Сборник статей - Язык и мышление. 2007г

картофелепродукты, водогрязелечебница,
декоративно-прикладной, самообеспечи-	аллерген, геотермальный;
ваться; выставка-продажа, кафе-клуб, ко-	биоэкос, тайм-аут, ноосфера;
рабль-спутник; выставком, ПТУ, СВ, сте-	арболит, гомеостат, аутоген-
реовизор, учхоз; труднодостижимый, ши-	ный; трасология
рокообразованный, хлоросодержащий

Итак, система сложных слов может быть представлена как особая лексическая подсистема – морфолексическое поле, т.е. поле слов, формируемое на основе такой особенности, как полицентричность морфемной структуры. Основу данной морфолексической системы составляет другое, более узкое, но более четко структурированное поле – словообразовательное поле сложных слов. Периферийную область общей морфолексической системы сложных слов составляют ложные композиты типа лесостепной, филологический. За пределами морфолексической системы сложных слов находятся заимствованные из иностранных языков нечленимые и непроизводные в современном русском языке слова типа армрестлинг,

бобслей, киднепинг.

Перспективы дальнейшего описания данной категории дериватов связаны с последовательным применением полевого подхода к словообразованию и расширением исследовательской базы, привлечением представительных словарных баз данных.

Цитируемая литература:

Бондарко А.В. 1976: Теория морфологических категорий. – Л., 1976. Бондарко А.В. 1984: Функциональная грамматика. – М., 1984.

Бондарко А.В. 2002: Теория значения в системе функциональной граммати-

ки. – М., 2002.

Всеволодова М.В. 2000: Теория функционально-коммуникативного синтак-

сиса. – М., 2000.

Караулов Ю.Н. 1976: Общая и русская лексикография. – М., 1976.

Кубрякова Е.С. 1981: Типы языковых значений. Семантика производного слова. – М., 1981.

Кузнецов А.М. 1980: Структурно-семантические параметры в лексике. – М.,

1980.

ЛЭС 1990: Лингвистический энциклопедический словарь / Отв. ред.

В.Н.Ярцева. М., 1990.

Ревзина О.Г. 1969: Структура словообразовательных полей в славянских языках. – М., 1969.

СНС: Словарь новых слов русского языка (середина 50-х – середина 80-х годов) / Под ред. Н.З.Котеловой. СПб., 1995.

ССРЯ: А.Н.Тихонов. Словообразовательный словарь русского языка: В двух томах. – М., 1985.

Уфимцева А.А. 1961: Теории «семантического поля» и возможности их применения при изучении словарного состава языка // Вопросы теории языка в современной зарубежной лингвистике. М., 1961.

71

Ширшов И.А. 2004: Толковый словообразовательный словарь русского язы-

ка. – М., 2004.

Щур Г.С. 1974: Теории поля в лингвистике. – М.-Л., 1974.

Соискатель С.О.Гуляйкина (Пенза)

МЕТОДОЛОГИЧЕСКИЕ ОСНОВЫ ИССЛЕДОВАНИЯ ЯЗЫКОВОГО ВЫРАЖЕНИЯ МАНИПУЛЯЦИЙ

ВАНГЛИЙСКИХ И РУССКИХ НАРОДНЫХ СКАЗКАХ

Внастоящей статье обращается внимание на методологические основы исследования языкового выражения манипуляций. Под методологией в научном смысле понимается «систематический анализ методов, применяемых для получения научного знания и тех общих принципов, которыми направляется научное исследование» [Философия 2004: 496]. Согласно философскому энциклопедическому словарю все методологические исследования делятся на общие, частные и конкретные.

Раскроем понятия методологических исследований более подробно. Общая методология «занимается вопросами обоснования научного знания независимо от того, в какой из конкретных научных дисциплин оно получено» [Философия 2004: 496]. Частная методология «исследует методологические проблемы отдельных наук или их узких групп» [Философия 2004: 496]. Конкретная методология, называемая иногда методикой, «занимается методологическими аспектами, связанными с отдельными исследовательскими операциями в рамках конкретных научных дисциплин» [Философия 2004: 497].

