Часть I
Здоровье и патология
1
О гуманистической биологии*
Мои занятия психологией заставляли меня размышлять о многом, и
некоторые из этих размышлений не вписывались в рамки традиционной
психологии - по крайней мере в рамки той психологии, которой когда-то
обучался я.
Заинтересовавшись проблемами психологии в тридцатых годах, очень скоро
я обнаружил, что их невозможно решить, подчиняясь структуре
психологической науки, сложившейся к тому времени (бихевиористской,
позитивистской, <научной>, безоценочной, механоморфической
психологии). И тогда, вполне естественно, у меня возникли сомнения в
правильности самой структуры, и сомнения эти подтолкнули меня начать
поиск иных подходов к решению стоящих перед психологией проблем. Со
временем результаты моих исследований сложились в философскую
концепцию, которая вмещает в себя не только психологию, но и науку как
таковую, а также религию, производство, управление, а отныне и
биологию. По существу, я бы назвал ее мировоззрением (Weltanschauung).
Сегодняшняя психология не едина, она расколота на множество течений.
Если попытаться хоть как-то упорядочить текущее положение
психологической науки, то можно сказать, что существуют по меньшей
мере три психологии и, соответственно, три разобщенных группы ученых.
Первая из них - это бихевиористы1, объективисты, позитивисты,
механицисты. Вторая
* Это выдержки из заметок, написанных мною в марте-апреле 1968 года по
просьбе директора Salk Institute of Biological Studies, в надежде, что
они помогут отказаться от безопеночной концепции биологии и принять на
вооружение гуманистическую философию биологии. В этих заметках я
оставил в стороне вопросы явно пограничного в биологии и посвятил себя
тому, что, по моему мнению, до этого не рассматривалось, или не было
замечено, или было неверно истолковано - с моей, психологической,
точки зрения.
18
Здоровье и патология
включает в себя дружную поросль, взращенную на психоанализе2 Фрейда.
Третья группа - это психологи гуманистического направления3, или, как
ее еще называют, <Третья сила>, объединившая в себе ученых, которые не
смогли принять взгляды первых двух групп. Именно об этом, третьем
направлении в психологии, я собираюсь говорить. Я истолковываю эту
третью психологию как науку, впитавшую в себя достижения двух других
психологии, и потому буду пользоваться такими терминами, как
<эпи-бихевиоризм> и <эпифрейдизм> (<эпи> значит <после>). Эти термины
помогут нам избежать поверхностных противопоставлений, таких, как
<фрейдизм-антифрейдизм>. Я - фрейдист, и я же бихевиорист, и я же
гуманист, и если уж на то пошло, то вся моя деятельность направлена на
развитие четвертой психологии - психологии трансцендентного.
Здесь я говорю только от себя лично. Даже среди психологов
гуманистического направления есть такие, которые скорее склонны
записать бихевиористов и психоаналитиков в стан своих противников, чем
допустить, что те имеют равное с ними право занимать свою веточку на
цветущем дереве науки. Мне думается, подобного рода психологи впадают
в антинаучный, а может даже и иррациональный экстаз по поводу роли
<переживания>. И поскольку я, в свою очередь, рассматриваю
<переживание> лишь как начальный этап познания (этап необходимый, но
недостаточный) и поскольку я считаю, что нашей конечной целью должно
стать распространение знания гораздо более общего и всеобъемлющего,
чем нынешняя психология, -то мне лучше говорить только от своего
имени.
Это мой выбор и моя миссия - размышлять свободно, выстраивать теории,
играть с догадками и предположениями - словом, пытаться проникнуть в
будущее. Это скорее пионерская деятельность, работа первопроходца -
выдвинуть смелую гипотезу и отправиться на поиск новых, еще
неизведанных земель, нежели разработка, посев и уход, ирригационные и
мелиорационные мероприятия кропотливого труда экспериментаторов.
Разумеется, последние составляют хребет науки, но мне все же кажется,
что было бы ошибкой считать, будто задача ученых состоит только в
скрупулезной работе с фактами.
