитического процесса; исследования конфликта с точки зрения предрасположенности «актора» к конфликтным формам отношений и особенностей его поведения.

В зарубежной и отечественной историографии сформировалось достаточно скептичное отношение к концепции национального характера как объясняющего специфику национального поведения. Особую популярность эта концепция получила в 1950-60-е годы. Однако еще в 1930-40-е годы сходные идеи и принципы обсуждались в работах Р.Бенедикта и Э.Сэпира. Они обращались к проблемам «моделей культуры»[²⁴⁴]. В качестве недостатка этой концепции можно отметить подмену рациональных методов некими иррацциональными приемами, далекими от строгой логики. Многие работы, посвященные этой проблеме, доминируют предположениями, гипотезами и фантазиями, что размывает рамки научного мышления. К 1970-м г. широкая дискуссия завершилась серьезной критикой данного подхода, указывая на не разработанность методических приемов.

Ценности и идеалы, которые, по мнению сторонников этой концепции, определяют национальный характер, подвержены изменениям, поскольку не являются раз и навсегда данными. Однако при этом, следует учитывать, что ценности отличаются большим консерватизмом, чем многие другие аспекты культуры. Более того, люди (тем более организованные в какие-либо группы или сообщества: армия, партия и т.п.) склонны искусственно консервировать некоторые прежние ценностные ориентиры. Поэтому в нашем исследовании мы попытаемся ответить на вопрос, как относится консерватизм с динамикой.

Несмотря на столь категоричные выводы научного сообщества относительно ценности концепции национального характера как объясняющего специфику национального поведения на международной арене, в 1990-е годы вновь появились работы, посвященные изучению национального характера и его влиянию на политику национальной безопасности. Особую популярность приобрела проблема определения влияния стратегической культуры на способ мышления и поведения представителей групп, ответственных за разработку и реализацию национальной стратегии.

Гарвардский исследователь А.Джонсон, не соглашаясь с реалистами, считает, что социализированные в различных стратегических культурах элиты, будут принимать различные решения. Сторонники этого подхода обращали пристальное внимание на национальную психологию, культурную самобытность как на факторы, объясняющие поведение представителей различных стратегических культур. А.Воскресенский обратил внимание на достоинства и недостатки этого подхода, отмечая одновременно, что «теория культур», применяемая в рамках интегрирующего подхода, могла бы оказаться полезной при объяснении причин разногласий, непонимания и неудач в общении между странами[²⁴⁵].

В 1980-е годы, прикрываясь новым системным методом, исследователи пришли к выводу о необходимости принять все ранее созданные частные концепции, которые должны были быть подвержены научной верификации. Во многом то стало возможным, благодаря большему количеству источников и материалов, которые стали доступны исследователям. В США после принятия закона и свободе информации, и рассекречиванием ранее недоступных документов, появилась возможность по новому посмотреть на созданные ранее теории и их применимость для анализа сложнейших процессов, связанных с анализом внешней политики.

По мнению Джона Стейнбрюнера, с конца 1960-х годов наблюдался застой в изучении проблем безопасности[²⁴⁶]. Вьетнамская война способствовала снижению интереса к военной проблематике, доминировавшей в «security studies» до этого времени. Достигнутый в 1970-е годы военно-стратегический паритет между США и Советским Союзом, и последовавшая за осознанием этого факта разрядка - увели общественность и академическое сообщество от проблем ядерного оружия и военной тематики в целом[²⁴⁷].

В это время появляются работы, в которых разрабатывалась бюрократическая парадигма. Грэхэм Аллисон, Мортон Гальперин, Джон Стейнбрюнер и др. обратили внимание по процесс принятия решения в области национальной безопасности. Институциональный фактор, кибернетическая теория и др., несколько выходили за рамки «security studies», однако их безусловной заслугой можно считать в ведение в научный оборот большого количества эмпирического материала, позволившего историкам лучше понять социально-экономические и политические условия эволюции стратегии национальной безопасности.

В конце 1970-х начале 80-х гг. начинается новый этап в изучении проблем безопасности. В академическом сообществе была инициирована широкая дискуссия о «новом» содержании понятия безопасность. Понятие безопасность неразрывно увязывалось с идеями свободы и демократии. Либеральные ценности и идеалы стали составляющим компонентом определения[²⁴⁸]. Более того, для либеральной традиции, которая завоевывала умы западных интеллектуалов, характерно рассматривать безопасность индивида как коллективным, так и индивидуальным благом. Она является для него и условием и целью, которая может быть достигнута только коллективно[²⁴⁹]. Для них характерно также принижение роли государства, которое, по их мнению, являет собой проблему. Нации и общества, через международные институты, могут более эффективно решать вопросы безопасности, которые, в идеале должны полностью уйти в историю.

Однако достигнуть единого мнения по вопросам идеологического характера (ценности, нормы, права человека) оказалось куда сложнее, чем полагали либеральные исследователи. Если по вопросу о «жестких» (т.е. военно-силовых) рисках, угрозах и опасностях удавалось достигать согласованной позиции многих государств, то добиться консенсуса в идеологической сфере более чем проблематично. Тем не менее, сторонники либеральной традиции не сдавались. Многие идеи и концепции были восприняты политологами, и на свет появлялись «теория режимов», «теория гегемонистской стабильности», «либерального институационализма» и др., которые с той или иной долей успеха, восполнили теоретические пробелы в современной теории международных отношений.