Вплане общей методологии манипуляция должна рассматриваться как одна из универсальных характеристик любого человеческого социума (общества). Как известно, основным средством общения людей, живущих в неком социуме, является язык. Именно в языке обнаруживается наиболее полное проявление феномена манипуляции. Если мы исходим из того положения, что общество не может существовать без языка, то мы должны признать тот факт, что оно также не существует без манипуляций.

Отметим также, что общество располагает не только основным средством осуществления манипуляции – языком, но и бесконечным множеством субъектов

иобъектов манипуляции. Человек, будучи существом глубоко социальным, «возникает и существует только во взаимодействии с другими людьми и под их влиянием» [С.Г.Кара-Мурза 2001: 11]. Полностью соглашаясь с мыслью С.Г.КараМурзы, заметим, что жить в обществе и быть свободным от общества невозможно, а потому общество не может не манипулировать.

Вслед за Е.Л.Доценко полагаем, что основанием манипуляции является «манипулятивная природа социума» [Е.Л.Доценко 2000: 68]. Среди предпосылок, способствующих проведению манипулятивного воздействия, Е.Л.Доценко выделяет: конфликт человека с самим собой, ощущение абсолютной беспомощности, недоверие по отношению к другим людям и пр. [Е.Л.Доценко 2000: 63-64]. Следовательно, манипуляция возникает из различных психологических установок людей, существующих и взаимодействующих в неком социуме. В связи с этим

72

манипуляция рассматривается как один из видов психологического воздействия [см.: Е.Л.Доценко 2000, Г.А.Ковалёв 1989, В.Н.Куницына 2001 и др.].

Под воздействием в самом общем смысле понимается процесс, «который реализуется в ходе взаимодействия двух и более равноупорядоченных систем и результатом которого является изменение в структуре (пространственновременных характеристиках), состоянии хотя бы одной из этих систем»

[Г.А.Ковалёв 1989: 5].

Вцентре внимания нашего научного исследования находится психологическое воздействие, которое представляется как «изменение психологических характеристик личности, групповых норм, общественного мнения или настроения за счёт использования психологических, социально-психологических закономерностей» [В.Н.Куницына 2001: 491].

Исследуя явление манипуляции как одного из видов психологического воздействия, в общенаучном плане представляется наиболее практичным пользоваться методологией, разработанной современным российским философом А.А.Гагаевым. Предложенная им концепция предполагает формализацию связи категорий и схем при исследовании систем с целью выявления их основ [см.: А.А.Гагаев 1994: 3]. Пользуясь субстратным подходом А.А.Гагаева, необходимо различать четыре одновременно сосуществующих изучаемого предмета: 1) исходный предмет; 2) развитой предмет в собственном смысле слова; 3) то, во что данный предмет превращается; 4) будущий предмет. Каждая из перечисленных ступеней сущности исследуется в пяти аспектах (целевых подсистемах): всеобщее (в онтологическом плане – бытие), общее (сущность), конкретно-абстрактное (необходимость), особенное (явление), единичное (действительность) [А.А.Гагаев 1991: 173-203]. Таким образом, рассматривая изучаемый предмет на четырёх ступнях сущности – и на каждой из них – через пять целевых подсистем, исследователь получает возможность увидеть свой предмет в 20-ти аспектах его изучения.

Вкачестве частной методологии нам импонирует методология, предложенная А.В.Пузырёвым. В известном смысле её можно считать своеобразным продолжением (или уточнением) субстратного подхода А.А.Гагаева. В своей монографии «Анаграммы как явление языка» А.В.Пузырёв рассматривает четыре ступени сущности изучаемого предмета с позиций лингвистики, в результате чего выявляется следующая тетрахотомия: мышление (исходный предмет) – язык (развитой предмет в собственном смысле слова) – речь (то, во что данный предмет превращается) – коммуникация (будущий предмет). Исследуя явление манипуляции посредством двадцатиклеточной системы описываемого подхода, в данной статье остановимся подробнее на целевой подсистеме «Общее», так как именно она раскрывает логические аспекты изучаемого явления.

