Экзамен зачет учебный год 2023 / Гражданское право и гражданское законодательство_Ю.К. Толстой

Начнем с того, что Конституционный Суд не оспаривает необходимости первоочередного удовлетворения требований о взыскании задолженности по зарплате, если они основаны на исполнительных листах. Допустим, что по платежной ведомости работникам предприятия или учреждения начислена заработная плата, но она не выплачена ввиду отсутствия средств. Часть работников обратились в суд и получили исполнительные листы. Другие работники, требования которых носят столь же бесспорный характер, в суд не обратились и терпеливо ждут погашения задолженности по заработной плате. Трудно найти какие-либо юридические или нравственные основания, дабы работников, обратившихся в суд, ставить в преимущественное положение, по сравнению с теми, кто в суд не обратился.

Одним из мотивов постановления Конституционного Суда послужило то, что, уклоняясь от уплаты налогов, налогоплательщик подрывает основы формирования доходной части бюджета и тем самым препятствует погашению задолженности по выплате зарплаты бюджетникам: средства, которые подлежали перечислению в бюджет, могут быть использованы недоимщиком — коммерческой организацией для выплаты зарплаты своим работникам. Тем самым работники коммерческих организаций, с точки зрения выплаты зарплаты, ставятся, по сравнению с бюджетниками, в преимущественное положение. Объективно такой ход рассуждений ведет к противопоставлению одной группы трудящихся — другой, т. е. в конечном счете направлен на подрыв их социальной солидарности.

Еще более уязвимы остальные мотивы. Один из них сводится к тому, что владелец счета получает возможность манипулировать требованиями, относящимися к одной очереди, в ущерб требованиям по заработной плате. Представляется, однако, что круг требований, перечисленных в абз. 4 п. 2 ст. 855 ГК, строго ограничен и владелец счета не может быть лишен выбора того или тех из них, которые, по его мнению, подлежат преимущественному удовлетворению.

Еще более спорен аргумент, который сводится к тому, что владелец счета получает возможность удовлетворять требования по платежам в бюджет, срок которым еще не наступил, в ущерб требованиям по зарплате. Такая ситуация носит чисто гипотетический характер и едва ли может приниматься всерьез.

Трудно согласиться и с прекращением производства по делу в отношении части шестой ст. 15 Закона об основах налоговой системы. Если, по мнению Конституционного Суда, возникла конкуренция гражданского и налогового закона относительно того, какой из них соответствует Конституции РФ, а какой не соответствует, то решение этого вопроса входит именно в компетенцию Конституционного Суда, а не в компетенцию судов общей юрисдикции. Эту конкуренцию Конституционный Суд, по-видимому, усматривает в том, что конституционный характер носит как обязанность платить налоги, так и обязанность своевременно уплачивать вознаграждение за труд. Суть проблемы состоит в том, какая из этих обязанностей подлежит приоритетному исполнению. Ответ на этот вопрос как раз и дан в ст. 855 ГК, а потому никакой конкуренции норм гражданского и налогового закона здесь нет.

В ст. 855 ГК имеет место применение гражданского закона к отношениям, основанным на властном подчинении одной стороны — другой, в данном случае — к налоговым отношениям. Возможность применения к указанным отношениям гражданского закона, рассчитанного главным образом на отношения, основанные на началах равенства их участников, прямо предусмотрена п. 3 ст. 2 ГК.

По существу же в постановлении Конституционного Суда предпринята попытка обосновать, что платежи в бюджет должны производиться до погашения задолженности по заработной плате. Все же остальные аргументы, озвученные в постановлении, направлены на то, чтобы прикрыть эту попытку. Отсюда и противопоставление интересов бюджетников интересам работников коммерческих организаций, и попытка доказать, что применение очередности, заложенной в ст. 855 ГК, в конечном счете может негативно сказаться на интересах самих трудящихся, и мобилизация надуманной конструкции, при которой налогоплательщик «жаждет» выполнить обязанность по уплате налогов еще до наступления срока платежа, и противопоставление друг другу требований, отнесенных в абз. 4 п. 2 ст. 855 ГК к одной очереди, и апелляция к конкуренции гражданского и налогового закона, которой на самом деле нет. К тому же эти аргументы находятся в противоречии друг с другом.