В 1983 году профессор Принстонского университета Ричард Ульман инициировал дискуссию о значении понятия «безопасность». В своей статье «Заново определяя понятие безопасность» он утверждал, что узкое определение безопасности (когда акцент делался только на военные угрозы) уводит внимание от невоенных угроз[²⁵⁰]. Он предположил, что некоторые из наиболее опасных угроз национальной безопасности могут исходить изнутри самого государства.

В том же 1983 г. известный британский ученый Барри Бузан опубликовал работу «Народ, государство и страх»[²⁵¹], где кардинально смещал акценты в традиционном понимании «безопасности». Он одним из первых в новейшее время задался очень важным вопросом – насколько безопасность отдельной личности и общенациональная безопасность могут не совпадать или даже противоречить друг другу. Таким образом автор подводил к мысли, что само государство может быть основным источником опасности для отдельных людей, живущих в этом государстве. После этой публикации стало модно говорить о безопасности человека, которая имеет две основные стороны. Во-первых, она означает свободу от таких угроз как голод, болезни и т.п. Во-вторых, она означает защиту от неожиданного и болезненного нарушения повседневной жизни. Таким образом, понятие безопасность наполнялось тем содержанием, которое было характерно для либералов эпохи Просвещения.

Следует признать, что отечественные исследователи не стояли в стороне. В рамках активно развивавшегося нового политического мышления предлагалось отказаться от использования военных методов решения проблем безопасности. Авторитетный советский исследователь М.А.Мильштейн отмечал, что обеспечение безопасности – задача не военная, а политическая. Безопасность СССР и США может быть только взаимной[²⁵²].

Однако не все специалисты по международным проблемам соглашались с подобной точкой зрения. Представители реалистической школы не видели необходимости в смене парадигмы, они выражали сомнение в возможности и практической реализации тех задач, которые должны составить новую повестку безопасности. Более того, многие угрозы, которые предлагалось рассматривать как «новые», не казались им принципиально новыми. Организованная преступность и коррупция; терроризм; этнический сепаратизм; нелегальная иммиграция; экологические проблемы являются лишь новым прочтением «старых» угроз. Их опасность определялась прежними геополитическими факторами, борьбой за ресурсы и экономическое благополучие. Более того, по мнению А.Русса, многие российские исследователи считают, что западные аналитики преувеличивают значение нетрадиционных угроз, поскольку не хотят или не могут видеть реальных традиционных угроз[²⁵³].

Следует признать тот факт, что на официальном уровне всегда присутствовало более широкое понимание "национальной безопасности". К такому выводу пришел американский историк Эрнст Мэй, проанализировавший тексты ежегодных обращений президентов США к конгрессу.[²⁵⁴] "В интересах нашей национальной безопасности, - говорил первый министр обороны США Д.Форрестол, - восстановление экономической стабильности в Европе, так же как и поддержание высокой боевой готовности вооруженных сил"[²⁵⁵].

Исследователь истории американской внешней политики Д.Гаддис отмечал, что "одной из главных целей новой национальной стратегии США сразу после второй мировой войны было установление экономической, политической и военной стабильности в Европе и Азии. Это рассматривалось в качестве важнейшего условия свободного распространения американских ценностей, как в самих США, так и во всем мире"[²⁵⁶]. Таким образом, не только представители академического сообщества, но и действующие политические лидеры, признавали более широкое толкование «безопасности», выходившее далеко за военные, чисто охранительные пределы.

Однако по целому ряду причин, военно-силовой детерминизм в определении "национальной безопасности" господствовал в США вплоть до конца 1960-х гг. Анализ официальных документов СНБ, Пентагона и государственного департамента позволяют нам сделать такой вывод.

Ситуация стала меняться на рубеже 1960-70-х годов, когда под влиянием меняющейся международной ситуации, в начале эксперты, а затем и политики осознали необходимость внесения коррективов в концепцию «национальной безопасности».

Карибский кризис продемонстрировал реальную опасность военного противостояния между ядерными сверх державами. Неудачи военной операции во Вьетнаме заставили задуматься об эффективности использования военной силы при решении проблем национальной безопасности. Установление военно-стратегического паритета между США и СССР, привело к необходимости пересмотреть роль ядерного фактора в концепции «национальной безопасности». Данные обстоятельства заставили и политиков задуматься о том, как безопасность одной страны зависит от безопасности других стран.

О необходимости более широкого подхода в изучении этой проблемы писали Роберт Кохане и Джозеф Най. Они обратили внимание академической общественности на новые вызовы и угрозы безопасности США. Особую тревогу исследователей вызвали последствия экономического бойкота и проявления международного терроризма[²⁵⁷]. Нефтяное эмбарго привело к беспрецедентному повышению цен в период с 1972 по 1975 годы. Впервые в мирное время рядовой американцев столкнулся с проблемой дефицита. Повышение цен, особенно на неочищенную нефть, привело к новому витку инфляции и росту безработицы. Экономические проблемы стали в центре общественного внимания. Таким образом, не советская военная угроза стала причиной ухудшения качества жизни американского общества, а иные факторы, которые раньше считались второстепенными.

