636

более верно утверждение, что это и есть реальность, в которой существуют люди, жизненный мир, в котором они действуют.

Категория жизненного мира в том виде, в каком она была введена Э. Гуссерлем, означает мир непосредственно-очевидного, первичного познавательного опыта, дотеоретическое, «доксическое» видение реальности. Это сфера известного всем, «круг уверенностей». Показательно, что в качестве примера Гуссерль ссылается именно на «жизненный мир древних греков», включавший богов, непосредственно вмешивающихся в происходящие события. Не принципиально, что на самом деле мифологические боги там не присутствовали: греки видели их роль в совершающихся событиях, непосредственно ощущали их присутствие и исходя из этого выстраивали свою деятельность и свое понимание происходящего. На этом уровне модель мира и его онтология не разграничиваются, мифологическое описание мира существует для мифологически мыслящего человека не как возможная модель, а как непосредственная фактичность реальности. Гуссерль даже употребляет для описания жизненного мира выражение «вторая природа»1. Это ключевое свойство мифологии: «Содержание мифа мыслится первобытным сознанием вполне реальным (более того … как высшая реальность)»2, – при том что дистантность мышления от объективной действительности в данном случае не определена. Сказанное позволяет, на наш взгляд, говорить о существовании мифологической реальности как измененной объективной реальности, переструктурированной тем набором смыслов и интерпретаций, которые вкладывает в него мифологическое мышление. Это верно для архаичной мифологии, отчасти и для современной – в той мере, в какой она имеет над нами власть. Мифологическая реальность обладает специфическими свойствами: она пронизана ассоциативными связями, вне которых не остается ни один объект, в ней отсутствуют случайности, события носят знаковый характер, мировое пространство зонировано, время циклично и строится как вечно длящееся прошлое – все это и есть свойства мира, в котором существует и с которыми сообразовывается человек, и эти свойства относительно инвариантны в конкретных мифологических системах. Мифологическая картина мира выступает в качестве формы существования и конструктивного фактора мифологической реальности.

1 Гуссерль Э. Статьи об обновлении // Вопросы философии. 1997. № 4. С. 114.

2 Токарев С.А., Мелетинский Е.М. Мифология // Мифы народов мира. М.: Сов. энциклопедия, 1980. С. 13.

263

Это касается и теологической реальности: несмотря на различие религий, существуют фундаментальные общие черты религиозного способа осмысления мира и соответственно той реальности, в которой живет человек, принявший религиозное миропонимание. Основанием религиозного взгляда на мир является его разделение на естественный (природный, видимый, наблюдаемый, закономерный) и сверхъестественный (сакральный, сверхчувственный, потусторонний, чудесный). В этом контексте мир нашего повседневного, чувственного бытия нельзя рассматривать ни как самый реальный, ни как самый подлинный. С одной стороны, его явления и свойства должны быть поняты как проявления высшего бытия, более глобального и более значимого, а совершаемые в нем действия важны именно в контексте соотнесенности с высшим бытием. С другой стороны, его значимость ограничена необходимостью обращения человека к трансцендентному, определяющему истинную ценность наших деяний и помыслов (возможно, отличную от оценок в контексте земного существования). Жизнь человека протекает на стыке естественного и трансцендентного, в пространстве взаимодействия этих миров.

Принципиальными для утверждения специфики теологической реальности представляются два обстоятельства. Действительная приверженность человека религии означает не только его веру в определенные положения, но и направленность мышления, позволяющую интерпретировать происходящие вокруг события соответствующим образом, давать им объяснения и оценки, видеть в них знаки и свидетельства. Аврелий Августин говорит, глядя на небо, солнце, море: «Неужели всем, у кого внешние чувства здоровы, не видна эта красота? Почему же не всем говорит она об одном и том же?»1. Реальность вокруг него властна, во весь голос свидетельствует о присутствии Бога. Даже привычные события могут предстать как чудо: Августин приводит в качестве примера свет Солнца, который изливается с небес на Землю, тогда как обычно пламя устремляется, напротив, вверх, и видит в этом наглядное свидетельство и мудрости, и благости Бога. Таким образом, действует универсальная картина мира, в которую интегрируются конкретные события. Кроме того, вера означает для человека также необходимость соблюдения устанавливаемых ритуалов (облекая важнейшие моменты своей жизни – и вообще весь ее ритм – в определенные формы) и – более широко – необходимость организации

1 Аврелий Августин. Исповедь // Августин Аврелий. Исповедь. Пьер Абеляр. История моих бедствий. М.: Республика, 1992. С. 132.