Как и следовало ожидать, эта попытка оказалась неудачной и ничего, кроме путаницы, в проблему очередности удовлетворения требований, и без того достаточно сложную, не внесла и не могла внести.7  Этим постановлением органам исполнительной власти, хотел того Конституционный Суд или нет, оказана медвежья услуга, которая привела к дальнейшему обострению в обществе социальной напряженности. Так всегда бывает, когда во главу угла ставится не воля, выраженная в законе, а сиюминутные интересы представителей одной из ветвей власти.

Следует полностью согласиться с особым мнением, выраженным по этому непростому делу судьей Конституционного Суда РФ А.Л. Кононовым. Любопытно, что А.Л. Кононов в этом деле выступал в роли председательствующего.

Изложенные выше положения в значительной мере облегчают подход к решению набившего оскомину вопроса о соотношении гражданского и коммерческого права, которое иногда фигурирует под наименованием предпринимательского, или хозяйственного, права. Казалось, что этот вопрос снят с повестки дня, поскольку предпринимательская деятельность прямо отнесена законом к предмету регулирования гражданского права. Все, однако, зависит от того, какое содержание вкладывать в понятие предпринимательской деятельности. Если ограничивать это понятие отношениями, складывающимися по горизонтали, т. е. в процессе самого осуществления указанной деятельности (а закон вкладывает в это понятие именно такое содержание), то тогда, на первый взгляд, можно прийти к выводу, что поставленный вопрос и впрямь не нуждается в обсуждении. Хотя нельзя закрывать глаза на то, что даже при столь узком понимании предпринимательская деятельность в структуре предмета гражданского права обладает существенной спецификой, что отражено в целом ряде норм нового ГК РФ (правда, недостаточно). Напомним, например, о том, что ответственность за нарушение обязательств, связанных с осуществлением предпринимательской деятельности, строится не на началах вины, а на началах риска, т. е. является повышенной.

Поставленный вопрос еще более настойчиво стучится в двери, если в понятие предпринимательской деятельности вкладывать не только осуществление, но и организацию указанной деятельности, в том числе и руководство ею, которое после тяжкого похмелья, вызванного бездумным следованием политике шоковой терапии, приобретает все большее значение. Такие реалии сегодняшней хозяйственной жизни, как регистрация юридических лиц и индивидуальных предпринимателей или получение лицензий на занятие многими видами предпринимательской деятельности, не говоря уже об обложении ее налогами, которые протекают преимущественно, а то и исключительно в административно-правовых формах, убеждают в том, что отношения по организации предпринимательской деятельности никуда не делись и должны быть урегулированы в едином комплексе с отношениями по ее осуществлению в целях необходимой стыковки как тех, так и других. В противном случае тому правовому беспределу, который царит сейчас в области экономики, никогда не будет положен конец. «Чистые» цивилисты, которые никак не хотят этого понять, в известной мере уподобляются радикальным демократам, которые проводили и проводят свои реформы за счет ограбления народа, называя их тем не менее демократическими и считая, что их нужно проводить еще жестче и беспощаднее. К сожалению, до иных наших коллег никак не доходит элементарная мысль, что в переходные периоды, а особенно в условиях жесточайшего кризиса, в тисках которого мы оказались, роль государства в экономике должна быть резко усилена, но проводиться она должна не путем директивных команд, не имеющих под собой экономического обоснования, как нередко бывало в прошлом, а путем предоставления льготных кредитов, размещения государственных заказов, широких программ общественных работ, обеспечивающих заработком миллионы людей, проведения глубоко продуманной протекционистской политики в отношении отечественной промышленности и земледелия. Новый курс Франклина Рузвельта, который в течение нескольких лет вывел США из состояния глубокого кризиса, как раз сопровождался усилением вмешательства государства в те сферы экономики, которые до этого считались цитаделью частного бизнеса. Об этом нашим доморощенным демократам не следовало бы забывать. Похоже, что отрезвление на сей счет в высших эшелонах власти постепенно приходит, хотя и с большим и ничем не оправданным запозданием.

