3.5. В.Белов о фильме «Председатель»

Четкое осознание этой переакцентировки как центрального момента всей нравственно-эстетической платформы течения «деревенской прозы» выразил Василий Белов в статье «Литература и кино»². В 60-егг. по экранам страны с триумфом прошел фильм М.Салты­кова по сценарию Ю.Нагибина «Председатель» (с Михаилом Ульяновым в роли председателя Егора Трубникова и И.Лапиковым в роли его брата Семена). Вся публика и особенно критика, завороженные талантливой игрой великолепных актеров, буквально зашлись в восторженном визге.

И вот писатель Василий Белов выступил «против течения» – дал резко отрицательную оценку фильма и вообще всей тогдашней «кинематографической деревни», т.е. укоренившейся к тому времени тенденции изображения деревни в кинематографе.

Основной конфликт фильма (и повести Нагибина, по мотивам которой он создан) – между новым председателем Егором Трубниковым - возвратившимся в родную деревню бывшим полковником – и колхозниками.

Каковы крестьяне послевоенной деревни? Нежелание трудиться, индивидуализм, косность, корыстолюбие, неверие ни в кого и ни во что – вот основные причины всех бед послевоенной деревни – по Нагибину. Крестьянин – это проклятый собственник – как был им, так и остался. В этом смысл одной из самых сильных, впечатляющих сцен фильма: из-за клочка колхозного сена насмерть дерутся два брата: председатель колхоза Егор Трубников и его брат – рядовой колхозник Семен. Оба готовы друг другу глотку перерезать косой из-за этого сена.

Сюжетная основа фильма достаточно стереотипна: превращение отсталого колхоза в передовой, преображение его в современный агрогородок. А главный рычаг – сила, энергия, напор главного героя. В фильме создан самый настоящий культ личности председателя – в духе первой еще овечкинской программы. Но если в «лакировочной» литературе чудесные превращения происходили в результате слаженных действий сильного руководителя и охваченной энтузиазмом массы, то здесь крепкому руководителю противостоит инертная и косная масса колхозников.

Егор Трубников при помощи мата, крика и кулака приводит в чувство эту косную массу. Есть в фильме замечательная сцена – митинг, на котором председатель в качестве последнего и самого эффективного средства воздействия прибегает к трехэтажному мату. Она дана при помощи выразительной метафоры (кстати, эта находка режиссера Мих. Салтыкова – хороший пример нынешним киношникам, которые увлекаются прямым введением «ненормативной лексики» в речь своих героев): Егор Трубников командует: «Бабы, заткните уши!» – и «загибает» длиннейшее, на несколько минут, многоэтажное матерное «коленце». Звукоряд при этом выключается, видны только безмолвно раскрывающийся рот и жестикуляция председателя, изумленные лица слушателей и огромная туча воронья, которая в этот момент срывается с крыш, с деревьев и начинает встревоженно кружить над толпой.

Василий Белов по поводу этой и других подобных сцен говорит следующее: «Вот ведь он какой, русский мужик! Любит он над собой крепкий кулак, подай ему сильную власть да и только! Нельзя, невозможно сейчас, как и тридцать лет назад, видеть в крестьянине прежде всего собственника. Нельзя, невозможно так показывать колхозника, как будто бы не было поистине героических лет войны, да и не только войны, когда крестьяне отдавали стране все, что могли, а иногда и сверх того».

С точки зрения В.Белова, то, что мы видим в фильме, – это предвзятость, упрощение, клевета. В фильме все кажется правдой – и в то же время неправда. Неправда – не в обличительных даже картинах, она – в обобщенном образе крестьянина, в духовном облике народа, каким он представлен в фильме. Этот ложный образ складывается из множества бытовых черточек, достигает кульминации в эпизоде страшной драки двух братьев из-за клочка сена, а заканчивается, как апофеозом, сценой, где женщины – забитые, загнанные, замученные работой,– становятся на колени, ползут, изображая стадо голодных коров, под ноги председателю – и страшно мычат…

«Понятно, – говорит В.Белов,– что хотели сказать этой сценой своеобразного протеста авторы фильма (в сюжетном смысле). Но они недоучли эмоциональной многозначности, являющейся законом искусства. Подобные сцены и воссоздавали уничижительный образ крестьянина, который и явился главной неправдой фильма. Крестьяне не теряли достоинства никогда!»¹

Это выступление Белова как нельзя точно выражает происшедшую в 60-е годы «смену вех» в «деревенской прозе».