264

всего своего существования в свете устремленности к трансцендентному, необходимость соразмерять все свои поступки и решения с принципами, имеющими высший источник. Все это позволяет говорить опять-таки о существовании человека в особом жизненном мире, иным по сравнению с исходным объективным миром, и соответственно о присутствии и устойчивом воспроизводстве в пространстве социальной реальности специфической теологической реальности (отличной от реальности сверхъестественного).

Бытие при таком взгляде на него предстает как совокупность различных реальностей, взаимодействующих между собой, обладающих то сходными, то различными свойствами, сложным образом переплетающимися. И их совокупность, и их содержание постоянно пополняются, в том числе конструирующей деятельностью человека.

§4. Проблема существования

вконструируемых реальностях

Идея множественности реальностей, обладающих несколько различным онтологическим статусом, приводит к новой постановке одной из самых фундаментальных онтологических проблем. Что означает утверждение, что тот или иной объект в составе одной из этих реальностей существует? Как для каждой из них определяется существование или несуществование отдельных объектов?

Даже для физической реальности (как материальной, вещественной) эта проблема не является тривиальной. В общем случае существование объектов в ее рамках устанавливается через их способность обнаруживать себя, вступать во взаимодействие, несколько уже – быть данными человеку в каком-либо опыте. Мировоззренческий принцип, восходящий к «бритве Оккама», устанавливает асимметричность в решении вопроса о существовании объектов. «Не следует умножать число сущностей без нужды» – эта фраза означает, что мы имеем право полагать существующим лишь то, существование чего позитивно выявлено, подтверждено. Если допущение о существовании некоторого объекта может быть поддержано исключительно соображением «Нельзя доказать, что этого нет», такое допущение не является правомерным. Критерием существования оказывается в конечном счете возможность обнаружения.

Вопрос о существовании, трактуемом таким образом, решается с достаточной очевидностью, если речь идет об относительно распространенном, простом и воспроизводящемся взаимодействии или опыте. Но уже в случаях, когда возможный опыт является редким, связан-

265

ным со сложными условиями и ограниченным во времени, процедура установления самого факта существования объекта может оказаться длительной и требующей специальных усилий. Возникает вопрос: в какой мере возможность обнаружения, принятая в качестве критерия существования, сама может носить потенциальный характер?

В данном случае хотя бы приблизительно ясно, что следует понимать под обнаружением. Это возможность восприятия в той или иной эмпирически осуществимой форме либо самого объективного процесса, либо его следов, проявлений, результатов. Обыденное желание потрогать вещь, чтобы убедиться в ее реальности, и научный вывод о свойствах элементарной частицы по трекам, оставленным ею в камере Вильсона, заключают в себе зерно одного и того же эмпирического процесса; способность рано или поздно инициировать в какой-то форме этот процесс является следствием того, что объект обладает определенными физическими свойствами, которые и составляют основу его существования. Как пишет Б. Рассел, существование мира физических предметов «насколько это возможно, эмпирически доказано»1.

Однако что именно понимается под обнаружением, если речь идет об объекте, принадлежащем виртуальной реальности или лежащем в сфере объективного идеального бытия? И что может служить критерием, удостоверяющим его существование? Моральную или правовую норму нельзя обнаружить как явно доступный восприятию объект, она просматривается как некоторое правило поведения, проявляющееся в конкретных поступках, но в то же время в реальности можно обнаружить и ряд поступков, в которых данная норма нарушается. Что же означает утверждение: данная норма существует? Рассмотрим некоторый предельный случай. Допустим, что на определенном участке дороги установлено ограничение скорости, которое в силу особенностей данного участка постоянно нарушается водителями. Предположим, что в течение некоторого времени по организационным причинам данное нарушение не фиксируется и не наказывается. Что означает утверждение, что на данном участке в этот период существует ограничение скорости?

Признание сосуществования различных реальностей в онтологии приводит к обнаружению неоднозначности самого понятия существования. «Ветвящаяся» реальность не позволяет просто положиться на интуитивные представления о том, какой смысл имеют экзистенциаль-

1 Рассел Б. Философия логического атомизма. Томск: Водолей, 1999. С. 14.

266

ные суждения типа «А существует», «В не существует»; необходимо целенаправленное прояснение этого вопроса.