Вот почему мы по-прежнему считаем, что оптимальные результаты в области надлежащего правового урегулирования предпринимательской деятельности могут быть достигнуты лишь на путях урегулирования отношений, складывающихся в сфере этой деятельности, в комплексных законодательных актах типа Хозяйственного или Предпринимательского кодекса, действие которого распространялось бы на отношения по организации и осуществлению указанной деятельности с участием как коммерческих организаций, так и индивидуальных предпринимателей. При этом вслед за ГК мы склонны относить к предпринимательской и такую деятельность, хотя бы один из участников которой является предпринимателем. Хозяйственный или Предпринимательский кодекс может рассматриваться в качестве внешней формы такого комплексного правового образования, как хозяйственное или предпринимательское право, которое в свою очередь выступает как вторичное по отношению к первичным отраслям права — административному и гражданскому. Если же считать фундаментальным деление права на публичное и частное, то гражданскому и административному праву, похоже, уготована роль вторичных, а предпринимательскому (хозяйственному, коммерческому, торговому) — третичного правового образования.

Впрочем, расхождения в этом вопросе между «чистыми» цивилистами и сторонниками хозяйственно-правовой концепции не столь глубоки, как это может показаться на первый взгляд. Об этом свидетельствует статья В.А. Рахмиловича, в которой речь идет о приобретениях и потерях нового Гк РФ. Известно, что В.А. Рахмилович является одним из решительных противников концепции хозяйственного права, хотя горький опыт проведения российских реформ, казалось, должен был бы убедить его в том, что отношения в сфере рыночной экономики требуют комплексного правового урегулирования, что попытки урегулировать их исключительно с помощью гражданско-правовых механизмов к добру не приводят. Однако и он признает, что абсолютно чистых одноотраслевых актов вообще не бывает, что сам ГК содержит единичные нормы административного и процессуального права и что, наконец, без отдельных специальных законов, посвященных коммерческой деятельности, в современном мире никому обойтись не удастся.8  Таким образом, разногласия сводятся к тому, должно ли регулирование коммерческой деятельности по-прежнему происходить на уровне отдельных специальных законов или оно может быть поднято на уровень обобщающего законодательного акта типа Коммерческого или Предпринимательского кодекса, в котором могут быть представлены как правовые нормы, обеспечивающие организационные предпосылки коммерческой деятельности (например, те же нормы о регистрации юридических лиц и индивидуальных предпринимателей), так и нормы, регулирующие осуществление этой деятельности, в том числе и нормы, развивающие и конкретизирующие нормы ГК об указанной деятельности, которые явно недостаточны для ее полноценного урегулирования. Скудость в ГК норм, отражающих специфику предпринимательской деятельности, создает правовой вакуум, который заполняется административным усмотрением. А его в условиях так называемой рыночной экономики отнюдь не стало меньше, более того, ныне оно навязывается участникам гражданского оборота без каких бы то ни было правил.

С другой стороны, и В.В. Лаптев указывает на то, что концепция хозяйственного права, сформировавшаяся в 60-е годы, сочетала элементы публичного и частного права и что сочетание этих элементов и ныне сохраняет свое значение. В обоснование этого положения В.В. Лаптев ссылается на то, что в условиях перехода от одной экономической системы к другой роль государственного регулирования экономики должна возрасти, а попытки отказа от него и перехода к так называемой шоковой терапии полностью провалились.9 

К сожалению, спорящие стороны по-прежнему не обходятся без достаточно жестких оценок в адрес концепций, которые они не разделяют. Так, В.В. Лаптев, сетуя на то, что проект Хозяйственного кодекса, который был призван укрепить законность в хозяйственном управлении, так и не стал законом, пишет: «...партийно-государственный аппарат того времени при активной поддержке цивилистической науки отверг этот проект — он так и не стал законом».10 

Еще более негативно роль цивилистической концепции оценивает Г.Л. Знаменский. Приведем из его брошюры наиболее характерные оценки: «В конце 30-х годов, в период массовых репрессий и террора, «именем революции» была ликвидирована хозяйственно-правовая концепция, что трагически сказалось и на личной судьбе ряда ее представителей. Цивилистическая же концепция продолжила свое существование прежде всего в силу своей безобидности и никчемности. На практике роль гражданского права была сведена к регулированию отношений жилищного найма и мелких бытовых сделок. Естественно, бюрократия не видела в этом какой-либо угрозы для своего господства.

