1.2 История возникновения понятия терроризм

Термин «терроризм» впервые получил распространение в годы Великой французской революции. Отличительной особенностью современного его значения было то, что в ту эпоху «терроризм» имел исключительно положительный оттенок. Система управления, называемая режимом террора, появилась в 1793—1794 годах и дала развитие английскому термину «терроризм». Она была установлена с целью поддержания порядка в анархический переходный период, последовавший за восстаниями 1789 года и отмеченный беспорядками и потрясениями, как это случалось в ходе революций в других странах. Таким образом, в отличие от терроризма в современной трактовке, означающей некую революционную или антиправительственную деятельность, которая проводится негосударственными или субнациональными организациями, режим террора был инструментом управления нового революционного государства. Его основной задачей было также укрепление власти нового правительства через устрашение тех, кто вел контрреволюционную, подрывающую интересы новой власти деятельность, а также диссидентов, считавшихся врагами народа. Комитету общественной безопасности и Революционному трибуналу (в современном языке — Народному суду) были даны широкие полномочия для ареста и осуждения, а также публичной казни на гильотине лиц, обвиняемых в предательстве, иначе—в реакционной деятельности. Итак, каждый гражданин ясно понимал, чем может грозить ему сопротивление новому революционному порядку или проявление ностальгии по старому режиму.¹

Как бы ни удивительно это звучало, но терроризм в своем первоначальном значении был тесно связан с идеями добродетели и демократическими взглядами. Лидер революционного движения Максимилиан Робеспьер безукоризненно верил, что добродетель должна стать основой побуждения для деятельности народного правительства в мирное время, но в неспокойное время революционных потрясений она должна объединяться с террором ради процветания демократии. Он всегда ссылался на добродетель, без которой террор, увы, но становится злом, однако и добродетель в виду отсутствия опоры террора становится беспомощной. Робеспьер заявлял: террор есть не что иное, как правосудие, скорое, строгое и непреклонное, и тем не менее он является эманацией добродетели.

Термин «терроризм» времен Великой французской революции все же имеет несмотря на подобное отличие от более позднего значения, две важные характеристики, совпадающие с современным его значением. Во-первых, режим террора не носил случайный или беспорядочный характер, приписываемый террору современными средствами массовой информации, а, наоборот, действовал систематично, продуманно и упорядоченно. Во-вторых, единственной его целью и оправданием, которые он преследовал, было создание «нового и лучшего общества» вместо старой, недемократической неизлечимо коррумпированной политической системы, что роднит режим террора с терроризмом в современном понимании. В самом деле, неопределенное и утопическое толкование главных задач революции, предложенное Робеспьером, превосходным образом сходилось с настроем и сущностью пропитанных идеями «светлого будущего» манифестов, издаваемых многими революционными террористическими, а именно левосторонними марксистскими организациями. К примеру, в 1794 году Робеспьер сделал зловещее заявление, похожее в манере на официальные сообщения революционных группировок, таких, как итальянские Красные бригады, немецкая Фракция Красной армии, которые существовали два века спустя. Заявление было следующим: «Нам необходим такой порядок вещей, при котором искусства будут служить украшением свободы, облагораживающей их, а торговля станет источником благосостояния для простого народа, а не способом наживы, питающим чудовищную роскошь единиц. Для своей страны мы требуем нравственности взамен эгоизма, честности взамен хваленой чести, закона взамен приверженности традициям, исполнения долга взамен следованию законам морали, власти разума взамен следованию моде, осмеяния безнравственности взамен презрения к малоимущим...»¹

Итак, судьба Великой французской революции была весьма печальной, как и прочих революций — она уничтожила сама себя.

Но именно террористические акции начинают проявляться во второй половине девятнадцатого века. Например, в России шла революционная борьба с самодержавием с 1878 по 1881 гг. Так, армяне, ирландцы, македонцы, сербы, входившие в радикальные националистические группировки, использовали террористические методы в борьбе за национальную автономию или независимость. А вот в Испании и США терроризм имел свою специфику так, как он использовал поддержку определённых групп населения. В США тогда идеями терроризма пользовались многие, начиная от представителей рабочего движения - "Молли Магуайрес", и заканчивая Западным профсоюзом шахтеров. Так, крестьянские и рабочие движения в Испании считали средством защиты терроризм. Все эти выступления имели много общего, несмотря на различия в политической конкретике : здесь, с одной стороны, прослеживается связь с ростом демократии, а с другой – национализма. Проблемы существования, которые тяготили людей, не давали покоя и раньше: угнетение меньшинств, авторитаризм был основой, не знавшей исключений, но с появлением идей просвещения и ростом национализма социальные условия, не вызывавшие ранее проблем, стали казаться чудовищными. Однако, успешным был вооружённый протест только в том случае, если верхи соглашались на новую игру с определёнными правилами, которая прежде всего исключала расправу с инакомыслящими. В общем, террористические группировки могли победить только такое правительство, которое презирало террористические методы. Вот так парадоксально всё это выглядело для террористов, а методами старых авторитарных режимов, от которых отказались многие правительства, пользовались новые тоталитарные государства.¹

