2. Философские взгляды Витгенштейна

Распространение слухов и легенд о личности и жизни Витгенштейна вело к росту нездорового сектантства в ря­дах его учеников. Это доставляло ему немало огорчений. Он считал, что его влияние как учителя в целом не способ­ствовало развитию самостоятельной мысли у его учеников. Боюсь, что он был прав. Из-за глубины и оригинальности его учения идеи Витгенштейна трудны для понимания и еще более трудны для полного их усвоения. В то же время ма­гия его личности и стиля действовала сильно и неотразимо. Невозможно было учиться у Витгенштейна и не перенять его слова и выражения, не начать копировать его интона­ции, мимику и жесты. Его мыслям грозила опасность стать расхожей монетой. Учениям великих людей часто прису­щи простота и ясность, которые создают иллюзию легко­сти понимания. Поэтому их ученики обычно становятся эпигонами и не создают ничего значительного. Влияние ве­ликих умов на историю развития мысли обычно осуществ­ляется не через учеников, а более косвенным, незаметным и часто совсем неожиданным образом.

Отличительными чертами Витгенштейна были его ис­ключительная серьезность и мощный ум.

Витгенштейн иногда говорил, что испытывает чувство обреченности. Будущее рисовалось ему мрачным. Совре­менность была беспросветной. Его мысль о беспощадно­сти человека явно близка некоторым теориям-предопре­делениям.

Витгенштейн не был, строго говоря, образованным че­ловеком. Он не соответствовал обычному типу ученого. «Холодная объективность» и «беспристрастность в рабо­те» не имеют к нему никакого отношения. Он вкладывал всю свою душу в то, что делал. Его жизнь была беспрерыв­ным движением, в котором его направляло сомнение. Он редко оглядывался на свои прежние позиции, а если делал это, то обычно только затем, чтобы их опровергнуть.

Значение для Витгенштейна было обязательно связано с действием. Большое значение имело то, что он начал свое образование с изучения технических дисциплин. Его зна­ния в области физики и математики имели не книжный ха­рактер, а проистекали из хорошего теоретического и прак­тического знания техники. Его многочисленные художест­венные наклонности имели тот же активный характер и практическую направленность. Он мог спроектировать дом, создать скульптуру и выступить в роли дирижера ор­кестра. Возможно, он никогда бы не достиг совершенства в этих областях. Но он не был «дилетантом». Любое прояв­ление его многостороннего духа коренилось в этом стрем­лении к созидательной деятельности.

Этический смысл учения Витгенштейна, как мне кажется, таков: старайся всегда говорить правдиво, а главное, ясно (ср.: «Даже сказать ложь, но отчетливо и ясно — это уже сделать шаг на пути к правде», остальное покажут твои поступки) в зрелые го­ды Витгенштейн приходит к выводу, что и «слова — это поступки».

Болезненная правдивость Витгенштейна подчеркива­ется практически всеми мемуаристами. Стремление во что бы то ни стало жить в соответствии со своими фило­софскими взглядами — в этом источник его правдивости, а также невероятной тяжести для окружающих и для не­го самого.

Витгенштейн в юности прочитал книгу Шопенгауэра «Мир как воля и представление», и его первой философской концеп­цией был шопенгауэровский эпистемологический идеа­лизм. О том, как связан этот его интерес с более поздним интересом к логике и философии математики, мне ничего не известно. Помню только его слова о том, что именно кон­цептуальный реализм Фреге способствовал его отказу от ранних идеалистических взглядов.

Ранние философские исследования Витгенштейна ле­жали в сфере проблем, над которыми работали Фреге и Рассел. Его мысли занимали также такие понятия, как «пропозициональная функция», «переменная», «всеобщ­ность» и «тождество». Вскоре он сделал интересное от­крытие — создал новый символический язык для так назы ваемых «значений истинности». Это позволило ему опи­сать предложения логики как «тавтологии».

