Nikonova_2011

евангельским аналогиям. Это и «Мистерия-Буфф» В. Маяковского, и «Христос Воскрес» А. Белого, многочисленные поэтические декларации пролеткультовцев. В этом ряду следует рассмотреть и отношение молодого А. Платонова к фигуре А. В. Луначарского. В 1920 году, к двадцатилетию литературной деятельности наркома просвещения, он пишет юношески задорную статью, в которой связывает деятельность наркома со своей «детской мечтой» о единстве всего сущего: «Будет время, и оно близко, когда один человек скажет другому: я не знаю ни тебя, ни себя – я знаю всех. Я живу, когда живут все, а один – умираю. Если ударят тебя, то больно и мне. Я потерял себя, но приобрел всех, весь мир. Я – все, и все – одно – тоже я»1.

Для А. Платонова это и есть главная цель революции – создание человека, способного вместить весь мир, отозваться на любую боль. С его точки зрения, это и есть главный результат революционного преображения мира: «Трудовые школы – это могилы ветхого человека, это матерь нового, радостного, могущественного существа» (там же).

Поэтому образ революции, возникший на пересечении библейских представлений и реалий начала ХХ века, молодой писатель воспринял как конец света (мира), как пришествие нового человека (следовательно, как начало). Таким человеком, некогда родившимся «среди людей», пишет А. Платонов в том же 1920-м году, был Христос, «сильнейший из детей земли, силою своей уверенности и радости подмявший смерть под себя, и тем остановил бешеный поток времени, хоронящего человека навеки под пеленою своею»2.

Метафизический масштаб размышлений молодого А. Платонова очевиден, так же как и очевидно несовпадение его позиции с точкой зрения Луначарского, для которого

1Там же. С. 51.

2Платонов А. Да святится имя твое // Платонов А. Сочинения. Т. 1. Кн. 2.

С. 39.

41

апелляция к религиозному сознанию народа – лишь пропагандистский ход в популяризации социалистической доктрины. А. Платонов же стремится создать целостную систему, которая события социальной действительности видит реализацией единого процесса жизни.

Стилистически платоновские ранние статьи коррелируют с его временем. Мир не только в представлении А. Платонова полярен1, борьба беспощадна2, а смерть рождает «новую высшую жизнь» (статья «Тридцать красных»)3. Однако эпоха использовала высокий библейский слог для описания понятий социального мира, делая его частью собственной стилистики, но не мировоззрения. Позже большинство писателей времени платоновской юности откажется не только от стиля революционной романтики, но и от мировосприятия тех лет. А. Платонов остался верен своему времени в главном – в оценке революции, в осознании ее неизбежности. Революция для него – закономерная часть мирового процесса, момент встречи времен (прошлого и будущего), момент разрешения кардинальных жизненных противоречий.

Если революция – ключевое понятие платоновского художественного мира – закономерна, «природна», то в метафизическом смысле и любое событие в платоновском мире ожидаемо и возможно. Естественны рождение и смерть человека, естествен конец любой длительности, как естественно начало любого явления. Платоновские герои живут в по-

1См. статью А. Платонова «Два мира». Но так же – «Два мира» – назывался роман В. Зазубрина, одобренный В. И. Лениным за жесткую картину классового противостояния. В. Маяковский писал в поэме «150 000 000» утверждал подобное же: «Уничтожились все середины, Нет на земле никаких середин». И этот перечень может быть продолжен.

2В статье «Последний враг» А. Платонов пишет: «Его гибель – наше конечное торжество» // Платонов А. Сочинения. Т. 1. Кн. 2. С. 22. В стихах: «Мы

–гибель всем, кто не погиб. / В волне кровавой поля рыдают, / Мы выпрямляем путей изгиб» // Платонов А. Голубая глубина. – Краснодар, 1922. С.20.

3И эту мысль нельзя считать только платоновской. Как указывает комментатор, А. Платонов в этой статье разделил пафос заметки Г. Бергмана, ставшей источником его текста / См.: Платонов А. Сочинения. Т.1. Кн. 2. С. 325.

42

стоянном ощущении собственной пограничности, остро ощущают проходящее сквозь них время. Так, жители уездного городка Чевенгур, давшего имя роману, живут в ожидании «второго пришествия». Собственная гибель в этой связи для них очевидна, а потому они и не сопротивляются действиям чевенгурских коммунистов. Председатель ревкома Чепурный и чекист Пиюся, выполнив свою апокалипсическую функцию, вносят в нее революционный корректив, простреливая каждому убиенному «душу», дабы он не воскрес к новой жизни после наступившего с их помощью «конца света». И с этой точки зрения действия героев романа, несмотря на чудовищность ими содеянного, лишь в контексте целостного платоновского миропредставления обретают непротиворечивый смысл.

