Глава 13. Социальные стереотипы или

«ЭКОНОМИЯ МЫШЛЕНИЯ» В ОБРАЗАХ

В основе любого менталитета, как уже говорилось, лежит сложная система взаимно «переплетающихся», далеко не всегда осознанных ценностей, установок и мотивов, от меры согласованности которых зависит устойчивость как той или Иной социальной общности, так и отдельного индивида. Измерить неосознанное социологу не дано, однако существует определенный эмпирически выявляемый показатель менталитета -социальный стереотип, выполняющий функцию «экономии мышления» и традиционно внедряемый в массовое сознание институтами воспитания (семьей, школой), а сегодня средствами массовой информации.

Стереотип как упрощенное представление о социальном объекте (человеке, группе или явлении), как правило, строится на противопоставлении «плохому», «неправильному», «маргинальному»: например, «державы» - «нормальному государству»; коллективизма - индивидуализму; равенства - неравенству и т.п. В свою очередь то же равенство можно рассматривать как «уравниловку», а можно как «справедливое распределение доходов», именно так и делали наши респонденты, рассуждая о достоинствах и недостатках двух социальных систем.

В зависимости от «включения» того или иного стереотипа по-разному интерпретируются и оцениваются одни и те же социальные факты. Наиболее наглядный пример - чеченская война.

172

Утверждение «преступный режим Дудаева наводнил Россию террористами и разваливает государство» подкрепляет представление о «праведности» силовых решений во имя целостности «державы». Утверждение «чеченское национально-освободительное движение борется за независимость своей Родины против имперской экспансии» внушает совершенно иное «правильное» решение - вывести войска и дать возможность Чечне самой определить свою судьбу. Именно по такой схеме происходит манипуляция массовым сознанием: достаточно просто «включить» те или иные стереотипы и «нужная» реакция общественного мнения не заставит себя ждать.

«Управление» умами граждан посредством стереотипизации поведенческих реакций происходит в любом обществе в более «мягкой» или «жесткой» форме: так, если при «социализме» соответствие общепринятой системе стереотипов («партия - наш рулевой», «советское - значит отличное», «добро должно быть с кулаками» и т.п.) носило принудительный, регламентирующий характер, то в условиях демократического общества - выполняет скорее осведомительную функцию уподобления («у нас так принято»), однако отказ следовать тому, «как принято», не влечет за собой социальных санкций.

В современной России сосуществуют, причем далеко не мирно, не только различные системы ценностей, но и стереотипов, трактуемых в духе привычной комплимен-тарности («наши» и «не-наши»). Они выстраиваются в два ряда «расхожих» суждений - традиционного и либерально-демократического толка, и вот посредством их и можно попытаться измерить соотношение советского и постсоветского менталитета в русском самосознании.

В опросный лист были включены восемь пар суждений, в каждой из которых одно представляло «либеральный», а другое -«традиционный» стереотип. Респонденту предлагалось выбрать то, которое в большей мере соответствует его точке зрения; возможность уклониться от ответа исключалось. Характерно, что альтернативность в построении вопроса не вызвала затруднений в решении поставленной задачи, что лишний раз подтверждает гипотезу о стереотипизации массового сознания (см. таблицу 20 )■

173

Таблица 20

Соотношение «традиционных» и «либеральных» стереотипов в массовом сознании

Средний индекс по «традиционному» составляет 44,9%, а по «либеральному» - 55,1%. Таким образом, сосуществуют примерно в равной пропорции две совершенно противоположные системы представлений о «правильном» и «нормативном», а это означает, что расколото надвое не только массовое сознание, но и поведенческие реакции. Последнее особенно опасно, так как превращает различные социальные группы во взаимных антагонистов, а отдельных людей - по сути во врагов.

Вглядимся в оба «ряда» стереотипов повнимательнее: по отдельным суждениям соотношение сторонников «старого» и «нового» менталитета различно.

174

Наиболее выравнены пропорции по различным мнениям относительно судьбы Советского Союза (см. таблицу 20). На первый взгляд, ответы россиян парадоксальны: при явном «державном» крене сознания, о котором уже говорилось ранее, лишь половина участников опроса полагает, что Россия должна постараться восстановить Союз. Однако это противоречие отчасти мнимое, и во всяком случае легко объяснимое.

