10.2. Методики исследования и классификация конфликтов
В современной науке есть традиционные методики исследования явления (детальный анализ конкретной ситуации, аналогия, индукция, дедукция и др.) и частные методики. К последним относятся, во-первых, формализация конфликта, т. е. выделение общих черт и явлений в процессах и абстрагирование форм от их содержания; во-вторых, моделирование, т. е. построение конструкций конфликта в виде аналога для объек тивного исследования, теория рациональных решений и теория игр, когда ставится вопрос о том, как должен вести себя субъект или страна в событии. Использование этих методик и практика международных отношений показывают, что развитие явления может разворачиваться по определенной схеме, в которой присутствуют в разной последовательности несколько компонентов. Среди них дипломатический протест одной из сторон; акция в ООН и обращение к правительствам других стран с осуждением действий субъекта; отказ от переговоров; разрыв дипломатических отношений; кампания пропаганды; торговый бойкот; передислокация войск; полная мобилизация резервистов; ограниченная война, всеобщая война.
При анализе возможного столкновения сторона внимательно изучает противника, потому что каждый из субъектов международных отношений обладает определенным потенциалом из следующих величин: людских ресурсов, коммуникаций, ВВП на душу населения, производства всех видов энергии, выплавки стали, грамотности населения, наличия ядерного оружия. На решение участвовать в конфликте влияют и такие факторы, как состояние торговли, участие в военных и политических союзах, наличие иностранных баз, свое территориальное положение и противника, склонность к решительным действиям или в целом поведение руководства страны. Основываясь на теории политического равновесия или баланса сил, российский исследователь П. Цыганков исходит в анализе данного явления из того, что нарушение структурного равновесия в международной системе может объясняться появлением государств, чья растущая сила приближается к мощи великих держав, занимающих в мировом сообществе ведущие позиции, но значительно отстает от уровня их политического влияния.
Еще одной разновидностью «структурного» анализа международного конфликта является стремление объединить анализ трех уровней: уровня индивида, уровня государства и уровня международной системы. На первом из них предполагается изучение естественной природы человека («animus dominandi», о котором упоминает Г. Моргентау), прежде всего особенностей психологического облика государственных деятелей (отражаемых, например, в теориях инстинктов, фрустрации, агрессии и т. п.). На втором - рассматриваются детерминанты и факторы, связанные с геополитическим положением государств, а также специфика господствующих в них политических режимов и социально-экономических структур. Наконец, на третьем уровне выясняются характерные черты самой международной системы: «полярность», или «конфигурация соотношения сил», другие структурные признаки.
■
содержание
(ИР текст) конфликта в особенностях
взаимодействия межгосударственной
системы и ее внутренней среды, когда
наиболее благоприятным для обострения
ситуации или предшествующего ей кризиса
является международный контекст,
характеризующийся размыванием
или же
резким
изменением
в соотношении сил. В этом и другом случае
государства теряют ясное представление
об их взаимном положении и межгосударственной
иерархии и пытаются покончить с возникшей
двойственностью (как это произошло,
например, в отношениях между США и СССР
во время Карибского кризиса 1962
г.).
Отсутствие
общепринятого понимания данного явления
делает различия между «структурным»
и «контекстуальным» подходами
трудноуловимыми. Как подчеркивают
некоторые исследователи теории
международных отношений, указанные
подходы тесно связаны друг с другом и
содержат ряд общих идей. Их объединяет,
например, явная приверженность
государственно-дентричной
модели международной системы со
всеми
вытекающими отсюда последствиями,
главным из которых является сведение
всего многообразия конфликтов только
к межгосударственным противоречиям,
кризисам и вооруженным столкновениям.
Об этом говорят и различные типы
классификации
конфликтов.
Так,
французские исследователи Ф. Брайар и
М. Джалили
выделяют три
группы конфликтов,
которые отличаются
по своей природе, мотивациям их участников
и масштабам.
К первой
они относят
классические
межгосударственные конфликты,
связанные с
победой или поражением
одного из субъектов,
национально-освободительные
войны и
т. п. Во вторую группу входят
территориальные
и
нетерриториальные
конфликты.
