V. Внутрипартийная демократия как мостик к демократии Советов

С 1923 года Троцкий, который в 1921 году еще теоретически оправдывал начавшийся процесс бюрократизации, осознал опасность этих процессов. Позднее, но последовательнее, чем Ленин, он вступил в борьбу с бюрократизмом, причем на том фронте, где эта борьба, по его мнению, имела единственный шанс на успех - внутри самой партии.

Борьба за внутрипартийную демократию была для левой оппозиции необходимым мостиком для борьбы за демократию Советов. Троцкий и его сторонники все еще не решались одновременно обратиться к рабочим внутри и вне партии. Тем более они не решались воззвать к беспартийным рабочим через голову партийного руководства. Этот шаг они сделали лишь позднее. Их позиция не была "центристской" нерешительностью. Скорее она основывалась на пессимистической оценке степени самодеятельности российского рабочего класса, то есть, в конечном счете, отвечала точке зрения, что российская революция находится в историческом нисходящем процессе. В этих условиях понуждение к оживлению рабочей демократии (демократии Советов) должно было исходить от самой партии. Лишь партия была бы в состоянии создать условия для постепенного возрождения демократии Советов.

Наступление Троцкого, открытое борьбой "сорока шести", первой левой оппозицией 1923 года, казалось, увенчалось успехом. Политбюро согласилось с его предложениями. Но они остались на бумаге. На практике партийный аппарат вокруг Сталина, поддержанный почти всеми членами Политбюро, прежде всего, Зиновьевым и Каменевым, но также Бухариным, Рыковым, Томским и др., раздул систематическую кампанию замалчивания оппозиции, парализации дискуссии, подавления самостоятельного мышления кадров и членов партии, внедрения конформизма и послушания под прикрытием "демократического централизма". Все это находилось в полном противоречии с традициями большевизма и РКП (б). В течении 15 лет (вопреки историографической легенде, распространяемой как сталинистами, так и противниками Ленина) в партии проходили свободные, к тому же публичные дискуссии и столкновения мнений. То, что произошло теперь, было переходом от демократического централизма к бюрократическому.

Организационным инструментом этого удушения внутрипартийной демократии была система назначения партийных функционеров сверху (а в случае "неповиновения" - перевод их в города, где у них не было опоры среди членов) вместо демократических выборов их членами партии. Социологическим выражением этого процесса стал быстрый рост аппарата штатных сотрудников: непосредственно после революции их была тысяча, в 1922 году - уже в 10 раз больше, а вскоре после этого - уже в сотни раз больше. Этот аппарат стал самостоятельным и превратился постепенно в особый социальный слой внутри советского общества - советскую бюрократию.

Авторы документа "сорока шести" изобразили этот процесс перерождения с глубоким знанием дела уже в октябре 1923 года. Их диагноз звучит сегодня пророчески; и повторился 65 лет спустя сторонниками Горбачева почти я тех же выражениях: "... под внешней формой официального единства мы на деле имеем односторонний, приспособляемый к взглядам и симпатиям узкого кружка подбор людей и направления действий. В результате искаженного такими узкими расчетами партийного руководства партия в значительной степени перестает быть тем живым самодеятельным коллективом, который чутко улавливает живую действительность, будучи тысячами нитей связанной с этой действительностью. Вместо этого мы наблюдаем все более прогрессирующее, уже почти ничем не прикрытое разделение партийных функционеров, подбираемых сверху, и прочную партийную массу, не участвующую в общественной жизни.

Это факт, который известен каждому члену партии. Члены партии, недовольные тем или иным распоряжением ЦК или даже Губкома, имеющие на душе те или иные сомнения, отмечающие про себя те или иные ошибки, неурядицы и непорядки, боятся об атом говорить на партийных собраниях, более того, боятся беседовать друг с другом, если только собеседник не является совершенно надежным человеком в смысле болтливости: свободная дискуссия внутри партии фактически исчезла, партийное общественное мнение заглохло. В наше время не партия, не широкие ее массы выдвигают и выбирают Губкомы и ЦК РКП. Наоборот, секретарская иерархия партии все в большей степени подбирает состав конференций и съездов, которые все в большей степени становятся распорядительными совещаниями этой иерархии.

Режим, установившийся внутри партии, совершенно нестерпим; он убивает самостоятельность партии, подменяя партию подобранным чиновничьим аппаратом, который действует без отказа в нормальное время, но который неизбежно дает осечки в моменты кризисов..."

Выла ли попытка Троцкого и левой оппозиции восстановить демократию в партии в этой ситуации иллюзорной? По крайней мере, менее иллюзорной, чем попытка вновь - одним ударом- активизировать рабочую массу - разочарованную, в значительной степени пассивную, хотя и симпатизирующую оппозиции.

Мы знаем теперь - вновь доступные архивы в СССР сделали это знание возможным, - что оппозиция могла в начале получить большинство не только в Московском комсомоле, но и в Московской партийной организации. Сталин и его аппарат прямо и грубо подтасовали результаты голосования. Усилия Троцкого и левой оппозиции были воззванием к совести, к традициям, к характеру руководящих большевистских кадров, к их политическому чутью и теоретическому пониманию. Попытка не удалась.

Трагизм этой неудачи в том, что руководящие кадры, тем не менее, раньше или позже осознали ситуацию, но, к сожалению, не одновременно и в большинстве случаев слишком поздно. Они заплатили за это своими жизнями, а советский и международный рабочий класс и все советское общество - бесчисленными ненужными жертвами, кровью.