На уровне мышления – уровне полагающей рефлексии – необходимо исследовать основание изучаемого явления. Как отмечалось выше, основанием манипуляции являются манипулятивные социальные предпосылки, способствующие проведению такого воздействия и возникающие в процессе взаимодействия людей, живущих в обществе. Однако не всякое психологическое воздействие становится манипуляцией. Понятие психологическое воздействие является родовым понятием по отношению к понятию манипуляция; оно может быть различных ви-

73

дов, в том числе и манипулятивным. Выделим те черты, которые присущи манипулятивному психологическому воздействию:

1.Скрытость, косвенность воздействия: манипуляция имеет успех тогда, когда она остаётся незамеченной объектом воздействия, который не в состоянии раскрыть истинных намерений манипулятора.

2.Мастерство манипулирующего: термин «манипуляция» имеет в корне элемент латинского слова manus – рука, что трактуется как ловкость, сноровка в умении обращаться с предметами (объект манипуляции рассматривается манипулятором именно как вещь) [см.: Е.Л.Доценко 2000, С.Г.Кара-Мурза 2001 и др.].

3.Возникновение собственного намерения или желания у объекта манипуляции: возникновение самостоятельного стремления у жертвы манипуляции необходимо для осуществления полного контроля его действий, от которых зависит успех / неуспех манипулятивного акта.

4.Получение выгоды (материальной или нематериальной) манипулятором: собственно то, ради чего манипулятор осуществляет психологическое воздействие

5.Разрушительность результатов: негативный (деструктивный) характер манипуляциий неизбежен, так как в своей основе манипуляция имеет разрушительное намерение – использовать человека как средство достижения поставленной цели.

Следует особо оговорить те случаи, в которых действия, внешне (под «внешностью» мы понимаем речевую репрезентацию) кажущиеся феноменами одного порядка, на самом деле могут иллюстрировать явления противоположного характера. Таковыми в нашем исследовании являются речевая манипуляция и коммуникативное искусство. В тех случаях, когда намерения манипулятора благородны, преследуемые им цели возвышенны (например, в сказках – желание помочь другу, избавить близкого человека от страданий, спасти жизнь любимой и т.п.), и ради их достижения он пользуется манипулятивной тактикой воздействия, то в данном случае речь идёт об искусстве коммуникации. Примером подобного искусства может быть общение врача-психотерапевта или психолога со своим пациентом, направленное на повышение больным собственной самооценки, приобретение уверенности в себе и, как следствие, улучшение психического и физического самочувствия. На уровнях языка и речи различия в явлениях коммуникативного искусства и манипуляции не релевантны, основное разграничение в понимании этих феноменов имеет место на уровнях мышления и коммуникации, что является предметом отдельного исследования.

Итак, под манипуляцией мы понимаем особый вид психологического воздействия, искусное исполнение которого приводит к скрытому возбуждению у объекта манипуляции желания или намерения, не являющегося его собственным и приводящим к получению определённой выгоды субъектом манипуляции за счёт разрушения её объекта.

Уровень языка – основной детерминирующий уровень, на котором исследователю предстоит выявить сущность изучаемого предмета. Поскольку на данном уровне господствует предполагающая рефлексия, позволим себе сформулировать следующие гипотезы:

74

Манипуляцию следует рассматривать как явление психолингвистическое, нежели просто психологическое, так как любое взаимодействие людей, связанное с общением (в том числе и манипулятивным, [см.: А.Б.Добрович 1987: 89-113]), невозможно без языка и его средств выражения.

Язык, как основное средство осуществления манипуляции, располагает особым набором языковых средств, которые содержат определённые манипулятивные возможности и, следовательно, способствуют созданию манипулятивного стиля говорящего.

Манипулятивный стиль говорящего складывается, вероятнее всего, из тех языковых средств, которые содержат в себе определённую эмоциональную окраску, повышенную или сниженную эстетическую ценность, элементы повтора, отступление от нормы, избыточность элементов и пр. Подобные языковые приёмы призваны, на наш взгляд, привести объект манипуляции в состояние психического дисбаланса, что должно снизить его сопротивляемость к психологическому воздействию, создать некий эффект давления, исключить способность адресата объективно разобраться в ситуации, и, в результате, позволить манипулятору произвести манипулятивный акт.