Последние могут
иметь
социально-экономические,
идеологические мотивы или же просто
вытекать
из воли
к могуществу. В третью группу включаются
такие
конфликты,
которые
в зависимости от масштабов подразделяются
на генерализированные,
в которые втянуто большое количество
государств и которые способны перерасти
в
мировые конфликты, и на
региональные,
субрегиональные
и ограниченные
(по количеству
участвующих государств). Предполагается,
что в
современных
условиях к конфликтам имеют отношение
две различные формы силы
- относительная,
когда страны стремятся увеличить свое
сравнительное экономическое
и политическое
влияние в рамках международных норм
и установок,
и метасила,
когда государства пытаются совместно
или
в
одиночку
изменить
сами процедуры и установленные правила
в
международных отношениях. Существует
множество
других классификаций,
критериями которых выступают причины
и степень напряженности международных
конфликтов, характер и формы их протекания,
длительность, масштабы и
т. п. ОНи постоянно дополняются и
уточняются, предлагаются новые и т. п.
В рамках исследования явления обращается внимание на такую его форму, как спор. Бывают относительные споры, включающие конкретные проблемы по поводу распределения материальных и нематериальных ресурсов. Они фокусируются на таких болевых точках преткновения, как земля, водное пространство, военная безопасность и др. Например, проблема Каспия в отношениях между Россией, Ираном, Азербайджаном, Туркменистаном и Казахстаном, ближневосточный конфликт и т. д.
Институциональные споры, наоборот, фокусируются на изменении и реформировании существующих правил и установок или разработке новых. Если государство или группа государств стремятся исправить международные нормы, то они неминуемо окажутся лицом к лицу с другой группой действующих субъектов, противостоящих первой. В то время как относительные полемики обычно разрешаются немедленным переразмещением ресурсов, урегулирование институциональных приводит обычно к установлению новых рамок или набору правил, воздействие которых не сразу очевидно. Поскольку институциональные дискуссии могут включать изменение важных конфликторазрешающих норм, они потенциально более весомы, чем относительные споры. Проиллюстрируем этот тип противоречием между развитыми и развивающимися государствами по поводу реформирования международного экономического порядка. Оно началось еще в середине 70-х гг. XX в., когда «третий мир» начал требовать радикальной реструктуризации правил и процедур глобальной экономической системы. Предложенная инициатива, известная как «новый международный экономический порядок» (НМЭП), стремилась изменить правила и представить установки справедливого распределения экономических ресурсов между государствами. В сущности, НМЭП стремился установить правовые нормы, чтобы заменить рыночно-ориентированные правила и установки, выработанные развитыми странами после Второй мировой войны. Долгосрочной целью международного экономического порядка было не только перемещение богатства с Севера на Юг, но и увеличение силы влияния стран «третьего мира» в международных отношениях. Основные дебаты развернулись вокруг вопроса о том, каким образом «третий мир» сможет обеспечить рост своего влияния в глобальном сообществе так, чтобы стать политически и экономически менее уязвимым.
Следует отметить, что, по крайней мере, в одном отношении радикальных изменений в общей картине типологии и классификации конфликтов, за небольшими исключениями, пока не произошло. Речь идет о том, что и сегодня основное место в таких определениях по-прежнему отводится конфронтациям между государствами. Несмотря на многочисленные попытки создания общей теории конфликтов, ни одна из них пока не получила признания. Не существует и общей теории международных конфликтов. На эту роль не могут претендовать ни полемикология, ни конфликтология, ни социология конфликтов. Почему? Во-первых, многочисленные исследования не выявили какой-либо устойчивой корреляции между теми или иными атрибутами международных акторов и их поведением. Во-вторых, те или иные факторы, которые могли бы рассматриваться как детерминирующие конфликтный процесс, как правило, варьируются на различных фазах этого процесса и поэтому не могут быть операциональными в анализе явления на всем его протяжении. В-третьих, характер мотивов и природа конфликтов редко совпадают между собой, что также затрудняет возможности создания единой теории, годной на все случаи.