Террористическое движение "Народная воля", действовавшее в России с января 1878 по март 1881 года играла особую роль. Когда эта организация начала вооружённую борьбу, некто Ковальский – один из ёё участников, применил оружие, сопротивляясь аресту; позднее Верой Засулич был застрелен генерал-губернатор Петербурга, а первый шаг этой кампании террора ознаменовался убийством генерала Мезенцева, являвшегося шефом Третьего отделения, в августе 1878 года. В сентябре 1879 года революционный трибунал "Народной воли" приговорил к смерти императора Александра II. Ранее, в апреле, было совершено покушение на жизнь царя неким Соловьёвым, но сделал он это по собственным причинам. Остальные покушения на государя (попытка пустить под откос царский поезд и взрыв бомбы в Зимнем дворце) также не были успешными. Царя убили 1 марта 1881 года, и парадоксом ситуации стало то, что к этому моменту было уже арестовано большинство народовольцев. Это происшествие стало одновременно и апогеем, и финалом кампании террора, и примерно на два десятилетия в России наступило затишье.² 

Второй волной террора оказалась деятельность эсеров. Не принимая в счёт отдельных инцидентов, после 1911 года индивидуальный террор прекратился. После захвата власти большевиками в 1917 году поднялась третья волна терроризма. Частично она боролась с большевистскими руководителями (были убиты Урицкий и Володарский и ранен Ленин), частично с германскими дипломатами и военными, чтобы помешать мирным переговорам между Россией и Германией. Но большевики без особого труда погасили этот пожар.³ В последнее десятилетие девятнадцатого и первое двадцатого века немалому числу покушений на жизнь подверглись ведущие политики Европы и Америки. Во многих случаях убийцы были анархистами, и действовали по собственным желаниям, не сообщая соратникам о своих планах. В то время все позабыли, что цареубийство имеет долгую традицию и что во Франции, например, в том же столетии покушались на жизнь Наполеона и Наполеона III. Как писал современник, который никак не проявлял симпатию к анархистам, "сложно обвинить их во всех этих многочисленных злодеяниях, в том числе и в покушениях на жизнь монархов".¹

До первой мировой войны терроризм считался признаком левизны, хотя его индивидуалистический характер подчас плохо вписывался в общий шаблон. Но ни ирландские и македонские борцы за независимость, ни армянские и бенгальские террористы не имели никакого отношения к анархизму или социализму. Российские черносотенцы были террористами, но они боролись с революцией: учиняли еврейские погромы и убивали тех, кто состоял в оппозиции самодержавию. "Черная сотня", основанная при содействии полиции, находилась на правом фланге российской политической жизни. Но, как говорится, ученик чародея сам стал колдовать. Вскоре, члены организации, которую создали для поддержки монархии, заявили, что лучше вообще жить без правительства, чем терпеть нынешнее так, как в стране пошли разговоры о перераспределении земли и сокращении рабочего дня. Черносотенцы говорили, что честные офицеры могут принести стране много пользы, как в Сербии (намек на политические убийства в этой балканской стране).

После первой мировой войны правые и сепаратистки настроенные группы поддерживали террористические организации, например, хорватские усташи, получали помощь от фашистской Италии и Венгрии. Хорваты жаждали получить независимость, поэтому принимали помощь от кого угодно. Как и ирландцы, продолжали бороться и после второй мировой войны. В 20-е годы систематический терроризм получил своё распространение в новых и многочисленных фашистских движениях, а также среди их предшественников, например "фрайкоровцев" в Германии и, особенно среди членов румынской "Железной гвардии". Но в целом активность боевиков осталась в узких рамках. Пришло время, как правых, так и левых, массовых политических партий, и анархизм перерос стадию индивидуального террора. Несомненно, и в те годы совершались громкие политические убийства – Розы Люксембург и Карла Либкнехта в 1919-м, Ратенау – в 1922-м, югославского царя Александра и французского премьера Барту в 1934-м. Вмешалась Лига Наций, потому что последний инцидент был международным: в нем участвовали четыре правительства. Был вынесен ряд резолюций и основано несколько комиссий для борьбы с международным терроризмом. Но все старания были напрасными, поскольку в одних странах пытались подавить подобные проявления жестокости, а в других не прилагали усилий для борьбы с терроризмом так, как он способствовал процветанию их политики. Спустя три десятилетия со сходной ситуацией столкнулась и Организация Объединенных Наций. И по сей день мир борется с проявлениями терроризма.¹