Глава двадцать шестая литература реформации

Средневековая католическая церковь как главное идеологическое орудие феодального принуждения занимала господствующее поло­жение во всех областях идеологии. Поэтому революционная борьба против феодализма должна была не только привести к конфликту с церковью — наиболее мощным в политическом отношении фео­дальным учреждением, она вместе с тем неизбежно принимала форму богословской ереси, направленной против церковного веро­учения. Как указывает Энгельс, «для того чтобы возможно было нападать на существующие общественные отношения, нужно было сорвать с них ореол святости»². Поэтому буржуазные революции XVI—XVII вв. выступают под знаменем церковной реформации. (² Маркс К. и Энгельс Ф. Соч. Изд. 2, т. 7, с. 361.)

В Германии начала XVI в. оппозиция против католической церк­ви имела особенно глубокие корни. В других странах Западной Европы национально-политическое объединение привело к извест­ному освобождению национальной церкви от непосредственной власти римской курии и к подчинению ее задачам местной государ­ственной власти. Напротив, в политически раздробленной Герма­нии с ее многочисленными духовными княжествами, подчиненными более папе, чем императору, римская церковь могла распоряжаться совершенно бесконтрольно, подвергая страну хищнической эксплуа­тации с помощью всевозможных церковных налогов, юбилейных сборов, торговли реликвиями и индульгенциями и т. п. [299]

«Приволь­ная жизнь откормленных епископов, аббатов и их армии монахов вызывала зависть дворянства и негодование народа, который дол­жен был все это оплачивать, и это негодование становилось тем сильнее, чем больше бросалось в глаза кричащее противоречие ме­жду образом жизни этих прелатов и их проповедями»¹. (¹ Маркс К. и Энгельс Ф. Соч. Изд. 2, т. 7, с. 351.)

Поэтому оппозиция против папства приобретает в Германии общенацио­нальный характер, хотя различные классы общества вкладывают в нее различное политическое содержание. Если крупные князья бы­ли не прочь обогатиться за счет секуляризации духовных владений и тем усилить свою независимость от императорской власти, то бюргерство боролось против церковного феодализма в целом, за ликвидацию католической иерархии и церковного имущества, за «дешевую церковь» без монахов, прелатов и римской курии, требуя восстановления демократического церковного строя раннего хри­стианства. Крестьяне добивались отмены феодальных повинностей, барщины, оброка, налогов, привилегий господствующих классов; разделяя основные требования церковной реформы, выдвинутые бюргерскими реформаторами, они шли дальше этих последних, мечтая о восстановлении равенства, существовавшего в отношениях между членами ранней христианской общины. Нередко, в особенно­сти при соприкосновении крестьянского движения с плебейской революцией в городах, к требованию равенства гражданского присое­динялось требование имущественного равенства и организации общества в духе уравнительного коммунизма, характерного для плебейских движений XVI—XVII вв. В целом, однако, можно гово­рить о двух основных течениях реформационного движения в Гер­мании — об умеренной бюргерской реформации, возглавляемой Лютером и объединившей оппозиционные течения среди имущих классов, и о реформации плебейско-крестьянской, революционной, связанной с Великой крестьянской войной 1524—1525 гг., наиболее ярким идеологом которой был Томас Мюнцер.

Взрыв крестьянской революции в Германии вызвал объединение имущих классов. Бюргерство, политически раздробленное и недо­статочно сильное, чтобы выступать самостоятельно, должно было искать защиты у князей. Победителями из социальных боев эпохи Реформации вышли князья как носители местной, провинциальной централизации. «Они выиграли не только относительно, в результа­те ослабления своих конкурентов — духовенства, дворянства и горо­дов, — но и абсолютно, так как им досталась spolia optima (главная добыча) за счет всех остальных сословий» ². (² Там же, с. 434.)

В тех частях Германии, где победила Реформация, она способствовала укреплению власти князей, присвоивших себе большую часть церковного имущества и право верховного руководства делами лютеранской церкви. Во второй половине XVI в. немецкие города окончательно теряют свое политическое значение вследствие общего экономического и поли­тического упадка Германии и Италии, вызванного перенесением международных торговых путей из Средиземного моря в Атланти­ческий океан. [300]

Началом реформационного движения в Германии явилось в 1517 г. выступление Лютера против злоупотреблений папской власти. «Лютер, — пишет Энгельс, — дал в Виттенберге сигнал к движению, которое должно было вовлечь все сословия в водово­рот событий и потрясти все здание империи. Тезисы тюрингенского августинца оказали воспламеняющее действие, подобное удару молнии в бочку пороха. Многообразные, взаимно перекрещиваю­щиеся стремления рыцарей и бюргеров, крестьян и плебеев, домо­гавшихся суверенитета князей и низшего духовенства, тайных ми­стических сект и литературной — ученой и бурлескно-сатирической оппозиции — нашли в этих тезисах общее на первых порах, всеобъе­млющее выражение и объединились вокруг них с поразительной быстротой»¹. (¹ Маркс К. и Энгельс Ф. Соч. Изд. 2, т. 7, с. 392.)