Одна из важнейших задач революции, по Платонову, – преодоление сиротства, трагического состояния, при котором разорваны связи мира и человека, а во вселенной нарушены законы родства. Сиротство – состояние онтологической катастрофы, при которой невозможно исполнение «детской» мечты писателя о единстве связи «между лопухом, побирушкой, полевой песней и электричеством»1.

Тема сиротства маркирует у А. Платонова онтологически важную для него тему войны не только как состояния неродственности, но и как нахождения между жизнью и смертью. Напомним, что прекрасный и яростный мир мало озабочен судьбой человека, обстоятельствами его частной биографии. Платонов осознавал эту ситуацию в значительной мере как метафизическую.

1 В «Чевенгуре» А. Платонов пишет: «С матери после своего рождения ребенок ничего не требует – он ее любит, и даже сироты-прочие никогда не обижались на матерей, покинутые ими сразу и без возвращения. Но, подрастая, ребенок ожидает отца, он уже до конца насыщается природными силами и чувствами матери – все равно, будь он покинут сразу после выхода из ее утробы, – ребенок обращается любопытным лицом к миру, он хочет променять природу на людей, и его первым товарищем, после неотвязной теплоты матери, после стеснения жизни ее ласковыми руками, – является отец» (Ч., с. 277).

43

Тут хотелось бы сделать одно уточнение. В традиционной паре жизнь/смерть нерелигиозное сознание видит прежде всего борьбу бытия с небытием, жизни и не-жизни. Но в мире А. Платонова это два равных состояния (вспомним намерение отца Саши Дванова «пожить в смерти»), отмеченных разной степенью длительности (смерть вечна, жизнь временна) и разными формами существования (у мертвых минимум телесности, и в этом – их равенство с живыми).

Живые отличаются от мертвых наличием плоти, которая самим человеком нередко отождествляется с жизнью1. У А. Платонова природа есть единосущный источник жизни и смерти. В природе начала и концы, она задает единый жизненный ритм, вне которого не могут существовать ни человек, ни любая другая материя. Этому самоорганизующемуся и неуничтожимому единству в равной степени нужны мертвое и живое, органическое и неорганическое. Смерть есть разрыв ткани жизни, как и революция, есть нарушение устоявшегося порядка, но за ними должна следовать жизнь. Разрыв же философы определяют как «место, где они (жизнь и смерть – Т. Н) соприкасаются друг с другом, проникаются, достигают равновесия в совокупном действии сил …»2.

Таким образом, рождение и смерть человека есть переход бытия в небытие и наоборот. Это важный момент в платоновских рассуждениях – неразрывность, взаимооборачиваемость духовного и телесного.

Метонимичный Вселенной человеку Платонова приходит

вмир после акта рождения3, в мир «прекрасный и яростный»,

1СРЯ дает множество значений слова «жизнь» – от философского («особая форма движения материи, возникшая на определенном этапе ее развития, бытия») до житейского, физического во временнóй длительности (физиологическое состояние человека, животного, растения от зарождения до смерти).

2Подорога В. Философия М. Хайдеггера и современность. М., 1991. С. 103.

3У А. Платонова акт рождения человека есть доказательство неуничтожимости Вселенной, проявление ее самоорганизации.

44

где законом является борьба. Это и есть жизненное пространство человека. Оно неструктурировано, в нем нередки катастрофы и войны. Платоновский мир постоянно пребывает в состоянии самоорганизации, т. е. трагическом чередовании мира и войны как метафизических состояний. «А жить на земле, видно, нельзя еще, тут ничего не готово для детей: готовили только, да не управились!» – винится мать на могиле своих погибших детей1. И это общая вина-беда всего людского сообщества, не справившегося с трудной задачей мироустройства, в которомне преодолена смерть.

Поэтому у платоновского человека два истока – мать и народ (люди – наиболее частотное определение у А. Платонова). И мать, и народ в равной мере исток человека, однако дальнейший путь уже в его собственных руках.

Вернемся к дорогой для молодого Андрея Платоновича «упорной детской мечте» о коренном переустройстве мира, когда в нем осуществится равенство всего живого. Онтологическая по своей природе мысль писателя вступала в диалог со становящейся советской реальностью, остроту социальных проблем и решений которой А. Платонов ощущал на себе.

В соответствии с мыслью о двунаправленности платоновских текстов наша монография состоит из двух частей. В первой анализируются тексты, в которых платоновская онтология непосредственно становится предметом изображения в ее соотнесении с революционным пересотворением мира. Вторая часть рассматривает произведения, в которых более явственно проступает социальная действительность и ее нерешенные проблемы, корректирующую платоновскую онтологию.