Причем о необходимости внесения изменений говорили не только либералы, но и сторонники более консервативного направления, среди которых можно выделить Г.Киссинджера. "Настала необходимость, - писал бывший помощник по национальной безопасности в администрации Р. Никсона, - увеличить наши ресурсы за счет новых концепций".[²⁵⁸]

Внимание исследователей привлекли идеи международной (коллективной) и глобальной безопасности[²⁵⁹]. Основным отличием этих концепций от концепции "национальной безопасности" - приоритет тезиса о прямой зависимости безопасности одного государства от безопасности других стран, что требует совместных действий, а также укрепления механизма коллективной ответственности всех стран за сохранение мира.

Теоретико-философские корни концепции национальной безопасности, по мнению Э.Ротшильд, уходят к работам Томаса Гоббса, рассматривавшего основным субъектом международных отношений исключительно само государство[²⁶⁰]. Оно же, защищая интересы своих граждан, доверивших свою безопасность центральной власти, может полагаться только на свои силы. Эти идеи, в определенной степени, послужили базой для развития реалистической парадигмы и популярности военно-силового подхода к обеспечению безопасности.

В 1980-е годы Д.Мэфьюс, Р.Ульман, Б.Бузан, Н.Эберштадт, Н.Браун и др.[²⁶¹]выступили активными сторонниками более широкого понимания концепции безопасности. Они утверждали, что в современном мире наравне с военной угрозой должны рассматриваться угрозы, вызванные глобальным потеплением климата, сокращением озонового слоя или другими экологическими катастрофами.

Не вызывает сомнений вся важность означенных выше проблем, однако их полное включение в сферу политики международной безопасности, за исключением тех моментов когда они приводят к конфликту и применению военной силы, оказалось малоэффективным. Во-первых, до сих пор нет теории, связывающей «нетрадиционные угрозы» с проблемами войны и мира. Причины ухудшения экологической ситуации отличны от причин возникновения международных конфликтов, данное обстоятельство не позволяет автоматически перенести хорошо разработанные методы устранения вторых на первые. Во-вторых, призывы к расширению понятия безопасности часто базируются на упрощенном понимании безопасности: все, что плохо в современном мире, то и представляет угрозу. Однако любой предмет научного исследования нуждается в четких границах, только тогда можно говорить о существовании научной дисциплины. Тем более, трудно представить как военные ведомства (например, Пентагон) будет задействован в процесс обеспечения национальной безопасности, нейтрализуя угрозу экологического характера[²⁶²]. Традиционное государство организационно не готово работать с экологическими угрозами на уровне, необходимом для того, что бы заявить своим гражданам об их защищенности от этих опасностей. В третьих, официальное признание существования, например, экологических угроз безопасности страны объективно потребует мобилизации всех национальных ресурсов для их нейтрализации, что в условиях экономической взаимозависимости и существования глобальной экономики представляется маловероятным. Прежде необходимо выработать единые правила и критерии, нарушение которых, будет восприниматься как угроза безопасности. Судьба Киотского протокола не внушает оптимизма.

Тем не менее, новые угрозы могут рассматриваться в контексте политики национальной безопасности в тех случаях, когда ухудшение экологической ситуации может привести к вооруженному конфликту, или же при сознательном нанесении вреда[²⁶³].

Безопасность в теории международных отношений

Безопасность – одно из важнейших условий существования любой системы или института. Именно условие, а не цель, поскольку целью должно быть нечто большее, качественно иное, более высокое и содержательное. Сама идея безопасности возникла как вполне естественная реакция на постоянно существующие угрозы, характеризующие состояние мира. В таком мире, необходимо выживать, а значит либо нейтрализовать угрозы (т.е. быть способным дать отпор или одержать победу), либо быть настолько сильным, что бы у реального и потенциального противника не возникло желания нанести какой-либо вред. Естественно, что основным условием успешного решения этих задач – обладать достаточной силой.

«Традиционно безопасность означала не только и не столько незыблемость внутренних структур общества, - пишет известный российский исследователь Н.Косолапов, - сколько некую, всегда относительную, степень его защищенности от перспективы стать жертвой прежде всего именно кровавых и физических форм насилия. Страх перед таким насилием и порождал готовность противостоять ему любыми средствами, в том числе и собственным упреждающим насилием, а так же нейтрализовывал или вовсе устранял ограничения, идущие из сферы духа: от разума, морали, здравого смысла»[²⁶⁴].

На этой основе, как справедливо отмечает Н.Косолапов, сформировалось особое понимание государственного суверенитета, отождествляемого с правом на самостоятельный выбор средств и инструментов обеспечения безопасности. Это, на наш взгляд, определило различное толкование самого термина «безопасность» между представителями академического сообщества и политическими деятелями, несущими прямую ответственность за свои решения и действия. Между первыми и вторыми, как показывает анализ официальных документов США и знакомство с работами ведущих аналитиков – специалистов международников или «стратегического анализа». Мы нашли, что в академической среде понятие «безопасность» эволюционировало и, часто опережало реальность. Хотя, следует отметить, что политико-силовое мышление, зарождение которого порой связывают с именем Н. Макиавелли, развившись в школу «политического реализма» как раз и позволяет наиболее адекватно оценить содержание и понимание государственными деятелями понятия «безопасность».