Более того, определенный оптимизм, высказываемый некоторыми из видных специалистов относительно состояния исследований международных конфликтов, не помешал заметному кризису, в который эти исследования вступили с конца XX в. Сегодня, в XXI в. выдвигаются на первый план те вопросы, которые, не являясь радикально новыми по существу, отражают феномены массового масштаба и свидетельствуют о переходном характере современного международного порядка. Они пока не освоены ни одним из рассмотренных выше теоретических направлений в изучении международных конфликтов, хотя имеются и попытки расширить толкование конфликта. Например, Р. Либер, профессор Джорджтаунского университета, справедливо замечает, что как содержанием современных международных отношений, так и одной из их проблем является анархия, что почти автоматически ведет к конфликтам. Глубина, встающих в этой связи вопросов показана американским ученым Дж. Розенау, обратившим внимание на все более заметное «раздвоение» международной арены, на которой «акторы вне суверенитета», под которыми понимаются негосударственные субъекты, демонстрируют сегодня влияние, конкурирующее по своим последствиям с влиянием традиционных (государственных) субъектов. М. Смуц и Б. Бади, швейцарские специалисты в области политической социологии, отмечают трудности в их идентификации, что придает международным конфликтам заведомо насильную роль «рационального» средства в достижении своих целей.
Движения сопротивления, партизанские и религиозные войны, национально-этнические столкновения и другие негосударственные международные конфликты известны человечеству издавна. Однако господствующие социально-политические теории, основанные на государственно-центристской парадигме, отказывали им раньше в праве на концептуальную значимость, рассматривая их либо как явления маргинального порядка, не способные оказывать существенного влияния на основные правила международного общения, либо как досадные случайности, которые можно не принимать в расчет ради сохранения стройности теории.
Одновременно происходит и «балканизация» негосударственных конфликтов. Как и новые их виды, они уже не могут быть урегулированы при помощи старых механизмов из арсеншта~Тс1ассичёской международной стратегии (военное подавление, «баланс сил», «равновесие страха» и т. п.). В конфликтах в Северной Ирландии, на Ближнем Востоке, на юге и севере Индии, в Камбодже, Афганистане, между республиками бывшей Югославии, на территории бывшего СССР можно, конечно, найти сходные черты. Однако это сходство в большей степени касается отсутствия какой-либо полной ясности относительно природы указанных конфликтов, их «неправильности» с точки зрения соотношения целей и средств их участников, опасности, которую они представляют для мирового сообщества.
К этому следует добавить, что изменение характера оружия массового уничтожения (ОМУ) в XXI в. безусловно будет накладывать отпечаток на развитие явления. Сегодня оно называется конфликтом нового поколения. Если во всех предыдущих борьба шла за землю, на земле и с помощью большого числа военной силы вязко, долго, то сегодня грядут бесконтактные войны с талибами в 2002 г., в Ираке в 2003 г., а еще раньше в Югославии. Меняется и стратегическая обстановка. Успех государства будет зависеть не от того, сколько у него танков, самолетов, а от того, какие технологии, какое оборонительное и ударное оружие у него будет накоплено. Резко возрастает значение информационных средств, которые будут системообразующими и системоразрушающими. Все это заставляет по-новому посмотреть на будущие конфликты й роли государств. Опасность, свойственная такому состоянию, по словам американской исследовательницы К. Грав состоит в том, что «США как нация-государство, являются только одной из многих культур для поля исследования, столь критического к человеческому будущему. Набор американских представлений может обеднить способность страны правильно воспринимать картину всех стратегических стилей, которые существуют в мире».
В литературе по международным отношениям отмечается, что каждый из конфликтов многомерен, содержит в себе не один, а несколько кризисов и противоречий, каждый уникален по своему характеру. Переговоры, консультации, посредничество, соглашения и другие средства урегулирования обнаруживают весьма разную эффективность. Их действенность определяется возможностями формализации конфликта, придания ему официального статуса, четкого определения его причин и идентификации бесспорных легитимных представителей сторон, т. е. как раз тем, что, как правило, оспаривается участниками рассматриваемых конфликтов. Отсюда нарушение уже заключенных соглашений, неуважение к посредникам (и даже их физическое устранение). Отсутствует ясность относительно главных действующих лиц явления. Термины «боевики», «сепаратисты», «террористы», «мафиозные группировки», «бандформирования» и другие отражают не столько понимание проблемы, сколько ее эмоциональное восприятие.
Таким образом, известные сегодня результаты исследования международных конфликтов если и не утрачивают своего значения в свете новых явлений, то обнаруживают беспочвенность своих претензий на всеобщность, отражают лишь часть международных реалий.