Самые ранние разделы «Трактата» посвящены логиче­ским проблемам. Свои основные мысли в этой области Витгенштейн сформулировал еще до начала войны 1914 года, то есть до достижения им двадцати шести лет. Потом его захватила другая проблема. Это был вопрос о природе значимых пропозиций. Витгенштейн рассказывал мне о том, как у него возникла мысль о языке как образе, или картине, реальности. Это было на Восточном фронте. Он сидел в окопе и рассматривал журнал, где на рисунках бы­ло изображено последовательное развитие событий авто­мобильной катастрофы. Рисунок здесь служил пропози­цией — он выступал как описание возможного положения дел. Он выполнял эту функцию благодаря тому, что фраг­менты изображения соответствовали предметам в реаль­ном мире. Витгенштейн подумал, что, воспользовавшись обратной аналогией, можно сказать, что пропозиция вы­ступает в роли образа (картины) в силу такого же соответ­ствия между частями пропозиции и миром. Способ, кото­рым соединены части пропозиции, — собственно, структу­ра пропозиции — отражает возможную комбинацию эле­ментов в реальности, то есть возможное положение дел.

«Трактат» Витгенштейна можно рассматривать как синтез теории «значений истинности» и идей о языке как образе реальности. Из этого синтеза рождается еще одна, третья по счету, основная идея книги — теория о том, что не может быть сказано, а может быть только показано.

Витгенштейн привык заносить свои мысли в записную книжку. Записи там обычно датированы и образуют нечто вроде дневника. Некоторые записные книжки, предшествовавшие «Трактату», к счастью, сохранились. Эти ранние набро­ски и фрагменты представляют большой интерес.

Автор «Трактата» считал, что решил все философские проблемы. Это отвечало его намерению оставить филосо­фию. «Трактат» был опубликован в большой степени бла­годаря Расселу. В 1919 году Витгенштейн и Рассел встре­чались в Голландии, чтобы обсудить рукопись. Поиск из­дателя вызвал дополнительные трудности, а вскоре дело застопорилось из-за несогласия Витгенштейна с введением к книге, которое написал Рассел. В конце концов Витгенш­тейн отказался от всего предприятия. Книга была издана в 1922 году в Лондоне Кеганом Полом с параллельными тек­стами на немецком и английском языках. За год до этого немецкий текст появился в издаваемых Оствальдом «Ан­налах натурфилософии». В английском переводе было много ошибок, которые искажали смысл и настоятельно требовали исправлений.

Представление о философских взглядах Витгенштей­на этого периода (около 1930 года) дают два его объе­мистых машинописных труда. Во-первых, это диссерта­ция, содержащая около восьмисот страниц и написанная в соответствии с требованиями, предъявляемыми к науч­ным трудам. Она разделена на главы и параграфы, ко­торые имеют название. Можно представить, насколько мучительным был для Витгенштейна процесс работы над этим сочинением. В другом труде, который носит название «Философские заметки», сразу узнается автор «Трактата» и «Философских исследований». В обеих работах затрагивается многочисленное количество про­блем. Много места уделено философии математики.

Статья «Несколько рассуждений о логической форме» тоже помогает прояснить философские взгляды Витгенш­тейна данного периода. Это единственная философская работа, опубликованная Витгенштейном после «Тракта­та». Предполагалось, что Витгенштейн выступит с этой работой на ежегодной встрече британских философов — так называемой объединенной сессии Mind Association и Артистотелевского общества. Это событие произошло в 1929 году, вскоре после его приезда в Кембридж. Докла­ды, предназначенные для этих встреч, обычно печатаются и заранее распространяются между участниками, потом из них формируется Дополнительный том к Трудам Аристо­телевского общества. Витгенштейн удивил всех собрав­шихся тем, что не стал читать доклад, а сделал сообщение на совсем другую тему — о понятии бесконечности в мате­матике.

В рукописных и машинописных трудах Витгенштейна, относящихся к этому периоду, читателя поражают форму­лировки, с которыми он уже знаком по работам Шлика и других членов Венского кружка. Поскольку не может быть сомнений относительно истинного направления влияния, данные труды Витгенштейна представляют большой инте­рес для истории философских идей. Конечно, эти работы не столь значительны, как «Трактат» или «Философские исследования». Это вполне понятно, ибо они отражают пе­реходную стадию философского развития Витгенштейна. Как раз в это время он стремился освободиться от влияния «Трактата» и был занят поисками новых путей.

