Глава 9. Настоящее как следствие прошлого (этноисторические оценки русских)

«Ядро» национального характера воспроизводится из поколения в поколение благодаря этноисторической преемственности, трансмиссии не только обычаев и ритуалов, но и памяти «о былом». Беспамятство превращает и народ, и отдельного этнофора в манкурта, трагедию которого так блестяще описал Чингиз Айтматов в романе «Плаха».

Действительно, история - это коллективная память народа, которая незримо присутствует в сознании каждого из нас, и поэтому одни «осеняют» свои нынешние взгляды и поступки портретами Сталина, другие - образом Николая II, но и те и другие ищут в родной истории «поучения» и «утешения», необходимые для психологической устойчивости своей этнической общности.

Ведь историческое сознание - это не только познание и оценка прошлого. Оно неизбежно, непроизвольно связано с настоящим и будущим. По словам В. Ключевского, «тот народ знает свою историю, где ход и смысл родного прошедшего есть достояние общего народного сознания и где это сознание прошлого есть привычный акт мышления... Все минувшее -только слагаемые той суммы, которую мы называем настоящим, а будущее - только ряд неизбежных следствий настоящего»^!] Таким образом, можно сказать, что этноисториче-^ский аспект национального самосознания - это его динамиче-

113

екая характеристика, увязывающая воедино прошлое, настоящее и будущее.

Современность ищет в истории аналогии с настоящим, реальная социальная действительность определяет и структурную избирательность складывающихся в этноисторическом сознании ценностных представлений о прошлом.

Вместе с тем историческое сознание неизбежно охватывает и некую предстоящую перспективу развития социального бытия народа, т.е. будущее. Ведь будущее - это определенный итог прошлого и настоящего, их следствие и продолжение. Характеризуя взаимосвязь этих временных поясов исторического сознания, мы должны понимать, что стержнем его, в конечном итоге, выступает оценка настоящей социальной действительности, и как вытекающей из прошлого, и как момента движения к будущему.

В периоды эволюционного развития общества, в условиях стабильности социальных отношений, значимые исторические события, включенные в актуализированное этноисторическое сознание, в основном, типичны и неизменны.

Скачкообразные сдвиги в социальной действительности разрушают процесс сохранения и передачи исторического опыта, устойчивость коллективной памяти. В условиях насильственного разрыва исторической связи статус значимых приобретают те исторические события, которые, с одной стороны, могут функционировать в массовом сознании в качестве посредников, обеспечивающих непрерывность развития меняющегося общества, с другой, обеспечить социально-психологическую компенсацию «неустойчивости», «неуверенности» и «противоречивости», которые характерны для социального самочувствия в кризисные периоды социального бытия.

Индикаторами этноисторического сознания являются ценностные представления о прошлом: история не может не оцениваться, более того, сама избирательность исторических событий (актуализация их в памяти) безусловно носит оценочный характер, соотносится с общественной моралью и интерпретируется в виде дихотомических пар: справедливо-несправедливо, добро-зло, гордость-стыд, прогресс-регресс и т.п. Вместе с тем, отношение к национальной истории может быть не только этическим, но и эстетическим. Эстетические оценки исторических событий и исторических личностей (трагическое, драматическое и комическое в истории) порождаются взаимодействием исторического сознания с художественным и опосредуются им.

114

В особенности это характерно для русского национального самосознания, исторические представления которого сформированы не одной лишь академической наукой, а в большей мере, может быть, русской литературой. Национальная история воспринимается людьми сквозь призму художественных метафор и, к примеру, образы Бориса Годунова или Кутузова в коллективной памяти народа скорее рождены Пушкиным и Львом Толстым, чем Карамзиным, Ключевским или школьными учебниками, где история предстает в схематизированном, «клишированном» виде.

