0 Гуманистической биологии

27

лом эта тенденция выражает стремление организма к автономности и

независимости, она анти-авторитарна по своей сути. В связи с этим я

хочу обратиться к даосизму. Его основополагающие принципы уже усвоены

современной экологией и этологией, где исследователи научились не

вмешиваться в изучаемые ими явления и процессы, и я считаю, что

подобной же позиции обязательно следует держаться, когда мы имеем дело

с человеком, и особенно с маленьким человеком. Такая позиция означает

доверие к заложенной в каждом ребенке тяге к духовному росту и

самоактуализации, здесь делается акцент на спонтанности и

самостоятельности организма, отрицается предсказуемость результата и

внешний контроль. Приведу основной тезис из моей <The Psychology of

Science> (81).

<В свете этих данных можем ли мы всерьез продолжать считать, что цели

науки - это предсказание и управление? Ведь практически каждый из нас

скорее скажет совершенно противоположное - по крайней мере, в

отношении человека. Разве мы хотим, чтобы окружающие предсказывали

наши поступки? Разве хотим, чтобы нас контролировали и нами управляли?

Я не стану заходить слишком далеко и вновь поднимать старый

классический вопрос о свободе воли. Но я скажу, что встающие здесь и

требующие рассмотрения вопросы действительно касаются того, что любой

человек скорее желает чувствовать себя свободным, чем подневольным,

имеющим право выбора, нежели лишенным такого права, и т. д. В любом

случае, я могу с уверенностью заявить, что любой нормальный человек не

любит быть под контролем. Он предпочитает и чувствовать себя

свободным, и быть свободным>.

Есть еще одно, очень общее, <атмосферное>, последствие данного способа

мышления, а именно - оно поможет изменить образ ученого, изменить не

только в его собственных глазах, но и в представлении всего населения.

Есть, например, данные (115) отом, что ученицы старших классов

представляют себе ученых какнеких монстров, которых следует

остерегаться. Так, например, они считают, что ученые не могут быть

хорошими мужьями. По моему мнению, причины этого невозможно объяснить

только лишь последствиями голливудского фильма <Ученый безумец> - ведь

в фильме нашел отражение, хотя и в гротескном, пугающем виде, но

реально существующий тип ученого. Дело в том, что классическая

концепция науки предполагает, что человек создан властвовать,

контролировать, управлять, что человек науки манипулирует другими,

менее сведущими людьми, животными, предметами и явлениями. Он изучает

их, они подчинены его воле. Картина становится еще более мрачной при

рассмотрении <человека-врача>. На полусознательном и бессознательном

уровнях врач воспринимается людьми как хозяин, руководитель, как

человек, который может у них что-то вырезать, причинить им боль и т.

п. Он несомненно начальник, авторитет, эксперт, он говорит людям, что

они должны делать и чего не должны. И сейчас, как мне кажется,

28

Здоровье it патология

такого же рода образ, но еще более неприятный, складывается в

отношении психологов: студенты колледжа, например, считают психологов

манипуляторами, лжецами, притворщиками, которые исподтишка стремятся

установить контроль над людьми.

Не пора ли нам, ученым, действительно посмотреть на человека как на

существо, обладающее <врожденной мудростью>? Только если мы поверим в

автономность человека, в его способность к самоуправлению и выбору,

мы, ученые, не говоря уже о врачах, учителях и родителях, сможем стать

более даоистичными. Это - единственное слово, на мой взгляд, способное

вобрать в себя все те качества, которыми должен обладать

ученый-гуманист. Быть даоистичным - значит познавать человека, но не

поучать его. Это - невмешательство, отказ от управления. Даоистичная

позиция - это прежде всего наблюдение, не манипуляции и не управление,

она скорее пассивнорецептивна, нежели активно-наступательна. Чтобы

было совсем понятно, скажу так: если вы хотите познать селезня, то

познавайте селезня, а не рассказывайте ему о кулинарии. То же самое

можно сказать и о детях. Чтобы <задать> им <урок>, нужно понять, что

станет <уроком> для них, а для этого нужно побудить ребенка рассказать

об этом.

В сущности именно такого способа поведения придерживается в своей

работе хороший психотерапевт. Он не навязывает свою волю пациенту, он

направляет все свои усилия на то, чтобы помочь ему, пациенту, с трудом

выражающему свои чувства, плохо осознающему себя, обнаружить то, что

происходит в нем. Психотерапевт помогает ему понять, чего хочет он,

пациент, к чему он стремится, что он считает хорошим и полезным для

себя. В такой позиции нет и намека на диктат, на миссионерство, на

наставничество. Эта позиция основывается на тех же самых предпосылках,

о которых я упоминал выше и которыми, к сожалению, пользуются крайне

редко, - это, например, вера в то, что большинство людей изначально,

биологически тянутся к здоровью, а не к болезни, или допущение, что

субъективного ощущения человеком своего благополучия вполне

достаточно, чтобы понять, что <хорошо> для этого конкретного человека.

Такая позиция предполагает нашу веру в то, что свободная воля человека

гораздо важнее, чем его предсказуемость, что мы верим во внутренние

силы сложного организма, каковым является человек, верим в то, что

каждый человек стремится к полной актуализации своих возможностей, а

вовсе не к болезни, страданиям или смерти. В тех же случаях, когда мы,

психотерапевты, сталкиваемся со стремлением к смерти, с мазохистскими

желаниями20, с саморазрушительными формами поведения, с желанием боли,

мы знаем, что имеем дело не с человеком, а с его <болезнью>, - в том

смысле, что сам человек, если он когда-либо бывал в другом, <здоровом>

состоянии, сделал бы верный выбор, он гораздо охотнее предпочел бы

ощущать здоровье, нежели испытывать боль. Некоторые из нас даже

склонны смотреть на мазохизм, суицидальное поведение, всевозможные

формы самобичевания и самонаказания как на глупые, неэффек-