Сборник статей - Язык и мышление. 2007г

бурятским языком и считающие родным языком русский (буряты 2), и русские. Рассмотрены общие представления о мужчине, о присущих ему качествах в русской и бурятской культурах. Мужчина для русских и бурят – человек, отец, друг,

брат, хозяин, муж, сын, дядя. Он должен быть умным, смелым, сильным, краси-

вым и высоким. Выявлена национальная составляющая в стереотипе мужественности в языковом сознании представителей русской и бурятской культур.

Образ мужчины у бурят 1 связан с обычаями и традициями бурятского народа, что не так сильно выражено у бурят 2. Содержание этого образа у бурят 2 и русских совпадает в большей степени, чем у бурят 1 и бурят 2, но все же мужчина бурят 2 имеет национальную окраску. Культура бурят, не владеющих бурятским языком, представляет собой гибрид традиционной бурятской и современной русской культур. Тесные хозяйственные и культурные связи с русским народом не могли не отразиться в (языковом) сознании бурят, тем более что родным для них является русский язык.

Полученные данные являются важными для понимания национальнокультурной специфики языкового сознания русских и бурят, а также для успешной межкультурной коммуникации народов.

Кандидат пед. наук Л.А.Калмыкова (Переяслав-Хмельницкий, Украина)

ВЗАИМОСВЯЗЬ ЯЗЫКА И МЫШЛЕНИЯ В РЕЧЕВОМ РАЗВИТИИ ДЕТЕЙ ДОШКОЛЬНОГО ВОЗРАСТА

Взаимодействие между мыслительными процессами и языковыми структурами не ограничивается связью между логическими категориями и единицами речи такими, как понятие и слово, суждение и предложение [Л.С.Выготский. Мышление и речь // Собр. соч.: В 6 т. – Т. 2: Проблемы общей психологии. – М.: Педагогика, 1982. – С. 6-361]. Высшая ступень структурной системы языка в синтаксисе – функционально-смысловые типы речи (повествование, описание, рассуждение) образуют наиболее тесную связь с мышлением. Чем выше уровень языковой структуры, тем многограннее связь между языковыми и мыслительными категориями: на уровне функционально-смысловых типов речи связь между языком и мышлением проявляется наиболее полно и выразительно [О.А.Нечаева. Функ- ционально-смысловые типы речи: Описание, повествование, рассуждение). – Улан-Удэ: Бурятское кн. изд-во, 1974. – 214 с.; Л.П.Федоренко. Закономерности усвоения родной речи: Учеб. пособие – М.: Просвещение, 1984. – 159 с.].

Задача лингвопедагогической психологии – учесть положения теории типологии речи, вскрыть возможности детского мышления выделять взаимообусловленные явления действительности на более высоком уровне, чем суждения, и реализовывать эти связи в соответствующих контекстуальных языковых типах речи, в частности в повествовании, описании и рассуждении. С их помощью языковыми средствами в процессе мышления передаются реально существующие связи между явлениями действительности, которые ребенок выражает в речи на текстоло- гически-синтаксическом (надфразовом) уровне.

Функционально-смысловой подход к развитию речи детей обеспечит функционирование уместных лексико-грамматических средств в индивидуальном языке дошкольников, которое не всегда оказывается возможным только через обучение словоформам и предложениям, а также создаст психолингвистические – кон-

11

текстуально-операциональные условия порождения разных типов речи и сочетаемости их между собою [Л.О.Калмикова. Формування мовленнєвих умінь і навичок у дітей: психолінгвістичний та лінгвометодичний аспекти: Навч. посіб. для студ. ВНЗ. – К.: НМЦВО, 2003. – 300 с.].