Необходимо обратить внимание и на тот факт, что социальная действительность рефлексируется не только в формах рационального оценочного знания, но и в эмоционально -чувственном контексте - исторических переживаний, исторического чутья и т.п. Только через такое эмоционально окрашенное восприятие, эмоциональное воздействие формируются ценностные отношения и нравственные нормы этноисториче-ского сознания.

• Помимо закрепления и оценки тех или иных событий и исторических персоналий они еще и осмысливаются, упорядочиваются под определенным углом зрения, выстраиваясь в определенных связях.

Известный документальный фильм С. Говорухина «Россия, которую мы потеряли» - типичный пример индивидуально-личностного осмысления национальной истории, опосредованного мировоззрением, системой политических взглядов и оценок.

Предметная определенность исторического сознания находит отражение в системе оценок, фиксирующих те или иные виды человеческой деятельности: политическая история, военная история, история культуры и т.п. Кроме того, в многонациональном государстве общегосударственная и национальная история по событийному и оценочному ряду не совпадают, и этноисторическое сознание русского, татарина^ или осетина отличаются друг от друга, а события государственной истории (например, взятие Казани войсками Ивана Грозного или Кавказская война XIX века) не только по-разному оцениваются представителями разных народов России, но и вызывают зачастую совершенно противоположные чувства.

Существует мнение, что «лик» истории в сознании непрофессионалов (т.е. не-историков) формируют прежде всего уроки в школе и средства массовой информации. О воздействии художественной литературы на этноисторическое сознание

115

уже говорилось, но даже если вынести этот фактор «за скобки», с подобным суждением можно согласиться лишь отчасти.

Человеческая память избирательна, и в каждый конкретный момент времени, а это обусловлено не только социальными причинами, но и индивидуально-личностными мотивами, в ней, этой памяти, актуализируется далеко не все то, что привнесено, а иногда и «навязано» агентами социализации, а лишь то, что у меня, «частного» человека, именно сейчас вызывает эмоциональный отклик, подкрепляя оценки для сегодняшнего. В этом смысле, историческая память есть, действительно, рефлексия современности.

Сегодня национальное самосознание русских, да и массовое сознание в целом, крайне противоречиво, «запутано» временем поистине «великого перелома», очевидцами которого мы все являемся; душа каждого русского, россиянина - бесконечное поле сражения «старого» и «нового», советского и антисоветского, традиционного и закрепленного в сознании за последнее десятилетие.

Не надо забывать и о том, что все мы, за исключением самых молодых, учились одной истории - истории СССР, идеологически организованной, с тенденциозным «отбором» событий, а нынешние средства массовой информации преподносят, нам абсолютно иную историю, тоже с тенденцией, только совершенно противоположной. Не потому ли, как показывают данные нашего исследования, так «разорвано» этноисториче-ское осозание петербуржцев: те же события у одних вызывают чувство гордости и одобрения, а у других - стыда и негодования.

Сквозь призму актуализированной в сознании истории проступают национальные чувства, наиболее полное описание которых может дать этническая психология. [2] Национальные чувства образуют лейтмотив этнически окрашенного мироощущения.

Благоприятный социально-психологический климат в обществе, стабильность и предсказуемость пробуждают в людях терпимость, благожелательность, в целом «добрые» чувства. Напротив, неустойчивость и непредсказуемость развития социальных процессов подогревают нетерпимость, враждебность, озлобленность, которые, в свою очередь, порождают чувство национальной ущемленности, неполноценности и униженности. Весь этот спектр негативных эмоций неосознанно экстраполируется на исторические оценки и представления.

116

Память, пропущенная через чувства, непосредственнее и искреннее рациональной, поэтому вопрос, заданный в открытой форме (варианты ответов не предусматривались), был рассчитан именно на эмоциональную оценку истории: «Какие события в национальной истории лично у Вас вызывают чувство гордости? А какие - чувство стыда?»