Манипулятивные языковые средства пронизывают, по-видимому, все пять общепринятых языковых ярусов: фонетический, морфологический, лексический, синтаксический и семасиологический. Наиболее эффективными в проведении манипуляции могут оказаться:

на фонетическом уровне – стилевое варьирование фонем, ударение (словесное и фразовое), мелодия, интонация;

на морфологическом уровне – синонимия (парадигматическая эквивалентность, взаимозаменимость), вариативность в употреблении (частичная взаимозаменимость), эмоциональная окрашенность морфем;

на лексическом уровне – принадлежность к различным лексикологическим группам слов (архаизмы, неологизмы и пр.), эмоционально-оценочная лексика, смешение стилей, повтор;

на синтаксическом уровне – отклонение от элементарной двусоставной модели предложения, отсутствие строевых элементов, избыточная сложность синтаксической модели, инверсия, переосмысление синтаксических значений, параллелизм;

на семасиологическом уровне – эпитет, фигуры количества, качества, тождества, неравенства, противоположности [Ю.М.Скребнев 1975: 88-156].

Исследование языкового выражения манипуляций на уровне речи заставляет перейти на уровень требований конкретной методологии, в рамках которой находят своё применение различные методы лингвистических исследований: метод стилистического анализа, описательный метод, сравнительный метод, метод сопоставительного анализа, метод интерпретации текста и др.

Приведём пример использования метода стилистического анализа языковых средств в исследуемом речевом материале. В цитируемом отрывке, взятом из русской народной сказки «Оклеветанная купеческая дочь», главная героиня, желая спасти своего брата и восстановить своё честное имя, демонстрирует искусство речевого воздействия (с целью приведения объекта манипуляции – генерала – в

75

состояние психического дисбаланса она сказала царю, что он украл у неё перчатку):

«Генерал начал божиться: ничего знать не знаю и ведать не ведаю. «Как же ты не знаешь? – говорит ему купеческая дочь. – Сколько раз бывал в моём доме, со мной на постели лёживал, в любовные игры поигрывал…» – «Да я тебя впервой вижу! Никогда у тебя не бывал и теперь – хоть умереть – не знаю: кто ты и откуда приехала.» – «Так за что же, ваше величество, мой брат страждает?» – «Который брат?» – спрашивает царь. «А вон которого на виселицу привели!» Тут всё дело начистоту открылося…» [Народные русские сказки 1957 т.3: 75].

На фонетическом уровне отметим интонацию девушки: две вопросительные реплики («Как же ты не знаешь?» и «Так за что же, ваше величество, мой брат страждает?»), эмотивное высказывание («А вон которого на виселицу привели!»); особую интонацию перечисления («бывал в моём доме, со мной на постели лёживал, в любовные игры поигрывал…»).

На уровне морфологии употребляются усилительные частицы: «же» («Как же…», «… за что же…»), «так» («Так за что…»), «вон» («А вон которого…»), используется личное местоимение «я» в различных вариантах (падежная форма «со мной», притяжательное местоимение «мой» («в моём доме», «мой брат»)), выбран ряд глаголов несовершенного вида в прошедшем времени («бывал», «лёживал», «поигрывал»).

На лексическом уровне языка использовано сочетание эмоциональнооценочных лексических единиц различных стилевых групп: существительные, содержащие явно интимный контекст «дом – постель – игры» и архаичный глагол «страждать», присущий возвышенному стилю.

На синтаксическом уровне языка обратим внимание на употребление вопросительной фразы в несобственном значении («Как же ты не знаешь?»), наличие однородных сказуемых в предложении «Сколько раз бывал в моём доме, со мной на постели лёживал, в любовные игры поигрывал…».

Семасиологический ярус представлен в виде нарастания (климакса – термин Ю.М.Скребнева, [Ю.М.Скребнев 1975: 150]): «…бывал в моём доме, со мной на постели лёживал, в любовные игры поигрывал…».

Как показал стилистический анализ приведённого эпизода из сказки «Оклеветанная купеческая дочь», языковые средства, используемые манипулятором, достаточно выразительны и экспрессивны (особая интонация, оценочная лексика и т.д.), что подтверждает одну из наших гипотез о характере языкового выражения манипулятивного воздействия (в данном случае – искусства общения).