1 Платонов А. Взыскание погибших. М., 1995. С. 70.

45

2.ЧЕЛОВЕК В МИРЕ

ВТВОРЧЕСТВЕ ПИСАТЕЛЯ 1920-х годов

2.1.Герой повести «Епифанские шлюзы» в выборе пути

Тема человек и мир принадлежит к числу едва ли не самых постоянных и по-разному трактуемых в разных исторических ситуациях. В литературе начала ХХ века она приобрела отчетливый онтологический смысл. Мир в ее понимании синонимичен Вселенной, в качестве составляющих включает Природу (замещение прежней Натуры), и самого человека. От ХIХ в. литературе нового столетия досталась мысль о непременном противостоянии человека несовершенству мира, которое он должен преодолеть. Эта идея была многократно усилена революционными временами и неоправданной переоценкой человеческих возможностей.

Начало творческого пути А. Платонова, как мы уже говорили, отмечено пролеткультовским космизмом. В «фантастических» повестях и рассказах писателя герои бросают вызов Вселенной, ставят перед собой задачи масштабные, планетарные, имеющие целью всеобщее счастье. Револю- ционно-романтический, достаточно традиционный для эпохи, такой поворот темы, казалось бы, должен был вписать А. Платонова в литературу его времени на правах полного совпадения с распространенной точкой зрения.

Однако платоновские герои-преобразователи несли в себе неразрешимое противоречие. Земля была частью их гигантских планов, а между тем любое вторжение «земного» быта или живого человеческого чувства разрушало не только их планы, но физически уничтожало самих преобразователей («Лунная бомба», «Эфирный тракт» и др.). Рационализм героев раннего Платонова с неизбежностью вел их

46

к столкновению идеи и жизни. Один из героев «Эфирного тракта», «полуученый человек», помощник агронома по полеводству с «говорящей» фамилией Петропавлушкин, догадывается об опасности такого противопоставления. В своей корреспонденции в газету под броским, но точным названием «Битва человека со всем миром» он утверждает, что инженер Матиссен, грандиозный проект которого был успешен, «только зря поломал мировое благонадежное устройство. А мог бы он и добро делать, только не захотел отчего-то и умер»1.

Противопоставление добра и глобальных планов, межзвездной науки и практического земледелия характерно для позиции А. Платонова в целом. В 1943 г. он писал: «Наука занимается лишь формальными отношениями, поверхностью вещей и явлений, не заботясь о той сущности, где хранится истинная, живая тайна мира» (Курсив наш.– Т. Н.)2.

Что же такое жизнь для Андрея Платонова и его героев? Этот вопрос особенно важен в контексте восприятия творчества писателя его современниками, которые почти единодушно констатировали приоритетность темы смерти в его произведениях.

Начнем с того, что между человеком и миром в произведениях А. Платонова нет и даже не предполагается ни гармонии, ни согласия. В этом смысле название одного из его рассказов носит знаковый характер – «В прекрасном и яростном мире». Жизнь человека, по Платонову, – борьба, неумолимая и жестокая, поскольку законы Вселенной не ориентированы на человека, а сам человек склонен абсолютизировать свои знания о природе, о Космосе, да и свои возможности. Так, герой раннего рассказа «Лунная бомба» Петер Крейцкопф, исполнив свой фантастический замысел

1Платонов А. Эфирный тракт // А. Платонов. Потомки Солнца. М.: Прав-

да, 1987. С. 212.

2Платонов А. Записные книжки. М.: ИМЛИ РАН, 2006. С. 247.

47

по созданию летательного аппарата, передает последнюю радиограмму из межпланетного пространства: «Скажите же, скажите всем, что люди очень ошибаются. Мир не совпадает с их знанием»1. Недостаточность земного знания о мире делает человека беззащитным перед «яростью» непознанных законов природы, обрекает его на физическое уничтожение в случае их нарушения.

Одна из таких «ошибок», о которой радировал людям Крейцкопф, легла в основу сюжета повести «Епифанские шлюзы». Фабульно А. Платонов предлагал читателю свою версию строительства Ивановского канала в верховьях Волги и Дона, назначение которого – соединение двух великих русских рек в единый водный путь, «исправление» некоего не только исторического, но и географического казуса, лишившего главную реку России – Волгу – выхода в Черное море. Однако анализ повести убеждает в том, что исторический материал, связанный со строительством Ивановского канала (таково название реального исторического объекта), вне всякого сомнения, известный А. Платонову, стал лишь поводом к рассмотрению основной сюжетной коллизии, которая определяется как противостояние человека и природы. Для доказательства обратимся к анализу особенностей сюжета повести.