"Безопасность, - пишет А.Уолферс, - объективно означает отсутствие угрозы основным ценностям, субъективно - отсутствие страха, что этим ценностям действительно что-то угрожает"[²⁶⁵]. Практически все документы, посвященные формированию национальной стратегии США, начинаются с определения основных американских ценностей и выявления главных угроз им. Важнейшая логически-дедуктивная цель национальной безопасности - самосохранение нации как особой культурно-исторической, политической общности, что подразумевает защиту государственного строя, национальных идеалов, традиций, стиля жизни[²⁶⁶]. При этом в американской традиции, безопасность как таковая не является ценностью.

Практически невозможно объективно определить или измерить степень безопасности государства. Шкала национальных интересов позволяет судить о степени национальной безопасности. Поскольку государство не способно достичь абсолютной безопасности, важно зафиксировать приемлемый уровень «не безопасности». В Соединенных Штатах, с этой целью исполнительные ведомства формируют шкалу национальных приоритетов, содержание которой и становится предметом политических дискуссий и компромиссов между сторонниками того или иного внешнеполитического курса.

С первых лет существования Соединенных Штатов были обозначены фундаментальные национальные ценности и идеалы, однако их восприятие конкретным субъектом в конкретное время было и будет различным. Учитывать этот факт необходимо, когда предметом научного исследования является стратегия национальной безопасности. Она должна рассматриваться в динамике, ибо, будучи одним из практических воплощений геополитических представлений, американская стратегия не могла не меняться вместе с изменениями международной обстановки. "Национальная безопасность не существует в вакууме, - пишет Д. Кауфман, - она определяется в контексте международной и внутренней ситуации"[²⁶⁷].

Проведенное нами исследование показало, что среди американских ученых отсутствует единство в определение понятия "национальная безопасность". У.Липпман, например, определял "национальную безопасность" в категории "национальных интересов". "Государство находится в состоянии безопасности, когда ему не приходится приносить в жертву свои законные интересы с целью избежать войны и когда оно в состоянии, при необходимости, защитить эти интересы с использованием военной силы"[²⁶⁸]. А.Уолферс характеризовал "национальную безопасность" как двусмысленный символ, возможно совсем не имеющий какого-либо точного определения[²⁶⁹].

Известный американский политолог Р.Барнет, так же как и Уолферс, считает, что со времени принятия Соединенными Штатами в 1947 г. закона о национальной безопасности это понятие выглядит очень туманно: "Достаточно было заявить, что у Америки есть враги и что противопоставить им надо наращивание вооруженных сил и - время от времени - их применение"[²⁷⁰]. Именно к этому исследователь сводит свое определение "национальной безопасности".

По нашему мнению, можно выделить несколько причин, не позволивших академическому сообществу США достичь единого мнения в определении терминологического аппарата. Во-первых, все, что связано с национальной безопасностью в США изначально подвергалось сильной политизации. Тема всегда была и остается конъюнктурной, что мешало роведению серьезного научного анализа. От академической общественности требовали конкретных рекомендаций и предложений. При этом государственную поддержку получали те ее представители, которые отвечали задачам, преследуемым конкретным ведомством или группой лиц, игравшим определяющую роль в формировании национальной стратегии на данном историческом этапе[²⁷¹]. Как следствие, небольшое количество исторических исследований по данной теме. "Мы потеряли чувство истории, - пишет С.Саркисьян, - когда рассуждали о национальной безопасности и национальных интересах"[²⁷²].

С конца 1970-х годов политика национальной безопасности стала характеризоваться в более широком спектре, не ограничиваясь только вопросами военного строительства и оборонной политики. Д.Спэньер и А.Джордан предусматривали, в частности, для обеспечения национальной безопасности США создание и поддержание определённого мирового порядка. Такого, в котором любые, не только военные угрозы минимизировались, а возможные выгоды – максимализировались[²⁷³].

Что касается экономических аспектов безопасности, то им традиционно американские аналитики уделяли особое внимание. В 1954 году была предпринята попытка напрямую увязать экономические интересы с вопросами национальной безопасности. "Экономика, - заявил А.Даллес, - становится нашей первой линией обороны ... Если нет стабильности в экономическом секторе, нельзя говорить о должном уровне безопасности нации"[²⁷⁴].

Однако, только со второй половины 1970-х гг. проблемы промышленной политики в рамках стратегии национальной безопасности становятся одним из ведущих предметов обсуждения в Конгрессе, правительственных ведомствах и академических кругах[²⁷⁵]. В 1983 году на ежегодной конференции по вопросам политики национальной безопасности, организуемой университетом национальной обороны, где проходят обкатку новые идеи в области военной и национальной стратегии США, серьезно говорилось о возрастающем влиянии экономических факторов на безопасность США. Особо подчеркивалась четко проявившаяся тенденция экономического подъема стран третьего мира, куда, по мнению ведущих экспертов, должны будут переместиться основные национальные интересы Соединенных Штатов[²⁷⁶].