Рассмотрим языковые манипулятивные средства, используемые в англоязычной литературе на примере народной сказки «Jack Hannaford/ Джек Хэннефорд». Джеку предстоит провести фермера, чтобы сохранить деньги, которые он выманил у его жены и спасти себя самого от преследования:

«”Lord save you!” exclaimed Jack; “I’ve seen a rare sight.” “What was that?”

“A man going straight up into the sky, as if he were walking on the road.” “Can you see him still?”

“Yes, I can.” “Where?”

76

“Get off your horse and lie down.” “If you will hold the horse.”

Jack did so readily.» [English Fairy Tales 1898: 45].

«– Да благословит тебя Господь! – воскликнул Джек. – Такое редко увидишь! (Досл.: У меня было редкое видение!)

–Что это было?

–Человек поднимался прямо на небо, как будто бы он по дороге шёл.

–И сейчас ты его видишь?

–Да.

–Где?

–Слезай с лошади и ложись рядом.

–Не подержишь ли моего коня?

Джек охотно согласился.» Заметим, что манипуляция Джека завершилась успешно: он вскочил на коня

и умчался прочь от лежащего на земле фермера, у которого действительно было «редкое видение»: человек стрелой мчался по дороге на его собственной лошади.

Проводя стилистический анализ данного отрывка, обнаруживаем, что на фонетическом уровне используется эмотивное высказывание «Lord save you!/ Да благословит тебя Господь!» в сочетании с авторским словом «exclaimed/ воскликнул».

На уровне морфологии наблюдаем сохранение формы were в условном предложении «…if he were walking…/…будто бы он … шёл» (ср.: совр. тенденция – if he was) и императив «Get off your horse and lie down./ Слезай с лошади и ложись рядом.».

Лексический языковой ярус представлен цепочкой существительных «Lord/ Господь», «sight/ видение», «sky/ небо, небеса», имеющих возвышенную коннотацию.

На уровне синтаксиса отметим наличие эллипса (опущение вспомогательного глагола was в предложении «A man (was) going…»).

На семасиологическом уровне употребляются сравнительная конструкция «as if he were…/ как будто бы он…» и устойчивое выражение «Lord save you!/ Да благословит тебя Господь!».

Стилистический анализ приведённого отрывка из английской народной сказки «Jack Hannaford/ Джек Хэннефорд» убеждает нас в том, что англоязычные речевые приёмы, также как и русские, в целом совпадают с выделенными нами – на основании методики Ю.М.Скребнева – средствами языкового выражения манипуляций.

На уровне коммуникации явление манипуляции должно рассматриваться с позиции общения внутри сказки и общения со сказкой. Исследование общения читателя со сказкой предполагает использование психолингвистических методов (напр., свободно направленный ассоциативный эксперимент), что не входит в рамки данной работы.

Исследование общения внутри сказки включает в себя изучение всего контекста, содержащего манипуляцию, и предполагает выяснение личностноориентированного смысла, который лежит в основе той или иной манипуляции (или коммуникативного искусства). Обратимся к примеру, взятому из сказки

77

«Оклеветанная купеческая дочь»: генерал (объект воздействия) находится в состоянии психического дисбаланса: он напуган (так как обвинён купеческой дочерью в краже, которой не совершал), пытается оправдаться, ищет доказательства опровержения своей вины (божится, клянётся и т.п.). Девушка, подготовившая описанное психологическое основание для проведения речевого воздействия, используя соответствующие языковые средства, успешно добивается поставленной цели: генерал признается, что не знает её, а царь отменяет казнь брата.

Аналогично поведение героев в эпизоде из английской народной сказки «Jack Hannaford/ Джек Хэннефорд»: фермер находится в состоянии душевного переживания (он жаждет поймать вора, укравшего деньги у его жены), Джек отвлекает его внимание на некое чýдное видение, пользуясь манипулятивными средствами языка, легко убеждает фермера в своей правоте, и тот доверяет мошеннику свою лошадь.