Учет логико-смысловых и структурно-функциональных характеристик типологии речи открывает неограниченные возможности внедрения новых технологий развития монологической речи у детей дошкольного возраста: речи, рассматриваемой не в качестве недифференцированного сплошного потока с названием «монолог», а речи, в её конкретных функционально-смысловых типах и стилистических вариантах. Таким образом, выделение современной психологией и лингвистикой функционально-смысловых типов речи дает возможность преодолеть унифицированный взгляд на монологическую речь как на нераздельную, однотипную, однородную по своему составу категорию. Упрощенный взгляд на монолог не учитывает специфики взаимосвязи языка и мыслительных операций, с помощью которых выражаются временные, пространственные, причинноследственные и другие отношения; особенностей монологической речи в разных коммуникативных ситуациях и речевых интенциях как следствия отображения детьми различных объективно существующих взаимосвязей. Вот почему необходим пересмотр традиционных подходов к развитию речи детей в детском саду, внедрение технологий формирования речи, которые раскрывают общесмысловое значение повествования, описания и рассуждения, их речевую структуру, языковые особенности функционирования таких монологических высказываний, их роль в когнитивном и коммуникативном развитии детей.

Соискатель А.Б.Канатова (Владикавказ)

ЯЗЫК ОСЕТИНСКИХ ДЕТСКИХ ФОЛЬКЛОРНЫХ ТЕКСТОВ: СТИЛИСТИЧЕСКИЕ СПОСОБЫ И СРЕДСТВА ОРГАНИЗАЦИИ ЭКСПРЕССИВНОГО СИНТАКСИСА

(К ИСТОКАМ ЛИНГВИСТИЧЕСКОЙ КАРТИНЫ МИРА).

1.Анализ синтаксиса детского фольклора ведет не только к выявлению и описанию закономерностей, которыми определяется структура его жанров, но – что не менее важно – даёт возможность на фактическом материале реконструировать процесс возникновения и развития не только синтаксиса, но и лингвистической картины мира.

2.Осетинский детский фольклор во всех своих жанрах полностью строиться по канонам экспрессивного синтаксиса. При этом экспрессивный синтаксис находит свое воплощение в самых разнообразных способах и средствах.

а) параллелизм:

Сæ лæг хъуылæг цагьта, Сæ чызг гуымбыл ахста, Сæ чындз йæхи надта, Сæ ус цырагъ дардта.

б) цепочечная связь.

Фурды быны сæрвасæн, Ай нанайæн сæрвасæн,

12

Нана гукку ракæна, Гукку фыййау ахæра, Фыййау фос рахиза, Фос бирæ æхсыр æркæна, Нана фос радуца, Æхсыр гыгы аназа.

в) эллиптированные конструкции:

Карчы базыр – куысыфтæг Ой, расимæм, ой Махæн кæстæр – куырафцæг

Гогызы сæр – цырд лукъа Ой, расимæм, ой Нæ кæстæрæн – быд цухъа Ой, рæсимæм, ой

3. В осетинских детских фольклорных произведениях сохранился древнеиндоевропейский порядок слов, где объект ставится перед глаголом-действием:

Нана гукку ракæндзæн Гукку хосдзау ахæрдзæн Хосдзау кæрдæг ракæрддзæн Кæрдæг нæ хъуг ахæрдзæн Нана хъуджы радудздзæн Æхсыр къоппы акæндзæн.

4.Особенностью синтаксиса детского фольклора является то, что здесь уже минимальным количеством слов достигается и передается внутренняя сжатость и компактность детской речи. Синтаксис обладает специальными формами, способными придавать детской речи выразительность.

Специальные синтаксические построения дают возможность экспрессивного выделения в детской речи необходимых слов – предметов и действий.

Следует заметить, что языку осетинского детского фольклора полностью присуща «прагматическая направленность синтаксической экспрессии» (Ю.Д.Каражаев).

5.Анализ способов и средств синтаксической стилистики в произведениях осетинского детского осетинского фольклора имеет большую научную значимость – здесь прослеживаются первые ступени развития тех или иных концептов тех или иных лингвистических (наивных) картин мира в глоттоонтогенезе, а следовательно, и в глоттофилогенезе.

А.Б.Канатова, докт. филол. наук Ю.Д.Каражаев (Владикавказ)

ЯЗЫК ОСЕТИНСКИХ ДЕТСКИХ ФОЛЬКЛОРНЫХ ПРОИЗВЕДЕНИЙ:

КГЕРМЕНЕВТИКЕ ЛЕКСИЧЕСКИХ ОСОБЕННОСТЕЙ.

1.Вопросы языка и детского фольклора остаются одним из неисследованных

восетинском (да и не только в нем) языкознании. Между тем, высокое и всестороннее изучение данной проблемы может пролить свет на многие загадочные факты в формировании речемыслительной деятельности в онтогенезе.