Хозяйственно-правовая концепция вновь появилась в 50-х годах, в период хрущевской оттепели. Центральная ее идея оставалась прежней — согласовать вертикальные (управленческие) отношения с отношениями горизонтальными (имущественно-обязательственными). В качестве юридической формы обеспечения единства хозяйственных отношений предлагался крупный кодифицированный акт — Хозяйственный кодекс. Однако это также было иллюзией, порожденной эйфорией начавшейся было демократизации общественной жизни. Заматеревшая к этому времени административно-командная система с порога отвергла и демократизацию и все то, что как-то ее ограничивало, связывало в действиях. В этих условиях уделом ученых было только теоретизировать и дискутировать, но не мешать «руководить» “строительством светлого будущего”». И в другом месте: «Ущербность концепции «единого гражданского права» в том и состоит, что она постоянно твердит о своих претензиях на охват посредством гражданского кодекса практически всех отношений в экономике, но в действительности их не охватывает. При всем этом требуют своего объяснения и причины “долгожительства” концепции “единого гражданского права”. Это, конечно, отечественный феномен, достойный “Книги Гиннеса”: концепция живет около ста лет, хотя ни в одном из отрезков этого времени она по-настоящему не совпадала с действительными потребностями развития экономики. Бульшая часть времени так называемого легального существования концепции была обеспечена — такова правда — под зонтиком тоталитарного режима. Но это было жалкое существование: роль гражданского права была сведена к регулированию элементарных связей людей — “винтиков”. Имелись причины и психологического характера — объяснимая тяга к консерватизму, удобству, простоте и др.».11 

Не остаются в долгу и «чистые» цивилисты. Они многократно объявляют представителей хозяйственно-правовой концепции прислужниками административно-командной системы, которые ныне пытаются приспособиться к условиям рыночной экономики.12 

На остальных сюжетах, которые можно было бы рассмотреть в первой части настоящего исследования, позволим себе не останавливаться, поскольку они были подробно проанализированы не в одном десятке предшествующих работ.

Перейдем к понятию гражданского законодательства с учетом того, как оно складывалось в кодификационных актах послевоенного периода. После опрометчивого изменения в 1957 г. ст. 14 Конституции СССР 1936 г., что привело к сужению компетенции Союза ССР в области гражданского законодательства, принято было различать исключительную компетенцию Союза ССР, совместную компетенцию Союза ССР и союзных республик и, наконец, исключительную компетенцию союзных республик в этой области. В исключительной компетенции Союза ССР осталось принятие Основ гражданского законодательства Союза ССР и союзных республик, а принятие гражданских кодексов было передано в исключительное ведение союзных республик. Достаточно широко была определена совместная компетенция Союза ССР и союзных республик в области гражданского законодательства, причем союзные республики наделялись правом принимать в этой области нормативные акты, которые, однако, не должны были противоречить нормативным актам Союза ССР, если таковые имелись.

Ряд ученых, в том числе О.Н. Садиков и А.Л. Маковский, предлагали выделить также преимущественную компетенцию Союза ССР в области гражданского законодательства, признав, что по вопросам, к этой компетенции отнесенным, союзные республики могут принимать нормативные акты лишь в случаях, когда они специально уполномочены на то законодательством Союза ССР.

Именно на этих принципах и было построено разграничение компетенции Союза ССР и союзных республик в области гражданского законодательства в кодификационных актах 60-х годов.

В ходе подготовки Основ гражданского законодательства на рубеже 80 — 90-х годов происходило нарастание центробежных тенденций, что нашло выражение в попытках уравнять права союзных и автономных республик. Эти попытки были использованы в борьбе за власть конкурирующих политических элит, одна из которых была представлена союзным, а другая, главным образом, российским и украинским руководством. Не случайно поэтому Основы 1991 г. названы не «Основы гражданского законодательства Союза ССР и союзных республик», как Основы 1961 г., а «Основы гражданского законодательства Союза ССР и республик». Автор настоящей работы, имевший в то время отношение к кодификации гражданского законодательства, считал оптимальным, дабы не возбуждать страсти, название «Основы советского гражданского законодательства», но оно принято не было.