Первопроходец, творец, исследователь, как правило, действует в
одиночку. Терзаемый страхами и сомнениями, склонный к самооправданиям,
он тем не менее бросает вызов людскому невежеству, гордыне, порой даже
паранойе4. Он обязан быть отважным, должен не бояться выглядеть
смешным, должен не бояться ошибок и постоянно помнить о том, что он и
есть, как говорил Полани (126), в своем роде игрок, который при полном
отсут. ствии фактов рискует выдвигать самые смелые предположения, а
потом в течение нескольких лет пытается найти им подтверждения. Если
он не безумец, то он не может до конца верить собственным
предположениям и должен прекрасно отдавать себе отчет в том, что он
ставит на то, в чем не уверен. Вот так же и я представляю здесь свои
догадки и предположения.
О гуманистической биологии
19
Я полагаю, нам не избежать обсуждения вопроса об оценочной биологии,
даже если тем самым мы поставим под сомнение всю историю и философию
западной науки. Я убежден, что безоценочная, нейтральная модель науки,
унаследованная биологией из физики, химии и астрономии, где она была
не только желательна, но и необходима, чтобы не позволять церкви
вмешиваться в научные изыскания - эта модель совершенно непригодна для
научного познания живого. И еще более очевидно, что эта безоценочная
философия науки не годится для изучения такого сложного биологического
вида, каким является человек. Здесь такие понятия, как ценности5,
стремления, цели, намерения приобретают первостепенное значение:
только оперируя ими, можно приблизиться к постижению законов
жизнедеятельности человека, а следовательно и к решению классических
задач науки - предсказанию и управлению.
Мне хорошо известно о тех жарких дебатах, которые ведутся в рамках
эволюционной теории и в которых муссируются такие слова, как
направления, цели, телеология, витализм. Дебаты эти, на мой взгляд,
запутанны и непродуктивны. Я хочу перенести обсуждение этих проблем в
сферу психологии, где их можно представить более выпукло и где можно
найти более прямые пути к их решению.
В рамках эволюционной теории все еще возможны споры об автогенезе в
эволюции, о том, не вызваны ли движение и направление развития
исключительно стечением обстоятельств, чистой случайностью. Мне же
подобные рассуждения представляются чрезмерной роскошью, они просто
невозможны, когда мы имеем дело с живыми людьми. Ведь никто не
возьмется утверждать, что тот или иной человек стал хорошим врачом
случайно - никто не воспримет подобное заявление всерьез. Именно
поэтому я отметаю всякие рассуждения о механическом детерминизме6 и не
считаю нужным выдвигать какие-либо аргументы в пользу своего решения.
Хорошие люди и статистика <лучших>
Я осмеливаюсь заявить, что для изучения возможностей человеческой
природы нужно отобрать из популяции ее самые здоровые, самые лучшие
экземпляры, такие, которые превосходили бы остальных по многим
показателям. Приведу несколько наглядных доводов в пользу этого
утверждения.
В своих исследованиях я сталкивался с тем, что люди с высокой степенью
само актуализации7 - самые здоровые в психологическом смысле люди -
имеют очень высокие показатели развитости когнитивных и перцептивных
способностей8. Их <превосходство> над остальными людьми может
обнаруживаться даже на сенсорном уровне; меня ничуть не удивило бы,
если, к примеру, какой-нибудь эксперимент обнаружил бы у них
способность различать тончайшие оттенки цвета. Один, когда-то начатый
мною и не завершенный эксперимент может послужить моделью для
подобного рода проб с
20
Здоровье и патология
<биологическим материалом>. Мой замысел состоял в том, чтобы
протестировать всех первокурсников Брандэйского университета,
используя лучшие методики того времени, а именно, -психиатрическое
интервью9, проективные тесты, тесты достижений10, - и разбить их на
несколько групп. В первую из них вошли бы два процента самых здоровых
в психологическом смысле студентов, во вторую -два процента
средне-здоровых, и, наконец, в третью - два процента наименее здоровых
представителей популяции. Эти три группы затем мы планировали
досконально исследовать при помощи батареи тестов, выявляющих
сенсорные, перцептивные и когнитивные характеристики человека, чтобы
проверить базировавшееся на клинических наблюдениях предположение о
том, что люди с более высокими показателями психологического здоровья
более точно и верно отражают реальность. Я не сомневался в том, что
это предположение подтвердится. Затем мы предполагали наблюдать за
этими людьми, и не только на протяжении четырех лет их обучения в
университете, когда мы могли бы сопоставлять полученные данные с их
успеваемостью и достижениями в различных сферах университетской жизни.