Таким образом, национальная безопасность в американской академической традиции связывается не только с военной мощью, но так же с такими критериями как стабильность, предсказуемость и порядок. "Национальная безопасность, - считает Е.Мэй, - всегда понималась в качестве единства двух компонентов - внутреннего и внешнего, которые иногда дополняли, но чаще конфликтовали друг с другом"[²⁷⁷].

«Всеобъемлемость» понятию безопасность придает его ценностная составляющая. Уже при зарождении термина, он четко ассоциировался с особым, либеральным западноевропейским образом мышления, причем об этом говорили как либералы, так и реалисты.

Традиционно "национальная безопасность" означает защиту населения и территории страны от любой внешней угрозы, а также способность нанести ответный удар[²⁷⁸]. Таким образом, на абстрактном уровне изначально закладывается абсолютизация силового компонента и, как следствие, национальная безопасность в американской академической традиции часто рассматривается как синоним оборонной политики[²⁷⁹] или напротив, подменяет полностью внешнюю политику[²⁸⁰].

Однако, по справедливому замечанию Д.Кауфмана, акцентирование только военного компонента в концепции "национальной безопасности" приводит к чрезмерному ее упрощению[²⁸¹]. Сторонники такого подхода могут увидеть в простом наращивании военной силы гарантию безопасности, что при появлении новых "невоенных" угроз, не соответствует реальному положению дел. В американской традиции военная сила является важнейшим компонентом безопасности, ибо существование военной опасности рассматривается в качестве основной угрозы интересам государства[²⁸²].

Тем не мене, многие исследователи (принадлежащие и к либеральному и консервативному направлению) среди которых Д.Стэйнбрюнер, Д.Кауфман, С.Линн-Джонс, Т.Моран, Р.Коухэйн, Д.Най, П.Вильсон, Е.Мэй считают, что в новых условиях "пост холодного мира" национальная безопасность не должна ограничиваться исключительно военными компонентами. Однако, большинство из них высказывали опасения по поводу сохранения концептуальной целостности в случае "слишком широкого толкования безопасности"[²⁸³].

Особый интерес представляет то, как определяется опасность в американской традиции. Что же может вызывать тревогу и опасение у среднего американца? За исключением войны с Великобританией, Соединенные Штаты не были объектом внешнего завоевания. Война с Великобританией в начале 19 века хоть и привела к разрушению Белого Дома, однако не оставила в исторической памяти страниц страха и ненависти в отношении «захватчика». В отличие от других народов Европы и Азии, на территории США не было разрушительных боевых действий с участием иностранных армий, угрожавших суверенитету и независимости государства. Историческая память американца не содержит страниц ненависти и неприязни к другим народам и странам. Как это есть у большинства других национальностей и этнических групп. Таким образом, ощущение опасности, необходимое для того, что бы была оказана поддержка программам по реализации экспансионистской концепции национальной безопасности, необходимо «создать» эти угрозы. Причем они, должны проявляться во внутренней жизни американского общества.

Политика национальной безопасности - это часть деятельности правительства, имеющей целью создание внутренних и внешних условий, способствующих защите и распространению жизненно важных национальных ценностей в условиях реально существующих и потенциальных угроз[²⁸⁴].

Цель политики национальной безопасности - защита и распространение национальных ценностей. В отечественной историографии этот факт часто сводился преимущественно к идеологическому обеспечению распространения влияния в мире. Однако пока государство остается основным действующим субъектом международных отношений, оно будет стремиться к распространению своего влияния в мире.

Одним из важнейших критериев национальной безопасности является национальная сила, а точнее военно-экономический и культурно-политический потенциал нации, в аккумулированном виде способный гарантировать выполнение определенных задач по защите национальных интересов. Основными компонентами национальной силы, по мнению американских экспертов, являются протяженность территории, природные ресурсы, население, национальная экономика и боеспособная армия[²⁸⁵]. В целях согласования всех аспектов национальной силы с национальными интересами разрабатывается стратегия национальной безопасности или национальная стратегия.

Национальная стратегия зависит от взглядов и позиций тех, кто ее разрабатывает. За последние десятилетия, считают Д.Кауфман, Т.Линей и Д.Маккифрик, в Соединенных Штатах, например, не удалось создать четкий механизм, в рамках которого национальная стратегия могла бы стать прямым отражением национальных интересов[²⁸⁶].

Итак, безопасность по-разному трактуется в различных слоях общества. В период глобализации государствоцентричная модель безопасности, где существует разрыв в понимании ключевых факторов безопасности между властью и народом, постепенно утрачивает приоритет. В настоящее время все больше внимания привлекают идеи тех исследователей, которые выступают за смену парадигмы, выводя понятие «безопасность» на новый уровень. Изучение безопасности в геополитических рамках уходит в прошлое. Решение этих проблем выходит на новые уровни, где приоритетными становятся, так называемые, «нетрадиционные» ее аспекты[²⁸⁷].