Наиболее общее разграничение компетенции Союза ССР и республик (без указания, каких именно) было дано в ст. 2 Основ 1991 г. При этом если в п. 1 ст. 2 было декларировано сужение компетенции Союза ССР в области гражданского законодательства, чтобы удовлетворить амбиции лидеров республик (в первую очередь России и Украины), то уже в п. 2 ст. 2 эта компетенция определялась достаточно широко, что могло послужить углублению интеграционных связей между республиками. Что же касается разграничения компетенции между союзными и входящими в их состав автономными республиками, то предполагалось, что этот вопрос будет урегулирован самими республиками в пределах компетенции, закрепленной за союзной республикой в подлежавшем подписанию Союзном Договоре с учетом интересов как Союза ССР, так и республик, союзных и автономных. При этом в Основах 1991 г., как и в Конституции Союза ССР 1977 г., а также в принятых на ее базе конституциях республик не предопределялись формы кодификации гражданского законодательства в республиках.

Последовавшие через несколько месяцев трагические события — августовский путч 1991 г., Беловежские и Алма-Атинские соглашения – перечеркнули эти решения, хотя надо признать, что союзные республики еще до августа 1991 г. встали на путь провозглашения приоритета республиканского закона над союзным и применения союзных законов на территории республик лишь в части, в какой они не противоречили республиканским законам. Причем ряд республик предприняли эти акции еще до того, как было заявлено об их выходе из состава Союза, т. е. тогда, когда на республики распространялось действие Конституции Союза ССР. К сожалению, застрельщиком в этом деле во многих случаях выступала Россия, руководители которой в то время, по-видимому, не осознавали, какие беды это на нее навлечет. Никогда не понимал, зачем нужно было разбивать сосуд, чтобы ныне мучительно думать над тем, как его склеить. Не понимаю и сейчас.

Другой вопрос, который нуждается в обсуждении и с которого, может быть, и следовало начать, сводится к тому, какое содержание надлежит вкладывать в понятие законодательства вообще, в понятие гражданского законодательства в частности. На сей счет до последнего времени преобладало мнение о том, что это понятие можно трактовать в широком и узком смысле: к законодательству в широком смысле относить не только законы, но и подзаконные нормативные акты, принятые соответствующими органами в пределах их компетенции, к законодательству в узком смысле — только законы.

Нужно, однако, сказать, что сталкиваясь с понятием законодательства, а иногда даже с таким понятием, как закон, приходилось едва ли не каждый раз проводить довольно сложную аналитическую работу на предмет выяснения того, какое содержание в это понятие вкладывается. Известно, например, положение ст. 14 Основ гражданского законодательства 1961 г. и воспроизводящее его положение ст. 48 ГК 1964 г.: недействительна сделка, не соответствующая требованиям закона. По единодушному мнению, обоснованному в юридической науке и воспринятому практикой, под закон в данном случае подводили и подзаконные нормативные акты, в частности, постановления Правительства.

От трактовки понятия законодательства в широком и узком смысле, по-видимому, не склонна отказываться и действующая Конституция. Что же касается ГК 1994 г., то он понятием гражданское законодательство охватывает только законы, не включая в него ни указы Президента РФ, ни постановления Правительства РФ. В связи с этим пришлось решать вопрос о судьбе подзаконных нормативных актов Союза ССР и Российской Федерации, которые были изданы до введения ГК в действие и охватывались понятием законодательства. Вопрос этот, как известно, нашел разрешение в ст. 4 федерального закона о введении в действие части первой ГК, а ныне и в ст. 4 федерального закона о введении в действие части второй ГК.

Еще более сложен вопрос, к чьей компетенции относят и Конституция РФ и ГК РФ гражданское законодательство. Из содержания ст. 71 и 72 Конституции РФ и ст. 3 ГК РФ следует вывод, что гражданское законодательство относится к исключительному ведению Российской Федерации. Что приводит к такому выводу? Во-первых, систематическое толкование ст. 71 и 72 Конституции. Если ст. 71 относит гражданское законодательство к ведению Российской Федерации (хотя и не говорит об исключительном ведении), то ст. 72 относит к совместному ведению Российской Федерации и ее субъектов такие примыкающие к гражданскому отрасли законодательства, как трудовое, семейное, жилищное, земельное, водное, лесное законодательство, законодательство о недрах, об охране окружающей среды. Из этого следует, что гражданское законодательство в собственном смысле слова к совместному ведению Российской Федерации и ее субъектов не относится. Не остается ничего другого, как признать, что оно отнесено именно к исключительному ведению Российской Федерации. Во-вторых, тот же вывод следует из ст. 3 ГК, особенно из п. 1 и ч. 1 п. 2 данной статьи. Напомним при этом, что ГК ограничивает понятие гражданского законодательства федеральными законами.

