3. Продолжительность жизни вещей: от длительного хранения к быстрой смерти

Ответ на прямой вопрос о том, как долго обычно хранились вещи, содержит следующая цитата: «Вещи не выбрасывались. Их все время применяли как-то» (ж, 1937). Или такой пример: «эпоха была другая. Вещи ценились иначе, вещей было меньше» (ж, 1967). «Все вещи, какие были в семье – все складывались. - А куда складывались? - Ну… Сначала недалеко – пригодятся. Потом, примерно, минимум раз в квартал делалась капитальная уборка, и вещи перекладывались. Те, которые долго не требовались, но выбросить жалко, складывались в мешки и засовывались в антресоли. Потом перебирались антресоли, и вещи, которые позже стали не нужны, складывались туда, а те, которые выбросить жалко – пригодятся – относились в подвал. А в подвале были кладовки – размером с нашу кухню примерно – и там полки. Все это складывалось туда. В конце концов, когда я пошел учиться в институт, в эту кладовку было невозможно войти. Можно было открыть дверь, и стоя в дверях чего-нибудь вот оттуда достать – все остальное было заставлено. Что находится там, уже мало кому известно, и мало кто что помнит. - А почему это все хранилось? - Потому что вдруг пригодится! Доставалось тяжело и трудно, и выбросить жалко, и вдруг куда-нибудь еще пойдет» (м, 1952). В приведенных отрывках подчеркивается различие между продолжительностью жизни вещей в различные «эпохи». Вещь в советской культуре необходимо хранить и использовать продолжительное время.

Вещи используются и хранятся десятилетиями, причем речь идет не о раритетах, а об обычных бытовых вещах. «На западе, как подруга моя говорит, год вещь не одел – выкидывай! Или отдать кому-нибудь. А у нас, поскольку вот трудно, раньше вещи было купить очень сложно, ну что – или шили, или что – не купишь вещь, которая тебе нравится. Или боялись, вот, родители голода и войны, что ли, с тех времен – они же у меня войну пережили. Так что хранились вещи, раньше-то у мамы-то в своем доме было где – на вышку (чердак – О.Г.) складывали, сундук был на вышке, валенки там хранились, или теплые вещи какие-то. Мы сразу тоже не выкидывали. На антресоли вещи лежали. Сейчас я уже склонна к тому, что вещи хранить не надо. Мода меняется, вот, удобные вещи – которые часто используются – вот они под рукой. А храним сейчас минимум – в стенке в новой, там вот есть, тоже надо разобрать. И в бывшем шкафу сына еще. Сейчас с этим гораздо проще – сейчас можно отнести в церковь старые вещи, и не так жалко их тогда выбрасывать. Рубашки, там, из которых муж вырос – там все разбирают. А что похуже – к подъезду вынеси, бомжи заберут» (ж, 1952). Причина, объясняющая важность хранения вещи, кроется в том, что вещи ценились иначе.

Жизнь бытовых вещей в советской культуре нередко не ограничивалась жизнью у одного человека – первоначального хозяина: существовала практика передачи вещей «по наследству». Один из примеров такой практики является «донашивание». Донашивание характеризуется тем, что, во-первых, регулируется правилами «натурального», а не товарно-денежного обмена, во-вторых, обмен осуществляется между «своими» - родственниками, знакомыми или друзьями. Передача вещей по наследству осуществляется между близкими родственниками, друзьями, соседями, знакомыми: «У меня у мужа есть, мы когда-то ему справляли, кожаное пальто, внутри цигейка натуральная. А он по возрасту уже раздался немножко, маловато оно ему. Андрюшка, конечно, такое уже носить не будет. Выбросить – нет, не буду выбрасывать. У меня есть вот такая нужда. На Орловщине очень тяжело родственники живут. Но посылать его – это же мне в такие деньги встанет. Но я все надеюсь» (ж, 1958).

Обмен вещами осуществляется между людьми, принадлежащими к разным социальным слоям: особую роль играет растущее расслоение и появление бедных слоев, которым обычно передаются вещи. В последние годы становится популярной практика отдавать вещи в церковь, выставлять их около подъезда собственного дома «для бомжей» или отдавать в детский дом. «А сейчас стало совсем просто – относишь в церковь, там есть прием вещей, и они уже раздают по своим каналам. С одной стороны делаешь доброе дело, с другой стороны – не выбрасываешь, и душе приятно. Был момент, когда мы много вещей и книжек отвезли в детский дом» (м, 1952).

Помимо прочего, вещи просто складировались, находили пристанище в кладовках и «тёщиных комната», в надежде, что когда-нибудь пригодятся. В интервью отмечается, что вещи, даже те, которые утеряли потребительские свойства, старались сохранить, если это позволяли жилищные условия. Однако даже в условиях ограниченного пространства вещам находилось место. В случае же отдельной квартиры для хранения ненужных вещей нередко предполагалось специальные помещения и места - кладовки, антресоли. Местами для хранения вещей служат также гаражи и дачи: «В квартире у всех (для хранения вещей – О.Г.) балкон, лоджия и тому подобные вещи. Скорее лоджия. Да. Ну, и гаражи всевозможные, дачи, сараи и тому подобное. Еще в квартире это еще, там, антресоли, полки… Максимально приближенные к потолку. Вот» (м, 1979)

Окончательный выход носильной вещи из строя, потеря первоначальных функций ведет не к «гибели» на свалке, а к превращению ее в вещь с другими функциями: «прежде, чем вещь выбросить, нужно посмотреть, что с ней можно сделать» (ж, 1941). Примером такого превращения служит обращение одежды в тряпки для пыли или в половую тряпку: «Я, наверное, по крестьянской привычке, футболки – я их до дыр. То есть мы не ходим, конечно, в дырявом. Но я их на тряпки. Дача, если есть. Те же окна и стекла мыть. Всегда есть место, где их можно использовать» (ж, 1958). Действительно, до недавнего времени в специальные приспособления для уборки – тряпки – в продаже отсутствовали. Предполагалось, что эту функцию должны исполнять вышедшая из обихода одежда. Поэтому случались такие казусы, когда роль тряпки для уборки стола выполняли не предназначенные для этого вещи, например, старые трикотажные плавки.

