!!Экзамен зачет 2023 год / Дювернуа_Н.Л._Чтения по гражданскому праву. Т. 1 _Учение_о_лице-1
.pdfвыше для тех же целей, именно, положение лиц и объектов обладания, вещей, по законодательным памятникам этой эпохи.
Уложение 1649 года знает понятие чести для лиц духовных и светских. Это dignitatis illaesae status, existimatio, оценка достоинства личного. Какая она по Уложению? Все стороны дела одинаково характерны. Иной оценки достоинства личного, кроме государственной, Уложение не знает, и любопытнее всего то, что этот единственный для всех критерий обнимает не светских только, а также и духовного чина людей. Критерий этот тут и там есть один, это степень близости к власти не только в смысле иерархическом, но прямо в смысле фактической близости, которая каждую минуту, конечно, может измениться. Никаких определений общих для лиц, терпящих и наносящих бесчестие нет. Нигде не сказано: если кто обесчестит другого, нанесет обиду словом, делом...
Отвлеченных, так сказать, чисел вовсе нет; есть только именованные. Будет бояр и окольничих и думных людей обесчестят словом гостиные и суконные или черных сотен и слобод человек, или стрелец, или пушкарь, или монастырский слуга... Иных определений нет, а зато таких сложных крайне много (см. гл. X в особ.). За бояр, окольничих, думных... бить кнутом, да их же (виноватых, если это простые люди, именно указанные законом) в тюрьму на две недели; ниже, для чинов, которые государевым жалованьем верстаны, править бесчестье по окладам. За бесчестье именитым людям Строгановым - 100 рублей, гостю - 50, гостиные сотни - по статьям от 25 до 15, суконные - до 5 рублей, и так все ниже до гулящего человека, которому бесчестья один рубль.
Нигде не выразилась так резко квалификация лица в зависимости от близости к государю, как в иерархии церковной. За патриарха - торговая казнь, за митрополита, архиепископа и епископа - батоги, и оба раза тюрьма разных сроков. Затем идут архимандриты, келари, казначеи, соборные старцы Троице-Сергиева монастыря - 100, 80, 70, 40 рублей, Рождественского - 90, 70, 60, 20, Чудова - 80, 60, 50, 20 и так ниже, по славе, достоинству и расстоянию от Москвы; в Костроме от 40 рублей, в Суздале тем же чинам от 30, в Вологде от 20 рублей, так что архимандрит отдаленного монастыря стоит наравне с простым старцем Чудова монастыря и много ниже такого же старца от Троицы Сергия. То же для белого духовенства. Выше всех протопопов Благовещенского собора государев духовник - 100 рублей, а за уездных и безместных попов по пяти рублей.
Для отдельных случаев, наконец, вовсе не показана мера, нужен указ государев, extraordinaria cognitio.
В мире вещей, объектов обладания, нет надобности искать свидетельств того, что он не был свободным, доступным для всех, и что на имуществе, движимом и недвижимом, лежал тот же характер ограниченной, условной способности служить личным целям людей. Вам известно это различие вотчин и поместий, вотчин княженецких, родовых, выслуженных, купленных, поместий, назначавшихся от государя, от духовных властей, имуществ тяглых, в особенности в городах, дворов белых, черных и пр. Оборотоспособность каждой из этих бесчисленных категорий вещей была ограничена более или менее тесным кругом лиц, и притом вовсе не в интересах этих лиц, не propter utilitatem singuloram, а по соображениям интереса государственного, интереса службы,
повинностей, податей. Петр Великий слил в одну категорию вотчины и поместья, открыв, таким образом, по-видимому, больше простора свободному обращению их в известном кругу лиц. Но знаменует ли этот закон стремление законодателя в самом деле приватизировать обладание недвижимостями, особенно населенными имениями?
Ответом на этот вопрос может служить знаменитый указ о единонаследии 1714 г. Закон не был доморощенным. Несмотря на всю энергию, с какой он проводился в жизнь, он не удержался долго. Не менее того он свидетельствует, какая точка зрения на права привилегированных лиц владеть населенными имениями была у великого государя. И эта точка зрения, никогда и никем позже не выраженная с такой силой, с какой она выразилась в петровском указе 1714 г., не была, однако, никогда чуждой русского законодательства и привела в результате к упразднению раз навсегда формы личной частноправной зависимости одного класса населения от другого. Закон поразителен по энергии, с какой в нем выражена цель чисто государственная, для которой допускалась эта форма обладания. В коротких чертах преобразование заключается в следующем.