Таким образом, законодатель как на конституционном, так и на отраслевом уровне изъял гражданское законодательство из совместного ведения Российской Федерации и ее субъектов, передав гражданское законодательство в исключительное ведение Российской Федерации. Чем вызвано такое решение и насколько оно оправдано?

Конституция РФ и ГК провозглашают в Российской Федерации единство экономического пространства, свободное перемещение товаров, услуг и финансовых средств, поддержку конкуренции, свободу экономической деятельности (см. п. 1 ст. 8 Конституции РФ, ст. 1 ГК 1994 г.). И это совершенно правильно. Мы уже вдосталь нахлебались и от разрушения единого экономического пространства в рамках Союза ССР ввиду распада последнего, и от обращенного к республикам, входящим в состав Российской Федерации, популистского призыва: «берите суверенитета столько, сколько сумеете проглотить». Ошибочным было и сужение компетенции Союза ССР в области гражданского законодательства, реализованное Н.С. Хрущевым, опять-таки в популистских целях.

С учетом допущенных ошибок стремление к единообразию гражданского законодательства, хотя бы в рамках Российской Федерации, само по себе похвально. Нельзя допустить, чтобы гражданское законодательство, призванное воплотить унифицированные в мировой практике правила игры в экономическом обороте, расползлось между субъектами Федерации, число которых доходит чуть ли не до 90. Этот путь, если бы мы на него вступили, явился бы дополнительным тормозом для интеграционных процессов как в пределах самой России, так и в пределах Содружества Независимых Государств (СНГ). Он, несомненно, препятствовал бы сближению нашей страны с мировым экономическим сообществом и породил бы множество коллизионных вопросов, вокруг которых наподобие саранчи кормились бы целые полчища юристов. Поэтому мотивы, коими руководствовался законодатель, относя гражданское законодательство к исключительному ведению Российской Федерации, можно понять. Однако здесь, как и всегда, мы впали в крайность. Употребим крылатое выражение В.С. Черномырдина: хотели как лучше, а получилось как всегда.

В нынешних условиях, как и в сколько-нибудь обозримой перспективе, обойтись без появления норм гражданского права на региональном уровне просто-напросто невозможно. Многие акты гражданского законодательства, принимаемые на уровне Федерации, носят по существу рамочный характер и неизбежно должны быть развиты и детализированы применительно к условиям данного конкретного региона. От этого природа включаемых в акты федерального и регионального уровня норм не перестает быть гражданско-правовой. Было бы поэтому правильнее, во-первых, не ограничивать понятие гражданского законодательства только законами, а следовать и в этом вопросе в русле действующей конституции, которая в подходе к понятию «законодательство» исходит из более гибких позиций; во-вторых, отнести к исключительному ведению Федерации лишь принятие Гражданского кодекса; в-третьих, все остальное гражданское законодательство отнести к совместному ведению Российской Федерации и ее субъектов, включая в это понятие не только законы, но и подзаконные нормативные акты, принятые органами государственной власти Российской Федерации и ее субъектов в пределах их компетенции и в то же время не предрешая конкретные правовые формы, в которые должна воплощаться нормотворческая деятельность субъектов Федерации по созданию актов гражданского законодательства и норм гражданского права на уровне указанных субъектов. Для них должно быть исключено лишь принятие гражданских кодексов.

Таков оптимальный путь разграничения компетенции Российской Федерации и субъектов Федерации в области гражданского законодательства, который может быть рекомендован законодателю в ходе последующих кодификационных работ. При этом в актах федерального уровня должен быть закреплен приоритет включенных в них норм по сравнению с гражданско-правовыми нормами и актами, принятыми на региональном уровне. Этот приоритет должен быть последовательно выдержан в отношении федеральных законов (в первую очередь Гражданского кодекса), указов Президента РФ и постановлений Правительства РФ.13