Мартин Лютер (Martin Luther, 1483 — 1546) происходил из семьи состоятельного тюрингенского крестьянина-рудокопа. Он обучался в монастырской школе и в восемнадцатилетнем возрасте поступил в Эрфуртский университет, где, оставаясь в стороне от гу­манистического движения, занимался изучением богословия. Глубо­кая религиозность толкнула его на поступление в августинский мо­настырь. В 1508 г. ученый-монах, получивший впоследствии степень доктора богословия, сделался профессором богословского факуль­тета в г. Виттенберге в Саксонии. В 1510 г. ему удалось по делам своего ордена побывать в Риме. Зрелище морального разложения, царившего в папской столице, произвело на него, как и на многих других немецких паломников того времени, чрезвычайно тягостное впечатление. Еще раньше его мучили религиозные сомнения. Пово­дом для его первого публичного выступления послужили злоупо­требления продавца папских «индульгенций», монаха Тецеля, ре­кламировавшего в грубой форме свой «товар» как верное средство для «спасения» души. Лютер выступил с проповедью, осуждавшей продажу индульгенций, а в 1517 г. прибил на дверях виттенбергской церкви свои 95 тезисов, направленных против злоупотребле­ний католической церкви. Ряд публичных диспутов, вызванных эти­ми тезисами, заставил Лютера углубить свое учение. Сущность его заключалась в противопоставлении личной веры, индивидуального религиозного чувства — формально понимаемым «добрым делам» (т. е. выполнению церковных обрядов) и «священного писания», свободно толкуемого человеческим разумом,— авторитету церков­ного «предания» (т. е. позднейших догматов и установлений католической церкви).

На основе этих индивидуалистических рели­гиозных принципов, характерных для буржуазной идеологии нового типа, Лютер в дальнейшем пришел к отрицанию папской власти, духовной иерархии, монашества и т. д. как учреждений, из­вративших дух первоначального христианства. [301]

В 1520 г. он публич­но сжег папскую буллу, осуждавшую его учение как еретическое, и напечатал на немецком языке обращение «К христианскому дво­рянству немецкой нации», призы­вая императора и князей освобо­дить Германию от папской влас­ти и произвести общую реформу церкви.

Вызванный императором на сейм в Вормс (1521), он отка­зался отречься от своих «заблуж­дений» и был осужден как еретик; но саксонский курфюрст Фридрих, глава княжеской оппозиции про­тив императора, предоставил опальному защиту и убежище в замке Вартбург в Тюрингии, где Лютер занялся переводом библии на немецкий язык, с намере­нием сделать «священное писа­ние» доступным народным мас­сам.

Поддержанный широким об­щественным движением, охватившим все сословия, Лютер первоначально резко выступал против римской церкви, предлагая князьям бороться с папой «оружием, а не словами». «Если мы наказываем воров мечом, убийц висели­цей, а еретиков огнем,— писал он в это время,— то почему бы нам не напасть на этих вредных учителей гибели, на пап, кардиналов, епископов и всю остальную свору римского Содома со всевоз­можным оружием и не омыть наших рук в их крови?» Однако по мере углубления реформационного движения, напуганный его на­родно-революционным характером, он скоро становится проповед­ником мирного прогресса. «Я не хотел бы,— заявляет он,— чтобы евангелие проповедовалось насилием и пролитием крови». Оконча­тельное изменение политических позиций Лютера, как и всего не­мецкого бюргерства, было вызвано страхом перед событиями крестьянской революции. Сперва Лютер высказывался о крестьян­ском движении в примирительном духе, признавая справедливость жалоб восставших на чинимые им притеснения, хотя в то же время он осуждал самое восстание как «противное евангелию».

В дальнейшем он изменяет народному движению и полностью переходит в лагерь князей. «Их нужно бить, душить и колоть, тай­но и открыто так же, как убивают бешеную собаку»,— так пишет Лютер о восставших крестьянах. «Поэтому, господа, спасайтесь, колите, бейте, давите их, кто как может...»

Энгельс сравнивает поведение Лютера по отношению к восстав­шим крестьянам с трусливым двоедушием немецкой буржуазии, предавшей революцию в 1848 г. из страха перед пролетариатом¹. (¹ См.: Маркс К. и Энгельс Ф. Соч. Изд. 2, т. 7, с. 366-367.) [302] [303 ― илл.]