Всего участники опроса перечислили 174 исторических события, упомянутых в 1309 ответах (многие называли сразу по нескольку событий, поэтому число ответов многократно превысило число опрошенных). 18,7% ответивших на вопрос лишь косвенно, по «касательной» затронули его суть. Это думы о «наболевшем», желание высказаться и быть услышанным, «вырываясь» за пределы жесткой структуры анкетного опроса. Все эти суждения порождены социальной реальностью нашего времени, что еще раз подтвердило теоретическую посылку о том, что история есть лишь «повод» поразмышлять о современности, оценить ее. (См. таблицы 11 и 12).

Родной историей примерно в равной степени гордятся (82 события) и стыдятся ее (92 события). Причем положительные чувства у петербуржцев преобладают в оценке дореволюционной истории (46 событий, а отрицательную оценку вызвали лишь 14 событий), в то время как советская история реже вызывает чувство гордости (26 событий) и чаще чувство стыда (40 событий). Наибольший «перекос» в сторону негативных мнений обнаружен в эмоциональной оценке новейшей истории, к которым были отнесены события, касающиеся периода перестройки и наших дней. Так, только 10 событий вызывают чувство гордости и почти в четыре раза большее число (38 событий) - чувство стыда.

Однако отвлечемся от цифр, упоминая лишь наиболее яркие и значительные из них, и вглядимся в коллективную историческую память петербуржцев, сложившихся в ходе анализа полученных ответов.

V

«ХОРОШИЕ» и «ПЛОХИЕ» ЭПОХИ

«Черно-белое» восприятие действительности, жесткое и нетерпимое, характерно и для оценки истории частью жителей нашего города. Принимается или отвергается не отдельное событие (вряд ли кто-нибудь станет гордиться «сталинскими репрессиями», или стыдиться «столыпинских реформ»), а вся эпоха, целый исторический период существования России.

117

Таблица 11 События национальной истории, вызывающие чувство гордости

(в % к числу ответивших на вопрос)

Примечание: В таблицу включены события, названные более чем 1% ответивших на вопрос. В рубрику «Новейшая история» включены события, начиная с 1985 года.

Продолжение таблицы 11

События национальной истории, вызывающие чувство стыда

(в % к числу ответивших на вопрос)

к-* SO

Так, в частности, вся дореволюционная история - это «период всеобщего процветания», «история добровольного объединения русских с другими народами», «тысячелетняя история страны, где все жили в мире и согласии», когда «Россия была от Варшавы до Аляски» и т.п. (как будто не было ни крепостного права, ни казни декабристов, ни позора русско-японской войны).

Советская история - это «семидесятилетие оболванивания людей», «70 лет коммунистического террора», «исторический провал 1917-1985» (как будто не было полета Юрия Гагарина, ликвидации неграмотности, послевоенного подъема экономики).

Таких ответов по всем классификационным рубрикам около 14%, их дали в основном самые молодые и самые пожилые участники опроса, - рискну назвать подобное восприятие истории экстремистским, и формируется оно, к сожалению, нетерпимостью и однозначностью оценок во многих средствах массовой информации.

ДЕКАБРИСТЫ И БОЛЬШЕВИКИ

Революционная история - идеологический «стержень» прежней интерпретации былого - постепенно «вымывается» из актуализированной памяти и эмоционально-чувственных представлений. И хотя 3% респондентов с гордостью вспоминают об отчаянной решимости и трудном выборе участников восстания 1825 года, а 11,3% столь же эмоционально отвергают другой «выбор», случившийся почти 100 лет спустя - в октябре 1917 года, однако большинство петербуржцев революционная история попросту оставляет равнодушными, и это реальное свидетельство тех глубоких изменений, которые произошли в национальной психологии буквально за последние несколько лет.

Ответы на идентичный вопрос, включенный в исследование 1988 года (репрезентативная выборка студенческой молодежи СССР, программа «Общественное мнение» Госкомвуза СССР) были совершенно иными. Всего лишь 6 лет назад Октябрь и гражданская война занимали в актуализированной исторической памяти центральное место, разделяя убежденных «демократов» и «партократов». Сегодня лихорадочная политизированность тех дней сменилась усталым безразличием, и уже совершенно другие события и исторические персоналии волнуют умы наших современников.

