- •10. «Слово и полку Игореве». История открытия и опубликования.
- •8. «Житие Феодосия Печерского» как образец ранней отечественной агиографии
- •15. «Повесть о Савве Грудцыне»
- •16. «Повесть о Фроле Скобееве»
- •18. Своеобразие литературы 18 в.
- •19. Национальное своеобразие русского классицизма.
- •20. Кантемир (диалогизм, особенности названий и композиция)
- •21. Идейно-тематическое своеобразие сатиры Кантемира
- •22. Проблемы ложного и истинного благородства в сатире Кантимира «Филарет и Евгений»
- •23. Философические сатиры Кантемира
- •24. Реформа русского стихосложения Ломоносова и Тредиаковского
- •25. Переводы Тредиаковского
- •26. Особенности поэзии Тредиаковского
- •27. Поэтика торжественной оды Ломоносова 1747 г.
- •28. Тема посвящения в оде 1747г.
- •29. Разговор с Анакреоном как программное произведение
- •30. Натурфилософские и духовные оды Ломоносова
- •31. Тема «Человек и время» у Державина
- •32. «Фелица» приемы обновления жанра, судьба темы
- •33. Ода «Бог» Державина
- •34. Обличительная лирика Державина
- •35. «Евгению» - новый этап в творчестве Державина
- •36. Недоросль – первая общ-полит комедия
- •37. Русский сентементализм
- •38. Психологическая повесть «Бедная Лиза»
- •39. «Остров Борнгольм» Карамзина
- •40. «Марфа Посадница» как итог творческой эволюции
29. Разговор с Анакреоном как программное произведение
«Смысл программного произведения Ломоносова „Разговор с Анакреоном“ в том, – писал советский литературовед Г. П. Макагоненко, – что европейски прославленному поэту, главе целого направления, выразителю определенной и распространенной концепции искусства противопоставлен Ломоносов, русский поэт, выразитель русской мысли». Это высказывание, при всей его неразвернутости, дает верную основу, верный угол зрения на «Разговор», что уже немало.
В основе всего этого лежит более свободное и широкое представление Ломоносова об истине, которое, как подчеркнуто выше, заключалось для него в слиянии своего «я» с миром, в самоотдаче чему-то обширнейшему, нежели он сам. Скажут: да ведь и Анакреон сливается с миром, и Анакреон свободно отдает себя тому, что сильнее и обширнее его, и Анакреон в своей чувственной любви приобщается к бесконечности, к истине и т. д. Но ведь вопрос здесь не в том, может ли приобщиться, а в том, сколько точек соприкосновения с миром в этом единении, в этом приобщения к истине у того и другого. Истина Анакреона ограниченнее ломоносовской. Анакреон (люди его типа) никогда не сможет понять Ломоносова (людей его типа). Он сам заказал себе путь к этому, сузив свой горизонт. Ломоносов стоит выше, он видит дальше и больше. Любовь для него – и «нежность сердечная», и восхищение перед вечной славой героев. Ломоносов может понять Анакреона. Поэтому-то и возможно продолжение «Разговора»:
Анакреон, безусловно, симпатичен Ломоносову. Симпатичен прежде всего тем, что у него слово не расходится с делом (это как раз отмечается исследователями). Но положительное отношение к Анакреону прослеживается и по другим пунктам: ироническое презрение к деньгам и умение по достоинству оценить здоровую, предметную сторону жизни. Причем Ломоносов здесь не объединяется с Анакреоном: просто он подробнее раскрывает свое жизнепонимание. Обратите внимание: ни о каком «подавлении» речи нет. Ломоносовский образ мира развивается в его репликах свободно, исподволь. Он полнокровен, а не аскетичен.
Но самое главное в этой паре стихотворений – появление темы «смерти», «рока» (в тогдашнем употреблении: синоним «смерти»).
Нельзя рассматривать «Разговор» (и, прежде всего, кульминацию его – противопоставление философии наслаждения и отказа от земных радостей, выраженное в образах Анакреона и Катона), забывая о национальном своеобразии позиции Ломоносова, которое проявляется не в одном лишь последнем стихотворении, где изображена Россия, а пронизывает все произведение от начала до конца и проступает даже в стихах Анакреона, переведенных Ломоносовым.
Главное же в этой своеобразно-русской позиции Ломоносова то, что он может, не переставая быть самим собою, как бы сделаться на время Анакреоном и Катоном. Включить в себя жизненную философию каждого из них, сознавая при этом, что его дух от этого «включения», «вбирания в себя» чужой точки зрения на мир не заполнен до отказа, что остается еще, говоря словами Гоголя, «бездна пространства».