7. Гендерный подход в клинической психологии

Возникновение термина «гендер» как категории клинической психологии связано с именем американского психоаналитика Роберта Столлера , предложившего в 1963 г. использовать это грамматическое понятие [1] для подчеркивания двойственной природы пола человека: как, с одной стороны, биологического, а с другой – социокультурного феномена (R.J. Stoller , 1968). Идея о существовании двух измерений пола – биологического и социального – возникла в процессе исследования Р. Столлером феномена транссексуальности , которыми он с группой коллег занимался в центре по изучению гендерной идентичности при Калифорнийском университете в Лос-Анджелесе. В этом феномене наиболее четко отражается тот факт, что природные характеристики организма существуют для человека только как некоторые символы, наделенные социальным и личностным смыслами и ценностными значениями.

В обыденной речи слово «пол» обозначает широкий комплекс ре­про­дук­тив­ных, со­ма­ти­че­ских, по­ве­ден­че­ских и со­ци­аль­ных ха­рак­те­ри­стик, ко­то­рые в целом характеризуют человека в качестве муж­чи­ны или жен­щи­ны. Однако связь между биологическими и социокультурными составляющими этого единого комплекса в научном плане является далеко не такой однозначной, что и подтолкнуло Р. Столлера ограничить тезаурус термина «пол» как научной категории строго биологическими характеристиками – анатомо-морфологическими признаками, по которым различаются и репродуктивно дополняют друг друга человеческие особи. Термин «гендер был призван подчеркнуть тот факт, что биологические характеристики сексуальности не даны человеку непосредственным образом, а всегда преломляются через призму индивидуального сознания и социальных представлений, т.е. существуют в виде субъективного и зафиксированного в культуре знания о них.

Параллельно Р. Столлеру сходная идея разрабатывалась американскими психоэндокринологами Джоном Мани и Анке Эрхардт в «новой психологии пола», однако, эти исследователи продолжали пользоваться привычным термином «пол», что неизбежно порождало противоречия в понимании того, какие же аспекты – биологические или социальные – имеются в виду при общей характеристике содержания «психологического» пола личности.

Новое словоупотребление грамматической категории «гендер» подразумевало то, что видимые различия личностных и поведенческих характеристик мужчин и женщин не связаны напрямую с действием биологических факторов, а определяются спецификой социального взаимодействия, в которое включены мужчины и женщины, обладающие субъективным знанием о своих сексуальных признаках. Действительно, отличительными психологическими признаками «мужского» и «женского» поведения почти всегда оказываются не «природные», а социальные качества личности: групповой статус и связанные с ним отношения власти (доминирование/подчинение), исполняемые социальные роли (материнство/отцовство), уровень и вид социальной активности (активность/пассивность; профессиональная деятельность/домашняя работа) и т.д. Получается, что те личностные характеристики, которые в обыденном сознании оказываются тесно связанными с биологическим полом (чему в немалой степени способствует повседневное употребление слова «пол»), возникают только в определенной системе социальных отношений. Именно поэтому Р. Столлер предложил использовать категорию гендера для обозначения связанных с полом, но возникающих только в контексте межличностных и социальных отношений личностных и поведенческих характеристик. Грамматический термин «гендер» («родовой признак») в английском языке как раз и отражает контекстуальную, а не онтологическую сущность мужских и женских качеств. [2]

Появление нового понятия, отражающего факт социокультурной обусловленности связанных с биологическим полом психологических различий мужчин и женщин, прервало классическую традицию клинико-психологической интерпретации нарушений психической деятельности и поведения у мужчин и женщин, в которой главенствующее место занимали биологические детерминанты.

Возникновение гендерной концепции в психологии выдвинуло на передний план анализ процессов социального конструирования представлений о личностных и поведенческих особенностях мужчин и женщин, что привело, в свою очередь, к обнаружению интересного факта. Оказалось, что многие научные представления о протекании психической деятельности у мужчин и женщин основываются не на объективных данных, а на дискриминационных предрассудках, в свете которых интерпретируются те или иные действительно существующие эмпирические факты. Эти предрассудки закреплены в виде идеальных норм-нормативов, для которых в качестве нормативной группы выбраны только гетеросексуальные белые мужчины, чья жизнедеятельность в соответствии с их социальным статусом, возможностями, предпочтениями и ценностями выступает в качестве обязательного стандарта, которому должны соответствовать все остальные группы людей, различающиеся по полу и сексуальным предпочтениям. Следовательно, все психологические характеристики, не вписывающиеся в предпочтения гетеросексуальных белых мужчин, традиционной клинической психологией и признаются в качестве патологии.