13

Языковые средства, которые делают осетинские детские фольклорные произведения живыми и эмоциональными, почерпнуты, главным образом, из народной речи. Здесь большой интерес представляет герменевтика лексических особенностей языка детского фольклора.

2. Так, в языке детского осетинского фольклора весьма интригующим является факт активного функционирования разнообразной асемантич ной лексики. В строго лингвистическом смысле единицы этого «лексикона» далеко не слова, ибо последние должны обладать хоть какими-то значениями. В то же время эти квазислова в поэтике детских фольклорных произведений играют весьма конструктивную роль, без них невозможны образы неких сказочных, загадочных миров, в которых, кстати говоря, пребывают детские души и умы. Дело в том, что квазислова-паралингвизмы в детских текстах создают свои особые невидимые, но весьма тонко ощутимые музыкально-романтические картины. Совершенно естественно, что такие картины чудесных сказочных экзотических невзрослых миров имплицитно, подсознательно, формируются на основе детской этнофоносемантики квазислова, – на бессознательных, неощущаемых звукоассоциациях, порождающих те или иные реальные эмоций. В этом смысле можно сказать, что язык детского фольклора диагностирует особую фазу в психолингвоонтогенезе, в этнолингвистической картине мира. Приведем пример – текста с квазисловами:

– Акъла – дикъла,	– Дыгуыла, дыгуыла,
Чара, бамбохъ,	Дасма, дыгуыла,
Хъенцъи – менцъи,	Иехара къоцца,
Тутыр, писи,	Сар дæ къоцца,
Агънæг æфтыд.	Алыкка, мылыкка,
	Тенка цъыкк!

– Анаалмахъо, аналмахъо, Каналмахъо, каналмахъо, Цъамцъулутти, цъамцъулутти, Йад мæ пъцри, иуд мæ цъури, Гакъа дар най, гогъо дар най.

Детскую асемантичную «лексику» можно сравнить с аналогичной квазилексикой в языке фольклорных произведений, созданных старшим возрастным рангам. (Ср. тексты, сопровождающие различные магические акты – акты волшебства – колдовства, тексты проклятий, а также заговоры, заклинания, молитвы и другие жанры, в основе которых, как известно, заключены древнеиндоевропейские формулы праксиологических вербальных жестов).

Квазислова из детского фольклора можно сравнить с подобными в языке «поэзии зауми». (Ср. например, у Крученых: «дыр, бул, щыл, убещур скум вы со бур лэз»; А. Вельтман: «ы-ей-гей-ег-дой-дй-да-егда; вар-ой-зы-воз-рай-ой-ро-воз- ро, дай-ки-ди-возроди, тай-си-ей-тси-возродится». См. также у В.Хлебникова, Ф.Сологуба, Е.Гуро и др.)

Асемантичная лексика и детского фольклора, и поэзии зауми, в отличие от фольклора взрослого населения, преследует не прагматические цели, а служит задачам развлекательно-игрового характера. Кроимее того, эта лексика, как отмечено выше, является миротворящей, эстетизирующей, а в детском фольклоре еще и

14

социализирующей, силой. Асимантическая лексика, несмотря на такую ее сущность, глубоко этнична: в каждом языке существуют свои этнофонодистрибции.

Асемантическая лексика, очевидно, связанна с тем, что детский возраст более распознает звучание, больше доверяет ему, чем значению.

3. В лексике осетинских детских фольклорных текстов встречаются и полусемантичные/неполносемантичные слова. Приведем примеры:

–Лела гæсгæ дыгъадон.

–Уобæлхо зулун къхо.

–Туке – туке, гулудзагъур.

–Море канун рæрæсхæрæн.

–Гого-гого гогорбунти.

–Акъæкъое – бакъæкъое сæнæрсой.

–Цъиу – цъиу, цъиуандари.

Да’ взæр цухъа кæм ахаудта.

Эта часть лексики знаменита тем, что она является как бы мостиком между асемантичными и полносемантичными словами. Сказанное, несомненно, иллюстрирует этапы лингвоонтогенеза, а в конечном счете, и глоттогенеза, обнажая путь «от квазислов до подлинных слов».