По-видимому, образ «великой державы» большинством россиян постепенно переносится с канувшего в Лету Советского Союза на Российскую Федерацию в ее нынешних территориальных пределах. Характерно, что с Беловежскими соглашениями примирились даже русские нового зарубежья, оказавшиеся в роли национального меньшинства «незалежной» Украины (лишь 42% жителей Черновцов, т.е. меньшее число, чем в среднем по выборке, ратуют за восстановление былого государства). Совершенно по-иному выглядит пропорция сторонников и противников возрождения былой державы в «прокоммунистической» провинции: так, 73,3% мичуринцев выступают за реставрацию СССР.

Таким образом, «потерянное государство» воспринимается очевидно не столько в территориальном, сколько в идеологическом ключе - как возврат к ценностному миру Союза Советских Социалистических Республик, в то время как современная российская «державность» скорее деидеологизирована и в большей мере сравнима с официальным патриотизмом Российской империи, а не СССР.

Безусловно на число сторонников восстановления прежнего государства повлияло и понимание последствий этой попытки любым трезвомыслящим человеком: в нынешней ситуации, когда вновь образованные государства уже достаточно прочно утвердились на мировой арене, насильственное решение реинтеграции попросту невозможно. Не случайно «мир», как показывают результаты опроса, одна из ключевых установок современного россиянина, которая особенно актуализировалась на фоне чеченского конфликта. Уже в мае 1995 года, когда война длилась всего четыре месяца, против ведения военных действий в Чечне выступало 62,9% петербуржцев.

Одновременная ориентация и на «мир», и на «державность», конечно, выглядит алогичной, однако тем и отличается современное самосознание русских, что оно пытается совместить несовместимое, а это как раз и приводит к таким психологическим реакциям и без того фрустрированных людей как не-

175

мотивированное раздражение, агрессия, недовольство, направленным как против власти, так и друг против друга.

Примерно поровну (см. таблицу), как и в первом случае, «разошлись» участники опроса относительно приоритета интересов государства и личности.

То, что более половины респондентов отдает предпочтение интересам отдельного человека перед государственными - безусловное «веяние» новых времен и, пожалуй, наиболее инновационный факт кардинальных изменений, произошедших в общественном сознании постсоветских людей.

Действительно, традиционно и в Российской империи, и в Советском Союзе государство всегда подавляло интересы индивидуального человека, причем это считалось не только естественно, но и справедливо. Из гоголевской «Шинели», где «маленький человек» безуспешно противостоит государственной машине, «вышла» не только «русская литература», но и система взаимоотношений индивида и власти как государственного института (расхожая присказка: «Ты - начальник, я - дурак; я - начальник, ты - дурак», на первый взгляд, вполне бесхитростная, в лапидарной форме излагает суть подобной социальной перцепции). Ибо «начальник» в восприятии простого человека и есть персонифицированное и опосредованное «государство», с которым приходится волей-неволей сталкиваться в течение всей сознательной жизни.

Почему сегодня дилемма - «что важнее - государство или личность» - уже большей половиной россиян решается по-другому, чем прежде? Думаю, не одно лишь воздействие «западных» стереотипов привело к изменению приоритетов. В современной России статус «начальника» в глазах общественного мнения явно снижается за счет повышения социального престижа, а потому и статуса «богатого человека». Но если «начальника» назначает государство, и человек он - «государственный», то «богатым» назначить невозможно: деньги добываются (и в данном случае даже не важно, какие это деньги -«честные» или криминальные) частным человеком, интерес которого зачастую идет вразрез с государственным. Таким образом, личный интерес превалирует над государственным, и «новая» норма поведения уже на равных конкурирует с традиционной.

Тем не менее, в отличие от установки относительно восстановления СССР выбор здесь менее идеологизирован, хотя казаки как наиболее «государственные люди» несколько чаще

176

других готовы жертвовать личным интересом ради общероссийского (соответственно 45% и 55%).

Постепенное смещение предпочтений россиян с государства на личность заметно «размывает» и укоренившийся эгалитаризм. Подавляющее число участников опроса уже не устраивает дележка общественного «пирога» на равные доли, только каждый пятый россиянин продолжает воспринимать социальную справедливость как «уравниловку».