Гибелью, думает великий государь, угрожает свойство населенных имений подлежать дележам по началу семейной делимости всего имущества наследодателя между наследниками, гибелью государству, фамилиям, подданным... Для владеющих классов это источник легкомысленных ожиданий, безделья, мотовства; для крестьян - непомерных, все возрастающих тягостей; для государства - разорительных недоимок и уклонений от службы (см. мотивы указа в тексте). Земли можно делить сколько угодно. Эту делимость знает и Псковская судная грамота. Но земли с населением, с крестьянами? Какой тут принцип обладания? Есть ли это только частное право или здесь рядом с правом частным скрыто начало обладания территориального, властного?
Петр видит в этом институте преобладающий характер властный и решает, как в праве публичном, провести здесь консеквентно начало публичного же права, неделимости власти, как оно выражается в преемстве династическом. Наследование в недвижимом имении возможно, но недопустимо деление такого имущества между несколькими наследниками. После отца населенное имение все целиком переходит одному лицу, обыкновенно старшему сыну. Кадеты не наследуют в недвижимости. Они получают долю только из движимостей, на которых удерживается чисто приватный характер обладания. Сверх того, наследник по праву первородства или по указанию духовной грамоты выполняет различные обязательства (алиментарные в широком смысле) по отношению к кадетам, к младшим членам фамилии. Положение этого единого наследника есть настолько же его право, насколько и долг. Он в высокой степени родственно позициям публично-правным, должностям, а не частноправным, не простым притязаниям, для коих решающий принцип есть utilitas singuloram.
Но как достигнуть практического осуществления этой задачи, - дать обладанию недвижимостями преобладающий публично-правный характер?
Для этого надо снять с этого вида имуществ, по возможности, все свойства предметов частноправного обладания. Они должны быть, как это нормально для публично-правных позиций, для должностей, для предметов обладания
государственного, церковного, объявлены внеоборотными.
Мысль Петра не останавливается ни перед чем, и 1-й параграф знаменитого указа объявляет сразу внеоборотными, не подлежащими отчуждению ни продажей, ни залогом, все недвижимые имущества, родовые, благоприобретенные, выслуженные и купленные, вотчины и поместья, дворы, даже лавки*(177).
Едва ли когда право частное приносилось до такой степени в жертву соображениям пользы государственной!
Вам известно, каким противодействием со стороны класса поместного встречен был этот указ. В населенных имениях помещики видели единственный ресурс справедливого и уравнительного устройства своих детей. Майораты же были противны правосознанию общества. Это несомненно. Но было ли в самом деле соответственно интересам государства и "подданных" это устройство дворянского быта на счет приватизирования господских прав - это вопрос, которого разрешение принадлежит нашему времени.
Указ Петра не выдержал противодействия дворянского сословия. Он был отменен при Анне Ивановне. Залог и продажа, дробление населенных имений между детьми, завещательные акты самого свободного характера, обременение недвижимостей долгами, словом - коммерциальностъ, оборотность, чисто рыночный характер обладания населенными имениями в целом и в розницу, т.е. землей и крестьянами, которых продавали, дарили, закладывали, переселяли, ссылали по соображениям одной личной выгоды помещика, возобновились во всей силе, угрожая все более и более наступлением грозных предвидений Петра...
Мы обращаем здесь внимание на эти элементы юридических построений (лица, вещи) для того, чтоб показать, в какой мере эпоха московской централизации и ближайшее последующее время были мало благоприятны для обособления права частного и для развития общности юридических норм.
То же самое иллюстрируется образованием властной рукой законодателя массы регальных прав, до тех пор неизвестных русскому праву.