Как видно из приведённых и других имеющихся у нас примеров, на уровне коммуникации уровни мышления, языка и речи выступают в единстве, благодаря чему внутри сказки воссоздается уникально-неповторимый коммуникативный акт.

Таким образом, в исследовании языкового выражения манипуляций в народных сказках должны учитываться требования методологии всех трёх уровней: общей, частной и конкретной.

Цитируемая литература:

Гагаев А.А. Теория и методология субстратного подхода в материалистической диалектике. – Саранск: Изд-во Мордов.ун-та, 1991. – 308 с.

Гагаев А.А. Теория и методология субстратного подхода в научном познании: К вопросу о понятии «субстрат» в классической, неклассической, постнеклассической науке и метафизике. Саранск: Изд-во Мордов.ун-та, 1994. – 48 с.

Добрович А.Б. Воспитателю о психологии и психогигиене общения. – М.: Просвещение, 1987. – 207 с.

Доценко Е.Л. Психология манипуляции: феномены, механизмы и защита. – М.: ЧеРо, Изд-во МГУ, 2000. – 344 с.

Кара-Мурза С.Г. Манипуляция сознанием в России сегодня (Серия: История России. Современный взгляд). – М.: Алгоритм, 2001. – 544с.

Ковалёв Г.А. О системе психологического воздействия (К определению понятия) // Психология воздействия (проблемы теории и практики): Сб. науч.тр. / АПН СССР. НИИ общей и пед. психол. / Ред. А.А.Бодалев. М.,1989. С.5-14.

Куницына В.Н., Казарина Н.В., Погольша В.Н. Межличностное общение. Учебник для вузов. СПб.: Питер,2001. 544с.

Народные русские сказки: В 3-х томах. / Составитель А.Н.Афанасьев. Т.3. М.: Государственное издательство худ. лит-ры, 1957. 572 с.

Пузырёв А.В. Анаграммы как явление языка: Опыт системного осмысления.

– М.; Пенза: Институт языкознания РАН, ПГПУ им. В.Г.Белинского, 1995. – 378 с.

Скребнев Ю.М. Очерк теории стилистики. – Горький, 1975. – 179 с. Философия: Энциклопедический словарь / Под ред. А.А.Ивина. М.: Гардари-

ки, 2004. 1072с.

78

English Fairy Tales. Selected and edited with an introduction by Sir George Douglas. New York: A.L. Burt Company, 1899. 360 p.

Аспирант А.Р.Давлетбердина (Уфа) ПОПЫТКА ОПРЕДЕЛЕНИЯ ЛИНГВОКУЛЬТУРНОЙ ЛИЧНОСТИ

(В СООТНОШЕНИИ С ПОНЯТИЕМ ЯЗЫКОВАЯ ЛИЧНОСТЬ)

Исследования проблемы «язык и мышление» имеют давнюю историю, поскольку обусловлены интересом науки к взаимодействию и взаимосвязи рассматриваемых феноменов, но, несмотря на наличие большого количества работ общего и частного характера, остается много, так называемых, «белых пятен» – неисследованных аспектов. Именно поэтому эта проблема продолжает привлекать к себе внимание ученых.

Вданном контексте мы считаем целесообразным вновь обратиться к вопросу

оязыковой личности, поскольку лингвистические исследования такого рода считаются общепризнанными и необходимыми для изучения диалога национальных культур. Параметры исследования языковой личности находятся лишь в стадии разработки. Первое обращение к языковой личности связано с именем немецкого ученого Й.Вейсгербера.