Возникает как будто очевидное противоречие между восприятием респондентами понятий «социализм» и «капитализм» (раньше все были равны и это «хорошо», а сегодня есть «богатые» и «бедные» и это «плохо»), с одной стороны, и утверждением о справедливости индивидуальной инициативы в решении материальных проблем, - с другой.

Однако рассуждая о сути «социализма» и «капитализма», участники опроса имели в виду российскую интерпретацию обеих социальных систем и, естественно, исходили главным образом из собственного опыта, особенно оценивая свою нынешнюю жизнь, ибо прежняя - уже несколько мифологизирована в силу свойств человеческой памяти. Сегодня же, на фоне явной и скрытой безработицы, утраченных сбережений, постоянных невыплат заработной платы и пенсий, «мировых» цен при явно не «мировом» уровне доходов, - на этом безрадостном фоне социальные контрасты особенно обнажены и болезненны. Именно поэтому неравенство воспринимается в первую очередь как деление на «богатых» и «бедных».

Между тем, право на собственную инициативу в материальном обеспечении своей семьи для многих, по-видимому, означает «право на богатство», а вовсе не на «бедность». Тем более, что социальное положение различных по доходам групп населения вполне может быть «уравновешено» разумным налогообложением - таким как, к примеру, в Швеции, где малоимущих «кормит» не столько государство, сколько (за счет налогов) их более состоятельные соотечественники.

Делая выбор в пользу либерального стереотипа, россияне солидаризируются с идеей приоритета индивидуально-личностной самореализации, которая в условиях прежнего режима, если и не отсутствовала полностью (иначе «застой» бы превратился в явление перманентное), то явно «придерживалась» и конкретными «начальниками» из райкомов, и самой идеологией в духе неписаного правила «быть как все, не высовываться».

177

Противоречие между ответами участников опроса на эти, кстати, рядом поставленные вопросы свидетельствует прежде всего о том, что россияне отвергают вовсе не либерально-демократическое, рыночное общество, где во многих случаях узаконены не меньшие социальные гарантии, чем при советской власти, а его современную российскую модель.

В таком же ключе стоит рассматривать мнение россиян относительно совместимости «богатства» и «честности».

Две трети опрошенных (см. таблицу) уверены в том, что можно быть и честным, и богатым одновременно. Переход к либеральному стереотипу от традиционного («От трудов праведных не наживешь палат каменных») и советского в духе марксова «Капитала», - этот переход - налицо.

К сожалению, к современной России это не относится. По мнению многих респондентов, у нас «деньги делаются» не за счет интеллекта, смекалки, даже удачи, а связей, знакомств, а то и вовсе криминальных наклонностей. Далеко не случайно, что в образе «российского капитализма» преобладают такие характеристики, как «воровство», «жульничество», «спекуляция», «хапужничесгво» и т.п., но относятся они к нашей действительности, а вовсе не к социальной системе.

Кстати, в этом же контексте можно интерпретировать и результаты парламентских выборов: россияне отвергли не демократию и либерализм как определенный социальный идеал, а их отечественное исполнение.

Такое предположение подкрепляется и данными исследования: 68,4% опрошенных предпочитают свободу сытости (а в Петербурге и на Дону число свободолюбивых людей приближается к трем четвертям выборки или даже превышает ее, соответственно 75,3% и 72,5%). Правда, если петербуржцы понимают в большинстве своем свободу как неукоснительное соблюдение прав человека и гражданина, то для казаков свобода - это воля в традиционном для русских понимании, потому-то и призыв к ней иногда возникает в невероятном для «западного» человека соседстве (так, один участник опроса из Новочеркасска пошел бы на митинг с лозунгом: «Воля и атаманское правление!», а другой: «Казакам - волю и оружие».

Безусловно эти особенности национального самосознания нельзя не учитывать: далеко не все респонденты имели в виду либеральное содержание понятия, в иных ответах оно заменяется этнокультурным стереотипом восприятия свободы как необузданного «своеволия». Однако в любом смысле свободолюбие россиян невозможно трактовать как элемент советского

178

менталитета: ибо при коммунистах отсутствовала как либеральная «свобода», так и русская «воля».