120

а ЦАРИ, ВОЖДИ, ПРЕЗИДЕНТЫ

У немалого числа респондентов (примерно 15%) образ истории персонифицирован, т.е. вспоминаются не конкретные события, а те люди, которые в представлении многих как бы «дергают за ниточки истории».

Конечно, историю учат по «царям», однако, нет ли здесь и некоего особого свойства русской натуры, когда очередной правитель воспринимается как «отец народа», от которого якобы впрямую зависит жизнь каждого частного человека?

Так, петербуржцы с чувством гордости вспоминают «петровские победы» и «реформы Петра Великого», «царствование Екатерины Великой» и «правление Елизаветы», «мученика Николая II» и «сталинскую твердую руку». Противоположные чувства вызывают «сталинские репрессии» (27,2%), «хрущевская кукуруза», «брежневский застой», «царствование Михаила Сергеевича», «ельцинский переворот» и т.п. Самый положительный персонаж национальной истории - Петр I; самый отрицательный - Сталин (поклонников «твердой руки» вождя среди опрошенных оказалось всего трое).

Популярность первого российского императора подтверждают и данные ряда других исследований, проведенных в начале 1996 года под руководством автора.

Так, именно Петр I (43,3%) вызывает наибольшее уважение у петербургских старшеклассников в ряду исторических деятелей России за счет таких качеств, как «сила», «умение побеждать», «решительность», «везение» и т.п. Петр, оказывается, был не только «реформатором» и «победителем шведов», но и «добрым», «милосердным» человеком, который «болел душой за простых людей».

Молодежи г. Северодвинска Архангельской области среди других вопросов была предложена такая прожективная ситуация: «Представьте себе, что Вы могли бы избрать президентом России любого из исторических деятелей нашей страны. Кому Вы отдали бы свой голос». 47,9% опрошенных хотели бы видеть во главе России того же Петра I.

Безусловно, Петр, а точнее миф о Петре, - это своего рода социально-психологическая проекция современности, «Зазеркалье» со знаком плюс, где Россия прирастает, а не «съеживается», строятся, а не разрушаются города и заводы, суровой, но справедливой царской рукой караются казнокрады и т.п. Реальный исторический персонаж мифологизируется и приобретает черты былинного русского богатыря.

121

Не только персонификация, но и мифологизация истории - характерная черта современного русского самосознания.

ПУШКИН И ЛОМОНОСОВ '

В отличие от «царей», деятели русской культуры и науки обделены вниманием наших современников, отсутствуют в исторической памяти и события, связанные с их деятельностью.

Всего 1% участников опроса вспомнили о географических открытиях, исследованиях Менделеева, Ломоносова, Мечникова; 5,5% - оценили в историческом контексте творчество Андрея Рублева, А. Пушкина, М. Лермонтова, Л. Толстого и Ф. Достоевского.

Культура и наука как бы находятся на обочине памяти, не воспринимаются как элемент национальной истории, которым и можно, и должно гордиться в первую очередь. Даже такое значимое событие научной истории советского времени как полет Юрия Гагарина (12,8%) - единственное относительно часто упоминаемое событие этого ряда, интерпретируется участниками опроса не как достижение советской нации и техники, а как «проявление могущества Советской державы», не случайно этот полет большинством респондентов, упоминавших его, характеризовали как завоевание космоса», - выбор лексики также отражает стиль мышления.

Думается, все эти факты во многом связаны со стилем преподнесения истории в школах, опорными точками которой традиционно являются, кроме «царей», всевозможные битвы, сражения и войны. Именно они заняли центральное место в коллективных «воспоминаниях» петербуржцев.