К примеру, такие «популярные» в прошлом психические расстройства как нимфомания, истерия, неврастения, эротомания, клептомания фактически отражали представления гетеросексуальных мужчин о «нормальных» женщинах, которые должны быть в меру слабыми, впечатлительными, беззащитными, ненавязчивыми и призванными выступать в качестве доступных, управляемых и контролируемых мужчинами сексуальных объектов. Любое проявление неконтролируемой мужчинами самостоятельности женщин, особенно в сфере сексуальности, долгое время рассматривалась клинической психологией как «отклонение от нормы» - «патология».

Сексизм [3] , к сожалению, не является исключением и в современной клинической психологии. Такие «новые» расстройства, включенные в Американское руководство по диагностике и учету психических расстройств ( DSM-IV), как «Пременструальный синдром» («Синдром предменструальн ого напряжения» – МКБ-10), «Пременструальное дисфорическое расстройство» фактически отражают «мужскую» идею о том, что женская психика в большей мере зависит от функционирования системы деторождения, чем мужская. Причем, изменения на физиологическом уровне у женщин якобы делают протекание психических процессов более «неуправляемым» волевой регуляцией в отличие «волевых» мужчин, способных полноценно контролировать (естественно, в «норме» как идеале мужественности) свою сексуальную сферу. Более того, «патологизация» женской раздражительности, депрессии, неудовлетворенности, «списывание» их проявлений на «циклические особенности женской физиологии» естественным образом отводит на второй план социальный контекст (условия жизни, качество отношений), в котором эти нарушения психических функций возникают ( J. Marecek , 1997) .

Не менее сексистской выглядит и теория «виктимности», согласно которой насильник-мужчина только лишь ведет себя «естественным» образом, в соответствии с «биологическим инстинктом», когда бессознательно провокационное поведение жертвы-женщины (вытесняющей из своего сознания желание выступить в качестве сексуального объекта) дает ему невербальные сигналы о ее готовности к сексуальной близости, хотя на сознательном уровне женщина этому «сопротивляется» и становится «жертвой». [4]

Сексизм как мировоззренческая и когнитивная установка является одной из основных причин, по которым отечественная клиническая психология сопротивляется принятию элементов гендерно корректного подхода к определению психических и поведенческих расстройств, получившего распространение в современной западной науке и закрепленного в Классе V Международной классификации болезней 10-го пересмотра (МКБ-10) – «Психические расстройства и расстройства поведения (F00-F99) ». Ярким примером сексизма отечественных учебников по клинической психологии является выделение в качестве самостоятельных расстройств т.н. «сексуальных перверзий » по признаку направленности полового влечения на «ненормативный» объект. При этом в качестве расстройства поведения выделяется «транзито рный подростковый гомосексуализм», который произвольно помещается некоторыми специалистами в рубрику психологических расстройств под номером F66 Международной классификации болезней 10-го пересмотра (Б.Д. Карвасарский , 2002, стр. 559). На самом деле в МКБ-10 имеется четкое указание на то, что сама по себе сексуальная ориентация не рассматривается в качестве расстройства, и что проблемы психосексуального развития следует в одинаковой мере применять к гетеросексуалам , гомосексуалам и бисексуалам , без выделения последних двух групп как «патологических» (МКБ-10, 1999, стр. 270). Речь в международной классификации идет совсем не о гомосексуальных «перверзиях», а о сомнениях личности в своих сексуальных предпочтениях, об эгодистонической ориентации по полу и расстройствах сексуальных отношений в связи с этим. Гендерная корректность по отношению к сексуальным меньшинствам как один из принципов МКБ-10 проявляется в том, что эта классификация в равной степени допускает сомнения в сексуальных предпочтениях, эгодистоническую ориентацию по полу и расстройство сексуальных отношений в связи с этим как для гетеросексуалов , так и для представителей сексуальных меньшинств. И переносит психологические проблемы из плоскости физиологической патологии влечений в сферу социальных установок, согласно которым те или иные сексуальные предпочтения могут дискриминироваться обществом и тем самым вызывать психические расстройства у вполне конкретных индивидов в конкретных жизненных обстоятельствах, а не патологизировать какую-либо группу в целом.

С точки зрения гендерного подхода, патологизация определенных психических состояний и влечений на самом деле является одним из средств осуществления социального контроля над женщинами и сексуальными меньшинствами через конструирование «вредных» для личности последствий отклонений от патриархатных [5] стандартов маскулинности и фемининности , включающих обязательную гетеросексуальность , абсолютную ценность женщины, прежде всего, как естественной «детородной машины» и субординацию «мужского» и «женского» стилей поведения. Например, противники абортов используют клинический язык для оправдания своей системы ценностей, в которой деторождение является большей ценностью, чем право женщины на вынашивание только желанного ребенка. Именно этой цели служит предложение выделить в качестве самостоятельного психического расстройства «после-абортного травматического синдрома» (J. Marecek , 1997) . Сторонники этого синдрома полагают, что у любой женщины, поскольку она является природной «детородной машиной», обязательно происходят психические изменения из-за совершения «противоестественной» процедуры аборта. То, что за этим фактически стоит определенное представление о сущности женщины, часто выпадает из поля зрения. Некоторые феминистские психологи в пику патриархатной теории виктимности выступают за признание в качестве патологического психического состояния, в котором находилась избитая женщина, убившая или покалечившая своего насильника.