4. Следующей особенностью осетинских детских фольклорных текстов является наличие в них экспрессивной лексики. Лексика эта встречается в следующих разновидностях:

А. Экспрессивные слова, указывающие на негативные признаки ума, внешности, социального статуса и т.д. и чаще используются как перформативы, т.е. как слова-действия. У этих слов своя предикативная природа, они указывают на ка- кое-то свойство, признак, бывают в основном в роли негативных «насильственных предикатов» (Ю.Д.Каражаев 1996). Приведем примеры:

Æдылы	–
Æрра	–	Дурачок
Сæрхъæн –
Дзæгъæлзад		– незаконнорожденный
Лыскъсæр		– вшивая голова
Схъæлфындз		– курносый
Фаджыс		– навоз
Фаныкгуыз		– замухрышка

Хуырхгуыбын – любитель сыворотки Хытъынджын – брюхач

Б. Экспрессивные слова «языковых игр» детей. «Языковые игры», рассчитанные, как правило, на простаков, – очень интересный жанр осетинского детского фольклора. Его нет в текстах фольклора взрослого населения. В детском устном народном творчестве «языковые игры» / соревнования были и являются сви-

детельством истории поколений.
Приведем примеры:
– Лæппу	– Мальчик
– Дæ гуыбын къуыпп у	– У тебя живот выпуклый

15

– Къуырисæр	– Понедельник
– Уæ аджы хуыйы сæр	– В казанке свиная готова
– Сабат	– суббота
– Хæрæгыл абад	– Сядь на осла
– Бæлас	– Дерево
– Дæ хæлаф æрлас	– Штаны спусти
– Хуыцаубон	– Воскресенье
– Дæ дзыппы ’хцадон	– В кармане кошелек
– Ссæдз	– Двадцать
– Фаджысы ныссæдз	– В навозе застрять

В ряд экспрессивных слов входят и табуированные названия частей (чаще – интимных, «срамных») тела, физиологических отправлений, а также обсценная лексика. Все они выступают в роли инвективных выражений. В отличие от языка взрослых, детские инвективы – более мягкие, игривые, они носят подражательный характер, употребляются не столь осознанно.

Приведем примеры:

– Дзабыр.

Куыдзы с….ы бабыр.

– Тархъус Йа л….. ы дæ хъус.

– Кружкæ Салдаты л…х ныррус кæн

– Нæуæндаг.

Хæфсы с….ы дæ дæндаг

5. В осетинском детском фольклоре интересна ономастическая лексика. По собственным именам можно делать выводы о том, когда и где возникли те или иные фольклорные произведения, кто их сочинил – дети сами или взрослые для детей. Среди ономастикона есть выдуманные имена, которые выполняют эстети- ко-поэтические функции – благодаря своему звучанию они воссоздают разнообразный романтический мир детей.

–Берæгъ гъир – гъирæнгæ Хъæдрæбун гъæрзтæй. Аршайты Арсой Хуæрзæфæсæй рæкстæй

–Алдаратæм цы хордтай? Карчы фыд.

–Уæлæ Куыдзойтæм – къæдз бæх.

–Базыраты Бубули

Адавта мын мæ кæри.

– Уызын, уызын, Уызынбег Фæцæуы дæм Хъызылбег.

16

Докт. филол. наук Ю.Д.Каражаев (Владикавказ)