Наконец, в обширных предприятиях, которые в наше время выполняются посредством разного рода комбинаций договорного характера, в законодательстве Петра мы видим ту же исключительную точку зрения пользы государственной и соответственных сему способов действия. Таково прорытие Ладожского канала, которое Петр находил полезным для целого государства, а потому и требовал такого же участия в деле со стороны подданных, какое имеет место для военных целей. Повинность эта была организована по типу военно-служебной повинности. Люди призывались с разных концов России в состав так называемой канальной команды. Все черты хотя бы государственного, но все же экономического предприятия были, в особенности в первую пору, тщательно устранены, хотя уже и тогда было ясно, что доставка людей из отдаленных местностей для предположенных работ представляла очень большие неудобства и для населения, и для самого предприятия (См.: П. С. З. N 3228).
Законодательные и административные акты такого рода свидетельствовали, несомненно, о чрезвычайной силе центральных органов
государственной власти. В иных условиях эта сила способна как нельзя лучше содействовать образованию общих цивильных норм. Но в ту пору и в тех условиях государство стремилось наложить на всякое дело до такой степени усердно печать интереса публичного, что для развития, рядом с этой всепоглощающей деятельностью государства, сколько-нибудь обширной сферы свободы личных и имущественных отношений оставалось мало места.
F. Дела челобитчиковы. - Условный критерий частноправного отношения. - Безразличие методов процедирования. - Екатерининская эпоха. - Единство в праве. - Судебная волокита
Дальнейшее развитие русского права в императорскую эпоху не носило вовсе этого характера полного поглощения государственными интересами всех элементов, существенных для развития права частного, хотя источником права, совершенно преобладающим над всеми другими, продолжала служить, до самого последнего времени, исключительно указная деятельность центральных органов власти.
Чтоб легче и удобнее проследить в общем постепенное обособление права частного и публичного, мы возьмем тот формальный критерий, которым, как было видно выше, различается вообще и в особенности у нас право цивильное от публичного. Это иск заинтересованного, коим ему предоставляется на волю ограждать свой интерес в случаях нарушения юридической нормы.
Мы видели выше, что этим признаком челобитья деловые практики прошлого века отличали один род дел, подлежащих ведомству судебных органов, от других родов дел, где нет челобитчиков, или от дел народных, интересных (казенный интерес), криминальных. Что один признак челобитья не всегда есть надежный для определения свойства права, которого ищут, это несомненно, ибо, как известно, с челобитьями обращались нередко прямо к государю целые массы населения вовсе не по частным только делам отдельных челобитчиков. Но там, где речь идет о деле судебном, о защите посредством суда права уже наличного, причем, отыскивая свое право, челобитчик ограждает только свой интерес, там противоположение этого понятия "дело челобитчиково" другому "делу криминальному", "интересному", "народному", дает уже достаточно определенный смысл*(178).
Для того, однако, чтоб обособление дел челобитчиковых, т.е. права частного, от уголовного, административного*(179), прошло в действительность, стало чертой системы известного права, мало простого сознания юридической практикой различия отдельных процессов того и другого характера. Нужно для этого много условий. Дела челобитчиковы есть всегда и везде. Челом бьют люди и на Востоке, когда они и не думают ни о каком праве, когда им нужна защита высшей силы от угнетений какого-нибудь сатрапа, от его насилий и поборов. И наши памятники указывают на такие челобитья, когда низший орган власти "не судом от государя учрежденным" судит, "но самовольно суд похитя", пытки бесчеловечные чинит. Чтобы можно было говорить о сколько-нибудь надежном, существующем не на бумаге только праве челобитчика, надо, чтобы такие
злоупотребления не составляли ежедневных явлений. Между тем мы видим, что при Анне Ивановне пропадает вовсе даже целый чин, очень важный для неуклонного отправления юстиции, и центральная власть вынуждена опять вызвать к жизни "ненавидимую", как свидетельствуют петровские указы, должность. Этот чин есть чин прокурорский, ведавший дела всенародные, по коим нет челобитчиков. Насколько же мало и не вдруг оказывались гарантированными в этих условиях притязания частных лиц на защиту их интересов со стороны государства!
Начало права частного только тогда явится вполне выраженным, когда образуются пригодные для этого органы, когда разрешится сплетение задач правосудия от целей управления, порядка суда уголовного от суда гражданского, когда станут известны нормы права, на которые может опираться частное лицо, требуя от суда ограждения своих приватных интересов.
