4.2. Дуглас с. Норт

Дуглас Сесил Норт (родился в 1920 г.) - американский экономист и статистик, специалист по экономической истории и истории экономических учений, Нобелевский лауреат по экономике (1993) [9]. Его ранние исследования по истории экономики сосредоточились на платежном балансе и привели к выдающейся разработке экспортно-ориентированной модели американского роста, оформившейся в монографии «Экономический рост Соединенных Штатов, 1790-1860 гг.» (1961). Следующая монография «Рост и благосостояние в американском прошлом: новая экономическая история» (1966) открыла новый подход к экономической истории: количественно ориентированный и четко определенный теорией. Эта работа отличается краткостью и отсутствием внимания к деталям институциональных или правовых изменений, которые были особенностью его более ранних обзоров. Парадоксально, но пока Норт подчеркивал зависимость экономического роста от свободных рыночных институтов, читатели получили небольшой доступ к деталям изменяющейся правовой и регулирующей среды, которая описана как эволюционная экономика. Его подход к институтам может быть с пользой противопоставлен соответствующим главам книги Дж. Хьюза «Американская экономическая история» (1990), которая в своей трактовке напоминает раннюю традицию американского правового наследия, пришедшего из Европы, и его последствия.

Интерес Норта к рыночным институтам развивался в течение 25 лет. Так, в своей статье (1968), посвященной оценке роста эффективности океанского судоходства, он отмечал, что сокращение пиратства и улучшение организации (а не технологические изменения) были основными двигателями роста в этом секторе, и это обостряло его интерес к трансакционным издержкам, как потенциальному тормозу роста выпуска, и роли политической и экономической организации в их преодолении. Его работы вышли за рамки секторальных эмпирических исследований. Начиная с 1971 г., Нортом были написаны серии статей и книг, в которых на национальном и интернациональном уровнях рассматривались причины и последствия институциональных изменений.

В совместной работе «Институциональные изменения и американский экономический рост» (1971) Л.Дэвис и Д.Норт, получив вдохновение из литературы по общественному выбору, пытались объяснить, когда и почему организовались группы интересов, чтобы изменить правила, которые ограничивали их, в процессе изменения сферы действия ТАИ и перспектив для их роста. Работа Д.Норта и Р. Томаса «Подъем Западного мира: новая экономическая история» (1973) была ещё более амбициозна, так как авторы на 158 страницах пытались объяснить развитие Европы за восемь веков. Особенно в отношении периода до 1500 г. Норт и Томас стремились использовать то, что они рассматривали как чисто «экономические» переменные (технологию и демографические изменения), чтобы объяснить упадок феодализма и развитие институтов рыночной экономики. Их попытка была выдающейся из-за явного уклонения от «ad hoс⁷» обращений к институтам, культуре или правовому постоянству, как силам, обладающим своим собственным правом [19, р.135]. Эту работу критиковал С.Фенолтея в 1975 г. за её поверхностную трактовку исторического материала, а А.Филд позднее (1981) за её несостоятельность удовлетворить недостижимое методологическое обещание. Если рост населения привел к упадку феодализма в XI-XIII веках, то почему уменьшение населения после «Черной смерти» не повернуло процесс в обратную сторону? Ответ Норта и Томаса гласил: рост отношения «земля - труд» увеличил торговую силу тех земледельцев, которые выжили. Но это противоречит тому, что выдвигал Евсей Домар в 1970 г. для объяснения возникновения крепостного права в Восточной Европе, так же как и рабовладельческой системы в Америке. Высокое (или растущее) отношение «земля - труд» не может быть одновременно объяснением свободы в Западной Европе и крепостничества/рабства в Восточной Европе и Американском Юге. Чтобы понять смысл этих историй, необходимо (явно или неявно) признать независимую роль самих институциональных режимов и влияния культуры, которое может усиливать их. Чтобы понять, почему такие режимы порой изменяются, а иногда нет, необходима, кроме того, историческая, специфическая методология. Напротив, Томас и Норт были ведомы желанием рассмотреть правила как конечные производные от более «фундаментальных» данных, таких, как технологии и вклады ресурсов.

Исходя из обозначенной перспективы, институциональные детали развиваются в основном для показа силы модели, а не потому, что такие детали могут быть причинными по праву. В конце концов институциональное изменение становится эпифеноменальным и не может объяснить, почему регионы с доступом к таким же вкладам ресурсов и технологическому опыту различаются траекториями роста.

Последующие публикации Норта отражают неудачную борьбу за примирение двух позиций: одна из которых состоит в том, чтобы объяснить институциональные изменения как результат максимизирующего поведения, ограниченного только технологией и вкладами ресурсов; другая – чтобы использовать институциональные изменения для объяснения различий в экономическом функционировании. Его третья книга «Структура и изменение в экономической истории» (1981) частично отвечала на критику более ранних работ. Норт явно признавал идеологию, как независимый фактор влияния, объединяющий индивидуумов вместе и преодолевающий проблемы безбилетника. Другими словами, идеология может объединить вместе западных лордов или американских рабовладельцев, давая им возможность навязать свои принудительные трудовые режимы в регионах в высоким отношением « земля-труд», вместо иных благоприятных торговых условий для земледельцев. Однако же большая часть исследования отражает язык и цели, поставленные в ранних работах, а выводы критики не были полностью учтены [19, р.136].

В книге Норта «Институты, институциональные изменения и функционирование экономики» (1990), как предполагает ее заглавие, разделы и особенно часть III, делается более явное ударение на последствия институциональных изменений, но в целом упорно присутствует анализ общественного выбора: почему и когда институты изменяются, хотя и с большей квалификацией [12].

Главное достижение Норта связано с его неутомимой манерой, с которой он принудил большие сегменты экономической профессии, признать важность институтов. Хотя он никогда полностью не предавался попытке создать эндогенную теорию институциональных изменений, его работы развивались и теперь включают больше положений и разделов, с которыми была согласна критика более ранних работ.

Однако критические чувства не притупились. Внимание Норта к институциональным деталям в дальнейшем было ограничено пространством, посвященном объяснению (или, иногда, критике) теоретической литературы, в которой он черпал вдохновение. Кроме того, его терпимость к двусмысленности и желание привносить идеи из разных теоретических традиций вызывает недовольство у тех, кто пытается систематически осмыслить его работу. Ключ к разрешению этого недовольства может находиться в различии между научными исследованиями, касающимися источников институциональных изменений, и исследованиями, которые направлены на изучение последствий. Вопросы, имеющие отношение к причинам, несомненно важны, но экономисты имеют относительно небольшое сравнительное преимущество в обращении к ним. И, наоборот, они имеют огромные возможности говорить о произошедших последствиях, которые могут быть полезны в проведении государственной политики. Фокусируясь на последствиях и осознавая, что исследование истоков требует исторического и специфического подхода и не обязательно обусловлено изучением экономической теории как таковой, можно больше преуспеть в понимании того, почему институты действительно имеют важное значение. Своими работами Дуглас Норт настроил экономистов на постановку и решение этих интеллектуальных проблем.