ЯЗЫК И КОГНИЦИЯ: К ПРОБЛЕМЕ ИМПЛИЦИТНЫХ МЕТАМОРФОЗ СЛОВЕСНЫХ СМЫСЛОВ

1.Как известно, когнитивная лингвистика, робко заявившая о себе ещё в 80годах XX столетия, сегодня уже стала генеральной-стратегической-линией развития современного языкознания. Основной – кардинальной – сутью данного направления языкознания, логически продолжающего общенаучную парадигму, является то, что в отличие от предыдущих циклов-стратегий, изучавших в языке предметную ткань и значение, схваченных тем или иным словом, ныне поворот сделан на выяснение/выявление невербализованных чувственной ткани и смысла тех же/этих же лингвистических единиц. Отмеченное означает, что в большинстве случаев слова того или иного этноязыка по значению (денотату/референту) совпадают с таковыми же других этноязыков, но, как правило, отличаются от них своим смыслом (концептом) – контейнером знаний, полученных в результате этнокогнитивного (чаще всего, аксиологического) мировосприятия. Иначе говоря, задача когнитивной лингвистики заключается в том, чтобы смотреть не в слова, а за тем, что находится за ними, т.е. за значениями как означающими определённых конкретных этносмыслов. При этом, концепты, как контейнеры эмоционально- экспрессивно-оценочных знаний, выражаемых значениями тех или иных слов, в течение хода этноистории и этноязыка могут трансформироваться и приобретать неожиданные ракурсы, т.е. совершенно иные смысловые звучания. Подобные метаморфозы смыслов, как правило, «хоронят», т.е. имплицируют предыдущие ми- ро-ощущения для последующих этнопоколений. Иначе говоря, названия-значения те же, а смыслы-другие. Как правило, рядовые носители языка об этих фактах превращений смыслов слов совершенно не догадываются. И тут понятно, что задачей когнитивной лингвистики предстаёт не только выяснение способа этноминации, но и реконструкция дометаморфозных смыслов значений слов, а следовательно, и историю этнолингвоментальных процессов. Подобные реконструкции крайне необходимы не только профанному уровню/уровню здравого смысла - творцам наивной (не примитивной!) картины мира, но и, прежде всего, представителям соответствующих наук, которые вольно-невольно попадают в тенеты метаморфоз, в результате чего на свет появляются некорректные интерпретации. В качестве подтверждения данной мысли ниже приводятся примеры на материале осетинских этнографизмов.

2.Итак, перед нами следующие концепты – осетинские этнографизмы, представляющие собой соответствующие атавизмы (реликты) древнейшего этноментального состояния.

2.1.Нǽ лǽг «наш муж/мужчина» – этноэтикетная форма выражения понятия мǽ лǽг «мой муж», неприличного для произнесения в обществе, а потому табуированного к употреблению, и заменяемого эвфемизмом нǽ лǽг. Выражение это, однако, на наш взгляд, восходит к тому периоду, когда у группы женщин был один лǽг «муж, мужчина».

2.2.Не’фсин буквально «наша хозяйка/жена», нǽ къǽбǽргǽнǽг буквально «наша хлебодельница», т.е. жена – эвфемизмы вместо табуированного выражения мǽ ус «моя жена». Весьма возможно, что данное выражение восходит, так же как

17

и в случае 2.1., к тому периоду, когда у группы мужчин была одна жена/хозяйка/госпожа.

2.3.Лǽппу (осетинско-иронское)/ Биццеу/биччеу (осетинско-дигорское, восходящее к иранскому-ср.персидское, таджикское бачча/о) – этнографическое) эвфемистическое обращение родителей к сыну вместо табуированных выражений мǽ лǽппу/биццеу/биччеу «мой мальчик» или ещё ближе мǽ фырт (осетинскоиронский вариант)/ мǽ фурт (осетинско-дигорский вариант) «мой сын» /мǽ хъǽбул/ хъǽболǽ «мой ребёнок/моё дитя». Здесь так же, как и выше (2.1, 2.2) речь идёт о другом – о том, что ребёнок мужского пола зачат каким-то мужчиной из группы мужчин, обладавших одной и той же женщиной.

2.4.Чызг/кизгǽ буквально «девочка/девушка». Осетинско-иронско- дигорское этнографическое этикетное обращение к дочке, а также слово, употребляемое в разговоре с кем-то о дочке. (При этом заметим не только отсутствие в осетинских [иронском и дигорском] языках специализированной лексемы со значением «дочь/ка», но и запрет на употребление приватизирующего местоимения мǽ «моя»). Здесь опять же, надо полагать, что указанная современная общеосетинская этнографическо-этикетная форма чызг/кизгǽ сигнализирует о тех реминисценциях, когда у группы мужчин/женщин была дочь, с неустановленным «авторством».