Мы рассмотрим в дальнейшем кратко сначала образование органов юстиции, которые гарантировали частным лицам охрану их прав; перейдем затем к очерку попыток кодификации и средств, которыми располагала центральная власть у нас для достижения известности права частного.
Начиная с Петра, у нас крайне силен элемент сыскной, следственный, в процессах всякого рода, гражданских и уголовных, так что чисто цивильный процесс вовсе не выделился в общем порядке защиты прав. Несомненно, что в делах чисто частных возможен суд 3-х. Но, однако, он не всегда приложим, ибо в основе его лежит часто трудно достигаемое начало соглашения сторон в выборе третьих. В тех же случаях, где необходимо вмешательство органов юстиции государственной, порядок состязательный в процессе этой эпохи мало выработан.
Воинский процесс 1716 г. знает допрос свидетелей "с пристрастием"; о пытке для дел гражданских, вообще говоря, нет речи, но, однако, "когда свидетель в сказке своей в важном гражданском деле смутится или обробеет или в лице изменится, то пытан бывает"*(180). Провести сколько-нибудь постоянным и надежным образом границу суда гражданского и уголовного, в смысле процессуальных принципов и методов процедирования, было трудно в тех условиях, где интересы публичные были тесно сплетены с делами частными. Только по мере обособления тех и других интересов возможно стало и общему судебному порядку ограждения прав частных давать все более и более характер, соответствующий природе частного права. Озабоченный очень задачами правосудия, Петр в конце царствования вводит суд по форме краткий, устраняющий господство письма, состязательный по принципу (N 4344)*(181). Но, введя, таким образом, два порядка, законодатель не мог дать достаточно ясного разграничения для применения того и другого. В одном из многочисленных, вызванных отдельными казусами, указов читаем, что суд по форме имеет быть применяем "токмо в истцовых между ими в партикулярных делах, окроме фискальных и доносителей доношений, которые касаются до интересу Его Импер. Величества" (N 4607). Но, однако, где граница интересов государства и частного лица в эту пору, когда и за исправностью выполнения религиозных обязанностей (исповеди) существует надзор государства? (N 2991). Эта обязанность в то же время тесно связана со способностью лица быть
свидетелем на суде (N 9237). Каждое судебное дело легко могло быть осложнено вмешательством пунктом фискального характера и получить направление, несвойственное делу партикулярному. В какой мере существеннейшие гарантии гражданского правосудия мало соблюдались в практике судов, это видно из указа Анны Ивановны, который свидетельствует, что "ныне, не точию в коллегиях и канцеляриях, и в самых нижних судах, как на Москве, так и в городах, воеводы, и в ратушах бурмистры, спорные дела слушают без истцов и ответчиков, и во время того слушания, в те палаты, где судьи присутствуют, их не выпускают" (N 5689). В процессе возобладала письменность и канцелярская тайна, одинаково как для дел гражданских, так и для дел уголовных.
Только в связи с екатерининскими реформами прошла черта, более ясная
впорядке отправления правосудия по делам гражданским и уголовным, по крайней мере, по отношению к различию органов суда и сыска. В методе судебной деятельности, однако, удерживаются и в екатерининских учреждениях признаки старых взглядов. Таким образом, судебное место обязано, при недостаточности доказательств, представленных сторонами, само, ex officio, наводить справки в других учреждениях. Возможно было, что и самое дело гражданское начиналось независимо от воли сторон, без исковой просьбы, в силу простого возражения, предъявленного ответчиком полиции против производства взыскания в бесспорном порядке, что и обязывало полицию препровождать дело к суду.
Количество инстанций и порядок восхождения дел из низшей в высшую в разных случаях сочетания дел гражданских с делами "интересными", крайне осложнялись и легко допускали смешение деятельности собственно судебной с административной и законодательной.
Векатерининских учреждениях определились собственно три инстанции с различием в составе судов по сословиям, но и здесь вмешательство административных органов и органов надзора продолжало сообщать движению дел гражданских отяготительную для тяжущихся медленность производства. Исполнительная стадия производств переходила опять в руки полиции. Словом, ограждение интересов частных особыми органами суда гражданского далеко еще не ручалось за то, что и самый процесс будет носить характер, свойственный защите интересов именно этого рода.