Переход Лютера на сторону князей отразился и на идейной сто­роне бюргерской Реформации: в борьбе с крайностями крестьянско-плебейских «ересей» Лютер организует «конституцию» реформированной бюргерской церкви»¹ на основе уступок и соглашений, последовательно ограничивая те элементы индивидуализма и ра­ционалистической критики, которые первоначально наличествовали в его полемических выступлениях. (¹ См.: Маркс К. и Энгельс Ф. Соч. Изд. 2, т. 7, с. 366.) Тем не менее частичная победа бюргерской Реформации с ее программой национализации церкви имела большое значение для дальнейшего развития немецкой лите­ратуры и просвещения на национальном языке. Особенно значи­тельное влияние оказала в этом отношении немецкая библия Люте­ра (1522—1534), которая благодаря своему широчайшему распро­странению послужила основой для складывавшегося в это время общенемецкого литературного языка. Будучи выходцем из народа, Лютер как переводчик обнаружил поразительное чувство немецко­го языка. Широко черпая из сокровищницы народной речи, он сове­товал учиться родному языку не в латинских книгах, но «у матери в доме, у детей на улице, у простолюдина на рынке и смотреть им в рот, как они говорят, и сообразно с этим переводить: тогда они уразумеют и заметят, что с ними говорят по-немецки». Теми же свойствами народного красноречия отличаются немецкие пропове­ди Лютера, его богословско-политические памфлеты и послания и «Застольные речи». Лютер является также автором многочис­ленных религиозных песен, получивших распространение в проте­стантской церкви вместе с богослужением на национальном языке. Подобно другим переводчикам латинских церковных гимнов и псалмов, Лютер опирается при этом на устную традицию народ­ной песни. Подводя итоги литературной деятельности немецкого реформатора, Энгельс писал: «Лютер вычистил авгиевы конюшни не только церкви, но и немецкого языка, создал немецкую прозу и сочинил текст и мелодию того проникнутого уверенностью в победе хорала, который стал марсельезой XVI века»² (лю­теранский церковный гимн: «Наш бог — нерушимая кре­пость...»). (² Маркс К. и Энгельс Ф. Соч. Изд. 2, т. 20, с. 346 — 347.)

3

Среди вождей революционного движения 1524—1525 гг. выде­ляется героическая фигура Томаса Мюнцера (Thomas Münzer, ок. 1490—1525). Подобно Лютеру, Мюнцер был священником и доктором богословия и выступил сперва как церковный реформа­тор, но скоро разошелся с Лютером, проповедуя полное уничтоже­ние старой церкви и связанных с ней общественных и государ­ственных отношений. В 1522г. он возглавил первые револю­ционные выступления плебейских масс в г.Альтштедте в Тюрингии. [304]

Изгнанный из Тюрингии при участии Лютера, он перенес свою деятельность в юго-западную Германию, повсюду организуя рево­люционное движение и рассылая своих эмиссаров, по большей ча­сти представителей революционно настроенного низшего духовенства, которые своей проповедью в значительной мере подготовили всеобщий взрыв крестьянского восстания в этой части страны. Сам Мюнцер к началу революции вернулся в Тюрингию, призванный сюда своими сторонниками, захватившими в начале 1525 г. власть в г. Мюльгаузене. Не только городские плебейские массы, но все мелкое бюргерство Мюльгаузена вместе с восставшими крестьяна­ми примкнуло к Мюнцеру. Но, несмотря на мужество и энергию своего вождя, повстанцы продержались недолго. Отряд Мюнцера был разбит князьями, сам он был взят в плен, подвергнут пытке и обезглавлен. Он был казнен, когда ему было немногим больше 30 лет.

Религиозное учение Мюнцера, изложенное в его проповедях, по­сланиях и памфлетах, представляло, как отмечает Энгельс, под хри­стианскими формами разновидность пантеистической философии, местами соприкасающейся с атеизмом. Мюнцер не считал библию единственным источником божественного откровения: библейскому авторитету он противопоставлял живое откровение разума в чело­веке, существующее во все времена и у всех народов. Разум для Мюнцера и есть «святой дух», вера есть пробуждение разума в че­ловеке. Мюнцер отрицал потусторонний мир и загробное воздая­ние за грехи. Призванием верующего он считал установление «цар­ства Божия» на земле. Под «царством Божиим» он понимал общественный строй, основанный на гражданском и имуществен­ном равенстве, уничтожении частной собственности и классовых различий, а также государственной власти, независимой от общины трудящихся. «Я ясно говорил перед князьями, что вся власть при­надлежит общине, которая может ее вручать и отнимать». Все дол­жно быть общим, учил Мюнцер: работа и имущество; каждому следует давать по нуждам и потребностям его. Таким образом, со­циально-политическое учение Мюнцера приближалось к утопиче­скому коммунизму.