Свободный человек толерантен и поэтому не отказывает и другим в праве на «свободу», именно поэтому подавляющее большинство участников опроса (см. таблицу) признает основополагающую ценность демократии - обязанность национального, политического или религиозного большинства в полной мере учитывать интересы меньшинств. Преодоление традиционной нетерпимости к иному образу мыслей и поведению, особенно если «нас» - больше, а «их» - меньше, постепенное искоренение «образа врага» хотя бы на уровне абстрагированной установки - существенный «сдвиг» в массовой психологии.

Пожалуй, наиболее устойчивым оказался стереотип патернализма: подавляющее большинство опрошенных (см. таблицу) твердо уверены в том, что государство как заботливый «отец» должно неусыпно заботиться обо всех своих гражданах, а не только о незащищенных слоях населения - детях, стариках, инвалидах.

Глубоко укоренившийся инфантилизм зрелых и самодостаточных людей служит серьезным препятствием в преодолении пороков советского менталитета, а к ним как раз и относится, на наш взгляд, непоколебимая «вера» в то, что «хорошее» государство должно «дать» не только бесплатное образование и медицинское обеспечение, но и квартиру, и работу по специальности, и садовый участок, и путевку, и многое другое. Привычные ожидания сковывают индивидуальную инициативу, впрочем «разрешение» каждому зарабатывать столько, сколько он сумеет, на уровне массового сознания нисколько не противоречит «отеческой» функции государства.

Характерно, что подобные позиции абсолютно в равной мере отличают всех участников опроса независимо от половой принадлежности, возраста, уровня образования и местожительства, да и в целом выбор «традиционного» или «либерального» ряда стереотипов обусловлен исключительно политическими (а точнее, мировоззренческими) позициями россиян: «за» они или «против» коммунистической реставрации. Об этом наглядно свидетельствуют данные таблицы 21, в которой представлены ментальные установки участников опроса в зависимости от их политического выбора. Существенные различия -налицо. _

179

Таблица 21

Соотношение стереотипов и политический выбор (сводные данные в %)

«традиционные» стереотипы	«за» коммунистов	«против» коммунистов	«либеральные» стереотипы	«за» коммунистов	«против» коммунистов
забота государства обо всех гоажданах	85,5	81,3	забота государства о незащищенных	14,5	18,7
в интересах Запада нас ослабить	86,1	50,8	в интересах Запада нам помочь	13,8	46,2
восстановить Союз	677,6	33,6	жить мирно, но порознь	22,5	66,4
«за» равные доходы	38,4	9,8	«за» индивидуаль-ную инициативу	61,6	92,2
приоритет интересов государства	63,0	34,9	приоритет интересов личности	37,0	65,1
сытость выше свободы	50,7	15,8	свобода выше сытости	49,3	84,2
несовместимость богатства и честности	48,6	24,2	совместимость богатства и честности	51,4	75,8
подчинение меньшинств большинству	28,3	15,7	учет прав меньшинства	71,7	84,3

Наибольшее сходство между условными «демократами» и «коммунистами» в первом, патерналистском, стереотипе (отсутствие связи между политическими предпочтениями и установкой фиксируют и коэффициенты парной корреляции). Самое заметное расхождение - в отношении к судьбе бывшего СССР (ХИ ² = 72,25 > 11,35; К.Пирсона = 0,35) и выбором между свободой и сытостью (ХИ ² = 58,50 > 11,35; К.Пирсона = 0,32).

Таким образом, на основании данных исследования, можно предположить, что коммунистический электорат в случае прихода к власти своих избранников потребует восстановления Советского Союза и «сытости», т.е. низких цен при высоких Доходах.

180

Как видно, достаточно сближены позиции «демократов» и «коммунистов» по суждению, включенному в таблицу последним. Относительная толерантность приверженцев прежних порядков несколько даже изумляет. По всей вероятности, в этом стереотипе основное внимание респондента привлекло упоминание «национальных меньшинств», а именно в сфере межнациональных отношений немолодые россияне, симпатизирующие коммунистам, чаще других выказывают себя (на уровне установок) наибольшими «интернационалистами».

Достоверны ли данные, полученные посредством оценки респондентами стереотипных суждений, исходящих от исследователя? Да, если они носят достаточно распространенный и в то же время типообразующий характер, хотя ограничиться ими при изучении ментальных установок вряд ли корректно.

Именно поэтому в качестве контрольных вопросов (проверка устойчивости поведенческих реакций) в инструментарий была включена серия прожективных ситуаций.

181