Я надеялся, что нам удастся начать лонгитюдное исследование". Идея
заключалась в том, чтобы, наблюдая за этими людьми на протяжении всей
их жизни, получить неопровержимые доказательства нашей гипотезы о
человеческом здоровье. Некоторые оценочные критерии были очевидны,
такие, как, например, долголетие, устойчивость к психосоматическим
заболеваниям, инфекциям и т. п. Но мы также надеялись, что в ходе
исследования выя-' вятся другие характеристики, о которых мы и не
предполагали. По сути то исследование должно было повторить
калифорнийское исследование Льюиса Термана, который около сорока лет
назад отобрал детей с высокими показателями IQ12 и затем наблюдал за
ними на протяжении нескольких десятилетий, чем продолжает заниматься и
сейчас. Его открытие состояло в том, что люди, в детстве отобранные в
экспериментальную группу13 только по признаку интеллекта, теперь уже
взрослые, превосходят своих сверстников из контрольной группы по всем
проверенным им параметрам. Из этого Льюис делает следующий вывод: все
лучшее в человеке, все те качества, которые только можно пожелать ему,
положительно коррелируют14 друг с другом.
Значение такого рода исследований состоит прежде всего в том, что они
кардинально меняют наш взгаяд на статистику и особенно на тот ее
раздел, который ведает подбором материала для эксперимента. Мне
хочется без обиняков назвать ее <статистикой лучших>.
Если задаться вопросом, каковы возможности человека как биологического
вида15, то вопрос этот следует отнести скорее к небольшой избранной
группе людей, нежели ко всей популяции в целом. На мой взгляд, главная
причина провала теорий гедонистического и этического толка заключена в
том, что философы смешивали патологическое стремление к наслаждению со
здоровым и даже не обозначили грань между нормой и патологией, между
биологически здоровым и нездоровым индивидуумами.
О гуманистической биологии
21
Для того, чтобы узнать, насколько высоким может быть человек,
совершенно очевидно, что нужно отобрать самых высоких людей и изучить
их. Для того, чтобы узнать, как быстро может бегать человек, не нужно
выводить среднюю арифметическую скорость всего человечества в целом, -
нужно просто взять олимпийских чемпионов по бегу и посмотреть,
насколько хорошо это делают они. Если же мы хотим познать возможности
духовного и личностного роста человека, его морального развития, то и
здесь, я уверен, мы узнаем больше, изучая самых праведных, самых
добропорядочных представителей людского рода.
В целом, я полагаю, будет справедливо сказать, что история
человечества - это череда свидетельств того, как общество ни во что не
ставит отдельного человека. Высочайшие порывы человеческой души
практически всегда недооценивались. И даже когда <хорошие люди> -
святые, мудрецы, великие деятели эпохи - обращали на себя внимание
философов и ученых, то последние редко удерживались от искушения
объяснить их духовное превосходство присутствием божественного начала.