Устранение указанных недостатков не составляло вовсе вопроса одного только усовершенствования органов юстиции. Чтоб охранить некоторое единство
вправе, законодатель вынужден был, ввиду недостаточной известности и неполноты развития цивильных норм, искать постоянно сосредоточения, по крайней мере, органов высшей юстиции в столице.
Всякий раз, когда эта централизация юстиции в приказах и коллегиях становилась до крайности обременительной, в особенности для иногородних тяжущихся, высшее правительство вновь ставило на очередь задачи общего пересмотра законов, согласования новых указов с Уложением, заимствования чужеземных законов, сочинения новых и прочее. И это тянется в продолжение всего XVIII века. Беспрерывные жалобы на судебную волокиту, наполняющие наши исторические памятники, объясняются, с одной стороны, именно этим
стремлением поддержать единство в праве, с другой - невозможностью выработать нормы юридические, достаточно полные и удобоприменимые, при которых децентрализация юстиции не разрушала бы единства права.
ВЕкатерининскую эпоху децентрализация судов была уже очень значительна.
Итак, наряду с этими насущными задачами: 1) сохранить единство права и
2)приблизить органы правосудия к местам и лицам, которым они должны служить, идут две другие проблемы, выполнение которых поглощает все внимание правительства в XVIII и в начале XIX века. Это - удовлетворение всеобщей жажды норм и искание средств, которые способны привести в известность право.
G.Обилие партикуляризмов. - Жажда норм. - Ресурсы со стороны. - Отечественные школы юриспруденции. - Университет; мысли Екатерины II. - Приведение в известность массы указов. - Сперанский. - Т. X. Ч. 1; характеристика его состава. - Общий свод и общее право
Вочерках культуры гражданского права на Западе мы видели, что рядом с положительным законом для целей известности права служат долгое время обычаи юридические, разработка норм в практике судов, научные труды юристов. Этими разными путями образуются частью обильные партикуляризмы, которые затем, особенно в новое время, объединяются началами права общего, в большинстве случаев заимствованного из римских источников, во Франции, сверх того, посредствующей деятельностью центральных органов законодательства и суда. От старых условий быта, исключительно национального, переход к началам общения совершался там без резких поворотов, путем органическим.
Явления другого рода характеризовали наш юридический быт особенно в императорскую эпоху. Памятники старого русского права, в коих элементы права частного обособились от публичного и где зарождались, таким образом, начала общности, - остаются в эту эпоху никому не известными. Для достижения видов правительства казалось более целесообразным идти скорым шагом заимствования готовых чужих форм быта и права, чем следовать медленному пути изучения и приноровления старых национальных норм к новым условиям жизни. Связь с русской юридической стариной была теперь еще резче порвана, чем в XVI веке. Это было в самом деле "общество, не помня ее родства".
Различения в праве западном таких начал, которые суть общие, от иных, чисто локальных, не умели сделать, и вместо того, чтоб вводить наряду со своими местными институтами чужие общие, спешили свои национальные институты вытеснить и заменить тоже национальными, но только чужими.
Никакого внутреннего единства в этой исторической фазе праворазвития обширной империи усмотреть нельзя. Розные области, вошедшие в ее состав, остаются розными. Примиряющего эту рознь внутреннего начала не находят. Скорее, наоборот, к старым началам розни в праве готовы присоединиться новые. Балтийские провинции с каждым новым царствованием ходатайствуют об
утверждении местных привилегий. На Западе действует Литовский статут. На юге собирают права, по коим живет малороссийский народ. Во внутренних губерниях не могут разобраться в обилии законодательного материала.
Многократно повторяемые указы, направленные частью против постоянно возобновляемого непосредственного обращения подданных к главе государства, мимо установленных инстанций по делам суда, частью против практики сепаратных указов, стало быть, против деятельности самой же власти, беспрестанно нарушаются. Убедиться в этом легко, взяв многочисленные случаи того и другого рода из Полного Собрания Законов. В результате получается неизвестность права не только для подданных, но иногда и для высших установлений империи*(182).