ВЕЛИКАЯ ОТЕЧЕСТВЕННАЯ ВОЙНА

Для опрошенных - это главное событие отечественной истории (59,8%). У подавляющего большинства война вызывает непреходящее чувство гордости за государство и народ, лишь только несколько человек как бы походя вспомнили потери людей, поражения первых дней войны, преследования тех, кто был в плену, трагедию ленинградской блокады (2,1%). Однако великая победа, - по мнению одного из участников опроса, пенсионера-ветерана войны, «заслонила все испытания».

Характерно, что войну вспоминали не только люди немолодые - ее участники и современники (это естественно, война

122

как бы озарила своим сполохом всю их жизнь), но и молодежь, для которых это уже история в прямом смысле слова. Войну числили в положительном историческом ряду примерно каждый третий респондент возрастной группы 18-25 лет.

Первая Отечественная война с Наполеоном стала в ответах жителей нашего города фаворитом дореволюционной истории (10,6%).

Думается, это не случайно. Именно в этих двух войнах русские и все россияне проявили не только огромное мужество и героизм, но и чувство общенационального согласия и единения, которого сегодня так не хватает нашей стране. И это сознает или интуитивно чувствует большинство так называемых простых людей. История действительно компенсирует, замещает то, что человек не находит в своей повседневности, великие страницы истории как бы «подпитывают» его, дают импульс надежде на то, что все еще образуется: ведь в российской истории немало трудных страниц. А в своей реальной жизни он не чувствует защищенности со стороны государства, расшатано и его национальное достоинство. Именно поэтому этноисторическое сознание носит отчетливо «державный» характер.

ДЕРЖАВА И НАРОД

Каждый пятый-шестой из числа ответивших на этот вопрос воспринимает Россию не как национальную колыбель, родившую великих поэтов и ученых, а именно государство со статусом великой державы. Восхищает его мощь, могущество, величие, сила, статус супердержавы, размах, необъятная территория, военное превосходство, то, что «мы были самыми сильными и нас все боялись». Характерно, что так думают в равной мере и молодые, и старые, и мужчины, и женщины, люди с неполным средним и с высшим образованием.

Около 5% петербуржцев гордятся вообще всеми военными победами и победоносными войнами, которые вела Россия: от Ледового побоища до взятия Берлина». Один молодой участник опроса не поленился перечислить даты всех великих сражений, начиная с 1240 года - времени Невской битвы - и доведя этот победоносный ряд до 9 мая 1945 года. «Поход Святослава на Царырад» соседствует с «освободительными балканскими войнами», «победы Суворова» и «завоевание Крыма князем Потемкиным» упоминаются наряду со «взятием Риги войсками Петра» и «покорением Казанского ханства» - названы

123

практически все войны и сражения, которые вела Россия за свою тысячелетнюю историю. Одна лишь война в Афганистане вызывает противоположные чувства 8,9% респондентов, но и она по частоте упоминаний занимает второе место в классификационной рубрике событий советской истории, вызывающих чувство стыда.

Закономерен ли этот «воинственный» крен сознания сегодня? Думается, отчасти да.

Для участников опроса воспоминание о громких победах как бы смягчает национальную обиду и ущемленность русских, сформировавшуюся после распада СССР - не случайно именно это событие признано жителями города самым горьким результатом последнего десятилетия (11,3%). Ностальгия о «державном» прошлом - это еще и неосознанная реакция на подлинную и мнимую униженность перед Западом (4,7%); люди стыдятся гуманитарной помощи, их раздражают «вывески на иностранных языках», «засилие иностранных фирм», «оглядка на США», «заискивание» и «холуйство» перед Западом.