Стратегия национальной безопасности

В политологической литературе существует несколько определений национальной стратегии[²⁸⁸]. В американской литературе, «стратегия национальной безопасности» и «национальная стратегия» часто используются как синонимы. Большое влияние на разработку понятийного аппарата, считает американский политолог Яблонски, оказали работы, посвященные военной стратегии. Действительно, в историографии можно встретить несколько подходов к определению национально стратегии. Одно из часто используемых, принадлежит А. Джордану. Стратегия национальной безопасности - определяет пути использования всех возможных ресурсов и средств (политических, экономических, психологических и военных) для достижения выбранных целей в период войны и мира, в конкретных условиях, сложившихся как внутри страны, так и в мире в целом[²⁸⁹]. Таким образом, национальная стратегия играет особую роль в системе долгосрочного военного и внешнеполитического планирования.

Сила является квинтэссенцией стратегии и при этом перестаёт рассматриваться в чисто количественном отношении как простое наращивание военной мощи. Часто можно встретить понятие "гранд стратегия", которая в отличии от первой призвана координировать не только национальные, но военные и невоенные ресурсы реальных и потенциальных союзников для достижения своих национальных целей (признаваемые в качестве общемировых, или по крайней мере разделяемыми большинством стран)[²⁹⁰]. "В идеале, - пишет А.Джордан, - национальная стратегия должна базироваться на эмпирических знаниях и исторически доказанных фактах"[²⁹¹]. Таким образом, эксперт видит стратегию ни как набор идеальных целей и умозрительных положений, а как обстоятельно обоснованную, исторически осмысленную, систематизированную, соответствующую мировидению общества линию внешней и внутренней политики по достижению необходимого уровня защиты национальных интересов.

Есть и несколько другая точка зрения. Дж.Фостер, например, смотрит на стратегию как на процесс научного поиска[²⁹²], где успех зависит от квалификации экспертов, систематически проводимого анализа внутреннего положения в стране и международной обстановки, а также творческого подхода к решению сложнейших проблем и вопросов. Стратегия должна иметь четкие критерии верификации.

Национальная стратегия это не внешняя политика ибо, во-первых, обязательно подразумевает присутствие оппонента, наличие конфликта и конкуренции, а, во-вторых, стратегия национальной безопасности включает координацию и использование всех ресурсов (политических, экономических и военных) правительством ради достижения целей, в условиях существования на международной арене противника.

Российский исследователь А.Макарычев, предлагает рассматривать несколько уровней стратегии. Первый – «стратегия национальной безопасности», понимаемую как совокупность концепций, провозглашенных СНБ или президентов (многие эксперты предпочитают выделять еще «большую стратегию» - grand strategy, которая определяется конечными целями американской внешней политики). Оборонная или военная стратегия – являются одним из ее элементов. На более низком уровне – стратегии отдельных военных служб и ведомств. Первый документ, официально получивший название «стратегия национальной безопасности США» появился в 1987 г., после принятия в 1986 г. знаменитого закона Голдуотера-Никольса, обязывавшего президента представлять конгрессу стратегию национальной безопасности.

«104. (а) (1) Президент должен ежегодно выступать с объемлющим докладом о стратегии национальной безопасности США.

(2) Документ должен поступать в Конгресс в тот же день, когда президент направляет в конгресс проект бюджета на следующий финансовый год…

(3) Каждый доклад должен содержать текст стратегии национальной безопасности, в котором представлены следующие положения:

Жизненно важные для национальной безопасности интересы, цели и задачи США в мире.

Внешняя политика, международные обязательства, военные потенциал США необходимый для сдерживания агрессии и реализации стратегии национальной безопасности.

Предполагаемые краткосрочные и долгосрочные политические, экономические, военные и другие компоненты национальной силы для защиты и продвижения интересов и достижения целей, обозначенных в пункте (1).

Соответствие возможностей США заявленным целям и задачам, включая анализ соотношения всех элементов национальной силы, необходимых для реализации представленной стратегии.

Любая другая информация, которая может быть полезной для конгресса по проблемам, имеющим отношение к национальной стратегии»[²⁹³].

Итак, основные элементы стратегии: цели и задачи, национальные интересы, угрозы безопасности, средства и ресурсы решения национальных задач, оценка внутренней ситуации (политическая культура, национальные ценности, политическая система) и международного положения (география и международная политическая система).

Однако не стоит переоценивать значимость данного документа, который почти ежегодно стал выходить из недр Белого дома с конца 1980-х годов. Его основная функция, считает известный эксперт Дональд Снайдер - установить связь между исполнительной властью и другими сегментами политической системы[²⁹⁴].

Доклад должен «донести» до конгресса и других заинтересованных адресатов «стратегическое видение» исполнительной власти. Вначале он поступает в конгресс. Знакомясь с его содержанием, законодатели получают представление о том, как исполнительная власть видит распределение национальных ресурсов в соответствии с определенными задачами и интересами национальной безопасности. Другим важным адресатом выступают иностранные структуры. Распространение документа Информационным агентством США позволяет достаточно быстро донести до всех заинтересованных зарубежных «потребителей» официальное видение Вашингтоном решения проблем национальной безопасности. Причем он ориентирован как на союзников, так и на возможных противников, в отношении которых, документ выполняет роль сдерживающего фактора.