В этом движении характерно одно, это - непрестанное стремление из каких бы то ни было ресурсов, в особенности, конечно, из иностранных законодательств, удовлетворить как можно скорее настоятельную потребность в юридических нормах и создать по возможности быстро класс лиц, способных выполнить намерения правительства.
Я не буду вовсе останавливать внимания на столь же многочисленных, сколь неудачных попытках кодификации, долженствовавшей заменить стареющее Уложение царя Алексея Михайловича и разнородные местные сборники*(183). Эти попытки делались и для области общей указной деятельности законодательных органов, и для отдельных территорий государства, в коих удержались традиционные местные источники, действовавшие до присоединения их к России. Частью это было видно выше для прошлого времени, для текущего столетия мы укажем на них в своем месте.
Одновременно с этой жаждой норм гораздо более важным и плодотворным явлением было наступавшее сознание необходимости обучаться юриспруденции. Вы слышите ясно голос этого сознания еще в петровских указах. На мемориум иноземца Фика Петр кладет свою резолюцию об учреждении академии и сознает вместе с этим необходимость школы для служащих (N 3208). В другом случае Петр негодует на то, что " здесь еще учении не гораздо вкоренились, паче же в гражданских делах " (N 3895). Для службы в коллегиях приходится призывать из чужих земель бемчан (чехов), шленцев, моравцев (N 2967) и своих слать в Краловец (5286). Для науки права приглашают тоже с Запада ученых и в правоведении искусных людей (N 2928). Необходимы не только чужие законы, чужие люди, но и чужие книги, и Петр пишет своему резиденту в Австрии, чтобы нашел ему лексикон универсалис и книгу юриспруденции (N 2967). Надо переводить эти вещи, но не с одним знанием языка, а со знанием того художества, которого перевод касается, математического, анатомического, цивилис, милитарис (N 4438). Наконец, учреждается академия и при ней университет, где наукам высоким, до какого состояния они дошли, молодых людей обучают*(184). Между этими науками впереди стоит теология, затем юриспруденция (прав искусство). В 3-м классе наук преподают право натуральное и публичное купно с этикой и политикой (4443). Однако прежде университета, для целей преподавания, образуют кадетский корпус, в коем учат и юриспруденции, притом на иностранных языках, по тому соображению, что ученики скорее научатся их понимать, чем учителя
изъясняться по-русски (5811, 5894). Но за сим сама академия требует высылки 20 учеников для обучения их вышним наукам (6816). Обучение идет (для недорослей) и при Сенате. Понемногу приходят к сознанию, что "к правлению государств ничто так нужно, как крепкое хранение прав гражданских" (7151). К познаниям, необходимым для юриста, причисляются не только законы (уложение, генер. регламент и указы), но вместе с этим логика, нравоучительная философия и юриспруденция (N 7369 и 9532).
ВМоскве учреждается первый университет в 1755 году. Императрица Екатерина определяет различие между назначением академии и университета, с одной стороны, и корпусов - с другой. Там ученики должны того достигнуть, чтобы других обучать могли, а кадетам довольно знать, каким образом теми науками пользоваться (N 12741).
Вшляхетских корпусах продолжают преподавать не законы только, а право естественное, всенародное, государственные права и экономию государственную.