2.5.Чындзхǽссǽг/хǽссджытǽ/киндзхǽссǽг/хǽссгутǽ – буквально «не-

вестку несущий/несущие». Общеосетинское название сватов в этносвадебном обряде, при котором отобранная группа мужчин выезжала из дома жениха в дом невесты с тем, чтобы после исполнения определённых церемоний, забрать и привести её к месту назначения. Здесь обращает на себя внимание выражение хǽссǽг/хǽссджытǽ «несущий/несущие» – в самом деле, почему такое несоответствие: ведь невесту же не несут – она сама идёт или едет на том или ином виде транспорта в сопровождении чындзхǽсджытǽ «сватов»? Ответ здесь находится

вдалёком прошлом: дело в том, что во избежание какого бы ни было контакта со случайным-одержимым духом человеком, невесту покрывали с головы до пояса так, что её глаза, ноздри, рот и т.д. были полностью сокрыты от взоров всех окружающих. Понятно, что в таком положении невесту, естественно, приходилось нести, поскольку она сама не могла двигаться с закрытыми глазами.

2.6.Киндзхон/киндзхонтǽ (осетинско-дигорское выражение) – буквально «невесту ведущий/ведущие». – Этнографизм с тем же значением, что и в 2.5. Современное значение этого слова как будто бы означает «приглашающий/ие невесту», что прекрасно вписывается в этикетный смысл обряда: а как же иначе, невеста сама не может идти без приглашения! Однако и здесь ореол высокопарности и благородства скрывает под собой весьма прозаичный смысл: невесту с закрытыми глазами необходимо вести, что в принципе сродни везти (или нести).

2.7.Къухылхǽцǽг/къохбǽлхуǽцǽг буквально «за руку (невесты) держащий/ведущий». – Близкий родственник жениха, исполняющий в свадебном обряде одну из главных ролей – забрать за руку снаряженную в отцовском доме невесту и привести её – номинальную сестру в дом жениха. Как видно, и здесь «закрытый» смысл сводится к тому, что «незрячую» невесту надо было вести за руку.

2.8.Уайсадын. – Этнографизм, означающий обряд избегания общения молодой невестки со старшими мужчинами – родственниками мужа. По мнению про-

18

фессора В.И.Абаева (см. его «Историко-этимологический словарь осетинского языка», т.IV. Л., 1989, с. 43-44), уайсадын этимологически восходит к «затенять/таить речь». Однако в этой этимологической статье автор, очевидно, не задавался целью вскрыть первоначальный смысл значения «затенять/таить речь», на что, вероятно, повлияло современное толкование самого выражения, сводящегося к облагороженному этикетному содержанию «стесняться (речевого) общения со старшими мужчинами». Но заметим, что подлинный, имплицированный, смысл здесь также заключён в том обстоятельстве, что невестка оберегается от проникновения во время общения зловредного духа или вообще чего-нибудь такого, что одержим духом, и что может в течении «адаптационного» периода нанести невестке и её будущему потомству непоправимый вред (ср. в этом смысле этимологию слова уац, имеющего в качестве значений в иранских, в т.ч. и в осетинском, языках такие значения, как «слово-дук», «слово-речь-божество», «слово, одержимое духом» и т.д. см. в: Абаев В.И. Историко – этимологический словарь осетинского языка. Т. IV. Л. 1989. с26-28; см. так же статью: Рахимов Р.Р. «Завеса тайны» (о традиционном женском затворничестве в Средней Азии) //ж. «Этнографическое обозрение», 2005, №3, с.4-19).

Таковы наши предварительные выводы по данной проблеме.

Канд. филол. наук М.Г.Луннова (Пенза)

ФОНИКА ПРЕЦЕДЕНТНОГО ИМЕНИ В РУССКИХ НАРОДНЫХ СКАЗКАХ КАК ОТРАЖЕНИЕ ЯЗЫКОВОЙ КАРТИНЫ МИРА

Общеизвестно, что картина мира, запечатленная в языке, находит свое отражение и в русских народных сказках. Позволим себе задаться вопросом относительно того, могут ли звуковые сближения слов в текстах русских народных сказок репрезентировать языковую картину мира?

Вэтом плане интересными могут показаться звуковые ассоциации к традиционному персонажу русских народных сказок, к такому, как Кощей Бессмертный. Этот образ прочно вошёл в сознание русского народа, и за ним стоит своя уникальная система ассоциаций, вызываемых прецедентным именем в сознании носителей языка. Поэтому кощеем сейчас называют, помня о характерных чертах персонажа сказки, тощего и высокого человека, чаще старика, а также скрягу.