Гуманистическая биология и хорошее общество
Сейчас уже очевидно, что полная актуализация возможностей человека -
имея в виду общество в целом - может иметь место только при некоторых
<благоприятных условиях>. Или, если говорить еще более прямо, чтобы
человек был хорошим, ему нужны хорошие условия жизни и хорошее
окружение. С другой стороны, я полагаю, нормативная философия биологии
должна принять на вооружение теорию хорошего общества, основой которой
могло бы стать следующее определение: <Хорошее общество - это
общество, которое благоприятствует наиболее полному развитию и
раскрытию человеческих возможностей>. Наверное, подобная терминология
поначалу шокирует классических биологов, склонных лишь описывать среду
обитания человека и научившихся избегать таких слов, как <хорошее> и
<плохое>. Но если они хорошенько задумаются, то обнаружат, что
подобный образ мыслей и терминология далеко не новы для классической
биологии. К примеру, биологи уже давно используют термин
<возможности>, когда говорят о генах, актуализация которых зависит от
того, насколько <благоприятны> условия, сложившиеся в плазме эмбриона,
в цитоплазме, в организме в целом, а также от географических условий,
которые окружают этот организм.
Обобщая результаты экспериментов над лабораторными крысами, обезьянами
и человеческими существами (11), можно утверждать, что стимулирующее
воздействие среды в ранней жизни индивидуума оказывает совершенно
специфическое влияние на развитие коры головного мозга, к которой
обычно и обращена стимуляция. Бихевиористы, изучавшие поведение
приматов в Лаборатории Харлоу, пришли к схожему выводу. Животные, на
ран-
22
Здоровье и патология
них стадиях жизни изолированные от себе подобных, утрачивают
генетически заложенные в них возможности, и однажды эти потери
становятся невосполнимыми. Еще один пример. Ученые лаборатории
Джексона в Бар-Харборе выявили, что одичавших собак, привыкших к жизни
в своре, уже не удается вновь приручить.
И наконец, - у многих из индийских детей, как недавно стало известно,
обнаружены необратимые изменения мозга вследствие недостатка белков в
их рационе. Если согласиться с очевидным предположением о том, что
причины этого кроются в определенном политико-экономическом устройстве
общества Индии, в особенностях ее культурного и исторического
развития, то становится невозможным отрицать, что человеку, как
представителю биологического вида, хотя бы для воспроизводства
полноценных, здоровых особей необходимо хорошее общество.
Возможно ли, чтобы философия биологии развивалась в социальной
изоляции, была политически нейтральной, не утопичной, не евпсихичной,
чтобы она не занималась проповедью реформаторских и революционных
идей? Разумеется, я далек от мысли, что задача биологии - социальное
переустройство общества. Я полагаю, что это дело личного вкуса, и
вполне допускаю, что некоторые биологи, озабоченные тем, что их знания
остаются невостребованными, желая претворить свои открытия в жизнь,
пойдут в политику. Но я сейчас говорю не об этом. Я предлагаю биологам
изучать человека, как и любой другой вид, не только описывая и
констатируя факты, но и оценивая их. И когда они примут такой подход,
они поймут, что основная задача биологии человека - это выведение
полноценной, здоровой породы человека и что выполнение этой задачи
немыслимо без изучения всех тех условий, которые благоприятствуют или
наоборот мешают всестороннему раскрытию человеческих возможностей. А
для этого, очевидно, биологам придется покинуть свои лаборатории и с
головой окунуться в общественную жизнь.
Хорошие люди как пример для всех
Многочисленные исследования, проведенные мною в тридцатые годы,
позволяют мне утверждать, что самые здоровые в психологическом смысле
люди (как и самые творческие, самые сильные, самые умные, самые
праведные) должны быть использованы в качестве биологического
материала для исследования, или, говоря метафорически, их можно и
нужно использовать как пионеров-первопроходцев, призванных поведать
нам, показать нам и провести нас, менее любознательных, менее
чувствительных, менее смелых, на еще непознанные, неосвоенные
территории. В качестве иллюстрации приведу такой пример. Несложно
найти людей, особо чувствительных к восприятию цвета и формы, и
положиться на их суждения относительно окраски, выделки, формы мебели,
тканей и прочих вещей. Даже не вторгаясь в про-