Мы переходим, таким образом, медленным путем от крайне поверхностного взгляда на задачи общественных преобразований к сознанию трудности этого дела и к более скромным задачам по отношению к законодательству и юриспруденции. И едва ли будет ошибочным сказать, что эта легкость взгляда на законодательные реформы стоит всегда в обратном отношении к солидности познаний. От непомерно трудных задач, которые ставились, при отсутствии всяких научных ресурсов, русскому законодательству
впрошлом веке, через все перипетии реформенных идей Екатерининского и Александровского царствования, мы пришли в XIX веке к сознанию необходимости хотя бы только собрать воедино, свести в некоторое целое невероятную массу указов, перебивавших один другой в течение ста семидесяти с лишком лет, следовавших за введением в действие Уложения царя Алексея Михайловича. Задачи, казалось, выше поставленные, не приводили ни к какому практическому результату. Еще в первую пору Александровского царствования в руководящих сферах подходили весьма близко к мысли прямо заимствовать для русского права французский кодекс. Мы видели легкость, с которой он прививался вне французской территории. Возможно ли, однако, было у нас, в ту пору неустраненного господства односторонне властных и далеко не цивильных отношений, коими определялся весь наш быт, возможно ли и нужно ли было введение этой, французской или иной, чисто цивильной системы? Можно ли было в тех условиях овладеть нашей практикой с помощью норм такого происхождения и такого свойства? не вероятнее ли, что такой кодекс остался бы сам по себе, а практика сама по себе? Вопрос стоял на очереди. Карамзин, в руках которого были все сокровища исторических знаний нашей и западной жизни, отвечал на этот вопрос отрицательно. Мысль Карамзина заключается в том, что о правах гражданских нельзя трактовать основательно там, где нет граждан, а есть дворяне, купцы, мещане и проч., и где все эти лица связаны разве только именем русских.
Работы так называемой десятой комиссии, имевшей в виду не свод законов, а выработку кодексов гражданского, торгового и уголовного прав, притом не для центральных только русских областей, также и для территорий
провинциального права, представляют весьма значительный интерес не для одних исторических штудий; но, однако, создать в таком смысле и значении цивильного кодекса эта десятая комиссия не могла.
Граф Сперанский в упомянутой выше брошюре указывает главным образом на недостаточность разработки старого законодательства как на препятствие достижению видов правительства. Это несомненно. Но и последовавшая за сим разработка 35 тыс. указов все-таки не привела к цели, т.е. и после издания Полного Собрания Законов и выполнения, под руководством Сперанского, Свода, том X этого Свода все-таки не представил собой системы русского гражданского права и в связи с этим начал права общего для русского государства, каким был Code civil для государства французского. Это ни в малейшей степени не зависело ни от каких кодификаторов, совершенно так, как не зависело от немецких ученых прийти к единому немецкому гражданскому кодексу в 1814 году. У немцев для этого недоставало органа власти, соответствующего цели. У нас недоставало условий для обособления области институтов цивильных от иных.
Во всяком случае, новая комиссия (назовем ее 11) достигла более практических результатов, чем какая бы то ни было из предшествующих. Любопытно, что душой дела был на этот раз не юрист, а теолог по образованию.
Неблагоприятный в эпоху петровских реформ разрыв со старой юриспруденцией духовных лиц здесь как будто был исправлен. Во главе дела стоял человек солидной, хотя и не специальной школы, испытанного трудолюбия, характера, вполне определившегося в тяжкой борьбе житейского опыта*(185).
Задача замены Уложения новым Сводом была выполнена Сперанским. Счет указам, последовавшим с 29 января 1649 года до 1 января 1832 г., наконец, подведен. Их, вместе с манифестами, оказалось 34 333*(186). Этот материал законов очищен, систематизирован и в этом виде получил санкцию действующего с 1 января 1835 года Свода Законов Российской империи.
В предисловии к Полному Собранию Законов*(187) вы читаете по поводу составления Свода, что Его Имп. Вел. принял оное (дело) "в непосредственное свое ведение и вместил во II отд. Собст. Его Вел. канцелярии". Понятие "свода" установлено так - это "уложение известной части законов, приведенных в простой и удобный порядок, с отменой всего недействующего и с соглашением противоречий". "Он отличается от другого вида уложений тем единственно, что в нем излагаются с точностью одни законы существующие, в истинном и полном их смысле, без исправления их, дополнения, или усовершения". Та цель, которая до тех пор много раз ставилась, именно приведение действующего законодательства в единство, была достигнута. Никакие частные обработки старого материала не могли в целом стать в уровень с этой официальной переработкой, хотя бы они вернее передавали содержание старых указов.
По отношению к дальнейшему развитию права законодатель принял все меры, чтобы устранить шаткость практики, и указал точно путь, коему надлежит следовать в случаях недостатка, неясности, неполноты закона.
Могло ли быть иначе при том материале, который вошел в состав Свода? Это был материал по происхождению своему исключительно легальный, который