Начало строительства канала в версии А. Платонова обозначено 1709 годом, когда английский инженер Бертран Перри, по рекомендации своего брата Вильяма, четыре года прожившего «в дикарях», приезжает в Россию для устройства «канала меж Доном и Окою, могучими туземными реками». Труды Бертрана Перри продлились два года, следовательно, завершение строительства отнесено А. Платоновым к 1711 году.

На самом же деле строительство реального Ивановского канала (в его сооружении принимал участие английский

1 Платонов А. Потомки Солнца. С.47.

48

инженер Джон Перри, уехавший из России в 1715 году после успешного завершения целого ряда работ1) началось в 1698 году. Довольно запутанная и долгая история строительства сама по себе может стать объектом изображения2. Достаточно сказать, что длилась она более ста лет. К возобновлению строительства возвращались в разные годы разные исполнители, например, инженер Труссон в 1806 году, т. е. значительно позже времени, упоминаемого А. Платоновым, окончательно же канал был упразднен в 1839 году в виду его полной нерентабельности3.

Эти факты показывают, что А. Платонов был знаком с историей сооружения Ивановского канала, но не стал ей следовать. Немаловажным является и то обстоятельство, что «канал», нечто цельное в своей протяженности, у А. Платонова превратился в «шлюзы», передвижение по которым изначально мыслится как прерывистое. Трудно сказать, занимался ли писатель изучением исторических источников, и каких именно. М. А. Платонова, вдова писателя, в 1960-е годы утверждала, например, что специально Андрей Платонович ничего не изучал, просто в его распоряжении оказался материал, «свиток», как она сказала, петровских времен. Безусловно, нельзя говорить о материалах петровского времени, известных только А. Платонову, тем

1О судьбе прототипа гл. героя см.: Шилов В. В. Капитан Джон Перри: до и после России // Андрей Платонов в идеологических и художественных контекстах своего времени. Воронеж: НАУКА-ЮНИПРЕСС, 2010. С. 75-91.

2См., например: Мельников. А. «Епифанские шлюзы» (Опыт писательского расследования) // Подъем. 2007. № 6. С. 177-187.

3В первых комментариях повести «Епифанские шлюзы» (Т. А. Никонова. Комментарий к повести А. Платонова «Епифанские шлюзы» // Творчество А. Платонова. Статьи и сообщения. Воронеж: Изд-во Воронеж. ун-та, 1970. С. 204-210) мы ссылались на кн. Н. П Пузыревского «Водное соединение рек Волги и Дона». СПб., 1912, на труды В.О. Ключевского, упоминавшего о попытках сооружения канала между Волгой и Доном прежде всего для доказательства реальности факта строительства канала, разбудившего платоновскую фантазию, не утверждая, ввиду отсутствия в те годы достоверных сведений о круге платоновского чтения, что писателем использовались именно эти материалы.

49

более что повесть писалась в Тамбове, в условиях явного дефицита времени и материалов, когда надо было в срок представить рукопись в издательство. Более реалистичной представляется версия, позже выдвинутая платоновским биографом О. Г. Ласунским. Он предположил, что источник повести следует искать в воронежском окружении А. Платонова. История Ивановского канала вызывала вполне профессиональный интерес инженера Г. А. Пулле, а с ним не мог не встречаться курсант Андрей Климентов в период обучения в Железнодорожном политехникуме1. Оставшаяся в памяти общая канва событий превратилась в сюжет «Епифанских шлюзов», разрабатывавший не историческую коллизию, а важную для молодого писателя вполне актуальную проблему.

Повесть интересна еще и тем, что в ней А. Платонов впервые обратился к выработке собственного языка. Первые «фантастические» произведения писателя не несут на себе ярко выраженной стилевой особенности, тогда как «Епифанские шлюзы», по слову самого писателя, написаны «славянской вязью»2. Это сознательный выбор писателя, на котором он настаивал: «Посылаю «Епифанские шлюзы» … обрати внимание Молотова и Рубановского на необходи-

мость точного сохранения моего языка. Пусть не спута-

ют…»3 – подчеркивает он в письме жене.

История Бертрана Перри, строителя шлюзов, начинается в Англии (гл. I), в тесноте европейской страны, письмомприглашением от брата Вильяма, «четыре года в дикарях» жившего. Вильям передает предложение «царя Петера» приехать в Санкт-Петербург для оказания помощи в сооружении сплошного водного тракта меж Балтикой, Чер-

1См. об этом: О. Ласунский. Житель родного города. С.69.

2«Я написал их в необычном стиле, отчасти – славянской вязью – тягучим слогом. Это может многим не понравиться. Мне тоже не нравится – так вышло...» // А. Платонов. Государственный житель. С. 554).

3Там же. С. 555.

50