«Стратегия национальной безопасности» ориентирована так же и на внутреннего слушателя. Те, кто поддерживал президента, хотел бы видеть официально оформленные свои интересы в государственном документе за подписью президента. Таким образом, глава исполнительной власти реализует свои предвыборные обещания, реагируя на массовые умонастроения и представления. Однако, одновременно происходит и обратный процесс. Исполнительная власть пытается воздействовать на обыденное сознание масс, знакомя их с новым пониманием традиционных ценностей и интересов. Специфика американского общества, которое с одной стороны, мало интересуется внешнеполитической проблематикой, с другой стороны очень подвижно, поскольку состоит из постоянно прибывающих иммигрантов, которые оказывают влияние на общественное настроение, в условиях увеличившихся возможностей средств массовой информации, требует со стороны власти более внимательного отношения именно к этой категории «потребителей».

Важной функцией «национальной стратегии» является организация и регулирование процесса государственного управления. В подготовке документа принимают участие различные департаменты (министерство обороны, ОКНШ, государственный департамент, министерство энергетики, СНБ, аппарат Белого дома и другие подразделения). Осознание причастности к разработке важнейшего целеполагающего документа, по мнению исследователя, сплачивает его «авторов», формирует из них команду. Это особенно важно для Соединенных Штатов, где с приходом нового лидера, практически полностью меняется высшее руководство и, нередко, руководители среднего звена. Плюралистический характер американской политической системы, требует некоторых процессов, имеющих объединительное значение. Национальная стратегия определяет так же структуру государственных органов, участвующих в решении проблем национальной безопасности. В первую очередь это касается организации армии и разведывательного сообщества.

Однако, по мнению Дональда Снайдера, не совсем удачно выбрано время представления документа в конгресс. Дело в том, что он направляется вместе с бюджетом в январе, как раз накануне ежегодного обращения президента к Конгрессу, которое по традиции, становится главным публичным событием начала года.

Итак, «стратегия национальной безопасности» в США, например, имеет большое значение, но как видим, для организации и управления политическим процессом и популяризации политики действующей администрации. Мы не склонны считать ее появление как PR кампанию, однако при анализе этих документов следует учитывать большое пропагандистское значение документа. Тем не менее, он дает представление о том, как исполнительная власть видит основные пути решения проблем национальной безопасности.

Успех национальной стратегии зависит от сбалансированности планов и ресурсов. Одна из серьёзных проблем при формировании национальной стратегии - это перенапряжение сил (желаемое далеко не всегда соответствует реальному потенциалу государства).

За последние пятьдесят лет национальная стратегия США эволюционировала, на каждом переломном этапе, отражая конкретную социально-экономическую и международно-политическую ситуацию. С 1940 по 1960 годы инициатива в определении стратегии национальной безопасности была у государственного департамента. В период правления администрации Р.Никсона происходят существенные изменения. Самым авторитетным органом становится СНБ под руководством Г.Киссинджера. Над разработкой стратегии национальной безопасности в администрации Д.Картера были заняты сотрудники СНБ и министерства обороны. К концу 80-х гг., когда в Белом Доме работала республиканская администрация Р.Рейгана, министерство обороны получает прерогативы в формировании национальной стратегии[²⁹⁵].

Национальная стратегия с СНБ 68 определялась в достаточно широком диапазоне, не ограничиваясь только военными вопросами[²⁹⁶]. "Новый взгляд" Эйзенхауэра, а так же стратегии, сформированные в администрациях Дж.Кеннеди и Л.Джонсона, представляют попытку сохранить относительно широкий подход в определении задач национальной безопасности. Тем не менее, принимая во внимание обострение военного противостояния между США и СССР, эти администрации пошли на существенное увеличение оборонных расходов. Г.Киссинджер в документе NNSM 3 уделил большое внимание исключительно военным аспектам национальной стратегии[²⁹⁷]. С именем другого известного ученого С.Хантингтона, связана работа над текстом национальной стратегии в администрации Д.Картера - PRM-10[²⁹⁸]. Он попытался взять в качестве образца СНБ-68, но под влиянием целого ряда обстоятельств[²⁹⁹] в тексте итогового документа, определившего основные направления новой национальной стратегии PD-18 только два параграфа уделено экономическим вопросам. То же характерно и для администрации Рейгана, где в NSDM-32, основное внимание отведено оборонным вопросам[³⁰⁰].

В целом, стратегия - это не только искусство подготовки к вооруженному конфликту в который может быть вовлечена страна. Это также, в более широком значении, современный эквивалент того, что в XVII-XVIII веках называли raison d'etat. Современная стратегия - это рациональное определение жизненно важных национальных интересов, основных угроз безопасности, главных задач в отношении других стран. Такое широкое толкование национальной стратегии, отнюдь не является чем-то новым. Именно так относились к этой проблеме первый президент США Дж.Вашингтон и один из отцов-основателей Д.Лэй.[³⁰¹]

Первый закон о национальной безопасности и создание СНБ

Первым документом, в котором официально использовался термин «национальная безопасность» был закон 1947 «National Security Act». Инициатором принятия закона была исполнительная власть. Все последующие поправки к закону 1949 и 1958 годов так же вносились Белым Домом. Исключение составил закон Голдуотера-Никольса, рожденный в недрах Капитолия.