ЗАПАД КАК АНТИТЕЗА ДЕРЖАВНОСТИ

Запад в русском сознании - понятие вовсе не географическое: так, Финляндию, своего северного соседа, мы причисляем к «Западу», а вот Польшу, которая от России прямиком на запад - никоим образом. Ибо «Запад» для русских - не конкретные, вместе взятые государства, а некий «не-наш» дух и образ жизни, способ поведения и мировоспитания. Да и свое отношение - преклонение или отвержение мы устремляем не столько к западу реальному, сколько к воображаемому, существующему исключительно в собственном представлении.

Образ Запада был мифологизирован уже в исторической традиции России и «вес» его (положительный или отрицательный) испокон веков заведомо преувеличивался.

В одном случае все западное не просто отвергалось как «не-наше», но и предавалось анафеме - поначалу и Петр Великий был «всенародно» объявлен Антихристом не за одно только небрежение православием, но и за чужой, западный стиль поведения и правления, в противовес богомольному и понятному Алексею, который без труда вписывался в привычный ряд царей московских. Всех европейцев на Руси долгое время вообще величали «немцами», т.е. немыми («ты меня не понимаешь, значит ты - немой»), а католиков за истинных хрис-

124

тиан и не принимали, отводя роль единственных ревнителей христианства - себе, православным.

В XIX веке в кругах славянофилов противопоставление России и Запада приобрело уже концептуальный характер. Россия - не Европа, а следовательно, не «Запад», а нечто особое уникальное, выросшее из собственной «почвы». Распространению подобных идей в общественных умонастроениях содействовали и многие выдающиеся писатели - в частности, Ф. Достоевский и Л. Толстой (в «Войне и мире» Кутузов -своего рода русский «ответ» западному полководцу - Наполеону).

В другом случае, напротив все «западное», начиная от моды и свободного владения французским языком (первая сатира на приобщение к западному образу жизни - «Недоросль» Фонвизина) до политических институтов (декабристы, безусловно, были «западниками») всячески превозносилось, превращаясь в общепринятый эталон поведения и единственно достойный пример общественного устройства. И если неприятие «Запада» как чего-то абсолютно чужеродного и противоположного русскому человеку («что русскому - здорово, то немцу - смерть») было органичной народной установкой, то стремление европеизировать Россию, «влезть в западный сюртук» - сначала стало дворянским идеалом, а позже, на рубеже XIX и XX веков чуть ли не надвое раскололо русскую интеллигенцию.

Естественно, что в период советской власти образ «Запада» подвергся существенной идеологической переработке и приобрел исключительно мировоззренческий характер, сохранившийся и по сей день.

Усугубляющееся недоверие многих социальных групп современного российского общества к демократическому движению в целом связано не только с неумелым использованием «чужих» рецептов, но и с тем, что оно воспринимается как «прозападническое», и призыв превратить Россию в «нормальное», т.е. западное государство трактуется как унижение национального достоинства и «поношение» Державы, ибо переход в разряд «нормальных» стран предполагает, что сегодня Россия - государство «ненормальное», а это, конечно же, обидно.

В годы советской власти быть антикоммунистом означало быть «западником», ибо советскими «почвенниками» стали коммунисты. Особый случай Александра Солженицына - ан-

125

тикоммуниста, но и «антизападника», - только исключение, как раз раздражающее многих своей «невстроенностью» в мир привычных стереотипов политического выбора, где «западник» -либерал и рыночник, а «антизападник» - неокоммунист 1и «державник».

Эта схема безусловно присутствует и в массовом сознании.

В интересах Запада - нам помочь или нас ослабить? -спросили мы у петербуржцев и провинциалов, у казаков и русских нового зарубежья, - участников исследования «Советский менталитет в русском сознании». Мнение было исключительно единодушным: 68% опрошенных убеждены «в происках» наших поводырей по рыночному «неизвестному», в то время как противоположного суждения придерживается вдвое меньшее число респондентов (32%). Причем число «подозрительных» преобладает даже среди молодежи (56%), наиболее толерантной ко всем социальным нововведениям.

«Великую державу поставили на колени», - с горечью отметил в ходе опроса немолодой инженер.