Всборнике "Народные русские сказки" А.Н.Афанасьева к концепту Кощей Бессмертный (Кош Бессмертный) наиболее частыми оказались ассоциаты (обозначим совпадающие звуковые комплексы подчеркиванием) смерть и кости

(коски).

Ассоциат смерть подчеркивает связь Кощея с миром мертвых: "Наконец Иван-царевич вышел, кажет яйцо и говорит: "Вот, Кош Бессмертный, твоя смерть!" [Аф., I, №156, с. 360]. По предположению Ю.С.Степанова, Кощей был в восточнославянской протокультуре посредником между миром людей и миром мертвых, подобно современному шаману [Степанов Ю.С. 1998: 64].

Основной концепт связан с "костью", "коской": "Вдруг Кóш Бессмертный входит в дом и говорит: "Фу, фу! Русской кóски слыхом не слыхать, видом не видать, русская кóска сама на двор пришла! Кто у тебя был? Не сын ли?" [Аф., I, №156, c. 359]. Имя Кощей и его звуковой ассоциаты кости, коски в первую оче-

19

редь имеют ярко выраженную этимологическую связь. По мнению Ю.С. Степанова, Кощей – это "костосей", "тот, кто сеет кости". А, следовательно, в то же время

ипосредник между миром людей и миром мертвых.

Врусских народных сказках Кощей является представителем мира мёртвых, поэтому он не выносит запах живого человека: "Фу, фу! Русской коски видом не видать, слыхом не слыхать, а здесь Русью несёт!" [Аф., I, №156, c. 360]. По мнению В.Я.Проппа, Афанасьев не ошибся, утверждая, что Иван пахнет не просто как человек, а как живой человек. Мёртвые, бестелесные не пахнут, живые пахнут, мёртвые узнают живых по запаху [Пропп В.Я. 1998: 148].

Вся эта "зеркальность", "обратное отражение" еще ждут объяснения. Возможно, принцип объяснения заключен в том, что Кощей представитель "того", загробного, мира, а в нём – всё обратно земному.

Таким образом, уже наблюдения над фоническими структурами в русских народных сказках позволяют говорить об их обусловленности языковой картиной мира.

Соискатель Н.Н.Моисеева (Моисеева)

ОВОЗМОЖНОСТИ ИСПОЛЬЗОВАНИЯ МЕТОДА РАССТОЯНИЙ

ВКОНЦЕПТОЛОГИЧЕСКИХ ИССЛЕДОВАНИЯХ

Исследование концептов является одним из генеральных направлений развития отечественной и зарубежной лингвистики. В этой связи несомненный интерес могут представлять многочисленные исследования, посвящённые таким лингвокультурным концептам как «закон», «приватность», «вежливость», «отличник», «школа», «красота», «любовь» и др. (Галашевская 2001; Прохвачева 2000; Томахина 2000; Толочко, Слышкин 2000; Толочко 1999; Мещерякова 1999; Вильмс

1997).

В системном описании ментального отражения и языкового воплощения основных ценностных доминант той или иной культурно-языкой группы одно из ключевых мест занимает концепт «судьба». В русском и английском языках к концепту «судьба» в последнее время обращались В.Ю.Апресян, Н.В.Жданова (Апресян 2006; Жданова 2006). Однако в русском и французском языках сопоставительного исследования этого концепта, по нашим данным, не проводилось.

Полагаем, что в качестве метода, позволяющего объективировать лингвистические исследования, может выступить метод расстояний, предложенный В.А.Никоновым и дополненный В.Д.Бондалетовым, в чьей интерпретации он по-

лучил название количественно-качественный метод (Бондалетов 1983: 74-78).

Опираясь на данные синонимических и толковых словарей, а также используя данные, полученные Н.В.Ждановой (Жданова 2006: 11), мы выявили основные значения концепта судьба в русском и французском языках:

1)независимый от воли человека ход событий, стечение обстоятельств (судьба, участь, часть; destin);

2)высшая сила, воля божества, предопределяющая все, что происходит в жизни (судьба, рок; destin, sort, destinée, fortune, hasard, fatalité, Providence, chance, fatum);

3)высшая сила, направляющая к благу (Провидение);

20