Вотечественной лингвистике впервые данный вопрос стал разрабатываться В.В. Виноградовым, который обозначил два пути изучения рассматриваемого феномена – личности автора и личности персонажа [В.В.Виноградов. Избранные труды. Лексикология и лексикография. – М.: Наука, 1977]. О говорящей личности писал А.А. Леонтьев [А.А.Леонтьев. Основы психолингвистики. – М.: Смысл, 1999]. Само понятие языковой личности разработал Г.И. Богин, создав модель языковой личности, в которой человек рассматривается с точки зрения его «готовности производить речевые поступки, создавать и принимать произведения речи» [Г.И.Богин. Модель языковой личности в ее отношении к разновидностям текстов. – Л., 1984, с. 35]. Введено данное понятие в широкий научный обиход Ю.Н. Карауловым, считавшим, что языковая личность – это человек, обладающий способностью создавать и воспринимать тексты, различающиеся: «а) степенью структурно-языковой сложности; б) глубиной и точностью отражения действительности; в) определенной целевой направленностью» [Ю.Н.Караулов. Русский язык и языковая личность. – М.: Наука, 1987, с. 115]. Языковая личность, по мнению Ю.Н. Караулова, имеет три структурных уровня. Первый уровень – вербаль- но-семантический, отражающий степень владения обыденным языком, второй – когнитивный, на котором происходит актуализация и идентификация релевантных знаний и представлений, присущих социуму (языковой личности), и создающих коллективное или индивидуальное когнитивное пространство. И третий – высший уровень – прагматический. Он включает в себя выявление и характеристику мотивов и целей, движущих развитием языковой личности.

Всовременной науке о языке помимо указанных выше имеются различные подходы к изучению языковой личности: в частности, этносемантический (С.Г.Воркачев), словарный (В.И.Карасик), многокомпонентный – человек предстает как говорящая, собственно языковая, речевая и коммуникативная личности (В.В.Красных) и др.

79

Понятие «личность» является одним из самых существенных и иерархически главных в раскрытии важнейших проблем взаимосвязи языка и мышления, диалектики их развития. Языковая личность существует в пространстве культуры, отраженной в языке, в формах общественного сознания на разных уровнях (научном, бытовом и др.), в поведенческих стереотипах и нормах, в предметах материальной культуры, языке и мышлении. Изучение данных сравнений, полученных в условиях направленного ассоциативного эксперимента с русско- и башкирскоговорящими испытуемыми, позволяет нам, продолжая рассуждения С.Лема, дать определение лингвокультурной личности как закрепленного в языке базового на- ционально-культурного прототипа носителя анализируемых языков, составляющих вневременную и инвариантную часть структуры личности (включая языковую).

Аспирант Е.А. Денисова (Москва)

ПРИЗНАКИ МОНОЛОГА И ДИАЛОГА

Проблемами монолога и диалога в отечественном языковедении занимались такие выдающиеся лингвисты, как М.М.Бахтин, В.В.Виноградов, Ю.М.Лотман, Л.В.Щерба, Л.П.Якубинский и др.

Говоря о диалоге как форме словесного выражения, мы подразумеваем под ним «форму речи, состоящую из обмена высказываниями-репликами, на языковой состав которых влияет непосредственное восприятие, активизирующее роль адресата в речевой деятельности адресанта (от лат. dialogos – беседа, разговор двоих)» (ЛЭС 1990: 135).

Впротивоположность диалогу монолог – форма речи, «образуемая в результате активной речевой деятельности, рассчитанной на пассивное и опосредованное восприятие. Иногда монологическую речь определяют и как интраперсональный речевой акт. Характеризуется он значительной протяженностью, связностью (во всех отношениях) компонентов-высказываний, смысловой завершенностью» (ЛЭС 1990: 310). В.В.Виноградов, Н.Н.Иванова и др. считали монолог первичной речевой формой. Они характеризовали его как форму, органически свойственную литературным произведениям, хотя и допускающую диалогические вкрапления (см.: Карпенко 2005).

Вработах Л.В.Щербы, Л.П.Якубинского «прослеживается четкое разграничение монологической и диалогической форм речи при явном предпочтении диалогической формы общения» (Филиппов 2003: 206).

Л.В.Щерба четко разграничивал литературный язык, в основе которого лежит монолог, и разговорную речь, характерной чертой которой является диалог. «Диалог – это, в сущности, цепь реплик. Монолог – это уже организованная система облеченных в словесную форму мыслей, отнюдь не являющаяся репликой, а преднамеренным воздействием на окружающих. Всякий монолог есть литературное произведение в зачатке» (Щерба 1957: 115).

К характерным особенностям диалогической речи, по Л.В. Щербе, относится реплицирование, спонтанность речевых реакций собеседников, зависимость реплики как от ситуации общения, так и от высказываний партнера по коммуникации.

80