§ 46. Кажущаяся

невозможность онтологического осмысления и определения присутствиеразмерного

бытия-целым

Недостаточность герменевтической ситуации, из какой возник предыдущий

анализ присутствия, должна быть преодолена. Во внимании к

необходимо требующемуся предвзятию целого присутствия надо спросить, может

ли это сущее как экзистирующее вообще стать доступно в его бытии-целым. За

невозможность требуемой данности кажется говорят важные основания, лежащие в

бытийном устройстве самого присутствия.

Заботе, образующей целость структурного целого присутствия, возможное

целое-бытие этого сущего по своему онтологическому смыслу явственно

противоречит. Первичный момент заботы, ее "вперед-себя", говорит ведь:

присутствие экзистирует всегда ради своей самости. "Пока оно есть", до

своего конца оно имеет отношение к своей способности быть. И когда оно, еще

экзистируя, уже ничего не имеет "впереди" и "закрыло свой счет", его бытие

определяется еще тем же "вперед-себя". Безнадежность, например, - не отрыв

присутствия от его возможностей, но лишь особый модус бытия к этим

возможностям. Безочарованная "на все готовость" таит и себе не меньше того

же "вперед-себя". Этот структурный момент заботы-все-таки недвусмысленно

говорит, что в присутствии всегда еще что-то не состоялось, еще не став как

бытийная способность самого себя "действительным". В сути основоустройства

присутствия лежит поэтому постоянная незавершенность. Нецелость означает

недостачу в способности быть.

Но коль скоро присутствие "экзистирует" так, что в нем просто нет

больше несостоявшегося, оно сразу стало уже-не-присутствием. Отнятие

бытийной недостачи означает уничтожение его бытия. Пока присутствие как

сущее есть, оно своей "целости" никогда не достигло. Добудь оно ее однако, и

добыча станет прямой утратой бытия-в-мире. Как сущее оно тогда никогда уже

больше не узнаваемо.

Основание невозможности онтически знать присутствие как сущее целое и

вслед за тем онтологически определить в его целом-бытии, лежит не в

несовершенстве познавательной способности. Помеха встает со стороны бытия

этого сущего. Что и быть даже не может таким образом, каким познание

претендует охватить присутствие, то в принципе ускользает от познаваемости.

Не оказывается ли тогда однако считывание онтологической бытийной целости с

присутствия безнадежной затеей?

"Вперед-себя" как сущностный структурный момент заботы вычеркиванию не

подлежит. Но безупречно ли и то, что мы отсюда вывели? Не в чисто ли

формальной аргументации было сделано заключение о невозможности схватить целое присутствия? Или даже в принципе присутствие

было незаметно взято как нечто наличное, впереди которому постоянно

подсовывается что-то еще-неналичное? Схвачены ли аргументацией еще-не-бытие

и "вперед-себя" в генуинном экзистенциальном смысле? Велась ли речь о

"конце" и "целости" в феноменальном соразмерении с присутствием? Имело ли

выражение "смерть" биологическое или экзистенциально-онтологическое, да

вообще достаточно надежно очерченное значение? И действительно ли уж

исчерпаны все возможности сделать присутствие доступным в его целости?

Эти вопросы требуют ответа, прежде чем проблему целости присутствия

можно будет исключить как пустую. Вопрос о целости присутствия, одинаково и

экзистентный о возможной способности быть целым, равно как экзистенциальный

о бытийном устройстве "конца" и "целости", таит в себе задачу позитивного

анализа прежде отодвигавшихся феноменов экзистенции. В центре этих

рассмотрении стоит онтологическая характеристика присутствиеразмерного

бытия-к-концу и достижение экзистенциального понятия смерти. Относящиеся

сюда разыскания членятся следующим образом:

(§ 47) опыт смерти других и возможность охвата целого присутствия;

(§ 48) недостача, конец и целость;

(§ 49) отграничение экзистенциального анализа смерти от возможных

других интерпретаций феномена;

(§ 50) прорисовка экзистенциально-онтологической структуры смерти;

(§ 51) бытие к смерти и повседневность присутствия;

(§ 52) повседневное бытие к смерти и полное экзистенциальное понятие

смерти;

(§ 53) экзистенциальный набросок собственного бытия к смерти.