В отличие от Лютера, для которого истинная вера представляла путь к индивидуальному нравственному самосовершенствованию, Мюнцер, как представитель народной реформации, придал своей теологии ярко выраженный социальный характер: реформация оз­начала для него политический и социальный переворот, который должны были совершить народные массы — «христианское объеди­нение», организованное для борьбы против феодального гнета и эксплуатации. В своих посланиях он подчеркивал лозунг, выдви­нутый крестьянской войной — разрушения замков и монастырей, конфискации и раздела имущества их владельцев, видя в этом акт восстановления божественной справедливости. «Люди голодны,— писал он,— они должны и хотят есть».

Проповеди Мюнцера носили ярко революционный характер. Он обличал «разбойничий» характер германской феодальной государственности. [305]

«Государи и господа,— говорил Мюнцер,— главные ли­хоимцы, воры и грабители; они присваивают себе все создания, всякую тварь, рыбу в воде, птицу в воздухе, растение на земле — все должно принадлежать им. Бедным они говорят о божьих запове­дях: бог повелел, говорят они, не воровать, но они считают, что к ним самим эта заповедь не относится; поэтому они дерут шкуру с бедного поселянина, работника и всех, кто живет под ними. Если кто воспротивится, то его отправляют на виселицу, причем доктор Враль приговаривает: аминь». Прозвищем «доктор Враль» Мюн­цер заклеймил Лютера, изменившего народному движению. Он об­винял Лютера в том, что тот подчинил церковь власти князей и хо­чет сам сделаться новым папой. В противоположность Лютеру, стороннику «мирного прогресса», он призывал народ к восстанию, цитируя при этом священное писание: «Говорил же Христос: я принес не мир, но меч». «Противящихся откровению Божию следует истреблять без всякой пощады, как истребили Иезекия, Иосия, Даниил и Илья жрецов Ваала, ибо иначе христианская церковь ни­когда не возродится». Библейское красноречие Мюнцера, воспитан­ное религиозным пафосом ветхозаветных пророков, характерно в эпоху Реформации для проповедников народной революции.

Социальные бури Реформации вызвали обширную литературу агитационного характера, в которой общественно-политические во­просы (в характерной для того времени религиозной оболочке) ста­новятся предметом страстных споров и обсуждения широких на­родных масс.

Тем самым старая форма академического богослов­ского трактата и более новая — гуманистического диалога или сатиры, пользующихся латинским языком и доступных лишь узко­му кругу образованных, заменяется новым жанром религиозно-по­литического памфлета на немецком языке, агитационного воззва­ния или диалога в прозаической или стихотворной форме, обращенных к широкой общественности и защищающих противо­борствующие интересы различных общественных групп. Было от­мечено, что в первые годы Реформации (1518 — 1523) вышло в свет значительно больше немецких книг, чем за первые 50 лет от начала книгопечатания. Рядом с Лютером, Гуттеном и Мюнцером с таки­ми брошюрами выступает ряд других известных и безыменных ав­торов. Главным действующим лицом в подобных агитационных памфлетах нередко является немецкий крестьянин, сторонник ре­формации и враг папистов. Например, в получивших особенно широкое распространение сатирических диалогах «Карстганс» и «Новый Карстганс» (1521) под этим прозвищем выступает кре­стьянин, беседующий с Лютером и Зиккингеном о церковных неустройствах. В «Диалоге между апостолом Петром и крестьяни­ном» (1523) сам основатель римской церкви обличает ее преступле­ния, а его собеседник приходит к заключению: «Правда, мы, крестьяне, должны когда-нибудь соединиться, созвать наш крестьянский собор и пригласить на него всех духовных и светских». [306]

«Крестьянин должен будет навести порядок, показать себя господином в доме и дать попу в руки цеп, чтобы и он зарабатывал своим детям на пропитание».

События Реформации и крестьянская война нашли себе отраже­ние в стихотворных листовках и в народной песне. Однако огром­ное большинство дошедших до нас стихотворений времен крестьян­ской войны вышли из лагеря врагов народной революции, тогда как революционная поэзия подвергалась преследованию и уничто­жению. Не сохранились поэтому и духовные песни, с которыми шли в бой сторонники Томаса Мюнцера. Кроме двух более ранних рифмованных листовок, рассказывающих о первых крестьянских восстаниях, «Башмака» и «Бедного Конрада» (1513 — 1514), до нас дошли как скудные остатки революционного фольклора этой эпохи всего две песни о восстании в Мюльгаузене (1525), в которых безы­менный поэт, сам участник восстания, оплакивает горькую участь побежденных крестьян.