Под эгидой реализации концепции национальной безопасности произошло фактическое расширение государственного аппарата. Закон 1947 г., внесенный президентом, расширял полномочия исполнительной власти. Для обеспечения национальной безопасности создавалось объединенное министерство обороны, совет национальной безопасности, центральное разведывательное управление, объединенный комитет начальников штабов[³⁰²].

СНБ наделялся консультативными функциями по вопросам разработки интегрированной внутренней, внешней и военной политики, чтобы помочь военным, а так же другим департаментам и агентствам более эффективно сотрудничать по вопросам обеспечения национальной безопасности. Несмотря на то, что в первые годы существования процедурная сторона работы СНБ была не четкой, и документы, выходившие под грифом СНБ, имели разных авторов и адресатов, его влияние постепенно увеличивалось. Итак, главный вывод заключается в том, что организационно решение проблем национальной безопасности на раннем этапе виделось через повышение эффективности планирования и координации в первую очередь действий военных.

Анализ документов СНБ и государственного департамента, позволяет сделать вывод, что в конце 1940-х годов национальная безопасность не ограничивалась только военной безопасностью. Для успешного решения проблем национальной безопасности предусматривались меры по стабилизации экономики, создание промышленной базы и инфрастуктуры, способной обеспечить необходимой продукцией страну в случае войны, поддержка научно-исследовательские разработки, разработка более эффективных способов использования, консервации, хранения невозобновляемых ресурсов и т.п.[³⁰³]

Особе внимание уделялось проблемам внутренней безопасности. Определялись следующие минимальные требования:

Организовать и поддерживать эффективный контроль с целью предотвратить проникновение в США потенциально или реально опасных людей, как легальными так и не легальными путями.

Обеспечивать более плотный контроль за импортом и экспортом, въезжающими и выезжающими путешественниками, решая следующие задачи: (а) препятствовать проникновению сил, способных вести шпионскую деятельность и организовывать акции саботажа; (б) препятствовать вывозу за пределы США информации, материалов и оборудования, которое в случае попадания к враждебно настроенным силам может представлять угрозу национальной безопасности.

Тщательно следить и выявлять деятельность коммунистов и других подрывных групп в стране.

Обеспечить безопасность важнейших правительственных, промышленных и других жизненно важных объектов.

Подготовить службы, которые в случае войны должны обеспечить защиту населения и ресурсов.

Создать условия для реализации важнейших законодательных актов (в том числе Закон о шпионаже 1917 г.) и их адекватного применения.

Подготовить программу для контроля за деятельностью, как американских граждан, так и иностранцев, которые могут представлять угрозу безопасности страны, подвергать их аресту в случае необходимости.

Подготовка специальной программы по введению цензуры в период войны или в те моменты, которые посчитает нужным конгресс[³⁰⁴].

"Наш успех в сотрудничестве с другими народами в достижении мира зависит в основном от того, что мы делаем у себя дома, заявил Гаарри Трумэн в 1950 году. Мы должны сохранить силу американской нации. Сила эта - не только оружие и солдаты. Это также экономический рост, эффективная система социальной защиты, жизнеспособные институты, поддержка и понимание общественности. Мы можем достичь мира, если только сохраним наш потенциал, энергию, укрепим наши институты и нашу веру в примат свободы и индивидуализма".

Дуайт Эйзенхауэр, напротив, рассматривал внутренний и внешний компоненты безопасности в конфликте друг с другом. Это отразилось на работе его двух администраций, что лишило Вашингтон гибкости и маневренности в решении многих международных проблем[³⁰⁵].

Для последующих администраций характерно преобладание внешних силовых компонентов в определении национальной безопасности, что сказалось на формировании внешнеполитического курса США, характеризовавшегося жесткими милитаристскими устремлениями[³⁰⁶]. Однако в документах мы постоянно находим подтверждение тезиса о более широкой трактовке национальной безопасности. Не говоря о проблемах экономического роста и внутренней безопасности, эксперты СНБ выделяли и такие угрозы, как нелегальная торговля наркотиками, нелегальная иммиграция, ухудшение экологической ситуации.

Итак, можно говорить, о формировании двух главных принципов, определяющих содержание понятия «безопасность». Во-первых, безопасность достигается не через угрозу, а через гарантию безопасности другого. Трансформируя этот принцип в конкретные политические акции, необходимо будет отказаться от суверенного права на односторонние действия. Приоритет должен отдаваться переговорам и поиску компромисса, с целью достижения максимального обоюдовыгодного результата. Во-вторых, признавая факт, что все большее количество стран разделяет общие ценности и идеалы, возникает необходимость совместных действий по их защите. Речь идет о кооперации усилий разных акторов, в том числе и в сфере военного планирования и осуществления силовых акций. Военно-политическое сотрудничество становится важнейшим принципом решения проблем безопасности. Однако не все с энтузиазмом воспринимают эти новые принципы безопасности. Консерваторы по-прежнему выступают за сохранение суверенного права государства защищать свои интересы самостоятельно, в том числе и военными средствами. Республиканские лидеры не один раз заявляли, что Соединенные Штаты оставляют за собой право на односторонние действия.