Державность - не просто антитеза мифологизированному «не-нашему» Западу, и даже не символ «нашего» государства, а нечто значительно более экзистенциальное, «почвенное» для русского человека. Ведь держава - не только государство, но еще и одна, наряду со скипетром, из царских регалий, а самодержавие - институт государственной власти на Руси, идеологически «проработанный» и освященный.

В определенном смысле держава в русской трактовке -есть антитеза не только «западному» образу жизни и мироощущению, но и благоустроенному нормальному государству с разделением властей и законопослушной оппозицией. Современная Россия пытается одновременно соответствовать образу традиционной державы и демократического правового государства. Реально ли это? Вряд ли. Впрочем, к этой «двойственной», а поэтому противоречивой идее власть подталкивают и сами граждане, в большинстве своем возмечтавшие о «державности» и власти «твердой руки».

Две трети опрошенных осенью 1995 года россиян (67,8%) убеждены в том, что Россия должна сохранить статус великой державы, даже если это ухудшит ее отношения с Западом и для этого потребуется навести «порядок» и установить «власть твердой руки» (65,2%). Противников «державных» устремлений -₍ втрое меньше (соответственно 20,7% и 21,2%), примерно каж-

126

дый девятый респондент в ответе затруднился. Весьма симптоматично, что, если в отношении к социальному и экономическому реформированию обнаруживается заметная разноголосица мнений, то в своей ориентации на Россию как великую державу русские достаточно единодушны (см. таблицу 12).

Таблица 12

«Державные» установки и возраст

(сводные данные в %)

Категоричнее других, конечно, пенсионеры, но ведь и в остальных возрастных группах, включая молодежь, сторонники державности и авторитаризма явно превалируют над либералами «западного образца».

Немало сторонников этой концепции общественного развития и в рядах интеллигенции: так, в частности, о статусе великой державы для России печется не только 74,2% людей, имеющих неполное среднее образование, но и 69,4% специалистов с высшим образованием, 67,8% студентов. К власти «лгвердой руки» призывает 81,5% малообразованных граждан, но и 60,7% интеллигентов, т.е. тех, кто составляет наиболее прочный электорат демократического движения.

За «цержавность» в равной мере «голосуют» петербуржцы (67,3%) и мичуринцы (74,2%), казаки и жители Черновцов (соответственно 67,0% и 61,0%). Что же касается ориентации на авторитарную власть, то здесь различия между регионами вообще не превышают 2%.

127

НАШИ ДНИ

Это, пожалуй, самый огорчительный, хотя и естественный, результат исследования, - предмет почти исключительноу печальных раздумий и негативных эмоций.

Кроме распада СССР наибольшее отвержение у опрошенных вызывают события октября 1993 года (7,6%), межнациональные конфликты, причем вовсе не на территории России, а за ее рубежом - в Карабахе, Абхазии, война в Таджикистане. Это, кстати, лишний раз свидетельствует о том, что в контексте национальной, отечественной истории продолжает восприниматься все постсоветское пространство, а не одна лишь Российская Федерация.

Петербуржцы недовольны самой властью («унижение народа ее правителями», «мышиная возня вокруг трона», «великую страну превратили в грязную лужу», «воруют и распродают Россию» и т.п.), тяжелым положением людей («унижение», «бесправие», «нищета» и т.п.). Вместе с тем, респонденты не чужды и самокритики: в тяжелом состоянии современной России они винят и самих себя - «наше стадное поведение», «привыкли быть рабами», «притерпелость к обидам», «леность» и извечная «слепота».

Но ... - и в этом вся противоречивость русской натуры -«нас так легко не скрутишь», «историю делают не правители, а народ», «власти у нас всегда были негодными, но Россия жива».

«Я горжусь тем, что живу, учусь и люблю в России» - размашисто написал через весь анкетный лист студент - участник нашего исследования. И это вселяет некоторую надежду.

128