Проблема критериев существования оказалась одной из центральных в философских дискуссиях ХХ в., в частности, именно от нее отталкивался логический позитивизм. Отправной точкой позитивистской критики языка стало обнаружение того факта, что внутри языка нет критериев, позволяющих разграничивать высказывания о существующих, несуществующих, существующих в разной степени объектах. С языковой точки зрения одинаково допустимы высказывания «У лошади четыре ноги» и «У кентавра четыре ноги», хотя лошадь существует, а кентавр – нет. Возникает «аномалия сингулярного существования»: хотя истинность утверждения о некотором объекте вроде бы подразумевает существование этого объекта, на самом деле такой связи нет. Язык допускает и высказывание «Кентавр – это не обычная лошадь». Поскольку данная особенность языка вносит ненадежность в его функционирование в качестве средства познания, возникает вопрос о возможности его логического реформирования для исключения подобных ситуаций. По оценке М. Шлика, некоторые высказывания «удовлетворяют обычным правилам грамматики, но на самом деле состоят из пустых звуков, ибо нарушают более глубокие внутренние правила логического синтаксиса»1. Логический анализ языка как раз и был призван (по крайней мере в первоначальном варианте) сформулировать или сделать явными эти внутренние правила, позволив, если не исключить, то вывести в отдельную категорию высказывания о несуществующих объектах.

Такая постановка задачи имела логико-гносеологический характер; но, как указывает В.В. Целищев, в данном случае «вторжение логики в традиционную философскую область не изменяет существа различных взглядов на существование. Логика лишь проясняет те предпосылки, которые лежат в основе философских теорий»2. Как показывает осуществленный В.В. Целищевым анализ, основная линия изменения логического подхода к данной теме заключалась в освобождении от экзистенциальных предположений и закрытии выхода в экстралингвистическую реальность; но первичная философская постановка проблемы базировалась на идее взаимосвязи языка и внешнего мира.

1 Шлик М. Поворот в философии // Аналитическая философия: Избранные тексты. М.: Изд-во МГУ, 1993. С. 30.

2 Целищев В.В. Логика существования. Новосибирск: Наука, 1976. С. 61.

267

У истоков логического анализа проблемы существования лежит полемика Б. Рассела с А. Мейнонгом. А. Мейнонг рассматривал все, что может служить объектом высказывания, как имеющее определенный экзистенциальный статус. Такие объекты, как «Аристотель», «число 2», «Пегас», признаются в его концепции различными с точки зрения способа существования, но равноправными в плане применимости к ним всех основных логических операций. Возможность приписать объекту некоторые свойства необязательно означает утверждение физического существования этого объекта (что противоречит аристотелевской концепции, согласно которой то, что не существует, не обладает и какими-либо свойствами). Какая-нибудь «золотая гора» может быть субъектом осмысленного высказывания, и, когда мы говорим «Золотая гора не существует», мы ведем речь о некотором более или менее определенном предмете – в противном случае наше высказывание вообще не имело бы смысла. Это не физический предмет, обладающий существованием в материальном мире, а это некоторая идея, существующая в качестве таковой и при этом достаточно отчетливая, чтобы отличаться от других идей. Иными словами, даже при отрицании существования материального объекта мы имеем дело с объектом, в каком-то смысле, другим способом, но существующим.

С точки зрения выделенной выше трактовки реальности как совокупности объектов, существующих определенным способом, и концепции сосуществования таких реальностей в бытии оказывается вполне корректным в таком случае говорить о существовании объектов в границах определенных реальностей. Например, золотая гора существует в реальности сказки, кентавры – в реальности античной мифологии, а материальные точки – в реальности физики как науки. Поскольку художественная реальность диффузна, частично сливаясь в общую реальность, например, литературы в жанре fantasy, а частично распадаясь на локальные реальности отдельных художественных произведений, оказываются правомерными утверждения вида: «Школа магии Хогвартс существует в произведениях Дж. Роулинг как часть мира, созданного творческой фантазией автора».

Б. Рассел считал необходимым ограничение этой «логики разбухшего универсума», даже при том, что «очень трудно отказаться от предубеждений, к которым вынуждает нас язык»1. Он указывал, в частности, на одну из «языковых ловушек»: грамматическая конструкция общих высказываний о существовании объектов имеет в виду их актуальное существование. «Временная характеристика глагола

1 Рассел Б. Философия логического атомизма. Томск: Водолей, 1999. С. 60.