С этим связан тот факт, что новая философия Витген­штейна не принадлежит, как мне кажется, ни к какой фи­лософской традиции и не имеет аналогов. По этой причи­не она исключительно трудна для понимания и ее трудно охарактеризовать. Автор «Трактата» учился у Фреге и Рассела. Его проблемы возникли как следствия их про­блем. У автора «Философских исследований» не было предшественников в философии. Иногда можно услы­шать, что поздний Витгенштейн похож на Мура. В дейст­вительности это не так. Иллюзия сходства создается во многом благодаря тому, что оба они оказали влияние на формирование философского направления, получившего название аналитической или лингвистической филосо­фии. Разграничение роли каждого из них представляет большой интерес. Подходы Мура и Витгенштейна на са­мом деле совершенно различны. Хотя дружба между Му­ром и Витгенштейном продолжалась вплоть до смерти последнего, мне трудно найти следы какого-либо влия­ния философии Мура у Витгенштейна. То, чему Витген­штейн воздавал должное, были такие качества Мура, как живость мысли, стремление к истине и полное отсутствие тщеславия. Большую роль в развитии у Витгенштейна новых идей сыграла критика его прежних взглядов со стороны двух его друзей. Один из них был Рамсей, чья ранняя смерть в 1930 году явилась тяжелой потерей для современной философии. Другим был итальянский эко­номист Пьерро Сраффа, приехавший в Кембридж неза­долго до появления там Витгенштейна. Главным образом именно острая и действенная критика Сраффы заставила Витгенштейна отказаться от своих прежних взглядов и взяться за разработку новых подходов. Витгенштейн го­ворил, что после этих дискуссий со Сраффой он чувство­вал себя как дерево, у которого отрубили ветви. Зазеле­неет ли дерево вновь, зависело только от его собственных жизненных сил.

У Витгенштейна не было систематических знаний по истории философии. Он мог читать только то, что восп­ринимал личностно. Уже упоминалось, что в юности он читал Шопенгауэра. В работах Спинозы, Канта и Юма он смог понять, по его собственным словам, только от­дельные места. Не думаю, чтобы он мог получить удо­вольствие от чтения Аристотеля и Лейбница, двух вели­ких логиков, предшествующих ему. Однако доподлинно известно, что он читал Платона и наслаждался им. Его должны были привлекать в Платоне те черты, которые он создавал в себе. Это касается как художественного и философского метода, так и беспокойства души, охвачен­ной стремлением к истине.

Витгенштейн испытал гораздо большее влияние со стороны авторов, занимающих промежуточное положе­ние между философией, религией и поэзией, чем со сто­роны философов в строгом смысле слова. Это Блажен­ный Августин, Кьеркегор, Достоевский и Толстой. Фило­софские разделы «Исповеди» Блаженного Августина об­наруживают удивительное сходство с философским методом Витгенштейна. Существуют явные параллели между Витгенштейном и Паскалем — они заслуживают внимательного изучения. Следует также отметить, что Витгенштейн был высокого мнения о работах Отто Вей-нингера.

Язык Витгенштейна, несомненно, будет вызывать все возрастающий интерес. Не удивлюсь, если однажды его причислят к классикам немецкой литературы. Литера­турные достоинства «Трактата» не остались незамечен­ными. Столь же замечателен и язык «Философских иссле­дований». Он прозрачен и легок, структура предложений проста и завершенна, текст ритмически организован. Иногда автор прибегает к диалогу — в вопросно-ответ­ной форме, иногда, как в «Трактате», выражает мысль афористично. Поражает полное отсутствие литературных «излишеств» и специальной терминологии. Сплав стро­гой сдержанности и богатства фантазии, сочетание спо­койного развития мысли с ее неожиданными поворотами заставляют вспомнить творения другого венского гения. (Шуберт был любимым композитором Витгенштейна.)

Как это ни странно, но Шопенгауэр, признанный мас­тер философской прозы, не оказал никакого влияния на стиль Витгенштейна. Автором, который иногда до удив­ления напоминает Витгенштейна, является Лихтенберг. Витгенштейн очень ценил его. Не знаю, можно ли гово рить о том, что он учился у него. Однако следует заме­тить, что некоторые высказывания Лихтенберга на фило­софские темы очень похожи на мысли Витгенштейна.