Гендерный подход не отрицает наличия в определенных случаях психических расстройств у женщин после совершения абортов или после физического насилия над ними. Также как гендерный подход не отрицает того, что у многих представителей сексуальных меньшинств в конкретных жизненных обстоятельствах действительно имеются психологические проблемы. Гендерный подход заставляет обратить внимание на то, почему одни психологические проблемы определенных групп людей (женщин и сексуальных меньшинств) становятся объектом пристального внимания клинической психологии и патологизируются , тогда как похожие проблемы, возникающие у гетеросексуальных мужчин, часто рассматриваются как «нормальные» и не требующие признания их в качестве «патологических» либо просто игнорируются. Никто не пытается всерьез обсуждать возможность синдрома «избитого мужчины», поскольку это противоречит культурному идеалу мужественности, но отнюдь не потому, что у мужчин этого не бывает «по природе». Понятие о «мужском климаксе» возникло только после обращения внимания на факт дискриминации в этом отношении мужчин и женщин.

Нередко при обсуждении проблем психического здоровья мужчин и женщин можно встретить научно обоснованные утверждения о том, что частота встречаемости психических расстройств в разы выше у женщин, чем у мужчин (Е.П. Ильин, 2002). В массовом сознании можно встретить мнение о том, что изменение гендерных ролей (прежде всего, «маскулинизация» женщин) способствует увеличению психических расстройств. Однако как показывают данные метаанализа распространенности психических расстройств за 100-летний период, по частоте возникновения психотических расстройств между мужчинами и женщинами значимых различий не обнаруживается ( B.P. Dohrenwend & B.S. Dohrenwend , 1976). Имеется тенденция к тому, что значимые различия фиксируются по частоте возникновения расстройств в различных сферах: у женщин психические расстройства чаще возникают в эмоциональной сфере (депрессивные и тревожные расстройства), а у мужчин – в личностной. И эти различия вполне объясняются различиями в гендерном статусе [6] мужчин и женщин и их ориентацией на определенные гендерные стереотипы. Поскольку в представлениях большинства людей женщины должны быть более эмоциональными (так как это соответствует их подчиненному статусу, связанным с ролью обслуживания и заботы, в отношениях с мужчинами), то, соответственно, особое внимание в клинической практике будет уделяться именно нарушениям в эмоциональной сфере у женщин. В представлениях о маскулинности больший акцент сделан на личностных характеристиках мужчины как активного, сильного и эффективного субъекта социальных отношений, соответственно, из-за этой установки большее внимание в клинической практике уделяется нарушениям личностного компонента у мужского населения. Действие гендерных стереотипов также проявляется в том, что женщины значительно чаще мужчин обращаются за психологической помощью при возникновении эмоциональных проблем, а мужчины чаще обращаются за психологической помощью в случае личностных нарушений (проблемное поведение, алкоголизм, наркомания). При этом мужчины вообще реже по своей инициативе обращаются за психологической помощью из-за желания соответствовать доминирующим гендерным стереотипам («настоящий мужчина» должен сам разрешать все проблемы, без посторонней помощи, особенно – со стороны женщин»).

Итак, гендерный подход обращает наше внимание на то обстоятельство, каким политическим целям и моральным ценностям служит использование клинической психологии, ее теорий и методов при рассмотрении тех или иных особенностей психической деятельности и поведения как «патологических» или «нормальных». А также гендерный подход подчеркивает, что наше видение различий в сути и содержании психических и поведенческих расстройств у мужчин и женщин на самом деле связано с их гендерным статусом и установками, определяемыми гендерными стереотипами. Таким образом, клиническая психология выполняет не только узко клиническую, но также культурную и дисциплинарную функции: посредством неё психологи в своей деятельности поддерживают те или иные культурные нормы, системы моральных и политических ценностей, а также «наказывают» или адаптируют к доминирующим нормам и ценностям тех людей, которые по каким-либо причинам отклоняются них. Развитие современного общества идет по пути признания множественности ценностей и норм, на которые могут ориентироваться разные члены социума. Гендерный подход ориентирует клиническую психологию на признание этой множественности, признания права каждого человека или социальной группы на культурные и психологические отличия, непохожесть, индивидуальность, требует от психологов признания и уважения специфических нужд и потребностей тех, кто придерживается маргинальных образов жизни, и поиска разумного компромисса между большинством и меньшинством общества.