268

становится исключительно надоедливой... Вы должны быть в состоянии сказать «Сократ существует в прошлом», «Сократ существует в настоящем», «Сократ существует в будущем» или просто «Сократ существует», без каких-либо временных импликаций, но, к несчастью, язык этого не позволяет»2. Б. Рассел определил задачу построения удовлетворительной концепции существования, логические средства которой позволили бы если не утверждать существование Сократа и отрицать существование Пегаса, то различать их существование на уровне построения высказываний.

Концепция Б. Рассела строилась на разграничении имен и дескрипций, т.е. описаний объектов (например, «Вальтер Скотт» – имя, «автор “Веверлея”» – дескрипция, точнее, определенное дескриптивное описание). При правильном логическом обращении с экзистенциальными суждениями в них должны использоваться только дескриптивные описания. Такие суждения корректны для существующих объектов: звучит вполне разумно фраза «Существуют девушки, у которых светлые волосы и карие глаза»; неясен смысл фразы «Анна существует», но если перейти к дескрипции, сформулировав фразу следующим образом: «Существуют девушки, которые носят имя Анна», – она тоже окажется осмысленной. Это более важно для несуществующих объектов: «Имя не может осмысленно входить в суждение, если нет чего-то, что оно именует, в то время как дескрипция не подчиняется этому ограничению»1 (фраза «Не существует антилоп, у которых был бы только один рог посередине лба» не так чревата логическими парадоксами, как фраза «Единороги не существуют»).

Использование дескрипций, во-первых, позволяет эффективнее обнаруживать факт несуществования объектов. Суждение «Нынешний король Франции лыс» может быть оспорено двояким образом, т.е. допускает не только постановку вопроса «Действительно ли он лыс?», но и «Действительно ли он существует?», тогда как приписывание данного предиката конкретному имени такой двойственности не предполагает. Во-вторых, общие дескриптивные описания отчетливо отличаются от индивидуализированных. В результате из суждения «Люди существуют» не следует «Если х – человек, то он существует», и логических затруднений, связанных с таким переходом, не возникает. Наконец, статус экзистенциальных суждений с дескрипциями получает

2 Там же. С. 74.

1 Рассел Б. «Principia mathematika»: философские аспекты // Аналитическая философия: Избранные тексты. М.: Изд-во МГУ, 1993. С. 26.

269

следующее определение: сущность с существует, если пропозициональная функция о с является возможной, т.е. описание, заключенное

вформулировке с, подходит к одним объектам и не подходит к другим. Пропозициональная функция возможна, если имеются случаи, при которых она является истинной.

Но что значит «имеются случаи»? Я. Хинтикка, который считал теорию Рассела отчасти искусственно усложненной, до некоторой степени следовал за А. Мейнонгом, утверждая, в частности, что вещи существуют в физическом мире, классы – как «логические фикции», но

«все они различными способами обладают некоторым видом реальности»2. Он считал, что основное содержание понятия существования раскрывается через глаголы «обнаруживать», «найти»; соответственно

вкачестве критерия существования мы опять-таки возвращаемся к выражению «можно обнаружить»3. Высказывание «Существуют черные лебеди» может быть представлено в форме «Можно обнаружить черных лебедей», а высказывание «Существуют только белые лебеди» – в форме «Нельзя обнаружить не белых лебедей». В ряде случаев выражение «можно обнаружить» заменимо также выражением «можно получить». Например, «Существуют трансурановые элементы» может быть интерпретировано как «Можно получить трансурановые элементы», а высказывание «Не существует вечный двигатель» – как «Нельзя получить вечный двигатель». Я. Хинтикка также соотносит критерий существования с концепцией возможных миров и указывает на различие существования через ряд возможных миров, существования в одном возможном мире, существования в ряде значений в пределах одного возможного мира, в связи с чем у него возникает понятие «существование в онтологически полноценном смысле».

Вкачестве одного из вариантов критерия существования У. Куайн предлагал также формулировку «можно сосчитать». Он утверждал, что, когда речь идет об объектах, обладающих возможным существованием, стирается грань между ними: если мы мысленно рассматриваем похожие объекты, которые могли бы быть, но не представлены в реальности, не всегда удается решить, один это объект или разные. В частности, представляя единорогов и рассматривая их как мифологических существ, мы не можем сказать об их количестве. Правда, критерий У. Куайна ориентирован на проблематику модальной логики,

2 Рассел Б. Философия логического атомизма. Томск: Водолей, 1999. С. 96. 3 Хинтикка Я. Логико-эпистемологические исследования. М.: Прогресс,

1980. С. 251.