Отмеченное в воспоминании окончательное расставание с вещью действительно было не типично для советского человека. Отслужившее белье находило у Плюшкиных своеобразное применение: мягкая хлопковая трикотажная майка с отличными впитывающими свойствами становилась тряпкой для пола или пыли, капроновый чулок пропускал воздух и становился лучшим хранилищем для запасов лука, он же надевался на веник, чтобы тот не рассыпался, чулок также служил исходным материалом для вязаного коврика. Показатель бессмертия вещи, о котором позволяют говорить приведенные примеры – ее повторное применение, но уже в качестве единицы с новыми функциями.

Обретение вещами новых функций в виде половых тряпок предполагало изменение статуса вещи. Следуя идее российского культуролога Михаила Эпштейна, можно сказать, что у вещей есть своя служебная лестница, восходящая к человеку, и тряпка для пола находится в самом низу этой лестницы¹⁸. Тем не менее, даже она доживает «до дыр». Сегодня вещи быстрее и чаще оказываются на помойке, выкидывают «хорошие» вещи, те, которые не утратили своих утилитарных свойств и не успели дожить до дыр: «Посмотришь, такая вещь хорошая, а ее выкидывают, на помойке валяются. Сейчас выкидывают очень много, и хороших вещей. Некоторые хорошие, дорогие вещи» (ж, 1941).

Таким образом, если современные вещи вращаются в рамках концепции новизны и сиюминутности, советская вещь функционирует в режиме постоянного потребления. Представители разных социальных групп рассказывают об опыте сохранения вещи, починке, штопке, передаче вещей «по наследству». Поскольку модусом функционирования советской вещи является постоянное потребление, мы можем говорить о «бессмертии» советской вещи. Таким образом, мы можем ответить на поставленный в начале текста вопрос: в настоящее время формируется новая материальная цивилизация, но мы все еще живем в плену у советских вещей.

1 Текст является частью проекта «Ценность вещей в советской и постсоветской России». Эмпирическую базу исследования составляют 20 лейтмотивных интервью.

2 Голофаст В.Б. Люди и вещи // Социологический журнал. – 2000. - № 1/2. – С. 58-66.

3 Бродель Ф. Материальная цивилизация, экономика и капитализм. XV-XVIIIв. Том 1. Структуры повседневности. Возможное и невозможное. - М.: Прогресс, 1986. – 622 с.

4 Home possessions. Edited by Daniel Miller. Oxford - New York, 2001.

5 Волков В.В. О Концепции практик(и) в социальных науках // Социол. исслед. – 1997. – № 6. – С. 9 – 24.

6 Гирц К. «Насыщенное описание»: В поисках интерпретативной теории культуры // Антология исследований культуры. – Т. 1: Интерпретация культуры. – СПб.: Университетская книга, 1997. – С. 171 – 202.

7 Buchli V. An Archeology of Socialism. Oxford, NY: Berg. 2000.

8 Dunham V.S. In Stalin’s Time. Middleclass values in Soviet Fiction. – Cambridge: Cambridge UP, 1979.

9 Buchli. Op. cit. P. 147.

10 Травин И. И. Материально-вещная среда и социалистический образ жизни. – Л.: Наука, 1979.

11 Реплика стилиста по прическам Сергея Зверева на ток-шоу «Короткое замыкание». Телеканал РТР, 10 февраля, 2004. Тема ток-шоу - «Надо ли выбрасывать старые вещи?».

12 Appadurai A. Introduction: Commodities and the politics of value // The Social Life of things. Commodities in Cultural Perspective / ed. by A.Appadurai. - Cambridge UP, 1996. - P. 3-63, Kopytoff Y. The cultural biography of things: commoditization as process // The social life of things / Ed. by A.Appadurai. - Cambridge: Universty press, 1996. - P. 66-67.

13 Триста полезных советов. - Л: Лениздат. - 1958.

14 См., например, статью «В школе кройки и шитья» в журнале «Работница» за 1925 год: Анисимова С. В школе кройки и шитья // Работница. – 1925. - №3.

15 О «женской компетентности» в рамках советского гендерного порядка рассуждают исследовательницы Анна Темкина и Анна Роткирх в статье Temkina, A., Rotkirch, A. Soviet Gender Contract and Their shifts in Contemporary Russia // http://www.valt.helsinki.fi/staff/rotkirch/gendcontract.htm

16 Ушакин С. Количество стиля: потребление в условиях символического дефицита // http://ftp/cnit.nsk.su/psych/internet/bits/ushak011.htm

17 Certeau M. de The Practice of Everyday Life. - Minneapolis (Minn.) University of Minnesota Press, 1998.

18 Эпштейн М. Парадоксы новизны. О литературном развитии XIX-XX веков. - М.: Советский писатель. - 1998. - С.324.

16