270

т.е. на разграничение физически и логически необходимого, возможного и невозможного; поэтому он не всегда бесспорен в качестве универсального критерия. Например, вода существует в природе; понятие «вода» в логике аргументированно оценивается как общее1; но что означает «можно сосчитать» применительно к воде? Другой пример: вечный двигатель не существует, но в законах термодинамики идет речь о невозможности вечного двигателя первого и второго рода, т.е. появляется некоторый количественный определитель. Можно сосчитать мушкетеров, героев романов А. Дюма, что не позволяет утверждать их физического существования, и т.д.

Исследование проблемы существования в философии и логике после ее первоначальной постановки происходило разными путями. Логика, по крайней мере отчасти учтя методологические соображения Б. Рассела и У. Куайна, двинулась в сторону построения, свободного от экзистенциальных предположений. Как написал впоследствии Б. Рассел: «С течением времени такие проблемы перестали меня волновать. Они возникали из-за моей веры в то, что если слово что-нибудь означает, то должна быть какая-нибудь вещь, которая имеется им в виду»1. У. Куайн, также разграничив вопросы о существовании и об объективной реальности, отмечает: «То, что классическая математика имеет дело с универсалиями или утверждает, что существуют универсалии, означает просто, что классическая математика нуждается в универсалиях как значениях связанных переменных»2 (т.е. в возможности строить высказывания определенного типа). Во многом это связано с базовой ориентацией логического позитивизма на науку и научный способ осмысления проблем. По мнению К. Поппера, высказывания о существовании в объективной реальности верифицируемы, но не фальсифицируемы, и потому лежат за пределами науки. Следовательно, научное рассмотрение проблем должно быть от них избавлено.

Однако философия сохраняет ориентацию на экзистенциальный срез проблемы, и наиболее эффективным способом его рассмотрения оказывается разграничение различных способов существования. В.П. Руднев пишет: «Современная философия и картина мира пошла

1См., например: Войшвилло Е.К., Дегтярев М.Г. Логика как часть теории познания и научной методологии. М.: Наука, 1994. Кн. 2. С. 65.

1Рассел Б. Мое философское развитие // Аналитическая философия: Из-

бранные тексты. М.: Изд-во МГУ, 1993. С. 19.

2 Цит. по: Грязнов Б.С., Дынин Б.С., Никитин Е.П. Теория и ее объект. М.:

Наука, 1973. С. 19.

271

скорее за Мейнонгом»3, т.е. к идее многовариантности онтологии. Можно заметить, что в том же направлении двинулась и практика познавательной деятельности: в ней начало активно использоваться представление о существовании различных реальностей, отдаленных как от объективной реальности, так и от сферы чистой субъективности.

В результате одним из возможных подходов к проблеме существования является выдвижение частичных критериев существования, относящихся к существованию в реальностях определенного типа; в дальнейшем может выясняться вопрос о перспективах экстраполяции таких критериев и о формировании на их основе интегративных критериев. В данном случае мы постараемся определить критерий существования для реальностей, создаваемых в процессах когнитивного конструирования, принимая во внимание следующие предварительные соображения. Первое: такой критерий существования должен быть достаточно универсальным для различных реальностей в пределах одного вида бытия, применяясь к научной, художественной, мифологической реальности, а шире – и к объектам социальной реальности в целом. Второе: выделение этого критерия должно опираться на существующую практику построения рассуждений о таких реальностях, выявляя, возможно, не вполне артикулируемые, но действующие их основания.

Важнейшим признаком реальностей, создающихся в сфере когнитивного конструирования, является их внутренняя организованность, законосообразность, «повышенная» по сравнению с объективной реальностью. Особенностью научной реальности является, в частности, сквозной характер причинно-следственной детерминации, формулировка в виде четких соответствий законов, которые в эмпирическом опыте всегда связаны с некоторыми погрешностями измерения и статистическими отклонениями, т.е. общая «повышенная прозрачность» взаимосвязей (что обусловлено самой природой научного познания). Таковы, например, основные газовые законы классической физики (закон Бойля – Мариотта, закон Гей-Люссака, уравнение Менделеева – Клапейрона), которые сформулированы для идеального газа (частицы которого представляются как твердые, абсолютно упругие шарики, и взаимодействие между ними не учитывается) и для реальных газов, объемом и взаимодействием молекул которых пренебречь нельзя. Эти законы выполняются лишь приближенно.

Аналогичный процесс протекает в конструировании художественной реальности: мир, как он представлен в произведении искусства,

3 Руднев В.П. Словарь культуры ХХ в. М.: Аграф, 1998. С. 296.

272